I

 Франция, 1926 год

 Автобусы в центре Парижа ближе к полудню ходили чаще, чем в других частях города. Поэтому Маринетт добралась до нужной остановки на улице Сент-Мишель довольно быстро. Сердце в груди девушки то замирало на несколько секунд, то начинало бешено колотиться в груди. Совсем скоро должна решиться ее судьба, будущее, вся дальнейшая жизнь. Впрочем, основное испытание она уже выдержала: ее, молодую актрису провинциального, почти самодеятельного театра приняли на сцену Парижа. По крайней мере, в письме от главного режиссера, якобы случайного увидевшего ее на одном из тех незамысловатых спектаклей в Лиможе, говорилось, что она уже принята, осталось лишь приехать и показать себя во всей красе.
 Впрочем, что бы ни означали эти слова на самом деле, Маринетт не стала наряжаться в пух и прах и скрывать лицо тоннами макияжа, превращаясь в куклу. Также она четко для себя решила: если режиссер или кто-то еще из верхушки театра потребует с нее "вознаграждения за оказанную честь", она несомненно откажется. В конце концов, лучше быть честной с самой собой и играть на крохотной камерной сцене с дилетантами, чем торговать телом и тем самым выбивать главные роли в Париже. И все же девушка подсознательно чувствовала: ей не придется с позором возвращаться домой или становиться актрисой-содержанкой. Ее ждет честный и заслуженный успех, осталось лишь совсем немного.
 Пойти дойдя в скромных, но новых кожаных туфлях до переулка, ведущего к зданию театра, Маринетт украдкой взглянула на свое отражение в витрине располагающегося рядом магазинчика. Что ж, ее нельзя было назвать исключительной красавицей: худая, немного угловатая, но вместе с тем с красивым овалом лица, иссиня-черными волосами, уложенными в модной ныне стрижке каре, и большими серыми глазами.
 Украдкой коснувшись медальона, подаренного на удачу бабушкой, с изображением святой Екатерины, Маринетт дошла до главного входа в театр.
 Само здание не было слишком большим, однако выглядело весьма изящно, походя на абстрактную скульптуру женщины, к тому же над дверью располагался символ театра - белая камелия. Он и неофициально назывался Театр Белой Камелии. Но что скрывалось за таким оригинальным названием, Маринетт не знала. Впрочем, для эпохи авангардизма и модернизма это не казалось чем-то странным.
 Подойдя к двери, девушка невольно засмотрелась на висящие неподалеку афиши "Цезаря и Клеопатры", "Собаки на сене" и, конечно же, "Дамы с камелиями". Почти на всех красовалось имя Мадлен Желлар, ведущей актрисы театра уже около пяти лет.
Вздохнув, понимая, что ее высот ей пока что не достичь, Маринетт постучалась, однако дверь никто не открыл.
 Сейчас, днем театр казался нежилым и, буквально, неживым, в его коридорах царило затишье. Вглядевшись в тусклую стеклянную часть двери, Маринетт попыталась что-то рассмотреть в темном фойе, как вдруг почувствовала, что сзади к ней кто-то приближается.
 Вздрогнув от неожиданности, девушка обернулась. Позади стоял мужчина средних лет, очевидно, консьерж.
 - Вы мадемуазель Бежар, верно?
 - Да, Маринетт Бежар, я приехала по поручению вашего главного режиссера, мсье Дежердома.
 - Прекрасно. Сожалею, но вам придется пройти через вход для актеров, он находится сзади. Я провожу. Не переживайте, в главные двери этого храма вы еще сможете войти.
 "Конечно, только знать бы в качестве кого", - подумала Маринетт, но вслух сказала другое:
 - О, разумеется, ничего страшного.
 Когда они с консьержем вошли в более узкую и скромную дверь на заднем дворе, девушка сразу очутилась в коридоре, освещаемым лишь одной электрической лампой, что создавало иллюзию от света свечей. Все его стены были украшены портретами великих актеров и актрис, таких как Сара Бернар, Элеонора Дузе и прочих. Чуть поодаль висели зеркала, несколько искажая в них отражение бледного лица Маринетт.  Их стекла словно скрывали в себе и образы с портретов, сочетая прошлое и настоящее театра.
 - Мадемуазель, проследуйте сюда, - голос консьержа вырвал девушки из задумчивости, - Мсье Дежердом ожидает вас здесь.
 Лишь теперь Маринетт поняла, где именно состоится ее дебютное прослушивание. На самой сцене театра, днем пустующей, не считая времени репетиций. Но сегодня, похоже, директор специально устроил труппе выходной, чтобы ничто не отвлекало.
 На нетвердых ногах девушка вышла из-за кулис в зал, опять же почти что пустой и слабо освещенный. Лишь в первом ряду, в кресле с бархатным сиденьем, находился мужчина - тот самый мсье Дежердом.
 Внешне он не производил особого впечатления, к тому же то и дело нервно дергал усами, точно насекомое. Однако от его вердикта зависело все. И Маринетт это прекрасно понимала.
 - Мадемуазель Бежар, я полагаю?
 - Вы правы. Я приехала как только смогла.
 - Что ж, это похвально, из вашего прошлого места работы до Парижа путь неблизкий, - мужчина чуть усмехнулся, - Так чем же вы можете меня поразить на этот раз?
 Маринетт смутилась.
 - Что, простите?
 - Я видел ваш детский спектакль в Лиможе, где вы играли одну из злых сестер Золушки и, как я уже писал, это было восхитительно. Не будь та роль из столь наивного произведения, я бы и вовсе не проводил с вами отдельного прослушивания, однако... Хотелось бы знать, насколько вы сильны в более взрослом репертуаре.
 - Я должна что-то прочесть сейчас?
 - Да, на ваш собственный выбор. Только уже не из детских книжек.
 Маринетт глубоко вздохнула. Очевидно, Дежердом полагал, что сейчас услышит монолог Джульетты или Корделии, или, что совсем очевидно для этого театра, Маргариты Готье. Но девушка не собиралась идти по столь банальному пути.
 собравшись с духом, она принялась читать Роксану из "Сирано де Бержерака", с каждым словом все больше входя в роль, забывая о царящем вокруг полумраке и суровом лице ее главного критика:

О милый! Не зови
Ничтожными слова твоей любви.
Ты помнишь ли всю негу ночи лунной,
И аромат цветов, и рокот струнный,
Когда тебя у моего окна
Я слушала, восторгом вся полна?
О, эта ночь! Ее я не забуду!
Жасмина запах, шелест, блеск повсюду...
Я слушала тогда тебя в тиши,
И голос твой вливался в глубь души.
С тех пор тебя навек я полюбила.
И слов твоих таинственная сила
В душе моей и до сих пор звучит, -
Навеки ею мой покой убит!
Когда же эти письма я читала
И памятью невольно улетала
К той майской ночи, дивной, голубой,
Казалось мне, что я была с тобой,
И их язык, влюбленный и знакомый,
Охватывал меня своей истомой!

 Дослушав почти до середины, Дежердом внезапно сделал знак рукой.
 - Довольно, мадемуазель Бежар. Этого вполне достаточно, всего Ростана я не имею времени слушать.
 Маринетт вспыхнула. Она так погрузилась в роль, что могла и не заметить, как режиссер разочарованно закивал. А вдруг он скажет, что это было плохо, вдруг посчитает, что она действительно способна играть лишь в детских сказках и оправит обратно в Лимож? Нет, нет, такого просто не может быть, не должно! Она должна попытаться еще раз.
 - Это было более классическое произведение, пускай и созданное не так давно, однако я могу и прозу... Из "Дома, где разбиваются сердца", если позволите.
 - Хорошо.
 И вновь к неожиданности Маринетт начала читать слова леди Этеруорд, передавая ее боль и страдания дочери, отвергнутой родным отцом, стараясь выразительно передать каждое слово. Дежердом не перебивал, позволяя в этот раз завершить монолог до конца.
 Читая, Маринетт непроизвольно начала бегать глазами по темным зрительным рядам, пустым глазницам театральных лож и скрывающегося в глубине на вершине балкона. Там было темно, но свет проникал сквозь крохотное окно у балкона, которое во время спектаклей занавешивали, и внезапно девушке показалось, как от стены под потолком отделилась тень. Она не могла разобрать, кому та принадлежит и, прежде чем успела испугаться, загадочный силуэт исчез, переместившись к другому краю балкона.
 В тот момент Маринетт как раз закончила говорить, и Дежердом вынес вердикт.
 - Что ж, это было весьма интересно, мадемуазель Бежар, и необычно. Однако... Вам не кажется, что вы еще слишком юны для столь сложной роли?
 Маринетт опустила глаза.
 - Я... Я... Это вам решать, мсье.
 - На мой взгляд, вы бы лучше смотрелись в роли Элли в той же пьесе. Или в роли Марианны в "Тартюфе", которого мы собираемся в скором времени ставить. Как вы на это смотрите?
 Девушка удивилась.
 - То есть, это значит, что...
 - Вы приняты. Но не пытайтесь прыгнуть выше головы, мадемуазель. Вам еще многому предстоит научиться прежде чем замахиваться на Вечное. Я распределяю вас к прочим актрисам второго плана, вы будете делить с ними грим удобную, она достаточно большая для четырех человек, уверен, вам хватит места. И не огорчайтесь, с небольших ролей всегда начинается путь к славе.
 Едва сдерживая свою улыбку, Маринетт поклонилась Дежердому и поблагодарила его. Тот лишь вновь усмехнулся и сказал:
 - А теперь вам пора, выйдите снова в коридор и пройдете немного вперед, вторая дверь направо. Там и будет ваша общая комната. Успешно вам освоиться в нашем театре, мадемуазель Бежар, я надеюсь на вас, что вы оправдаете мое доверие.
 - О, благодарю вас, мсье Дежердом, я сделаю все, чтобы не разочаровать вас!
 С этими словами Маринетт, счастливая и потрясенная, покинула сцену, где решилась ее судьба.