Попутчики глава 32 прибытие

                Прибытие.
Как хорошо спится в предрассветные часы под стук колёс и размеренное покачивание вагона. Так бы и нежился на казённых влажных простынях после бессонной разгульной ночи, если бы не резкий дребезжащий голос проводницы и постукивание в двери купе.
- Прибываем через сорок минут. Скоро начнётся санитарная зона. Туалеты закроются, прошу поторопиться. Белье сдаем. Мусор не разбрасываем. Посуду, стаканы не забываем. Матрасы убираем на верхние полки,  – голос удалялся дальше по коридору.
Я вполне бодро спрыгнул вниз со своей лежанки и зашлёпал в сторону туалета, где уже образовалась небольшая очередь из более прытких пассажиров. С опухших от сна и помятых лиц на меня смотрели глаза, с лёгкими мешками под глазами. Полотенца через плечо, шлёпанцы и трико, переминающиеся в нетерпении ноги – вечная картина маслом, достойная любого железнодорожного вагона на любом направлении, так горячо любимой нами Родины.
Вернулся я в купе, посвежевшим и разглаженным, с лёгкой, почти не беспокоящей мигренью, после вчерашних возлияний. Всё, что было накануне, теперь казалось каким-то чужим сном или даже фильмом, сюжет которого был невероятно далёк от реальности. Попутчики мои тоже оживали. Душевная атмосфера, которой мы ещё недавно наслаждались, сменялась лёгкой озабоченностью и грустью, даже отчуждённостью, в предчувствии неминуемого расставания. В воздухе витал дух ничего не значащих вопросов и ни к чему не обязывающих ответов.
Дальнобойщик Серёга глазел в окно. Пётр Аркадьевич, как ни в чём не бывало, просматривал вчерашнюю газету. Отец Серафим, чинно оттопырив мизинец, отхлёбывал из стакана вчерашний остывший чай.
Вдруг прокурорский оторвался от газеты:
- Отец Серафим, я конечно извиняюсь за нескромность, но хотелось бы знать…, как у вас с последним желанием несчастного танкиста всё устроилось? А то, знаете ли, осталась у нас какая-то незавершённость во всём вышеизложенном.
Отец Серафим оторвался от стакана с холодным чаем.
- А как же. Такие дела не должны оставаться неоконченными. Всё конечно вышло не так, как предполагалось изначально. Но тут уж человек предполагает, а господь располагает. Оказался я в Вологодской губернии только через пять лет странствующим монахом. И улицу, и дом - всё отыскал. Впустила меня хозяйка не дальше кухни. К служителям культа тогда, опять начали относиться с опаской и недоверием. Другой культ был тогда популярен, пока не развенчали. Женщина всплакнула украдкой, в платочек. Всей правды, я ей конечно не открывал, да и надо ли было? Сын вырос, возмужал. Над верхней губой пушок усов начал пробиваться. Одним словом – юноша. Награды документы всё передал, да и на словах об отце герое, о смерти; прости мне господи эту ложь во благо. Утешил, как мог, как сердце подсказало. Женщина немного нервничала, всё в окно поглядывала, как будто опасалась чего. А сын взял документы и ушёл в свою комнату. Договаривали мы с ней уже в сквере напротив, пока к подъезду «ЭМКа» не подкатила. Вышел из машины дородный дядька в сером плаще и фетровой шляпе с коричневым портфелем и направился к подъезду. Тут моя собеседница извинилась, быстро распрощалась и засеменила вслед за дядькой. Ну да не судите, да не судимы будете.
Могилку солдатика  Васильева, под чьим именем мне довелось воевать, я тоже отыскал. Да упокоит господь его душу. Местным пионерам-следопытам всё указал. Что знал - рассказал. Чтобы не был Васильев Евгений Петрович безымянным солдатом, пропавшим без вести, коих многие тысячи лежат на полях сражений. Медальон при нём солдатский был, документы для идентификации личности и не потребовались.
Любушку мою похоронили на деревенском кладбище. Односельчане считали, что солдатик, с которым она убёгла, её и порешил. Ну да бог им судья. Да и кому правду надо знать, по прошествии времени? От правды не всегда благо бывает. Это только господь вездесущ, а человекам впотьмах жить сподручнее.
Теперь направляюсь навестить обитель, где юность моя прошла. Да и пора уже о душе позаботится. Настранствовался я по святым местам. Пора и успокоиться.
В коридоре опять раздался визгливый голос проводницы:
- Санитарная зона. Туалеты закрываю. Кто брал спальное бельё, не забываем сдавать.
В купе повисла немая пауза. За окном мелькал снежный пейзаж степных просторов,  в предрассветных серых тонах. Стучали колёса вагона на стыках рельс. Из репродуктора доносилась ненавязчивая, малоизвестная, грустная песня «Свеча» в исполнении какого-то Стаса Михайлова.   
                ****
На перрон выходили, ёжась от пронизывающего, холодного ветра. И шли, пригнувшись, закрываясь от летящего в лицо снега, в сторону вокзала. Я немного задержался в конце платформы, чтобы попрощаться со своими попутчиками, с которыми ещё совсем недавно, был так духовно близок. Мы как-то суетливо раскланялись, озабоченные новыми делами и разошлись в разных направлениях.
Впереди меня ожидала койка у окна в рабочем общежитии,  колченогий стул и покрытый клеёнкой, обшарпанный стол с металлическим электрочайником, сошедшим с конвейера ещё в СССР, по программе конверсии. Чёрно-белый телевизор «Чайка» с двумя программами, одна из которых будет обязательно рябить и плоскогубцы, лежащие на том же телевизоре, для переключения программ, по причине отсутствия самого переключателя.
 Неделя скучнейшего пребывания будет скрашиваться долгим сидением на заводе в отделе сбыта, на типовом,  жёстком стуле, в ожидании документов и поступления продукции на склад, с перерывом на обед и посещением заводской столовой. Беспрестанным курением на улице у заплёванной, полной окурков урны и беганьем по этажам за различными подписями великого множества всяких начальников. В завершение дня, подводя итог страданиям и стараниям, я усядусь за клеёнчатый стол в общежитии, вместе с такими же, как я командировочными горемыками, прибывшими по делам пославших их предприятий, и буду слушать новые истории из жизни людей, населяющих бескрайние просторы моей страны. И истории эти, когда-нибудь, будут сложены в единую историю Великой и сильной державы, с необъятными просторами, несметными богатствами; красотами, радующими глаз, изобилием недр и природных ресурсов, и вопреки всему этому, несчастным и бедным населением, отчего-то не умеющим жить счастливо.
А пока…,  пока я шёл, по заметённому снегом перрону и за моей спиной вставало кроваво-красное солнце.               


Рецензии