Европейская цивилизация Андрея Тарковского

Перечитываю «Мартиролог» Андрея Тарковского - тест высочайшего культурного уровня, и нахожу, что гениальный режиссёр - раб европейской культуры. Намертво закодированный культурным кодом европейской цивилизации.

В связи с этим, вот что интересно: Тарковского совсем не интересуют литературные произведения, которые он экранизирует. Боюсь, что он их и не понимал, и, во всяком случае, не смотрел на них как на самоценные произведения искусства, а только как на материал для создания собственных художественных и этических конструкций.

Вот в фильме Тарковского «Солярис» главный герой Крис Кельвин через испытания, перенесённые на орбите чужой, враждебной планеты, встречу, попытку сблизиться и расставание с материализовавшимся образом нечаянно погубленной им возлюбленной, очищается от греха и возвращается на Землю блудным сыном в лоно своего дома.

В первоисточнике же - повести Станислава Лема «Солярис» - герой, пройдя через те же испытания, в конце концов, принимает решение остаться на орбите, порвать связь с домом на Земле и, по существу, отдаться  океану - инопланетному разуму.

Вариант Тарковского  - кавер великой евангельской притчи в том виде, в каком она понята, пережита и интерпретирована культурой Европы эпохи Возрождения. Сюжет закольцован: он начинается с рефлексии и рефлексией закачивается, создавая ощущение «завёрнутости в себя».

А вот у Станислава Лема герой вырывается за пределы «культурного», да и просто мирского. По значимости и уникальности его поступок можно (пусть с оговоркой) сравнить с деяниями первых апостолов, поверивших во Всевышнего и готовых идти за ним, несмотря на опасности и риски. К слову, в книге нерелигиозного Станислава Лема последний диалог Кельвина со Снаутом - о Боге.

В фильме-притче Тарковского «Сталкер» главный герой  - «маленький человек», почти юродивый, с дочкой-инвалидом - по вине отца, одарённой необычными способностями, и женой, словно вышедшей из произведений Достоевского. Главные герои - Писатель и Учёный - типы, списанные с лучших представителей «сумрачного германского гения» эпохи между двумя мировыми войнами, и всё это в декорациях времён расцвета экспрессионизма. Тут вам и Достоевский, и Гессе, и Сартр, и Манн.

А что же в исходнике - повести братьев Стругацких «Пикник на обочине»? Там всё проще и решительнее. Сталкер Рэдрик Шухарт - хулиган, контрабандист, дитя низших слоёв буржуазного общества, не вызывающий серьёзной симпатии до тех пор, пока, добравшись до золотого шара, исполняющего желания, он неожиданно для себя (а также и для читателя) требует «счастья для всех, даром, и пусть никто не уйдёт обиженный!». Он, таким образом, тоже уходит «в прорыв», и его (пусть, опять-таки, с оговоркой) можно представить разбойником на кресте рядом с Сыном Божьим, уверовавшим и попавшим в Царствие небесное.

Каким-то образом, у нерелигиозных мэтров научной фантастики герои осуществляют поступок, духовный прорыв, по смелости, значимости и последствиям сопоставимый с религиозным катарсисом. А Тарковский не видит этих прорывов, составляющих смысл исходных произведений, они удивительным образом не интересны ему.

Зато ему интересны духовные движения, искания и мучения человека в узких культурных и цивилизационных координатах «старой» Европы и то, как человек пытается устроиться в этих рамках, установить «духовный порядок», не вырываясь «за флажки».

Творчество Тарковского - рефлексия на рефлексию на рефлексию в периоде. Бах, новозаветные притчи, живопись Возрождения, юродство, чудесные способности, даже буддизм-даосизм, увиденный сквозь европейские очки. У Тарковского есть все европейские мемы на тему религии, духовности и культуры, но нет попытки выйти из этого цивилизационного кокона, просто вдохнуть полной грудью и, почувствовав себя «варваром», посмотреть на всё «со стороны».

Напротив, Тарковский в своих вольных экранизациях, споря с авторами исходных произведений, решительно возвращает «варваров», родившихся в умах великих фантастов, на землю, в русло традиции, словно боясь, что эта традиция не выдержит наката фантазии, предсказывающей бури и испытания.

В произведениях режиссёра я ощущаю беспокойство:

- а достаточно ли глубок фарватер великой европейской культуры, чтобы безбоязненно пропускать через себя айсберги чуждых ей культур?
 - а достаточно ли крепки её берега, чтобы выдержать будущие цивилизационные шторма?

И главное: способна ли европейская цивилизация выжить «завернувшись сама в себя»? Эти вопросы сейчас представляются ещё более актуальными.  Ответов у Тарковского нет, да и у нас  тоже. Но беспокойство есть.