3

                (предыдущее:http://www.proza.ru/2018/10/28/763)


Когда я подумал, что Матильда меня бросила, то решил отправиться в последнее путешествие. Покупать соки было уже ни к чему, возвращаться не придётся.
  Я оплатил коммуналку и пошёл прощаться с этим миром, с его и немного моим городом.
  Теперь я смотрел на спешащих людей, на трамваи, автобусы, автомобили, суровые дома иначе, чем всегда. Ведь я видел их в последний раз. Внутри было странное, смешанное чувство. Мне не было жалко покидать этот мир, и в то же время я жадно впитывал те его мгновения, что наблюдал. Словно для чего-то хотел запомнить… Или мне не хотелось уходить? Нет-нет, им не удастся удержать меня. 

  Я бродил по улицам до самого белого питерского вечера, который тянется почти до утра, незаметно переходя в день. Поэтому, когда, не чуя ног, дополз до своей комнатушки, то прямо в одежде рухнул на кровать и забылся.

  Проснувшись, я не знал – это вечер или утро, и какого дня? Впрочем, теперь какое это имело значение…
  Я встал, чтобы попить воды и снова уснул. Во сне почему-то была зима, и пел Цой:
  «Белый снег, серый лед, на растрескавшейся земле.
Одеялом лоскутным на ней – город в дорожной петле.
А над городом плывут облака, закрывая небесный свет.
А над городом - желтый дым, городу две тысячи лет,
Прожитых под светом Звезды по имени Солнце...

И две тысячи лет – война, война без особых причин.
Война – удел молодых, лекарство против морщин.
Красная, красная кровь – через час уже просто земля,
Через два на ней цветы и трава, через три она снова жива
И согрета лучами Звезды по имени Солнце...

И мы знаем: так было всегда, что Судьбою больше любим,
Кто живет по законам другим и кому умирать молодым.
Он не помнит слово "да" и слово "нет", он не помнит ни чинов, ни имен.
И способен дотянуться до звезд, не считая, что это сон,
И упасть, опалённый Звездой по имени Солнце...»

  Я любил эту песню. В ней было всё: и судьба ушедших, и тех, кто придут после, и смысл существования этого мира по воле Чужих, и моя судьба. Вот только дотянуться до звёзд мне не удастся. Не зря же Цоя убили… во сне.
  Кажется, я вздохнул, открывая глаза. И сразу почувствовал, что в комнате кто-то есть. Задёрнутые шторы, повешенные Тильдой, заставляли вглядываться в полутьму.
  - Не старайся, - раздался чуть хриплый, насмешливый голос, - Если не захочу – ты меня не увидишь.
  Я невольно сел на постели, прислонившись к стене. Нужно было встретить смерть лицом к лицу.  Хотя какая смерть?  Её же нет.
  - Для кого как, - возразил тот же голос.
  - Кто ты? – спросил я, бросив попытки различить хотя бы силуэт говорившего.
  - Я тот, кого ты именуешь «бейсбольчатым», - усмехнулся невидимка, - и чьё лицо не в силах рассмотреть. По правде, не стоит и пробовать это сделать. Те, кому я шёл навстречу и открывал лицо, после ничего уже не могли рассказать о том, что увидели.
  - Так всё-таки ты – смерть…
  - Что ты заладил: смерть, смерть? Она в моей власти, это верно. Но я – в твоём случае – милостив.
  - Да? – удивился я, - Но всё, чего я хочу, это уйти отсюда. Ты поможешь?
  - Не сразу, - после небольшой паузы отозвался этот «бейсбольчатый», - Сначала я исполню другое твоё желание.
  «Другое? – подумал я, - Какое же?»
  Он услышал мои мысли.
  - Ты хотел дотянуться до звёзд.
  Он помолчал и добавил:
  - Прежде, чем упасть опалённым Звездой по имени Солнце. Да и немножко узнать, как и почему так всё устроено. Я прав?
  Он, конечно, знал, что прав, а спрашивал, посмеиваясь. Думаю, он знал всё, поэтому спросил его:
  - Я – плохой человек?
  - Плохой, - просто ответил он, не удивившись вопросу.
  - А почему? – поинтересовался я.
  - Потому, что ты никого не сделал счастливым.   
  «А Тильду?» - не согласился я, хотя понимал, что раз она ушла…
  - Вот именно, - сказал он. 
  - Но я – не оборотень.
  - Нет. Ты – их жертва.

  Мы помолчали.
  Я ждал. Ведь он пообещал кое-что раскрыть.
  Кажется, он немотствовал целую вечность, будто испытывая меня. Наконец, он произнёс:
  - Ты живёшь по законам другим, и тебе умирать молодым… Потому, что Судьбою любим.
  Он издал смешок.
  - А ведь эта песня – твоя религия. Здесь, на Зее…
  Он споткнулся и поправился:
  - То бишь, Земле полно врунов – политиков и журналистов, колдунов-священников, финансистов, прочих обманщиков, не верящих в то, за счёт чего они живут и жиреют. Но для тебя это не важно. Ты не помнишь их «да» или «нет», ты не помнишь ни чинов, ни имён. Ты мечтаешь дотянуться до звёзд, не считая, что это сон… И умереть за это.
  Я слушал. Пока он говорил правду.
  - Есть немало тех, кто думает, как ты.  Однако когда улицы ждут отпечатков их ног, они лишь представляют это себе, находясь в тепле, в мягком кресле под лаской клетчатого пледа. Отдать за это жизнь… боже упаси! Поэтому им не видать звёздной пыли на своих сапогах. Ибо, когда приходит время платить, то оказывается, что платить им нечем, а тебе есть чем.
  Я узнал слова, которыми он изъяснялся, и ответил тоже фразой оттуда, только чуть переиначив:
  - Но мне не нужна победа любой ценой,
  Я никому не хочу ставить ногу на грудь.
  Я хотел бы остаться собой,
  Просто остаться собой…
 
  Он, как мне показалось, одобрительно усмехнулся и закончил куплет:
  - Но высокая в небе звезда зовёт тебя в путь.
 
  Он опять помолчал, а после проговорил задумчиво:
  - С этим я уже здесь встречался. Как полагал твой отец: «Тебя не спросят после: «Почему ты не стал Моисеем?» Спросят: «Почему не был самим собой?»»
Но нередко, малыш, за то, чтобы просто остаться собой, приходится решиться не остаться… в живых.
  Что ж, считай, я прикрепил твой порядковый номер на рукаве, с твоей подходящей для этого группой крови. Теперь ты способен дотянуться до звёзд, не считая, что это сон.

  - И что мне делать? – спросил я.
  - Ничего. Делай, что пожелаешь. Только, по-моему, ты хотел кое-что услышать. Например, о Звезде по имени Солнце. Да? Тогда откинься поудобнее, эта история длинная.
  Можешь назвать её сагой, Сагой о Звезде по имени Солнце. Я облеку её в форму сказки, но желающий понять – услышит то, что захочет узнать.
  Скажем,  во галактике то было во какой-то, во вселенной нам неведомой…
  Песнь первая:
  Весть о Сказочнике.

  Встреча.


  Они познакомились на краю света… На краю света? Да, там, где встаёт Солнце и занимается Заря, которой и крикнул шутливые дерзкие слова Ласковый Ветер. Утренняя Заря их явно расслышала, потому что из розовой стала пунцовой. Ей захотелось ответить этому… этому…  Но она задохнулась от возмущения или не нашла слов. Ветер же помахал ей лапами деревьев и был таков. А ей ли махал?

  Утренняя Заря долго не могла успокоиться. Вспоминая выходку этого нахала… как его… она вновь и вновь вспыхивала… уже от негодования. Сейчас бы она нашла слова, даже больше, чем нужно для такого… И она мысленно отвечала, уничтожая негодного. Потом ей начинало казаться, что можно было сказать и лучше, затем, что вежливее… Ни о чём другом ей почему-то не думалось. Она даже на время перестала писать свои замечательные восходы.
   
  Плохо было то, что обидчик как будто и не собирался являться.

 
  Так прошло достаточно времени, чтобы Утренняя Заря забыла свои ответы и даже перестала надеяться на новую встречу.

 
  Вот тут-то Он и вернулся.


  Настал, казалось бы, момент, когда можно было отомстить, заставив заплатить за насмешку, за столь долгое небрежение, исхлестать словами, уничтожить презрением… Но, поступив так, означало показать, что Он для Зари что-то значит… этот… мучитель. И Заря только молча, искоса глядела на отчего-то ставшего тихим обидчика, тоже не решавшегося что-либо вымолвить.

 
    Потом их взгляды встретились.

  Я слушал, зачарованный сказанием. Пожалуй, рассказчик был поэтом. Он замолчал?
  Я попросил:
  - Ещё…
  И услышал:
  Новые лица.

  Узнав об увлечении дочери, мать Солнце побагровела. «Мне только не хватало продолжения этого кошмара! - подумала она про себя, - знавала я уже одного такого некогда…» 
Немедля был созван семейный совет, на который явились: младшая – Вечерняя Заря (хотя младшей она была относительно, ибо родились сёстры в один день), тётя Утро, которую Солнце именовала сестричкой, дядюшка Полдень, он же «братец», и эти… седьмая вода, вроде племянников или кузенов, ну, как их… Сумерки, числом три.
  Перед собранием родичей, потупясь, стояла провинившаяся.

  Солнце надула губы, грозно взглянула на дочь и начала:
  - Слышали? Слышали, говорю, что она отчебучила?
  Все посмотрели на бедную Зарю, а потом на Солнце. Та продолжила:
  - Связалась с Ветром!
  Утро охнула, Полдень выпялился на Зарю, как на проглотившую ежа, младшая сестрица удивлённо открыла рот: («А мне ни полслова! Ещё подружки называется!»), Сумерки заметно оживились, переглядываясь, собрание обещало быть интересным.
  - Что скажите, уважаемые? – обвела всех взглядом Солнце и остановилась на Полдне.
  Он подёргал плечами и изрёк:
  - Ужасно!
  И закрыл лицо руками.
  Обвиняемая вздрогнула.
  Утро лишь тихо повторяла, качая головой:
  - Ай, яяй-яяй-яяй…
не будучи в состоянии сказать ничего иного.
  Поэтому подал реплику старший из Сумерек:
  - Да он же – ветреник! Ухажёр известный: пузо девице надует и был таков! Ищи-свищи его в   поле… С таким знаются те, у кого ветер в голове.
- Вот-вот, - поддержала Солнце, послушай, что знающие говорят! Ве-тер… - презрительно протянула она, - да что это такое? Пустой звук, сотрясения воздуха!
«А если это… любовь?» - подумала младшая сестра, и чуть было не озвучила свою мысль, но поймав взгляд матери, прикусила язык.
Утренняя Заря зарыдала.
«Неужели ЭТО случилось?» - уставились на беднягу все. А Полдень с грустью подумал: «Как бы не стало семейной традицией… Дочери-то у Солнца, сказывают, от бродяги Звёздного Ветра, что не пожелал стать Солнечным… Но тот был, хотя бы из наших…»

В этот день и ближайшие несколько на земле увидеть Солнце никому не довелось.

  Хрипловатый голос выдержал небольшую паузу, во время которой я перевёл дух, и продолжил.

  Возражение.

  Нет, когда их взгляды встретились, то оба, как ужаленные, вздрогнули и спешно отвели глаза. Правда, ненадолго. Или Утренняя Заря как бы невзначай скользила взором по тому месту, где оказывался Ласковый Ветер, или он, делая вид, что обозревает окрестности, случайно выделял её из пейзажа.

  Что мог он крикнуть при первой встрече? Может быть, «До встречи, красавица! Жди!»? Что-либо иное в том же роде? Ведь грубость была не в его нраве.  «До чего ж хороша… - шептал про себя он, - просто не уйти… а смотреть невозможно – ослепнешь… так прекрасна…» «Какой он… какой…» - не отдавая себе отчёта, мысленно повторяла она.

  Так они и провели тот день, украдкой встречаясь взглядами, отводя их, беспричинно вздыхая, и ничего не замечая вокруг.   Головы их кружились, как и остальной мир, о котором они попросту забыли, ведь он сейчас для них ничего не значил. 
  Что поделаешь, такое коварное это чувство. Оно заражает тебя и вот уже -- только что безразличное тебе существо, которое, встретив бы – не заметил, становится самым дорогим и единственным, чьё внимание делает счастливым. Тому, кто испытал такое, объяснять ничего не нужно, тому же, кому не довелось, разве объяснишь? Он не поймёт и не поверит.

  Ночь оба не спали, грезя наяву. Перед новой встречей заволновались: вдруг другой не придёт? Увидев друг друга – обрадовались. Впереди предстоял целый день неизбывного счастья. Заря даже, скользнув взглядом по милому, послала странную улыбку небу, вся засветившись при этом. Приняв улыбку на свой счёт (влюблённые любят обманываться, даря себе надежду) Ветер невольно закрыл глаза, подумав: «Теперь и умереть не страшно… лучше уже не будет, не может быть…»
  А их день только начинался…

  - Как хорошо… - вырвалось у меня.


                (продолжение:http://www.proza.ru/2018/10/28/784)