Муниципальным служащим посвящается

Случилось мне на днях с семьей быть в одной госконторе, бумажки оформлять.

Ну, утро, начало девятого, стоим толпой перед окошком, ожидаем, когда наши документы на «правомочность» проверят. Тут к нашему стройному рою подкатывает юркая бабушка, оглядывает всю братию, выбирает одного из нас – аккурат того, кто на нее не смотрит, а бланк очередной заполняет и ближе остальных к заветному отверстию в стекле находится.
 
- Я за ней занимала! – обращается она ко мне менторским тоном и тычет пальцем в мою сестру.

К кому ж еще обратиться-то? Ясное дело, ко мне. Я людей недолюбливаю, госконторы вообще терпеть не могу, естественно стою там с выражением на лице, соответствующим моменту.

- Да что вы говорите! – отзываюсь я крайне участливо, пытаясь подавить в себе цунами нахлынувшего на меня сарказма, - мы тут все одну операцию оформляем, а, оказывается, вы между нами занимали!

Я посмотрела на нее практически восторженно. Но ей что-то подсказало - надо ретироваться - видимо мое нескрываемое «восхищение» ее неудержимой смелостью.

Тут дама-оператор из окошка, удостоверившись в «правомочности», продолжая жевать резинку, позвала меня и сообщила, что следует заполнить эти формы, отвечая на поставленные в них вопросы.

- Заполните, пожалуйста, одну, затем проверим, исправим, и все будете писать по одному вашему образцу.

Я почувствовала, как волна только недавно схлынувшего сарказма начала возвращаться с новой силой. На языке закрутились вопросы - почему, собственно, сразу исправлять... или почему нельзя написать образец и повесить его на стену. Даже, нет! Зачем терять столько времени, если все равно все заносится в компьютер и это все можно трансформировать и распечатать в необходимой форме… Но, дабы не терять призрачной доброжелательности по обе стороны стекла, я с усилием кивнула и отошла в сторону, к столу.

Из соседнего зала донесся истерический крик:

- Я не буду платить эти сто тридцать рублей! Я вообще буду жаловаться! Где ваш начальник?!

Мое старательно скрываемое раздражение подозрительно зашевелилось, «не к добру», я бы даже сказала.

- Т-а–а–а-к… фио, адрес… гражданина… - начала бормотать я, занеся ручку над бланком.

- А вы не знаете, КАКИЕ они квитанции НЕ выдают? – прозвучал над моим ухом звонкий голос.

Я опешила, подняла глаза. На меня с озабоченным видом смотрела мадам лет шестидесяти, в шляпе. Она перевела взгляд с меня на стекло, как бы приглашая присоединиться и разделить свое негодующее недопонимание. Проследив за ее взглядом, я увидела объявление, отпечатанное крупными буквами: «КВИТАНЦИИ НЕ ВЫДАЕМ».

В ответ я сначала булькнула. Вернее из меня вырвался какой-то звук, интерпретировать который довольно сложно…

- Н-у-у-у… - протянула я, очень четко произнося слова по слогам, - видимо НИКАКИХ они квитанций не дают, раз такое объявление повесили…

Не удостоив меня и реплики, мадам проплыла мимо к дальнему пустому окну.

Собравшись с силами, я заполнила бланк. Дама-оператор из окошка, проверяя его, сообщила о недопустимости сокращения «М.о.», следует писать хотя бы «Моск.обл», что я послушно и сделала. Жвачку она уже выплюнула, при мне правда, но уже все равно.

Когда мы вышли из госконторы, моя мама воскликнула:

- Как жаль! Я забыла шоколадку!

- Зачем? – окрысилась я.

- Надо было этой девочке шоколадку подарить, а я дома забыла, - с искренним сожалением сообщила моя мама.
 
«Девочке» - это той даме в окне, любительнице жвачки и морозной свежести в полости рта, то бишь…

Меня сходу посетили мысли, что никакой шоколадки не надо, что это их работа, что она вообще жевала жвачку… Потом я вспомнила этих двух персонажей – бабулю и мадам, появившихся парно за какие-то сорок минут и ответила:

- Да, можно было бы и подарить… девочке…

Может эта шоколадка хоть как-то подсластила бы ей день…