Былое Сибирской деревни Карнаухова. Глава 10

                Глава десятая 
                В думах об отце

В 1951 году я работал в Усольской экспедиции Восточно – Сибирского Аэрогеодезического Предприятия ГУГКа инспектором ОТК и почти все летние месяцы находился в разъездах по полевым партиям и бригадам, контролируя техническую сторону выполнения ими производственных заданий, оказывая необходимую помощь в технических и организационных вопросах.

Еще, будучи на Ургальском объекте работ в Хабаровском крае, я имел уже сообщение из дома, что мой отец заболел.

В солнечный и теплый день в мае, он отдыхал во дворе дома в тени на лёгкой подстилке, разостланной им на земле, и наслаждался приятным теплом наступающего нового лета. Он лежал, закрыв глаза, и вспоминал свой жизненный путь: годы своего детства и юности в трудовой крестьянской семье, появление собственной семьи и жизнь в отделе от родителей с самостоятельным ведением хозяйства крестьянина – землепашца. Вспоминал он и об участии в партизанском движении, о социальном преобразовании труда крестьян своей деревни. Сравнивал учёбу детей до Октябрьской революции в стране и продолжение учёбы их и своих внуков в годы победного шествия и торжества Советской власти.

Разумеется, что при таком экскурсе в прошлое, в сознании отца ярко контрастировали события приятных  и радующих душу воспоминаний с упрямыми фактами пережитых душевных страданий. Трагическая гибель старшего сына Кондрата, проклятая ужасная война 1941 – 1945 годов, унёсшая жизни десятки миллионов человеческих жизней, в том числе его близких, родных и среднего сына Иннокентия. Рано, пришедшая смерть самой младшей из детей в семье, дочери Галины.

В таких глубоких стариковских раздумьях человека, прожившего период своей активной жизнедеятельности, не имеющего уже перед собой сложных жизненных проблем, и полностью освобождённого от всех имевших ранее место поставленных задач, отец долго пролежал на мёрзлой земле.

Последовало тяжёлое простудное заболевание лёгких. Мерзостность родной земли не простила проявленную оплошность, и, полученная болезнь вошла в колею своего постепенного прогрессирующего развития, не поддаваясь лечению.

Я несколько раз говорил с тятей, когда вернулся из инспекторской поездки на Ургальский объект и продолжал работу в окрестностях, прилегающих к Иркутску, Усолье – Сибирскому, Черемхово. В этих беседах, он и рассказал мне, о чём думал и что вспоминал в тот майский день.

В сентябре 1951 года тятя лежал уже в центральной больнице города Черемхово, в которой работал хирургом мой младший брат Пётр. От брата мы уже знали, что выздоровление отца невозможно. Развывшийся рак с каждым днём приближал развязку. Было ясно, что медицина, как в Иркутске, так и в Черемхово не может противостоять болезни, что утверждали профессора Иркутского Медицинского Института. Поэтому не было смысла отдавать больного на лечение в клинику Иркутска, и он оставался под постоянным наблюдением своего сына Петра.

16 сентября я пошёл в больницу на свидание с отцом. Это был воскресный день, и совпало так, что дежурным врачом по больнице был брат Пётр. Вместе с ним мы вошли в палату к отцу. По просьбе отца, Пётр помог ему сесть на койке.

Примерно  пол – часа продолжалась наша общая беседа по многим вопросам. Совершенно ясно, что тятя давно уже понимал своё положение и знал бесцельность отправки его на лечение в Иркутск, что если бы и один процент давал надежду на успех, то и в этом случае он был бы отправлен. Поэтому отец не просил ни о чём и старался не говорить о себе и своей болезни, всячески уклоняясь от этой темы. Одновременно он старался при свидании с родными казаться бодрым, скрывая физическую тяжесть симптомов болезни в меру возможности. При этом, тятя замечал, что его пребывание в больнице, где работает врачом его сын, даёт ему дополнительные силы и он испытывает радость за то что имел успех в учёбе всех нас. 

В это свидание, отец особенно много говорил с нами, и всё время был ведущим в беседе. Он часто улыбался, был весел и проявлял чрезвычайную подвижность. По ходу беседы, тятя попросил у Петра разрешения закурить папиросу, но сделав одну лёгкую затяжку, убрал папиросу, со словами: «Да! Не идёт табак». И улыбнулся какой – то неестественной улыбкой, как делают иногда провинившиеся в чём – то дети. За время нашего разговора, дважды Пётр предлагал тяти лечь, если тяжело ему сидеть, но тятя утверждал, что хорошо себя чувствует и рад нашему совместному визиту к нему. Он всё просил нас рассказать о каждом члене наших семей, семей других братьев наших и его братьев, подсказывал, при этом их имена и радовался успехам каждого.

В окончании беседы тятя попросил меня съездить в деревню Карнаухова и попросить его брата Николая Осиповича, чтобы он приехал к нему: «Надо повидаться и поговорить». Я обещал выполнить это сегодня же. Заключая разговор, отец  высказал требовательное желание, чтобы  все мы братья, сестра, мама и семья Кондрата жили дружно. Он ни разу не сказал, чтобы мы жили счастливо. Нет.  «Чтобы жили дружно» - повторил он несколько раз и совсем неожиданно для нас добавил: «А теперь сыны мои, ты Петя и ты Коля, помогите мне лечь, я устал и хочу отдыхать, да и вам надо исполнять свои дела».
 
Мы помогли тяте удобнее лечь по его желанию на левый бог и лицом к стене. Лёжа уже и не глядя на нас он ещё сказал: «Спасибо сыны, идите, я теперь буду хорошо отдыхать». Тихо и медленно произнесённые эти слова, не вызывали у меня приятных эмоций, а значительность их я понял позднее. Мы только и нашлись что ответить: «Отдыхай, тятя!», и вышли из палаты. Молча прошли по коридору до кабинета дежурного врача, сели и закурили папиросы. Обоим нам не хотелось говорить, мы погрузились в свои невесёлые мысли. После нескольких добрых затяжек, Пётр поднял высоко голову и в неестественной, а в страдающей какой – то улыбке спросил: «Что ты, Николай, заметил в поведении тяти необычного на первый взгляд?» Я не раздумывая ответил: «Ничего особенного, его поведение мне кажется вполне нормальным, ясным, осознанным». Пётр на это заметил: «Выходит, ты не обратил внимания на его необычную подвижность, на желание много говорить и не отпускать нас. А затем, как – то уж очень настойчиво и требовательно предложил нам уходить. Это его поведение и кажется мне признаком наступающей агонии, а вернее уже начавшейся. Тяти остаётся недолго жить».

В кабинет вошла дежурная медсестра и о чём – то спросила Петра. Он ответил ей, а затем добавил, чтобы она почаще заходила в палату к отцу, пока он сходит домой пообедать. Если же сестра заметит что – то неладное, то немедленно позвонит ему на квартиру, которая была рядом с территорией больницы, для медработников.   
Мы с братом Петром вместе вышли из больницы и разошлись. Он пошёл обедать, а я к сестре Марии и маме, где сказал им о своей поездке на Карнаухову. Через пол – часа на попутной машине, я уже был в нашей деревне.

В беседе с дядей Николаем и его супругой тёткой Верой, я рассказал им о нашей встрече с отцом в больнице. На их вопрос, встретился ли мне в дороге мой брат Михаил, который с женой и дочуркой ездил здесь по полям на легковой машине в прогулке. Но Михаил не встретился мне в дороге, что означало его возвращение в город раньше, чем выехал из него я.

Тётка Вера, беседуя с нами, накрывала на стол и пригласила нас присаживаться к нему. Дядя вскрыл, привезённый мною гостинец, бутылку вина, наполнил три рюмки. Мы, подняв их, не успели выпить, как во дворе резко залаяла собака, на входившего во двор брата Михаила. Дядя сразу поставил рюмку на стол, и сказал: «Всё! Брат Иван умер!» Михаил вошёл в дом невесёлый, остановился у двери молча и на вопрос дяди ответил тихо: « Да, наш тятя умер».

Продолжая, после паузы, Михаил добавил: «Мы приехали домой, и только вошли в квартиру, как вскоре раздался звонок телефона. Звонил из больницы брат Пётр, и сообщил о кончине тяти. Мы решили с ним, что я разворачиваю машину и незамедлительно еду за вами».

Следуют тяжёлые минуты переживаемого горя. Все мы, четверо выпили по рюмке, но есть никто уже не мог. Дядя быстро переоделся, и мы втроём уехали в Черемхово.

19 сентября 1951 года, под траурные мелодии духового оркестра, похоронная процессия, с большими красным флагом во главе его, проследовала по городу Черемхово до городского кладбища. Там тело умершего отца нашего было предано его родной земле на вечное хранение.

Ушёл из жизни родной и близкий человек. Человек большой духовной силы и дерзаний, который выполнил свой человеческий долг борца за счастье своего и новых поколений. Он был истинным поборником и пропагандистом идеи получения высокого образования среди крестьян и претворял в жизнь мечту своей юности, которую пронёс как святыню до конца жизни.

Отец, конечно чувствовал наступление смерти, но не обмолвился в нашей последней беседе с нами ни единым словом, старался скрыть от нас своё состояние. И прощаясь с нами, имел только одну просьбу, которая стала его заветом: «Жить в дружбе». Тятя принял смерть так тихо, что не изменил свою позу на койке, что ни те пять человек, больных, находившихся вместе с ним в одной палате, ни медсестра, не услышали никаких сигналов о наступившей его кончине.

Так, с большой человеческой любовью к людям, вообще, к близким и родным, в частности, наш отец Хвостов Иван Осипович, ушёл в мир небытия, не дрогнув на его страшном пороге. 

Пусть добрая наша родственная и людская память сохраниться о нём многие годы.

На этом я закончу свой письменный экскурс в некоторые данные истории родной мне сибирской деревеньки Карнауховой, о её жителях, о родословной моей фамилии на сибирской земле Прибайкалья.

1978 – 1980 г.г.
Г. Иркутск.