Французская мелодрама матушки Екатерины II. Пролог

                «Я Вам желаю, мадам, щастливого пути!
                Елизавет»

Именно таким напутствием выпроводила императрица Елизавета Петровна свою новую родственницу – мать жены наследника престола, своего племянника Петра Федоровича, - за пределы Российской империи.
Напутствие это содержится в письме, направленном Елизаветой вдогонку отъезжающей в германские земли Иоганне Цербстской. Напомним, что Иоганна убыла на свою родину, вернее в княжество Ангальт-Цербстское, женой князя которого она, собственно, и была, 28-го сентября 1745 г. О том, какое впечатление о себе, да и не только впечатление, как следует из повествования «Три портрета…», она оставила после себя в России, мы уже поверхностно излагали. Однако какое отношение наше теперешнее повествование, легкомысленно названное «Французская мелодрама…», имеет к событиям, происшедшим с Иоганной Цербстской во время её вояжа в Россию? Но поскольку в жизни все события так или иначе связаны между собой, а в судьбе такой яркой личности, какой была Иоганна Елизавета Ангальт-Цербстская, и подавно, то и пришлось нам начать сей очерк с пролога, предваряющего сцены французской мелодрамы.
Не будем долго рассуждать над деталями отъезда Иоганны – так просто по-семейному будем в дальнейшем называть нашу героиню, - а приведем напутственное письмо императрицы Елизаветы, посланное вдогонку Иоганне. Ибо текст его многое объясняет и избавляет наше скромное исследование от излишних домыслов.
Итак, императрица пишет (здесь и далее цитируем по В.А. Бильбасов «История Екатерины Второй» с сохранением орфографии оригинала):
«Мадам, моя племянница. Я за потребно разсудила вам рекомендовать, по прибытии вашем в Берлин, его величеству королю Прусскому внушить, что мне весьма приятно будет, ежели полномочного своего министра барона Марфельда отозвать, а на его место какого другого, кроме господина Фокерона, прислать изволит, обещая себе от искусства Вашей Светлости, что вы старанее приложите сие представление наилутчим образом препровождать и его величеству уразуметь дать, что я моим никакого иного  вида не имею, как с ним дружбу и совершеннейшее согласие ненарушимо соблюдать.
Впротчем, я вам желаю, мадам, щастливлго пути, и есмь наисклоннейшая добрая приятельница Елизавет».
Забавно, что в письме Елизавета называет Иоганну «моя племянница», тем самым подчеркивая их семейные отношения, но указывая, что та относится к младшему поколению «семейства». А ведь и правда, Иоганна каким-то боком приходилась императрице родней, правда не кровной, а через мужа старшей сестры Елизаветы - Анны Петровны – матери наследника Петра Фёдоровича.
Письмо застало Иоганну в Риге, куда она добралась 12-го октября 1745 г. Причем до Риги – а это был в ту пору пограничный город Российской империи, - княгиню Цербстскую сопровождал изрядный, т.е. внушительный, эскорт. Сейчас сложно судить, для чего он был нужен – то ли подчеркнуть высокий статус отъезжающей гостьи, то ли чтобы охранить её от возможный посягательств лихих разбойников, а то ли для надежности и бесповоротности её отъезда, так сказать. Одним словом, эскорт был усиленный, а о дороге до Риги один из сопровождающих, а именно некто Неропов сообщал вот в таком донесении: «Дорога до здешнего места весьма хороша. Только лошади никуда не годны. А о людях и писать не можно, какие дьяволы бестолковые…».
Но вернемся к процитированному прощальному письму императрицы. А собственно, в нем всё сказано вполне ясно. Мол, дорогая Иоганна, скатертью вам дорога, а интригана этого – своего посланника Мардельфельда, - король прусский Фридрих пусть отзовет, а пришлет к нашему императорскому двору кого-нибудь менее вредного для дальнейшего укрепления дружественных связей между великими европейскими державами. Т.е. письмом этим императрица Елизавета давала понять, что все замыслы Фридриха и его агента влияния - самой Иоганны - ей хорошо известны, а посему не нужно, дорогая родственница, себя далее утруждать интригами в пользу прусских интересов и прочее.
Т.е. мы имеем письменное свидетельство принимающей стороны о том, что матушка великой княгини Екатерины, помимо собственно выдачи своей дочки замуж за наследника престола, хлопотала при императорском дворе о том, чего не должна была делать вовсе. Интриги эти были раскрыты российским специальными службами и нейтрализованы, о чем прозрачно намекает письмо императрицы. Иоганна не справилась с тем заданием, которое на неё было возложено сюзереном её мужа Кристиана Цербстского королем Фридрихом II. А может и не возложено, а Иоганна в силу своего неуемного темперамента сама хотела чем-то таким отличиться? Все же нельзя огульно подозревать слабую женщину в таком опасном и хлопотном предприятии, ведь как много занятий было у неё в России: и дочку замуж выдать, и любовь свою к бывшему дипломатическому стажеру Ивану Бецкому освежить, так сказать, да еще и ребенка родить… Дел, что называется, невпроворот…. А тут ей еще и политические интриги какие-то приписываю! Хотя конечно, для такой активной женщины, какой была Иоганна, все по силам! Однако не будем отвлекаться, а помашем слезливым платочком вслед за удаляющейся в пределы туманных германских земель каретой Иоганны….
 Здесь следует ненадолго вернуться в Санкт-Петербург и посмотреть какое, фигурально выражаясь, приданное оставила Иоганна своей уже замужней дочери Софии Фредерике, а в православии – Екатерине Алексеевне. Как мы помним (см. «Три портрета…»), Иоганна прибыла с дочерью в Россию в феврале 1744 года, аккурат к именинам великого князя-наследника Петра Федоровича. Причем прибыла, имея письменное напутствие короля Фридриха. Сейчас не будем разбирать, чем напутствовал жену своего фельдмаршала король – это уже политика, - а попробуем понять, почему не сложились отношения Иоганны и Елизаветы. Причем не сложились настолько, что холодком этих отношений задело и Екатерину, так вначале горячо принятую императрицей невесту, а затем - жену наследника.
Ну вот сами подумаете: Елизавета приглашает Иоганну с дочерью в Россию, причем уже предрешено, что дочь должна стать женой обожаемого племянника, за неимением своих детей – почти сына императрицы; новоявленным родственникам устраивают роскошный, по немецким меркам, прием; княгине более чем скромного, по российским меркам, княжества оказываются практически царские почести, ну и т.д. Какое впечатление это могла оказать на провинциальную, даже по европейским меркам, княгиню Иоганну? Ну, конечно же, это был цивилизационный, не побоимся этого слова, шок! Но, нужно отдать ей должное, Иоганна с этим шоком довольно быстро справилась. Свидетельством тому служит изменение тона её «Записок», которые мы цитировали в «Три портрета …». По тону этих записок видно, как быстро меняется самоощущение Иоганны, как она от восхищения собольими шубами, такими естественными в холодной России, постепенно начинает воспринимать вполне естественными и те почести, которые оказывают ей и дочери высшие сановники империи.
И что же, позвольте вас спросить, должна была ощущать после такого приема немецкая провинциалка, прибывшая в Россию с двумя платьями и с мелочью в кармане?! Конечно же, эта еще молодая женщина, а Иоганне только исполнилось 32 года, решила, что жизнь удалась! Эти эмоции разлиты по страницам ее «Записок», да и в мемуарах дочери Екатерины возбужденное поведение матери описано довольно натурально. Да, еще так некстати эта беременность…! Словом, Иоганне было от чего потерять голову: и от блеска елизаветинского двора, и от подарков, и от свойственного беременности токсикоза…
Но не подумайте, что Иоганна была только светской, так сказать, блондинкой, легкомысленной женой и поверхностной матерью! Она очень даже стремилась получить максимум и для себя, да и для своего дражайшего семейства. Здесь мы опять упираемся в политику, но, когда речь заходит об Иоганне, от политики этой никуда не уйти. Словом, как раз в это время оказалось вакантным место, т.е. трон, герцога Курляндии. Не вдаваясь в подробности, отметим, что по курляндскому законодательству герцог избирался сеймом этого государственного образования, в то время географически отделявшего Россию от цивилизованной Европы и формально находившегося под протекторатом Польши.  Ну как тут Иоганне не похлопотать за своего увальня Кристиана, как не порадеть за герцогский статус для родного семейства, как не утереть носы своим завистливым сестренкам и братишкам из Готторпской династии?
В эпистолярном наследии, оставленном Иоганной, эти её хлопоты нашли отражение и, знакомясь с ним, можно судить, как «поехала» голова у матери будущей императрицы Екатерины Второй. Цебстская княгиня, даже будучи за многие сотни верст от Цербста, наставляет своего благоверного: «Дай Бог, чтобы из приложенного письма что-нибудь вышло. Мне здесь ни слова не говорят об этом, и я не знаю, с чего начать. Извести меня переданным тебе шифром, могу ли я, если спросят моего совета, уверить твоим именем, что ты не откажешься от предложения, если не в свою пользу, то, по крайней мере, в пользу сына нашего».
В другом письме Иоганна уже примеряет на себя герцогскую корону: «Получение герцогской короны составило бы счастье и радость моего сердца! Я хлопочу не о 80 тысячах вдовьего содержания, а забочусь о тебе и о нашем сыне. Здесь, однако, ни слова еще не слышно об этом деле. Да и трудно рассчитывать на успех, пока подобными делами заправляет вице-канцлер Бестужев, злейший наш враг».
Так вот оказывается как! У пока еще любимого Императрицей цербстского семейства и самой Иоганны вдруг обнаруживается личный враг, да не просто враг, а «злейший», да еще и вице-канцлер империи. Оказывается, в российском руководстве далеко не все разделяют её восторженные мечты, а наоборот путаются под ногами, вставляю политические шпильки и прочее, и прочее.
Не мудрено, что от таких переживаний Иоганна теряет хладнокровие: «Решительно не понимаю – в очередной раз пишет она мужу, - откуда исходят те сведения, которые  сообщаются тебе и мне! Если б таково было намерение здешнего двора, мои друзья и Ея Величество, конечно, сообщили бы мне об этом. Между тем, я узнала, что при вступлении императрицы на престол, герцогский стул Курляндии был обещан принцу Гессен-Гомбургскому».
В итоге суета вокруг курляндской короны для цербстского семейства окончилась ничем. Но, включившись в эту склоку, Иоганна за полтора года пребывания при императорском дворе нажила себе такое количество недоброжелателей, как в российских, так и европейских политических кругах, что негативные воспоминания об этом времени еще не раз проскальзывали в её переписке. 
Её мечты о получении дражайшим увальнем – мужем Кристианом, - герцогства даже подвигли последнего на несвойственные ему шаги. Уверяя самого себя, что «он доволен, тем, что имеет», цербстский князь, в конце концов, тоже загорелся  идеей своего возможного величия и даже позволил себе в очередном письме давать своей изощренной в дворцовом этикете супруге советы, подобные следующему: «Так выбор (имеется в виду выбор кандидата на герцогский трон) зависит от императрицы, а ея величество ищет только средство удержать нас близ себя, то все дело сводится лишь к тому, чтобы узнать взгляды императрицы и великого князя. Это тебе легко сделать: читая им пересланные тебе газеты, ты можешь совершенно невинно выведать их мнение. Если императрица окажется против моего выбора, то, конечно, было бы безумием настаивать на этом; если же она не составила определенного решения и необходимо только натолкнуть её на мою кандидатуру, то, не сделав этого, мы вечно будем укорять себя, что прозевали такой благоприятный случай…. Я, слава Богу, совершенно доволен тем, что мы имеем; но мне не хотелось бы слышать позже укоризны, что мы проспали свое счастье, в такое благоприятное для нас время». 
Видимо, наивный немецкий провинциал Кристиан и в самом деле думал, что подобная близость его супруги к императрице – ведь она читает ей европейские газеты! - позволит ей с легкостью решить его кадровый вопрос. То ли Иоганна смогла ранее внушить Кристиану, что она достигла определенных успехов в своих потугах повлиять на Елизавету, то ли он в своем немецком далеке не совсем адекватно представлял её состояние при императорском дворе.
Одним словом, затея эта имела для цербстского семейства обратный результат: патриотические меньшинство курляндского дворянства укоряло противоположную партию в желании передать герцогскую корону князю Кристиану-Августу Ангальт-Цербстскому; а княгиня, словно лисица в известной басне, не вкусив недоспевшего курляндского винограда, в конце концов призналась мужу, что бедный Цербст ей милее богатой Курляндии.
Потеряв надежды стать герцогом, князь цербстский все же надеялся, что новые российские родственники одарят его какой-нибудь недвижимостью. Он вдруг стал хлопотать, чтобы ему уступили «силезское имение сосланного Бирона» - графство Вартенбергское. Но и эти намеки императрица Елизавета Петровна пропустила мимо ушей.
В итоге дорогого тестя Кристиана даже не пригласили на свадьбу его дочери, хотя в этом недоразумении, видимо, была заинтересована сама Иоганна – зачем же благоверному знать подробности жарких страстей, разыгравшихся в этой северной стране и закончившихся рождением её очередного ребенка!?
Вот такой клубок интриг, пересудов и слухов о себе оставляла Иоганна, покидая Россию. Немудрено, что тот репутационный негатив, который она приобрела за время своего российского вояжа, осложнил положение при дворе и её дочери Екатерины, но не о ней сейчас речь. Однако уже пора последовать за выкатившейся, наконец, на ровный прусский тракт дорожной каретой Иоганны, которая, навсегда покинув такую загадочную Россию, вернулась назад в такую предсказуемую Европу.
   
 Продолжение следует