Погружение в горное дело

                Я всегда делаю то, чего не умею, чтобы этому научиться.
                Пабло Пикассо

Оглядываясь назад, теперь уже осознанно понимаю, что на всех этапах перепутья, смены работы, профессии,  я как-то акклиматизировался безболезненно, удавалось встраиваться в область, находить или создавать нишу, где мне никто не мешал, и я с удовольствием делал своё дело. Теперь яснее сознаю, что после ухода с флота  не задержался на должностях судоходного инспектора, мастера механического цеха, не только из-за низкой зарплаты, что конечно было  важно для семьи, но ещё, мне кажется, это занятие  тяготило каждодневным рутинным однообразием.

Прошло больше года после выписки из туберкулёзной больницы, которая закрыла мне дорогу на флот, где я получил первые навыки труда и жизни. Как-то встретился я с товарищем по флоту Виктором Кабановым. Поговорили о жизни, и он предложил перейти работать в научно- исследовательский  институт ВНИИНЕРУД, он туда недавно поступил, бросив плавать.
– Там сейчас создаются новые отделы, набирают работников. Зарплата выше, чем на заводе.
– Что я смогу там делать, какой я исследователь?
– Потом всё определится. Я уже третий месяц там. Начальник отдела мой однокашник Александр Стенькин, после речного училища закончил наш политех, он уже  кандидат наук. Говорит, пока приглядывайся, постепенно освоишься. Приходи, побеседуем с ним.

Первое, что запомнилось, когда я оказался в институте, табличка перед входом на этаж «Лаборатория гидромеханизации», а в кабинете на стенах плакаты, на которых  изображены земснаряды, гидроклассификаторы. Знакомые машины, на Волге земснаряды занимались дноуглублением судового хода, а гидроклассификаторы использовались  для обогащения гравия, добываемого со дна реки земснарядами. С гравием я имел дело, когда плавал, гравий составлял значительную часть грузов, перевозимых волжским флотом. Подумалось, что я попал в родственную среду – и здесь гидродинамика, на плакатах формулы закона Бернулли, числа Рейнольдса.

Беседа с начальником отдела была короткой.
– Виктор мне говорил о вас. Пишите заявление. Завтра можете выходить на работу.

На выходе из института ещё раз оглянулся на  вывеску: ВСЕСОЗНЫЙ НАУЧНО_ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ ИНСТИТУТ НЕРУДНЫХ СТРОИТЕЛЬНЫХ МАТЕРИАЛОВ (ВНИИНЕРУД).  И мелким шрифтом: Министерство промышленности строительных материалов. Ушёл в недоумении: рудные – нерудные, и, причём здесь земснаряды с гидроклассификаторами?

В институте пришлось обретать всё сначала. Пришло осознание, что техника, с которой мне придётся заниматься, относится к горному делу, связанному с производством заполнителей для бетона. До этого – бесконечные командировки, где участвовал в обследовании на предприятиях разных технологий гидромеханизированной добычи и переработки  сырья, в  пусконаладочных и доводочных работах новых  технологий в карьерах, участвовал в проведении экспериментов на опытном оборудовании в институте. Иной год бывал в командировках более 200 дней. То, что видел, слышал, давало направления и темы для размышления и изучения.  И книги, много книг. В институте была хорошая библиотека, недостающую литературу получал по межбиблиотечному абонементу. В Москве часами просиживал в Ленинской библиотеке. Знания накапливались стихийно, бессистемно, без планов и программ, но и этого уже хватало, чтобы яснее понимать и критически оценивать процессы,  которые наблюдал в производстве. Уже навскидку видел в публикациях ценные зёрна и «шелуху», «шелуха» преобладала. Как-то сама собой родилась идея улучшить регулирование обогатительного устройства. Идеей поделился с экспертами патентного отдела. В результате получил авторское свидетельство на изобретение, подкрепил это статьёй в институтском сборнике. От товарищей по работе слышал: «Нельзя работать в институте и не заниматься наукой». Это вселило в мою голову «вирус остепенения». У инженеров тогда была небольшая зарплата, а кандидатская степень давала прибавку до 150 рублей. Сдал вступительный экзамен и был принят в целевую  аспирантуру Московского горного института. Не избежал эйфории от такого успеха: как же, – моё самообразование соответствует уровню горного инженера. Хотя по большому счёту едва дотягивал до того, чтобы только постоять позади горного инженера. Правда, уже не резало слух горняцкое произношение «дОбыча» (на манер флотских слов «компАс», «рапОрт»),  да и сам привык говорить так. А, если поскрести мою «дОбычу», там проглядывает капитанская фуражка с обветренным «крабом».

Мои дерзания в горном деле Гена Жиганов – старый мой друг – с юмором выразил в посвящении:

          В горах, где залегают руды,
          Дробилки камень пилят, крошат –
          То Федя из ВНИИНЕРУДА
          Хребты Уральские кокошит.
          Труды научные строчит он,
          Как письма, - сел, черкнул, готово.
          Зело борзо умён, начитан.
          Спроси – любое знает слово.
          Жажда знаний его донимала всегда,
          Грызть науки не перестанет.
          Он душевный покой обретёт лишь тогда,
          Аж когда кандидатом он станет.


 Это сейчас, через много лет, я так чётко  выстроил этапы моего самообразования и становления как профессионала. А тогда я просто увлечённо работал, за что получал зарплату, на которую жил с семьёй, работал, как мог добросовестно каждый день. Шло время, и мне поручали всё более сложные ответственные задания. Выходит, что моя ниша в институте определилась только после самостоятельной  кропотливой «прокачки» через себя большой отрасли знаний «Науки о земле» под названием ГОРНОЕ ДЕЛО, отцом которого считают великого Агриколу. Так сложилось что, погрузился в горное дело через его обширную отрасль, занимающуюся  добычей и обогащением полезных ископаемых гидромеханизированым способом. Продукцией этой отрасли является в основном заполнители для бетона: песок, гравий, щебень. Это стало для меня основным занятием в институте, нишей, в которой я работал с увлечением, никому из коллег не мешая.

Незаметно проявилась востребованность опыта. Заявки предприятий об улучшении обогатительных процессов директор по науке часто направлял ко мне. Приходилось заниматься решением технологических задач на предприятиях, занимающихся добычей нерудных строительных материалов на обширной географии: от песчано-гравийных карьеров на шельфах Калининграда до сопок Владивостока с базальтовыми и гранитными карьерами.

Это занятие поглотило все мои силы, которых не хватило на диссертационные хлопоты. Особенно важными для меня были разработки, созданные для карьера «Драсейкяй» в Литве и камнерезного цеха «Скалистое» в Крыму. Они были  рассчитаны на тиражирование и применение на разных предприятиях страны. К сожалению работы не были завершены, помешал развал СССР, а с ним и агония института ВНИИНЕРУД.

                ***

В Литве мы выполнили несколько работ и, когда поступила заявка от объединения «Гранитас», я с уверенностью и энтузиазмом  взялся за эту работу. Дело в том, что на литовских предприятиях работать было интереснее, чем на российских. Во-первых, там как-то культурнее относились к производству, оборудование ухоженное, ярко выкрашено, проезды чистые. Также заметно было, литовцы с интересом принимали новое в производстве. Ещё мне казалось,  союзным  республикам давался бюджет на развитие и новую технику выше, чем в России, и литовцы стремились его эффективно использовать.

Не лишним было для нас и то, что литовцы любезно устраивали нас на время командировки совершенно бесплатно в свои профилактории на проживание с питанием и доставкой своим транспортом. Там было понимание, что суточных, тогда это 2 рубля 50 копеек, не хватало на ежедневные расходы, командировки были убыточны для семьи. С литовскими предприятиями довелось работать с середины 70-х годов и до конца 90-х. Тогда же сотрудничали с предприятиями в Тульской и Курской областях, в Калининской, Свердловской, Новосибирской областях. Было с чем сравнивать. В литовских магазинах всегда можно было купить на перекус любую колбасу, сыр, сметану, сливочное масло. В российских это в те годы днём с огнём не сыщешь.

А сколько впечатлений привозили из Литвы! Один «Музей чертей» в Каунасе чего стоит, говорят, он единственный в мире. А выставка картин Чюрлёниса. Картины особенные, от их просмотра мозги закипают, после две ночи не спишь. В городе памятник Майронису. Спросили, кто такой? Говорят, у вас Пушкин, а у нас Майронис. Храмы действующие и католические, и христианские, службу посещали, хор слушали, орган звучал.

Поэтому, ехать  в командировку в Литву, уговаривать не надо было никого из моей группы – я руководил сектором гидравлического обогащения, – хотя люди были старше меня, обременённые заботами о здоровье, семье, о даче. Иногда, бывало, прерывали отпуск на недельку, чтоб со мной в Литве побывать. А там было нелегко, на объектах надо было иметь дело с водой в любую погоду.

– Обогатительные аппараты вашего института широко известны, – сказал Ионас Биржискас, главный инженер Объединения «Гранитас», сразу как я представился ему, и он предложил сесть за стол:
– Мы добываем земснарядом в карьере «Драсейкяй» песчано-гравийную смесь для отсыпки дорожного полотна. Проблема производства – избыточное содержание песка в продукции по сравнению со строительными нормами. Проблема сохранится пять-семь лет как видно по геологоразведке месторождения. Мы обратились в ваш институт с уверенностью на улучшение качества продукции.

Задача ясна. После изучения условий производства, вместе с руководством объединения решили разработать для карьера «Драсейкяй» специальную обогатительную установку - заказчик пожелал включить в неё грохот для выделения включений валунов и гальки и  гидроклассификатор для отмыва избытка песка в природной смеси.

Институт разработал  рабочие чертежи установки и выполнил её изготовление. В начале сезона 1988 года силами карьера завершён монтаж всего комплекса оборудования.

С группой специалистов мы начали пуско-наладочные работы. Одной из особенностей установки была автоматическая система выгрузки гравия на конвейерную ленту. В первый  же день   обнаружились проблемы в автоматике. Пришлось частично изменить конструкцию выпускного узла и много повозиться с электронным датчиком. Заданный ритм автоматической выгрузки не получался. Позвонил в институт, посоветовался с Александром Сёмочкиным, автором этой автоматики. Он посоветовал поработать  пока с ручным  контролем автоматики, пока разрабатывается нормализация схемы. Заказчик согласился с этим и подчеркнул, главное убедиться, что оборудование позволяет получать продукцию заданного качества. Работу  по временной схеме обеспечивал оператор у пульта автоматической системы, периодически корректируя ритм выгрузки.

Наработали за сутки опытную партию продукции, её лаборатория забраковала: смесь мало содержала песка. Сделали перенастройку – в конструкции гидроклассификатора был специально предусмотрен широкий диапазон регулирования режимов обогащения на случай применения на других месторождениях. Смесь получилась качественной. Заказчик решил  работать по временной схеме всё лето до зимы. Потом прислал письмо, в котором попросил нас не беспокоиться об автоматике. Мы понимали причину. В Литве в те времена активизировался «Саюдис» с лозунгами «Оккупанты – вон!», «Курс – на финляндизацию» и др. В конце сезона я поехал в Литву, чтобы оформить документы о приёмке выполненных этапов. В дополнение к этому пришлось принять отказ от сотрудничества с институтом. Предприятие реструктурировалось, пришли новые руководители. Они посчитали на будущее работу карьера «Драсейкяй» убыточной, электроэнергия подорожала, а гидромеханизированная разработка карьера слишком энергоёмкая. Работа наша, не завершивсись до конца,  тихо скончалась.
 
Отдохновением от проблем с техникой и политикой в командировках были думы о доме, о семье. Однажды думы выдавили лирическое признание моему ангелу хранителю и жене Нине Прокофьевне Золотарёвой (может быть, там, где я оказался тогда, была «силовая точка» земли?):

        Жена моя, родная, Нина!
        Стремлюсь к тебе, чтоб обрести покой
        Души моей, податливой как глина,
        И сердца, не разлучного с тобой.

        Любовница, подруга, Нина!
        Когда в разлуке мы с тобой,
        Мне снится сад и черная рябина,
        И душ тот тёплый под луной,
        Та сказка, где амур порой
        Нас грел так жарко без камина,
        Лелеял радость, порождённую бедой.

        Хозяйка милая, заботливая, Нина!
        Вот в август уж шагнула ты.
        Но гнёта лет в тебе не видно,
        Неси подольше юности черты.

        Любимая, единственная, Нина!
        Пою тебе я песни про любовь,
        Про жизнь и нудную, как тина,
        И светлую, как ласковый огонь.
        Люби меня! Тебе в угоду
        Я постараюсь долго петь.
        Когда придет мой час ухода,
        Пусть голос будет мой в тебе звенеть.

           г. Ионава, Литва,
             18.06.1989 г

Модное в те годы слово «реструктуризация» разрушило многие промышленные предприятия, большинство гидромеханизированных карьеров прекратило существование. Так получилось, что результаты этой важной для нас работы оказались никому не нужны.
Политическая нестабильность нарушила планы.

                ***
Самолёт приземлился в Симферополе вечером 29 июля 1989 года. Мы с женой Ниной вскоре добрались до  гостиницы «Строитель», вошли фойе, там, в духоте толпилось много народу, у регистратуры табличка «Мест нет». Я уверенно направился к окошку администратора, назвал свою фамилию, она посмотрела какие-то бумаги и подала два листочка:
– Заполните, пожалуйста.
Толпа возмущённо зашумела. Энергичные из толпы подошли к администратору. Она показала им запись в журнале:
– Номер был заказан из Тольятти неделю назад на вечер сегодня, к прибытию самолёта.– Шум стих.  С Михаилом Семизоровым, моим начальником, мы останавливались в этой гостинице и договорились о возможности заранее заказывать проживание, рассчитывая на продолжительную работу в Симферополе. Гостиница скромная, ведомственная, но уютная, даже есть буфет, где можно утром позавтракать. Удобно, что она близко к автостанции, с которой отправляются автобусы в село Скалистое. Там располагается цель нашей командировки – управление производственного объединения «Альминский завод стройматериалов» и его  камнерезный цех «Скалистое».

Когда я начал собираться в командировку в Крым, Нина заявила: «И я с тобой. В выходные покупаемся в Чёрном море».

Утром мы были в конторе завода. Прямо в коридоре встретились с главным инженером Сапуновым:
– Уже прибыли? Как устроились? Пройдёмте в кабинет.
Я кратко рассказал, что буду делать.
– Помогать мне будет жена Нина Прокофьевна.
– О! Тогда успех дела обеспечен!
– Все приспособления у нас с собой. Если не возражаете, мы пройдём прямо в цех.
– Да, пожалуйста. Я позвоню в цех, вас встретит начальник цеха Покуса Иван Михайлович.

Параллельно с литовцами мы начали работу с камнеобрабатывающими предприятиями. Со спецификой этих предприятий наше подразделение тогда мало работало. После кропотливого литературного обзора и телефонного опроса предприятий определилась важность очистки от  шлама оборотной воды, её большой объём расходовался на охлаждение инструмента на режущих и шлифовальных станках.

В цехе «Скалистое», как и на многих других камнерезных производствах, для осветления шламовой воды использовали пруд-отстойник. Местность гористая, у пруда небольшая площадь осветления, что ограничивало наращивание мощности производства. В этом случае выгодным решением было применить тонкослойный отстойник. Принцип очистки воды в тонких наклонных слоях известен был давно. На производствах проводились единичные опыты с тонкослойными отстойниками. Но массового применения они не нашли. За рубежом тонкослойные отстойники активно внедрялись в производство, при этом применяли коагулянты, многократно ускоряющие осаждение. Для тонкослойных отстойников требуется небольшая производственная площадь и объём.

Мы с Ниной начали опыты. Рабочих интересовала подвешенная на верёвочках стеклянная наклонная трубка, в которую снизу поступала мутная шламовая вода, а сверху струилась чистая как слеза. Они ухмылялись: «Ох, уж эта наука! Каких только игрушек не придумает».
Трубка моделировала отдельный канал тонкослойного отстойника. Исследование на трубке позволило показать производственникам возможность тонкослойного осветления и рассчитать предварительные параметры натурного аппарата. Счётными машинами тогда были логарифмическая линейка да конторские счёты. В институте результаты уточняли на полноразмерной модели канала будущего отстойника.

В ближайший выходной я и Нина отправились в Евпаторию, отдохнуть на пляже. Только вышли из электрички нас окружили женщины с предложением жилья на частной квартире, вопрос с жильём решился быстро. Встретились на пляже с семьёй моей дочки Елены Терницкой, они проводили отпуск в Евпатории и я заранее договорился о встрече на пляже.  Вечером в воскресенье вернулись в гостиницу. На неделе, когда в цехе случилась профилактика, совершили экскурсию в Бахчисарай, побывали в Ханском дворце, в пещерном городе Чуфут-Кале. В Симферополе ели пиццу – впервые! Дней отдыха было мало, короткая командировка была у нас с Ниной, всего неделю.

Камнерезный цех «Скалистое» обрабатывал Альминский мшанковый известняк и выпускал в большом объёме облицовочную плитку и стеновые блоки, из которых в Симферополе и других городах  собирали жилые многоэтажные здания. На обработку камня расходовалось большое количество воды. Важность задачи обострялась дефицитом воды в Крыму.

Родственная добыча и обработка крымского камня осуществлялась в Инкерманском карьере под Севастополем. Мы с Семизоровым запланировали посмотреть это производство и перед выездом из Тольятти оформили разрешение на въезд в закрытый город Севастополь.

Инкерманский карьер ослепил нас белизной и громадой выработанного объёма горы, которую будто ножом обрезали на всю высоту, образовалась стена высотой более пятидесяти метров от подножья карьера, где мы находились, до вершины, поросшей лесом.
– Не рухнет стена, – заметил я в беседе с директором, который любезно решил показать нам производство.
– Нет, не рухнет. Известняк монолитный камень, без трещин. Открытые поверхности выветриваются, осыпаются, но это очень медленный процесс. Вы, наверное, видели в  гряде Крымских гор от Симферополя до Севастополя, есть большие известняковые скалы, нависающие над пропастью. Они стоят сотни лет, выветривание только скруглило выступы на них. 

Семизоров поинтересовался историей карьера.
– Разработка известнякового камня здесь известна с давних времён. Наверное, началось большое развитие каменоломни, когда князь Потёмкин, выбирая место для строительства базы русского флота Севастополя, указал, что камень для строений находится в самой близости к тому же пригодный для  выработки извести.
– Наш мшанковый известняк, – продолжал директор, – отличается особой белизной, он известен по всей стране, в Москве его применяли при строительстве важных зданий, в Крыму построен Ливадийский дворец из нашего камня. Он легко обрабатывается, древние люди вырубали в нём пещерные жилища и целые пещерные города – Чуфут-Кале, Бакла и др. Современная технология позволяет вырезать из монолита стеновые блоки, из которых собирают жилые дома.
Наша работа над тонкослойным отстойником его заинтересовала, но ответил так:
– Пока обходимся прудами-отстойниками, но служба охраны природы ужесточает требования. Информируйте о результатах в «Скалистом».

Примерно так же отзывались о нашей разработке и другие предприятия, где мы побывали в разное время.

На заводе «Беличи» в Киеве, обрабатывающем мрамор и гранит, произошла интересная встреча. Я зашёл в кабинет директора за ответом на наше предложение. Напротив директора сидел сгорбленно в кресле пожилой человек, в руках у него были мои бумаги.  Директор  указал на него:
– Вы знакомы? Демура Михаил Васильевич, – и, представляя ему меня, подчеркнул, – Он из института ВНИИНЕРУД.
Встреча неожиданна для меня с таким знаменитым человеком, Демуру можно считать в нашей стране отцом тонкослойного осаждения взвесей. Я сделал шаг, чтобы пожать ему руку, но он не пошевелился. Я пробормотал:
– Знаком с вашей книгой о проектировании тонкослойных отстойников, – на что он никак не отреагировал, пронзительно глядя мне в глаза, потряс моими бумагами и изрёк:
– Здесь вы не учли химию. Известняк, мрамор – эти породы содержат серу. Вашу железную конструкцию сера съест через год.
– Странно слышать это о сере. В Риме, Афинах дворцы из мрамора, известняка стоят тысячи лет. В строительстве не используют породы, содержащие серу.
– Молодой человек, не хорошо перечить старшим. Учтите, что я сказал. Дилетанты вашего института везде наследили и ничего не довели до конца.
– Что-то вы так сердито о нашем институте?
Директор остановил перепалку, обращаясь ко мне:
– Мы готовим ответ на ваше предложение, подойдите  к шестнадцати часам.
Вечером, вручая ответ, сказал:
– Демура у нас устанавливает эмалированный экспериментальный отстойник. Ну, значит,  «стережёт» свою территорию, – и, вручая письмо, продолжил:
–  А с вами поговорим ещё, когда посмотрим результаты работы в «Скалистом».
Я вышел из кабинета.

Самый мощный  в Европе мраморный  карьер «Коелга» на Урале впечатлил нас грандиозными природными запасами белоснежного мрамора.
Директор карьера в беседе заметил:
– Наш белый мрамор идентичен всемирно известному мрамору карьера «Бьянко Каррара» в Италии.
– Что, и скульптуры из него можно делать такие как «Давид», которого изваял Микеланджело из итальянского мрамора?
– Да, можно и делают. Но больше наш мрамор идет для отделки сооружений. На станциях метро в Москве и других городах – наш мрамор. Кремлёвский дворец съездов, «Белый дом» и другие объекты в стране отделаны нашим мрамором. За рубежом большой спрос на наш мрамор. Большую часть блоков (глыб) добываемого мрамора мы отправляем заказчикам, там мрамор обрабатывают для строительных и других целей. 
– О преимуществе тонкослойных отстойников мы знаем. Но пока шламовую воду очищаем старыми способами. Будем следить за вашими результатами в Крыму.

На Кавказе над окрестностями города Минеральные Воды высится грандиозной шишкой гора Змейка, в склоны которой вгрызается карьер. Камень из карьера обрабатывается здесь же на заводе у подножья Змейки. Завод использует для отстаивания воды пруд, в который шламовая вода поступает самотёком по склону горы Змейка.
Директор завода знаком с тонкослойным отстаиванием, видел на итальянских заводах. Но, говорит, пока устраивает то, что есть, будущее туманно, экологи ограничивают добычу камня в карьере на горе Змейка.
Показал нам итальянский фильм об использовании тонкослойного отстойника в камнеобработке. Фильм был полезен для нас тем, что подробно увидели конструкцию действующей установки, схему её работы, показан типоразмерный ряд установок на разную производительность, схема электронного управления процессом осветления воды.

Обсуждение нашего решения на этих и других заводах с родственной технологией укрепило нашу уверенность, что мы на правильном пути.

На совещании с руководством Альминского завода было принято решение разработать установку с тонкослойным отстойником для цеха «Скалистое». Проект установки и её изготовление выполнил институт. Мы же  провели монтаж и пуско-наладочные работы.

Качеством осветления воды на нашей установке в цехе «Скалистое» заказчик был доволен, но при доводочных работах возникло затруднение с выгрузкой  шлама. Осаждённый шлам уплотняется до состояния неподвижности. При ручном регулировании  отстойник часто перегружался, осветление ухудшалось. Руководство согласилось на разработку автоматической разгрузки.

В апреле наступил пауза в наших работах. В Крыму буйствовала весна. Поля покрылись алым цветом маков, будто фиолетовым туманом затянуло персиковые плантации, в бело-розовых облаках цветущих садов утонули черепичные крыши татарского села, оживилась всякая живность. В начале пусконаладочных  работ я сильно уставал, сказывалось остаточное действие сероводородных ванн, которые я принимал перед командировкой. Аромат крымской весны укрепил мои силы, и я пофантазировал о перспективах наклюнувшегося успеха в письме домой:

                Окреп я уж если
                Встаю без труда.
                Лягушачьи песни
                Доносит с пруда.
                Один я остался
                И денег чуть-чуть.
                Тепло здесь. Устлался
                Цветеньем мой путь.
                Мой план прояснился,
                Уверен я в том –
                Отстойник открыл мне
                Очистки закон.
                Вода – как росинка,
                А шлам – как говно.
                Для Юга тропинку
                Мы торим давно:
                С Альмы – на Минводы,
                Сасык, потом Керчь.
                Хорошей погоды!
                С тобою, сиречь.

Летом 1991 года, когда по всей Украине и в Крыму развевался «жовто-блакитный флаг», мы с Михаилом Семизоровым явились к руководству завода с чертежами системы автоматической разгрузки. Система была рассчитана на разгрузку сгущённого шлама вплоть до пастообразного вида. На систему была подана заявка на изобретение, но с развалом СССР 26.12.1991 ответа не дождались.
На совещании у директора Банаря после моего сообщения о выполненной работе главный инженер Сапунов вдруг торопливо сгрёб все наши бумаги с чертежами, запихал в сейф и с улыбкой произнёс:
 – Всё! До свидания! Наши инженеры не хуже ваших. Справимся без вас.
Семизоров, было, вспылил, ведь, воруют нашу работу!
Директор спокойно поднялся, руками обвёл присутствующих за столом, и, глядя на Семизорова, заключил:
– Да! Ваша работа принята. Начальник техотдела подготовит акт о прекращении  сотрудничества с институтом ВНИИНЕРУД. Совещание закончено! – и сделал жест рукой на выход.
 Все разошлись, мы покинули пустой кабинет и в тот же день улетели самолётом домой.

Споткнулись о хамство, порождённое политической нестабильностью.

Это были мои последние работы в институте. Перестройка оставила институт без работы, ведущие специалисты, сотрудники разошлись по фирмам и фирмочкам в поисках средств для существования семей.

Так закончилась моя научно-производственная деятельность в области горного дела.

От нищеты и голода тогда спас меня завод «ВАЗИНТЕРСЕРВИС», дочернее предприятие АВТОВАЗА, где я проработал скромным инженером двадцать лет.