Город

    Я сегодня – оглянулась на храм, а он, действительно, кажется мне до сих пор каким-то игрушечным, каким-то фарфоровым чайничком с золотой крышечкой, кажется, что по-детски надо с ним что-то доделать – подойти, приподнять купола, заглянув туда одним глазком – в домик, где живет Бог. Отслоение сетчатки – от того, что сетчатка хочет отторгнуть зримое. Настолько неприятна реальность, что хочется вернуться к монитору. Впереди шествуют по грязи, лужам и трещинам асфальтовым некие хтонические божества – а именно – странные незнакомцы, и не дай бог мне услышать обрывок их диалога, этот бытовой трэш. Дальше - огромная техника, преградившая уютную тропку, техника, которая похожа на техногенного хищника, что охотится на нас, человеков. Оранжевая груда металла с ревом вгрызается в глину, а я огибаю опасность, и пересекаю газон, кусты, неживую листву и траву, и возвращаюсь на круги своя: иду вслед за другими и вглядываюсь во встречных. И – как я раньше этого не видела и не замечала? И я знаю, что в спину мне смотрит Бог из какого-то крошечного окошка-бойницы – из рафинадной крепостной толщи храмовых стен, куда его упрятали любители сладостей и пасхальной глазури.
Я не узнаю этот город – он окончательно вымер, умер, выжил из ума, он сгнил, разложился, он опустел, он заселился простыми призраками. Этот город с женщинами, одетыми в униформу женственности, даже дети и старики куда-то исчезли с лица его. Еще в самом начале лета, их живые голоса будоражили пространство, обманывая и увлекая за собой в какие-то детские кладики и секретики, а теперь – на улицах нет детей, будто крысолов осиротил город и гамельнцы безутешны. Стариков этот город просто не заслужил – днем автобусы переполнены поддельными дамами бальзаковского возраста, не желающими стареть. Старики же просто повывелись, перекочевали на кладбища без лишних омолаживащих процедур, квартирных ремонтов и сериалов.
    Река – даже реку испоганили набережной. Теперь там принято прогуливаться, совершать променад семействами. Набережной принято у них гордиться. Прежний простор исчез, теперь, бетонные террасы напоминают горожанам о других набережных других городов, а река, выскочив из каменного ошейника, бежит дальше, заворачивая вправо, вырываясь к себе – прежней, лаская дикие заросшие берега, играя с катерками, меняя русло, затягивая утопленников в водовороты, когда разозлится, потому что нрав у нее тот еще. Я даже ногой поболтать в ее зазеркалье в самую жару не рискну – она так прекрасна, как приоткрытая дверца для оставленного без присмотра ребенка.