Тайна семьи де Сансак. 01

Из записок Алексея Григорьевича Некрасова.



В пору описываемых событий мне исполнилось двадцать пять лет, но борода и усы у меня почти не росли, что служило причиной насмешек окружающих.

«Запоздалая мужественность – признак долголетия» – эту цитату я вычитал из романа «Беатриса» французского литератора господина Оноре де Бальзака. К чтению романов я имел большую охоту, а к произведениям оного писателя особо пристрастился. Его вымышленные героини кружили мне голову. В пылком воображении я рисовал романтичный образ белокурой француженки с особым, присущим только им шармом. Ведь французские женщины славятся безупречным вкусом, стилем и особым шиком. Собственные фантазии никому не доверял, чтобы не опорочили пошлыми замечаниям, существующую лишь в моём воображении, даму сердца. Остряков и пошляков в военной среде хватает. Служил я тогда в кавалергардском полку.

Нижние чины комплектовались из высоких, голубоглазых, или сероглазых блондинов.

Однако, будучи офицером, тоже соответствовал эталону, так как от природы я – высокий, худощавого сложения, русоволосый и с серо-голубыми глазами.

Командовал полком князь Владимир Иванович Барятинский.

Одной из наших обязанностей являлась дворцовая караульная служба в Зимнем дворце. В такие дни кавалергарды поверх белых колетов надевали супервесты ( безрукавки) с изображением андреевской звезды. У конногвардейцев — двуглавый орёл вместо звезды. В остальное время – муштра, парады и летние лагеря.

Моим товарищем по полку и близким приятелем был Николенька де Траверсе, внук маркиза де Траверсе, который эмигрировал в Россию после французской революции. Благодаря дружбе с Николя, я был вхож в их дом, где всегда тепло меня принимали. Больше близких друзей у меня в полку не было. Дело в том, что я не разделял увлечения товарищей по службе – выпивкой, игрой в карты и волочению за дамами. Их кумиром был покойный кавалергард, правнук миллионера - Савва Яковлев, известный дикими выходками на своей даче рядом с Чёрной речкой. Сей штаб-ротмистр, отходя ко сну требовал гроб. Слуги относили хозяина вместе с креслом к дверям залы. Лакеи притаскивали целые ящики с шампанским, а один из слуг торжественно вносил серебряный гроб, который вмещал в себя ровно одну бутылку. Шампанское выливали прямо туда. Савва Яковлев заряжал пистолет и под его дулом гость пил шампанское из гроба. Осушив до дна, уходил. Если ноги не слушались, то хозяин приказывал, хохоча во всё горло: "подобрать убитого". Свалившегося с ног укладывали в одной из спален. Кончил штаб-офицер Яковлев плохо. Шутка его же и сгубила. Однажды, осушив гроб, он стал при слугах показывать, как пустит пулю тому из гостей, кто ослушается приказа. Да ненароком выстрелил себе в голову. Так по дурацки погиб, а ведь зрелый был мужчина, кажись тридцать шесть годков ему стукнуло.

Не нравилось мне всё это. Избегал всякого сближения, наверное, потому, что рос серьёзным юношей и больше проявлял охоту к чтению, да к размышлениям. И вот эти сами размышления привели меня к мысли, что поддавшись желанию красоваться в каске с золочёной фигуркой орла, в латунной кирасе, в перчатках с крагами, лосинах и ботфортах, верхом на гнедой лошади, я совершил глупость. Крымская война позади, доблесть проявить негде. Глядя на довольные физиономии сослуживцев, понимал, что армия не моё призвание. Остальные офицеры чувствовали моё отторжение, но делать меня мишенью для насмешек и розыгрышей не решались, несмотря на то, что мой образ жизни им явно не нравился. Хотя поначалу называли меня мадемуазель Некрасова, намекая на мою девичью внешность и отсутствие растительности на лице. Но спустя непродолжительное время, подобные шуточки себе не позволяли. Причина их лояльности в том, что с детства мечтая о ратных подвигах, я упорно тренировался стрелять, фехтовать, ездить на лошади и драться — в первом и последнем преуспел особенно хорошо. Дело в том, что младший брат моего отца — Михаил Ерофеевич Некрасов, поехал в Японию сразу после подписания Канагавского договора в 1854 году, который полностью открывал государство для иностранцев и прожил там несколько лет. Там он и научился дзю-дзюцу, а вернувшись в Россию, стал учить меня, тогда ещё мальчишку, болевым приёмам, ударам, броскам…

Вся эта наука мне пригодилась на службе, чтобы приструнить разошедшихся после кутежа офицеров и утихомирить пьяных солдат. Приятель мой — корнет Николай де Траверсе, не пил из-за тонкой организации своего организма — ему сразу становилось плохо после одной только рюмки водки. Возможно, это тоже сблизило нас, хотя и в целом Николя - славный юноша. Его я и выбрал в секунданты. Поручик лейб-гвардии Конного полка Александр Александрович Вонлярлярский вызвал меня на дуэль. Дело чести. Не принять вызов — позор. Решили стреляться на пистолетах.

Во Франции обычай — первый выстрел за оскорблённой стороной. И многие негодяи этим пользовались — бросят оскорбление в лицо избранной жертвы, дождутся вызова, а потом спокойно убивают противника. У нас в России куда честнее — или стреляем по сигналу одновременно, или очередность решает жребий.

По согласованию сторон, мы должны были прицелиться и выстрелить одновременно. Я вздохнул с облегчением, шансы уравнивались и мои выглядели предпочтительнее.

С чего вдруг въелся на меня Вонлярлярский, понятия не имел. Я с ним не знаком. Может и встречались на балах, куда я регулярно получал приглашения, большинство из которых летели в мусорную корзину. Вскоре, сия загадка перестала быть тайной. Николай узнал и передал мне, что поручика подговорили наши товарищи-офицеры по полку. Поручик обмолвился, что он опознал во мне того невежу, который в конце февраля в толпе восторженной публики, провожающей композитора Вагнера после концерта до отеля, толкнул его. Наверное, так и было, зачем ему лгать. Да, я попал на концерт, где Рихард Вагнер исполнял свои знаменитые произведения, включая «Полёт валькирий». Однако, поручика не помню.
Мои сослуживцы раззадорили его и убедили вызвать обидчика на дуэль. Не ожидал я от них такой подлости.

Когда Александр Вонлярлярский узнал, что его противник – полковой чемпион по стрельбе, то не струсил и не взял обратно свой вызов.

Александр Александрович старше меня, учился вместе с Лермонтовым в юнкерском училище, участвовал в Крымской войне, однако стрелок — посредственный. Я специально зашёл в тир, чтобы посмотреть, как он готовится к дуэли.

Те, кто закрутили эту интригу, прекрасно понимали, что шансов у него мало, в лучшем случае отделается незначительной раной. Но существует ещё вторая сторона медали — после дуэли мне грозит арест и офицерский суд. На котором, зная «любовь» к себе сослуживцев, поступит предложение добровольно уйти в отставку. Хитрецы. Хотят убить двух зайцев одновременно.

Безвыходное положение? Посмотрим.

- Господин поручик. Мне надо поговорить с вами, - с этими словами я отвёл будущего противника в сторону. После разговора с ним, мы разошлись, а утром вовремя дуэли разрядили пистолеты в воздух к глубокому разочарованию всего офицерского состава. Вонлярлярский, осознав, что из него хотели сделать агнеца на заклание, подал в отставку, что давно уже собирался сделать, и уехал в своё смоленское поместье. Я же взял отпуск на месяц, чтобы подумать — стоит ли мне дальше продолжать военную службу, или подыскать новое поприще, а если — да, то какое? К жизни помещика не тянуло, окунаться в чиновничью среду не хотелось.

Принял решение поехать во Францию, свободный дух которой меня манил. А ещё, мне очень хотелось покататься в поезде по новой Петербурго-Варшавской дороге, которую только год назад запустили для постоянного пользования. Узнав о поездке, родные моего приятеля дали рекомендательные письма к дальнему родственнику — месье де Сансаку.

Я вежливо поблагодарил, вовсе не рассчитывая воспользоваться ими.

Барон Жорж Морис Эдмон де Сансак жил в Пуатье, ехать туда я не собирался.

Радостное оживление не покидало меня во время пути.

В поезде смотрел в окно на пробегающие мимо станции и беседовал со своим попутчиком – французским профессором из Пуату, который после курса лекций возвращался домой. Вот совпадение, я поинтересовался о бароне де Сансаке. Оказалось месье Монье знает барона.

- Баронесса – самая прекрасная женщина на свете, которую я когда-либо знал, кроме моей почтенной супруги, разумеется. Барон тоже весьма импозантный мужчина, он на пятнадцать лет старше жены. У них три дочери – юные барышни, обещающие стать настоящими красавицами. Милые, приветливые люди и истинные аристократы.

Дальше он перевёл разговор на свою семью, расхваливая уже их, под его болтовню я заснул.

Время в пути прошло незаметно. Даже немного огорчился, что поездка так быстро закончилась. Служило утешением лишь то, что обратно мне предстояла тоже ехать на поезде.

С попутчиком расстались на вокзале. Я в Варшаве не задержался. Поляки вели себя неспокойно и держались враждебно. Похоже, назревал бунт, - подумал я тогда. И не ошибся. Меньше чем через год кичливые ляхи подняли восстание.
Профессор взял с меня обещание, что я поселюсь у него, если окажусь в Пуату, и мы расстались. У него ещё были дела здесь.

Наконец я прибыл в Париж. Шумная жизнь которого в связи с отсутствием желания вести светский образ жизни, надолго не задержала меня в столице Франции. Первое время я бродил по улочкам и бульварам, посещал выставки и музеи, а потом просто устал от суеты. Захотелось посмотреть французскую провинцию, так почему не побывать в Пуатье, куда меня так приглашали. И ещё вдруг захотелось взглянуть на красавицу баронессу.

Остановился в Пуату в доме профессора Монье, правда очень скоро пожалел об этом. Господин Монье – такой приятный, радушный, уверенный в себе господин, рядом со своей второй половиной тушевался, и пенсне смешно подпрыгивало на его носу, когда он заискивал перед ней, подобострастно называя жену душечкой.

Профессор проживал вместе с ней и двумя детьми в большом доме. Супруга профессора — мадам Луиза-Леонарда весьма неприятная особа. Молчаливая, неопрятного вида женщина с угрюмым лицом и неприветливым взглядом. Их юные отпрыски показались мне странными. Марсель — юноша маленького роста и хрупкого сложения, испуганно вздрагивал, когда мадам Монье бросала на него тяжёлый взгляд. Зато сестра его Бланш — красивая брюнетка с орлиным носом, нежной кожей и большими глазами, не обращала на мать никакого внимания, чем приводила ту в бешенство. Несмотря на красоту, юная Бланш Монье произвела на меня скорее тягостное, чем приятное впечатление. Слишком оживлена, неестественна весела, хохотала без причины и вела себя… я бы даже назвал её поведение фривольным. Она своей туфелькой под столом умышленно касалась мыса моего сапога и с нескрываемым удовольствием дразнила мать. Та спокойно пила кофе, но в душе явно кипела от злости. Однако, скорее готова умереть, чем открыто признать не совсем приличное поведение дочери. После ужина мне постелили в холодной тёмной комнате. Горничная Фази, немолодая уже женщина, служившая здесь долгое время, как я понял из её ворчания, посоветовала мне сразу лечь спать, чтобы не жечь долго свет. Что хозяйка, что служанка — просто образцы скряг. Но я сам собирался поскорее уснуть, чтобы уехать с первыми лучами солнца.

При свете одинокой сальной свечи в медном шандале, успел заметить, что бельё сырое, протёртое почти до дыр, от него шёл неприятный, затхлый запах. Сам матрас, набитый соломой, которую не меняли, наверное, со времён Бонапарта.

Закрыв на ключ дверь, я не стал раздеваться. Задул свечу, и улёгся на кровать, вызывающую брезгливое ощущение.

Разбудило меня то, как кто-то пытается открыть мою дверь. Нежданный гость не заставил долго гадать.

- Месье Алексис, можно к вам? - по голосу я узнал Бланш. Не стал отвечать, пусть думает, что уже сплю. Она поскреблась, видимо не решаясь постучать погромче из-за опасения разбудить родственников.

На следующее утро, я после скудного завтрака с облегчением простился с профессором, его скупой женой, нервным, похожим на испуганную птицу — Марселем, и взбалмошной, да разнузданной Бланш.

Тогда я даже не догадывался, что случится с бедняжкой через несколько лет после моего отъезда… Её собственная мать запрёт Бланш на целых двадцать пять лет в той самой спальне, где я провёл самую отвратительную ночь в своей жизни. Но о трагедии, разыгравшейся здесь, узнал из газет лишь годы спустя.

На дилижансе я поехал по дороге из Пуату в Нуайе. Вдоль дороги вился кустарник, текла речка и то там, то тут виднелись маленькие болотца.

До поместья де Сансаков оставалось около мили, когда принял решение дальше совершить пешую прогулку через небольшой лес.

И в лесу встретил женщину необыкновенной красоты.

Высокий лоб, изящный изгиб бровей, огромные орехово-зелёные глаза, узкий прямой нос, лёгкая улыбка, совершенный овал лица и мягкие белокурые локоны. От неожиданности она вздрогнула, но тут же встревоженный взгляд лани стал томным и спокойным. Под маской невозмутимости угадывалась чувствительность, чувственность, но ещё что-то такое, что понять я не мог.

Загадочная незнакомка.