II

 Когда Маринетт открыла дверь в гримерку, ей показалось, что она переместилась в другой мир. Вместо таинственного и тихого зала она попадала в весьма яркое и жизнерадостное место: комнату, в которой находилось трое девушек ее возраста, о чем-то оживленно болтавших между собой.
 Судя по всему, это и были ее коллеги-начинающие актрисы театра. Едва заметив Маринетт, они тут же наперебой стали с ней здороваться и расспрашивать, девушка едва успевала отвечать на вопросы о том кто она, откуда, где уже играла и т.д.
 Маринетт больше нравилось рассматривать самих девушек, одновременно пытаясь запомнить их имена и фамилии и больше не путать.
 Первая, блондинка среднего роста с почти прозрачными глазами, представилась как Николь Плесси. Одновременно с этим она призналась, что всегда грезила о театре и, попав сюда, непременно однажды сыграет Маргариту Готье.
 - Конечно же, ведь твоя фамилия почти как у ее прототипа! - немного презрительно, но не зло фыркнула другая девушка. У нее было выразительное, но не слишком красивое желтоватое лицо азиатского типа с узкими карими глазами, служившими главным украшением несколько экзотической внешности, а черные жесткие волосы были собраны в узел на макушке.
 - О, госпожа Ана-сан, ваше замечание лишнее, - так же незло съязвила Николь, после чего объяснила Маринетт: - Это Анна Сибран, наше японское сокровище, мы зовем ее Ана-сан из-за огромной любви к стране восходящего солнца.
 - Да, я обожаю Японию и однажды непременно туда уеду, - подтвердила Анна, - В конце концов, во мне течет и японская кровь по материнской линии.
 - Говорят, ее прабабушка была гейшей, в которую влюбился французский торговец и забрал с собой, - вмешалась в разговор третья девушка, очень маленького роста и с округлой фигуркой, - Так вот объясняется внешность и происхождение Аны-сан, по крайней мере, в ее же собственной легенде. А я Жюли Дегрэ, "маленькая фея" нашей труппы, или просто инженю.
 Выслушав всех актрис, Маринетт смогла наконец больше рассказать о себе, а также спросила, какие роли обычно играют актрисы "гримерной на четверых". Николь немного раздосадованно ответила:
 - Мы пока что можем лишь втайне мечтать о главных ролях, впрочем, в качестве второго состава мне уже удавалось быть Оливией из "Двенадцатой ночи" и нимфой Эхо из спектакля по поэмам Гомера. Ана-сан играет более характерные роли, жаль конечно, что из японского репертуара у нас практически ничего нет, хотя она мечтает однажды исполнить партию Чио-Чио-сан в опере.
 Анна несколько засмущалась и толкнула локтем Николь, Но Маринетт тут же с восторгом загладила намечавшийся конфликт:
 - О, так вы поете?
 - Да, у меня голос лирическое сопрано, и я надеюсь перебраться в Оперу, когда получу такую возможность.
 - А я, - вновь добавила Жюли, - Как вы уже понимаете, играю в основном детей и милых скромниц, часто получая от зрителей конфеты и ленточки для волос.
 Жюли была единственной из актрис, с волосами до пояса, хотя сейчас они были собраны в косу.
 Теперь Маринетт поняла, почему Дежердом хотел увидеть ее во взрослых ролях - своя "вечная девочка" у них уже была. Сохраняя приветливость, девушка попыталась расспросить коллег о царящих в театре порядках и правилах. Они не сказали ей ничего особенного, кроме того, что после закрытия театра, к полуночи, в нем не стоит оставаться.
 Воссоздав памяти уже почти забытую странную тень на балконе, Маринетт с фальшивой улыбкой спросила:
 - Вы полагаете, что здесь обитают привидения? Как в том романе Гастона Леру, вышедшем пару десятков лет назад?
 Николь немного скривила губу.
 - Не то что привидения, просто... - девушка ненадолго подняла глаза вверх, - Видишь ли, в последнее время здесь неспокойно.
 - Да, последние три года, - добавила Анна, - Но на эту тему не стоит распространяться с кем-либо еще. Просто не оставайся здесь допоздна Маринетт, вот и все.
 Услышав столь странное предупреждение, девушка кивнула, пытаясь сохранить остатки веселого настроения. Однако теперь она поняла: Театр Белой Камелии скрывает немало тайн, пускай и не таких, как в книгах, но не менее опасных.

 * * *

 Тем же вечером Мадлен Желлар, находясь у себя в спальне, поправляла меховой воротничок своего халата и допивала бокал красного вина. Спектакль "Цезарь и Клеопатра", ее абсолютный триумф, к сожалению, сняли с репертуара. Но не стоило огорчаться: впереди было еще столько новых ролей и возможностей примерить новый образ, будто платье из бутика. В конце концов, она еще вполне молода, ей всего тридцать два года, самый расцвет красоты и неограниченной власти на сцене. Да, Мадлен понимала, что оказалась там лишь благодаря мужу, однако почти полностью поверила, что ничто и никогда не отнимет у нее место ведущей актрисы "Белой Камелии". По крайней мере, не в ближайшие десять лет.
 Завтра предстояло начать работу над новой ролью в пьесе, посвященной Салемским ведьмам. Да, это не было в амплуа Мадлен, роковой красавицы, однако триста лет назад именно таких женщин и приговаривали к смерти, подозревая в союзе с Дьяволом. Так что успех был обеспечен.
 Внезапно тишину, царящую в комнате, где до того лишь тихо играла пластинка, прервал телефонный звонок. Мадлен не любила говорить по этому "нелепому аппарату", который к тому же еще так неприятно дребезжал, однако у актрисы не могло быть иного выбора в век научного прогресса. Поспешно взяв трубку, чтобы противный звук звонка прекратился, она привычным голосом сказала:
 - Слушаю.
 Голос на другом конце не был ее знаком. Он принадлежал женщине, однако был на удивление странного тембра: чуть хрипловатый, приглушенный, но отнюдь не старушечий:
 - Мадлен Желлар, ведущая актриса Театра Белой Камелии...
 - Да, это я, а кто вы?
 - Мое имя не имеет значения, я лишь та, кто знает о вас все.
 Женщина фыркнула.
 - Неужели?
 - Именно так. Вам тридцать два года, вы уже пять лет работаете в театре, куда попали благодаря вашему супругу, три года его второму директору.
 - И что?
 - А то, что на мой взгляд, вы свое уже отыграли, ваше время прошло.
 Мадлен фыркнула еще громче.
 - А вы министр искусства, чтобы судить об этом?
 - Можно и так сказать. В своей области.
 - Знаете что, ваше мнение мне не слишком интересно, мадам. Всего хорошего!
 Голос стал жестче.
 - Нет, ты не положишь трубку, пока я не договорю. Это в твоих же интересах. А иначе могут быть неприятности.
 Набрав побольше воздуха, Мадлен ответила:
 - Если я правильно поняла, вы мне угрожаете?
 - Совершенно верно, но скорее предупреждаю.
 - Знаете, я ведущая актриса одного из известнейших театров Парижа, у меня уже давно существуют враги и завистники, и мне угрожают чаще, чем вы чистите свои зубы, милейшая! Если вы думаете, что напугаете меня, то ошибаетесь!
 Голос вновь несколько изменился.
 - Конечно, тебе кажется, что ты всемогущая. Сидишь сейчас на бордовой шелковой простыне, в нелепом халате, а рядом стоит бутылка каберне совиньон и пустой бокал, чуть поодаль пепельница с окурками сигарет. Верно же?
 Оглянувшись, Мадлен начала терять былую уверенность.
 - Как? Откуда... Откуда вы знаете?
 - Я очень наблюдательна. Так что, ты выслушаешь меня до конца?
 - Слушайте, что вам нужно? Если вы пытаетесь так глупо пошутить, то у вас плохо получается! А если вы какая-то сумасшедшая моя поклонница или наоборот, то нам не о чем говорить! Я вас найду и уничтожу!
 - Нет, Мадлен, я не шучу. И ты меня никогда не сможешь найти. Оставаясь незримой, я наблюдала за тобой очень долго. Чтобы убедиться в том, что столь приземленный и недалекий человек мне не страшен. Итак повторяю: в новом спектакле ты играть не будешь. Можешь сама сообщить об этом руководству и благополучно уйти. Нет, не уволиться, а в третий состав и массовку. Я позволяю тебе это. Если же ты завтра днем не выполнишь мое условие, то еще не раз об этом пожалеешь.
 В голосе Желлар зазвучали истерические нотки:
 - Прекратите уже! Хватит! Я не поддамся вашим провокациям! Если вы думаете, что меня можно напугать, шипя угрозы в телефон, то очень ошибаетесь!
 Голос рассмеялся. Все также приглушенно, но невероятно жутко и откровенно злорадно.
 - Ты уже напугана. Да, до полусмерти, Мадлен. Тебе страшно. Но ты знаешь, как положить этому конец. Добровольно откажись играть, и все будет хорошо. А если нет, то я еще дам о себе знать, запомни. Пока что подумай над моими словами, дорогая Мадди, подумай...
 На этом разговор оборвался. Побледневшая и дрожащая Желлар как во сне вернула трубку на место. Муж еще не вернулся домой, но она решила, что ничего ему не расскажет, и завтра как ни в чем не бывало вернется в театр играть заслуженные роли.
 А звонившая ощущала полное удовлетворение. Она не закончила разговор потому что знала: им с Мадлен еще предстоит побеседовать. Обведя взглядом полумрак своего жилища, она вздохнула и произнесла в пустоту:
 - Итак, занавес поднялся, и игра началась.