Мрамор

МРАМОР

Когда Добро бессильно, оно — Зло.
 Уайльд О.

Создав людей, Бог сказал, что это хорошо. Но потом Он разделил их на лузеров и успешных менеджеров, и добавил, что это ещё лучше. Меня же Он определил в иную касту. Не знаю, как правильно назвать свою роль, но мне нравится считать себя жрецом. Не верховным, конечно, но достаточно важным. Никакой элитарности, ни капли высокомерия. Просто осознание превосходства и безнадёжное одиночество. А свою гордыню я давно выбросил в дырку сортира.

Мрамор, на самом деле, не такой уж крепкий и долговечный материал. Даже странно, что Парфенон простоял столь долго и, вероятно, был бы цел и по сей день, когда б ни взрыв порохового склада. Но в моём храме торжествуют разрушение, выветривание, коррозия, разложение и распад, которым не в силах противостоять и камень.  Да и что в состоянии остановить энтропию, разъедающую целую Вселенную?

Я отправляю свой культ, как тот стареющий певец в подземном переходе, исполняющий с какой-то беспросветной тоской давно забытые шлягеры. Лишь чувство долга и инстинктивная привычка заставляют меня делать свою работу. Вот и сейчас, в этот момент, у меня есть одно весьма важное дело.  И хотя мой инструмент всего лишь шариковая ручка, выполнить его не так уж просто.

Вообще-то стержнем моей жизни всегда было либидо. Настоящего эротомана возбуждение не покидает ни на минуту, даже когда члены его расслаблены. Избавившись от влечения животного, мы приобрели страсть изощрённую, человеческую. Тут, главное, не стать маньяком. Но у них, как правило, не стоит.

Да, я совсем забыл о своём деле. Приходится стараться, потому что писать на коже мёртвого человека – это не то же самое, что разрисовывать живого. Попробуйте писать на поролоне, например. У этой восьмидесятилетней бабули и при жизни отсутствовал всяческий тургор кожи. Я не рассчитал и текст не помещается целиком на внутренней поверхности дряблого бедра, поэтому последнее слово «пиелонефрит» предполагает продолжиться на интимной части тела. Благо, что у бабули давно нет никакой растительности в этих местах. Однако лучше я сдержу размашистость подчерка и воспользуюсь правом сокращать слова.

Смерть не страшна. Пугает безобразная старость, когда ты, сгорбленный и жалкий вдруг падаешь, споткнувшись о ступеньки парадной,  и ждёшь, чтобы сердобольные соседки заметили и подняли тебя. А потом еле стоишь перед ними в обмоченных штанах и несёшь всякий бред. И только краем сознания, которое ещё теплится в остатках убитого инсультом мозга, понимаешь ужас и бесповоротность разложения собственного «Я».

«Обрыв кишечника на восьмом метре…» - диктует холодный как мраморный стол голос. Да, этому парню досталось, просто так кишки не рвутся, насколько я знаю! А уж «множественные разрывы кишечника», наверное, говорят о том, что чувак проглотил гранату. Но в протоколе не должно быть догадок и домыслов – лишь наблюдаемые факты.

Каждый труд важен, но по-настоящему важен лишь тот, который прерывается обеденным перерывом. И столом служит пахнущий карболкой мрамор. Яблочные огрызки и другие остатки трапезы потом зашиваются в невыносимо любимую кем-то плоть с кусками грязной марли. Прах к праху!

Новенький явился не вовремя, и свободные места напрочь отсутствовали. Однако, здесь не принято гнать гостей. Грузный голый мужчина без всякого почтения скидывается тяжёлым мешком на мраморный пол, освобождая каталку новичку. Это и есть справедливость.
У женщины  длинные, чуть полноватые ноги. И, что очень важно, красивые колени. А сероватое тело гармонирует с мрамором. Только рваная чёрная дыра на шее портит всё. Ну что ж, если в человеке совсем нет недостатков и слабостей, то он ничего собой не представляет. Я прощаю женщине её маленький изъян. Теперь надо переложить её на каталку и отвезти в холодильник. Надо! Но я не могу… Это значит, что я слаб.