7. Среди фонтанов

В Фонтен-Версале проходит тайная жизнь французского монарха, Джиакомо приезжает в Фонтен к друзьям, узнав о краже ларца. Он решает проникнуть в дом, где Луиза и Мишель нашли ларец и, обольстив хозяйку особняка, выведать тайну.


СРЕДИ ФОНТАНОВ

Фонтенбло был намного дальше, чем Версаль, до Парижа. Но мало кто знал, что две эти загородные резиденции французского монаршего двора были тесно связаны друг с другом. Между ними проходили дороги среди садов и парков, и по сути это была одна резиденция. Даже знаменитые на весь свет фонтаны двух парковых ансамблей образовали единую сеть. Конные и автомобильные прогулки были в порядке вещей, потому расстояние почти не замечалось. Луиза любила эти пригороды Парижа, и знала их очень хорошо, часто она проводила целый день за прогулкой, ведь парки Французского Двора были абсолютно безопасны. После приключения в Латинском квартале Мишель и Луиза приехали в Фонтен к брату-близнецу Луизы, Франсуа. Обняв сестру и брата, Франсуа позвал Лоренсо, который жил в соседней комнате, они выслушал историю пришедших. Ларец они осматривать не стали, а немедленно вместе отправились к Юргену.
Мессир Жебодуи ночевал сегодня в Версале, и утренний приезд промокших спутников был для него предсказуем и ожидаем. Он скучал по своей Луизе, Мишелю и друзьям-родственникам. Но это не означало, что после вчерашнего ужина (попойки) у короля, он рано проснулся. Напротив, еще в длинной сорочке и роскошном халате, он, сидя на постели, одевался (а одевался он только сам), проклиная дворцовый этикет с его каждодневной сменой обязательной цветовой гаммы, когда в его комнату зашел слуга с докладом, что к нему посетители. Без вопросов Мессир впустил Луизу и её спутника. Взгляды их были взволнованными, поэтому хозяин покоев невозмутимо запер двери, и посмотрел на пришедших с ожиданием. Франсуа достал ларец, и в нескольких словах посвятил брата в его происхождение. Все это время Луиза молчала, вполовину от беспокойства, гадая, рассердится ли Юрген, и вполовину предвкушая его живой интерес. Ларец был установлен на стол для покера, покрытый зеленым сукном. Что означало, ему придавали особую важность. Луиза потихоньку сбегала и позвала остальных. Бравые и щегольски одетые Гизы столпились у стола рядом с неодетым еще хозяином покоев, являя собой странную картину. Луизу отодвинули чуть поодаль, на всякий случай. На свет были извлечены инструменты, которые всегда были у Юргена. С осторожностью ларец, скорее плоский, чем высокий, был вскрыт, по комнате распространился дурманящий аромат старинного вина и парфюма. Внутри него почти ничего не было на сильно потертом голубом бархате. Но так показалось Лу, которая видела только открытую крышку. Мессир с предосторожностями извлек из ларца связку больших золотых ключей изумительной работы, инкрустированных камнями. Затем связку писем, обернутых лазоревой лентой. Далее появились золотая подставка для пера, красный кубик сургуча, массивный золотой крест на цепи с камнями, жемчужные чётки и коробочка с голубыми карбункулами.
Взгляды мужчин обратились на Луизу.
- Посмотрите под тканью, - прошептала она.
Юрген пинцетом аккуратно приподнял бархат на дне. Под ним лежала богато расшитая полоска голубой ткани.
- Это моя лента! - ахнула Луиза.
Мессир Жебодуи поморщился, кажется, проговорив "Дьявол...".
Мишель добавил, разглядывая вещи:
- Это принадлежало мужчине, богатому... молодому... И... в таких ящичках хранятся эфесы.
Юрген пожал плечами.
- Эфесница. Новая загадка...
Мужчины раскурили сигары, располагаясь на диванах и креслах. Луиза налила в бокалы вино. Раздавая бокалы братьям, она с любопытством разглядывала их лица.
- Карбункулы, понятно... - медленно и небрежно сказал Арами, - он ими расплачивался, ну не луидорами же, в самом деле.
- Он много писал... - младший Анри тоже был задумчив, он вертел в руках набор для письма. Комната постепенно наполнялась сизым дымом.
- Нет, это не может стоить дорого, - в тоне старшего Гиза сквозило раздражение, он был в полном облачении и на груди сиял бриллиантовый министерский орден.
Д'Эбре с улыбкой посмотрел на Луизу, его темные глаза весело сверкнули.
- Как ты узнала об этом, плутовка?
Щеки Лу порозовели, но она ответила обычным тоном.
- Мне показалось, что кто-то позвал меня туда...
Мужчины посмотрели на графиню с недоумением, но молча, за исключением Юргена, он скрыл улыбку, которую могла вызвать на его лице только Луиза.
Фердинанд пил вино, с прищуром прикидывая стоимость золотых вещиц.
- Это могут быть ключи от королевского казначейства, - внезапно сказал он.
Все десятеро посмотрели на него.
Франсуа порывисто встал, пройдясь по комнате:
- Нужно поехать в Лувр к нашему Ювелиру и все узнать.
Юрген склонился над ларцом, опершись на зеленый бархат обеими ладонями.
- Напротив, мы останемся здесь, - словно о чем-то догадывался.
- Но сколько времени прошло? Мы должны прочитать письма, - Лоренсо снова обратил внимание всех к столу, где лежал пакет с бумагами.
- Осторожно, письма отравлены, - предупредил Мессир, надевая тонкие шелковые перчатки.
Внезапно в комнату постучали и вошел Жермон де Гиз присутствовавший на обязательной церемонии пробуждении короля.
Он, быстро посвященный в суть действа, оглядел предметы на столе.
- А где чернильница? - спросил он.
- Чернильница? - Жебодуи потер подбородок.
- Чернильница? - Мишель наклонился над ларцом.
- Чернильница... - озадаченно проговорил Лоренсо.
- Чернильница? - Луиза растерялась.
- Чернильница могла потеряться, - предположил Анри.
- Она была очень ценная, - возразил Арами.
- Не бывает ценных чернильниц, - безапелляционно заявил Алонзо де Гиз.
Д'Эбре засмеялся:
- Спросите у меня про чернильницу...
- Бумаг много, чернила закончились, и он её разбил, - вслух подумалось Луизе.
- Чернильницы-то тут причем? - протянул Фердинанд.
- Все может быть важно. Это странно, что здесь есть прибор для письма, но нет чернильницы, - ответил Жермон.
- И эфеса... - добавил Юрген.
Времени было в обрез. Юргену нужно было собираться, Луизе, Франсу и Лоренсо переодеться, всех их скоро ждали на обед, а опаздывать на обед к королю было не принято. Графы разошлись, графиня тоже ушла к себе. Вечером Мессир обещал ознакомить их с содержанием бумаг. Луиза вернулась в свою комнату, и прилегла отдохнуть. В то время в стену у постели тихо постучали.
- Ты здесь, Луиджи? - спросила Луиза.
- Да, меня посадили под арест в своей комнате.
Луиза вскочила и отворила маленькую дверцу возле изголовья постели. Луиджи, нагнулся входя в ее комнату.
- Что случилось? - спросила его Луиза, имея в виду арест, уже догадываясь.
- Как всегда, - промычал Луиджи, набрасываясь на фрукты на столе сестры.
После они улеглись в постель, и обнявшись рассказали друг другу о событиях.
- Ах, ну зачем тебе опять понадобилось задирать этих олухов, - сокрушалась сестра.
- Ах, вас могли поймать на месте преступления, - сокрушался брат. - Кстати, - почему-то сказал Луиджи, приезжает Руби де Гиз.
Лучшей новости Лу и не желала. Он возвращается из Ингле?! Как это вовремя!
Они не стали дожидаться, пока Луиджи освободят от домашнего ареста, и вместе направились на обед. Гизы были уже там, кроме Жебодуи, который находился у короля. Мишель тут же подошел к сестре и поцеловал в щеку, спрашивая как она отдохнула с дороги. Все придворные и приближенные выпивали аперитив. Гизы образовывали оживленную группу, вокруг которой собралось постепенно и все общество. Вскоре показались герольды, появился Мессир в обнимку с Руби де Гизом.
Лицо Луизы просияло. Видеть этих двоих ей было невыразимо приятно.
Завидя милое личико своей кузины, оба тут же подошли к Луизе. Руби нежно поцеловал племянницу и поинтересовался, почему он не видит среди них Джиакомо.
- Он сегодня на службе в Лувре, - ответила она со вздохом.
- Как он отпустил тебя, - пошутил Руби, намекая на их близкую связь.
К ним подошел Лоренсо и обнял кузена за плечи.
- Ко мне, дорогой Руби, он отпустил её ко мне!
- Я был с ней, - вмешался Мишель с улыбкой.
- Я прошу, всем тихо! -  Алонзо призвал родственников к тишине.
- Сейчас появится король, добавил Франсуа.
Д'Эбре, Арами и Луиджи, болтавшие с фрейлинами, обернулись на слова министра.
- Андре тоже в Лувре, ну и, разумеется, наш Ювелир.
"Его Величество Король Франции" - громко и торжественно объявили герольды.
Быстрым шагом в окружении не менее полудюжины фавориток в приемную вошел высокий и сильный мужчина роскошно одетый, но так, чтобы одежда не доставляла ему неудобства.
Все склонились с шумом вспорхнувшей стаи птиц. Ни на кого не глядя суверен прошел в столовую Версаля. Обед на 200 персон был обычным делом в Версале, тогда как в Фонтене развлекали публику только сладким, вином и фруктами. Между двумя парками были охотничьи домики-коттеджи, где можно было из достаточного количества снеди приготовить завтрак или закуски. В них по специальному мандату короля останавливались группы охотников, чтобы отдохнуть или привести себя в порядок перед приездом в Версаль, Фонтен или отправления в Лувр.
Длинный стол был накрыт в парадном зале. Официанты обносили гостей вином. Король общался только с группой приближенных. Все прибыли поесть, и пока утолялся голод, оживленных бесед почти не велось. Короля любили, его аура распространяла ощущение богатства, роскоши, выгоды и увеселения. После первого курса блюд дамы удалились в гостиную, им не желательно было много есть, далее пир шел среди мужчин, но некоторые господа также последовали за дамами. Манеры придворных были свободными, почтительными к королю, но без проявлений трепета, который хоть и был, но тщательно скрывался знатью.
В течение вечера, когда гости уже расходились по гостиным, обед со стола убирали официанты, и он заново накрывался легкими закусками, сладким и винами.
Особых правил проведения вечеров не было, но в каждой из гостиных или курительных комнат устраивалось какое-то "чудо". Пение, пьеса в театре, беседа с интересным гостем, политиком, философом, всегда наивысшего уровня и рода искусства. Эксклюзив. Такие благородные развлечения и назывались жизнью при Дворе. Иногда, и если это не возбранялось до особого пожелания короля на вечер, от гостей отделялась группа и уезжала в Фонтен развлекаться. Такие блестящие кавалькады в драгоценных плюмажах - дамы в седлах, кавалеры с факелами, - проезжали среди садов с играющими светом фонтанами и аллеями фонарей с невероятной помпой. Так великолепно и роскошно было только при французском дворе, перенявшим привычки итальянской и венецианской знати. Это были еще даже не праздничные дни, программа которых обустраивались особо. В тот вечер Луизу и многих приглашенных особенно занимала бильярдная комната. Только что привезенный из Лондона огромный бильярд занимал столько места, что хватило бы для королевской кровати. Его борта и лузы были отделаны в виде замка с башнями. Мужчины, бывавшие в Англии, взяли в руки кии. Среди них были и Гизы. Жебодуи великолепно играл в бильярд и составил лично партию королю. Глаза Луизы сияли от воодушевления и счастья. Выпитое прекрасное вино играло в крови всех вокруг. Но Лу чрезвычайно привлек бильярд, она ценила невероятные способности и умение своего Мессира. Продолжить вечер очень хотелось, и они своей группой поехали в Фонтен. Их ждало еще одно развлечение - кино перформанс.Кино только зарождалось тогда во Франции, эту игрушку - камеру с движущимися картинками на гладкой фресковой стене - не так давно привезли из Венеции. Такие кино спектакли в специальных залах были необычайно модным развлечением. Они являли собой куртуазные сцены, представления старинных и новых пьес. Более всего занимало зрителей, что вместо актеров на сцене действовали художники, что абсолютно не умоляло удовольствия.
Ночью в Фонтен из Лондона прибыли Джиакомо и Андре, со своими юными спутниками Раулем и Джоном. Еще утром Жебодуи, воспользовавшись королевской курьерской почтой, отправил записку в Лувр к своим родственникам... Луиза видела их мельком, прежде чем отправится в опочивальню, и не знала ничего о ночном совете мужчин Гизов. Они собрались все, кроме Ювелира и его молодежи, которые ждали возвращения Джиакомо в Лувр с новостями. Когда Луиза уже засыпала в своей комнате, Гизы решили вновь проникнуть в тот самый дом. Дома в Париже связны между особняками "омнибусом", и если таинственный владелец ларца покинул тайник, то именно так. Лента Луизы с вышивкой и мешочек карбунклов давали образ кокетки, завладевшей сердцем благородного незнакомца. Содержание писем, которые скорее напоминали короткие записки шифром, было мало понятным, но на них встречались вензеля и печати. Д-р Жебодуи предполагал это послания королевы и Бекингема. Писавшая женщина обладала мягким нравом и рука её сохранила аристократичность королевской участи. Итак, делает вывод мессир, Луизу снова спутали с королевой, из-за того что их одежда похожа в обычаях и вкусе. Король исключается, он не перепутает их. Все остальные придворные мужчины под вопросом.
Отправленные иезуитской почтой послания на эсперансо содержали различные намёки на Венецианскую четверку во главе с Леонелем, и подтекст был политическим. В результате путешествие новой четверки во главе с кавалером д'Артаньяном в Форж спасло жизнь королеве, а Луиза с братьями и Двором уехали в Венецию на всё лето. Однако Ювелир остался в Лувре, занятый чтением и расшифровкой содержания ларца.

"... А важно, чтобы душа нашла свою отраду" (в переводе "Liberty Life Oner").
Это был поскриптум одного из посланий, содержащих намёки детоприимства двух взаимственных организмов. Проникнутое грустью, оно в то самое время дарило прекрасные флюиды розовой мечты.
При Дворе вошла в моду испанская одежда и высокие бокалы. Летние застолья короля и королевы стали потёмочными и для узкого круга избранных лиц, имеющих связное происхождение. Чем выше ножка бокала, тем прелестней, казалось, столовая люстрода. Тонкую ножку фужера повязывали узкими ленточками шёлковыми бантами.
Что означали слова "лилом-лила лилер", "лонгфрен-лонфра лантатита"... ювелир должен был узнать, пыточные работали. Он узнал: гофрированные воротники из вафли и веер из страусовых перьев. Эти комплименты рисовали прелестные ножки с сереновыми каплями ногтей. То есть ноги Людовика - по общему приговору. Ювелир вынес очерки вечернему вальду короля. Кардинал подойдя к группе шептавшихся об этом, воскликнул - "я узнаю эту пару на балу у губернатора. Это королева и Бекингем - они танцевали и шептали каждый свою фразу во время полонеза" - "О, нет, я видел так одеты Рауль Бражелон и Эжени де Шеврез", - возразил ему в тон г-дин Портос. "Да, - отвечает кардинал, - но после того, как их господа вышли из зала. Королева передала веер своей служанке, а герцог поручному шёлковые подвязки и воротник". Такая догадливость стоила бы жизни Ришелье, но его спас орден иезуитов.
"Что ж, мы прояснили несколь", - мессир Жебодуи и ле Грандж разговорились в трактире за кружкой вина.
"Ах, мне не даёт покоя чернильница, увидь я её или представь, это многое решило бы..." - Гранжер вздохнул.
"Милый ле Грандж, - мать невозможно узнать, не зная отца этого коронованного ребёнка".
"Да, друг мой, - отвечал тот, - эфеса тоже не найдено..."
Королева была одна. Вечерний праздник огорчил её лиурию восхити. "Как письма исчезли из тайника, где его так надёжно и неизменно хранил Монпельер? Морис наверное съехал после нашего будужура?"... и забыла о той незначительной детали. Всё действо было чертовски продумано и сверено монсеньёрами мушкатор - не подобраться никому. Огласка невзачай придавала ей необычайно грациозного шарма, и даже в глазах короля. Он мужчина, и "ничто не чуждо". В круглом графине "ломака" дутого стекла блестела небольшая порция наслаждения - кушанья вечера были пикантны - чистая свежая родниковая вода. Дальше её ждала верховая одежда и конь Армон. Она наездница и в одиночестве, тогда как с Луизой путешествует компания если это не королевская охота.

"Да будет так:
Пусть счастлив в этот час
И друг и враг
Любовью вокруг нас..." (в переводе "May the Joy @ Happinness around you Today and Allways")
Медленно прочитал ле Грандж одну из ответок. Голубой ответный листок был вложен в конвертик и припечатан сургучом. Алая печать на голубом конверте хранила дивный аромат Фароса. "Древний сургуч, - подумал Ювелир, - из Дельф. Он знатен и богат. И старше, чем может показаться. Но хорош, чертовски хорош собой. Дай-ка я представлю его себе... - Ле Грандж вынул драгоценности и взял в ладонь. - Высокий, изящно, но крепко сложеный, шикарно одетый, возможно в голубой потёртый бархат, вельможа, носящий в руке перо и шпагу одинаково учтиво... Это придворный камердинер, у него ключи в бриллиантах, не запонки".

"Прийдя, увидев, полюбил..." ( в переводе "Deep Soul Spiritual. Rose Cottedge")
"Мой милый Ювенил, Тебя Я полюбил.
Имея чуткий слух, услышал, Я зову.
И в облаке грозы есть шорох стрекозы.
Однако этот бал до Октября проспал.
Те Ангелы, услышь, решили что ты спишь.
И только Я всерьёз не резал Диких Роз".
Ле Грандж задумался, радужный сепий листок в его тонкой перчатке дрогнул. "Он мечтает о ребёнке, хотя это слово ни разу не произносится". Архивариус, как мысленно он прозвал хозяина ларца, действительно хочет наследника. Но при чём тут королева Франции? Да и пристало ли ему дерзать о подлином престоле?

"Тысячи любят тебя - Я умолчу о любви" (в переводе "Thoughts Crazy for You")
"Моменты магии и только для Тебя. -
Томятся наркотические дрёмы...
Я совершаю мысленный обряд,
Святою дланью мы опять ведомы.
И эта свадебная суета сует
Мне никогда теперь не надоест".
"Все эти коды немного с фальшью", - решает Ювелир. Мы смотрели внимательно, но пропустили самую суть этого происшествия - хозяйка знает о находящемся у неё постояльце, его средствах, привычках, вкусах. Они родственны, или я ничего не понимаю в людях. Архивариус, видится, долго и задумчиво крутил леттеры промеж своих надушенных пальцев, листки бархотились и местами формулировки стёрты этим.

"Добрый Иозеф, гравюра-принт" (в переводе "Jh.GraburePrint")
"В библейских текстах нет Христа,
Его прапрадед Лот,
Из трёх... и брага выпита,
Дочерних, сумасброд.
И что есть Ангел для Тебя,
Когда в своём саду,
Отдельно только для Тебя,
Слова отсель нейдут".
"Это игра на деньги, - решает ле Грандж. - Стеснённый в средствах Архивариус всё-таки желает выглядеть пред дамой в превосходстве". Гранджер вспомнил, что господин кардинал всяческими интригами лишает средств королеву, иногда до смешного, у неё нет и насущного.

"Тесс Делиз" (в переводе "Tss, Delisse")
"Виконтесса Делиз видит всех сверху-вниз,
Это в ярость приводит эподу,
А сейчас, жизнь моя, на себя оглянись -
Ты становишься ею, ей богу.
Не забудешь испепеляющий взгляд
Одинокому мануалу...
Есть мгновенье немедля вернуться назад,
Но бывает мгновения мало".
Ювелир сложил письма, закончив чтение, и вышел из своего кабинета, чтобы отдохнуть. Это странное послание касается испанки, жены Карла Бургундского и народных волнений, назревавших в Британии, если это могло затронуть Архивариуса, решает ле Гренджер.

"Однажды" (в переводе "Somevere")
"Быть узнаваемым не отвратимо.
Однажды отчуждение уняв,
Очами слепоты себя пустыми
Меня опять узрит твой чудный нрав.
Быть по сему, знай моё имя".
"Ты делаешь мне больно", - звучит подтекстом одно из письменных свидетельств Архивариуса. Это деликатный и благородный сеньор. Игра слов имеет испанские корни, это настроения нежного идальго. Виньетки и печати наводят на мысль, что он владелец Шервуда. Колкости, которыми дама может изводить любовника, бывают подчас невыносимы, и озвучено начало конца их связи. Письма берёт себе для чтения Лоренсо ди Медичи, друг кардинала де Спада. Письма из таинственного ларца читают все по очередности и возвращают мессиру Жебодуи. Они обдумывают прочитанное, и не выносят суждений пока всё туманное и представления так размыты.
Королева приняла лойдру, чтобы легче дышалось, из рук служанки, держащей на подносе графин и таблетницу.
"Что, господин Арманьяк не приходил?" - спрашивает она мимоходом.
"Нет, ...ссиятельсво", - горничная контесс Буа-Тросси плиест со скромностью.
"Ах, надо же", - Анна супруга Людовика, холодно отворачивается.
"Кажется, он в оружейной палате", - добавляет Буа-Тросси обнадёживающе.
"Вели явиться", - отвечает Анна чуть слышно.
"Сен-сюзет, с удовольствием..." Куртуазные удовольствия контесс де Буа-Тросси отчасти сопровождали отчесмение королевских высочеств её госпожи. Это были лазурные капли утоления жажды, которые контесс ловила с упоением и ожидала с постоянством.

"Цветок молчит" (в переводе "Akkond")
"Цветок во многое проник,
Но нет, молчит цветок.
Милю этеви, эскер диг,
Те иубеск эксерток.
И на ветру продрог:
Сторий на пару строк".
На этих строках из "Кио-киосан", Лоренсо остановился, выделив их особо. Факсимилария изящества кинешмы захватывала утомлённые сердца аристократов. "Эти "лонгфрены" стоят не мало, - рассудил мессир Жебодуи. - что объединяет эти лирики в связную мысль? Один неизменный источник, при почти отсутствии адресата. Никаких подробных, узнаваемых черт. Глубокие тайные помыслы, таинственная вязь". Настало время наведаться к г-же Кокнар.
Госпожа Кокнар проживала на улице Ришелье-де-бужурдон в доме с агатовой крышей. Порядки были квакерские и тёмное древо облаток и бусуньер ничем ощутимо не отсвечалось. Это сделал г-н Портос королевский мускортир. До Лувра, где стояла его бригада были 2-3 лье по городской дороге. С чем найти причин для миролюбивого "вторжения" продумал и подсказал кардинал Ришелье. Была найдена их общая кузина, мд-ль Полишь Немур. Ан-енчессия удалилась в палироли павильонов Версаля, чтобы одной и в тиши не позволять куртистанщице Немур исчезнуть из садов обиходной богадельни, где работали вышивальшицы, предугадав следующий шаг кардинала. Однако Полишь давно сбежала оттуда по случаю праздника в Семинарии Моники Бужурье. Пансион находился под покровительством кардинала, и она оказалась в его руках раньше, чем Анна заподозрила неладное. Там ей вынуждено было признать, что у госпожи она видела хрустальный флакон очень милый и дутый, который королева называла "кчинешма". Оказия приехать в городовые дворцы сопровождать д-ра Лемура и г-жу де Буа-Тросси, к внеделённой беременностью Анне от короля Людовика, но нисчем не оконченной. Снадобья - таблетки любви Джиакомо вручил г-ну Портосу возле Сен-Дени имели качество пастилы, и вполне казались конфетами. Коробочка обёрнутая лентой привлекла г-жу Кокнар. Послание красивого мушкетера своей кузине Полишь было открыто и использовалось.
Разговоры с Кокнар предстали в чудную картину. Бархотный ларец был изготовлен старинным мастером-часовщиком, и был прежде оснащен барабаном для записи мелодии. Звучала она недолго, его вскрыли и дальше использовали в качестве портсигара. Музыка из валдайского диапазона оранжирована для Версаля и называлась "Фтерапсодия". Было изготовлено два будуара к нему больших по величине из цветных лоскутов ткани обшивки цвета магнолии и флёрдоранджа. В трио они образовали группу для чернильницы большой рубин, чёрного дубового куба дла золотого "жука" с пастилами любви, второе - подставка для пера из чистого золота и шара с "конфетой" (одной порцией удовольствия), с голубым ящичком они уже были знакомы. Это удовлетворило де Гизов, и они отблагодарили г-на Портоса сияющей нагрудной перевязью. Целиком она была достойна самого Людовика, поэтому на г-не Портосе она расшита только наполовину, чтобы не возбудить гнева монарха. Две другие мелодии-инсекты - Танец нимф "дамбл-крамбл" и Горная песенка "Посадобль-лироли".
"Ключами открывалась калитка заднего парка Версальских конюшен Фонтенблуа", - торжественно сообщил Ювелир собранию мужчин де Гизов.
"Скажите ещё спальни короля, милый ле Грандж, - задумчиво проговорил д'Эбре.
Да, Людовик, прекрасный наездник, спал вместе со своим лошадным в жеребячествах, и близкое чувство сродничества связывало седока и его четвероногое животное.
В Версале ждали Моридора Монпельера. Королева проявляла беспокойство.   
"Что Монпельер, принёс ли пакет?" - спрашивала Анна о курьере с версальской дороги.
"Да, госпожа, вам посылка". Это была её лазурная коробка.
Г-н Ювелир исполнил надежды его общества, открыв тайну ларца. Вещицы вернули ровно к праздничному балу, то были подвески, некоторые безделушки, то есть всё содержимое похищенного лорнета. Это фабула романа "Три мушкетёра". Луизе было сказано, что вопрос решённый, ленту ей вернули, и она ею очень дорожила. Суть дела графиню не коснулась, и всё остальное свершилось в строгой тайне - о Подвесках она даже не слышала. Но для неё это была Дверь в волшебно светлый мир Феораванти Пиранези.