Гидромет хроники, часть Вэ-продолжение

Студентам - гидрометовцам всех времен посвящается.

В: Валерчик,"Три пескаря" и гибель "Пентагона"


     «Три пескаря»

     Харчевня «Три пескаря» в те чУдные и чуднЫе годы удачно располагалась точно на углу Мечникова и Хворостина, а именно в доме номер 1, по улице имени Хворостина, героя дурацкого революционного восстания, случившегося по несчастью в городе Одессе 18 января 1918 года. До Хворостина улица носила имя бывшего купца Прохорова, если вспоминать об истории Одесских улиц от ближайших к концу девятнадцатого века безмятежных лет до окаянных революционных времен в начале века двадцатого.
    
     На самом деле, «харчевней» называлась «Ідальня №7», о чем сообщали синие на белом фоне буквы на большой и не очень привлекательной вывеске, установленной над входом под увесистым балконом, над двустворчатыми филенчатыми, со стеклышками, деревянными дверьми, окрашенными в весёленький голубой цвет.
     Само здание – большой, в две стороны на пол квартала, жилой дом в четыре этажа, первый этаж которого частично и занимали обеденная зала и кухонные помещения харчевни-столовой, распространявшей на весь квартал и скверик напротив раздражающие аппетит незатейливые, вкусные кулинарные запахи.
     Дом этот и по сей день внушает уважение своим основательным, монументальным видом, тяжелыми балконами, лепным карнизом вдоль всей крыши и другими архитектурными излишествами оттенков темно-темно серого.
     Аппетитные запахи развеялись.
     А на месте столовой-харчевни теперь какой-то сомнительный магазин по продаже китайского ширпотреба.
    
     Старорежимное название «Харчевня «Три пескаря» заурядная городская «Ідальня №7» получила в сентябрьские бархатные дни 1978 года, стараниями студента-первокурсника Одесского Гидрометеорологического института Валерьянса (для своих - Валерчика) Моисеенко, обладавшего несомненной эрудицией и тонким, своеобразным чувством юмора. Таким образом, «Харчевня» стала одним из первых несерьёзных географических открытий будущего путешественника и естествоиспытателя.
      Новое название быстро получило хождение в среде студентов-гидрометовцев, а впоследствии распространилось и среди прочих посетителей, страждущих отведать украинского борща с мясом, за каких-нибудь 16 копеек, откушать непобедимую, во всю тарелку, «Одесскую бризоль», щедро гарнированную картошечкой пюре и зеленым горошком мозговых сортов – за 58 копеек, салатик-винегретик – за 9, плюс стакан томатного сока за 10. Имея в кармане один единственный рубль тут можно было на этот самый рубль совершенно «бездарно нажраться», подобно дворнику Тихону, небезызвестный прототип которого, кстати, жил на соседнем квартале в подвале бывшего особняка Кисы Воробьянинова. А "старенькие дворники подметают дворики..." - это уже тоже про него и про его коллег в районе Молдованки...
     На десерт в «Трех пескарях» вы имели счастье получить Песочное Пирожное или Масляный Эклер в Ромовой Глазури всего за 22 копейки. И будь Вы с таким Эклером в руке наперевес где-нибудь не на Мясоедовской, а наоборот, на Монмартре, вам бы позавидовал любой француз, будь он Ришар, будь он Делон, будь он «Викон-де-Бражелон».*

*"Викон" - здесь не титул, но имя. В противном случае - Ришарт, Делонт, ну и если угодно - Виконт-де-Бражелонт"! При чем Виконт и здесь - всего лишь имя...

    Ясно, что «харчевня», после её «открытия» Валерчиком, быстро перешла из разряда «простых забегаловок» в разряд мест культурного общения прогрессивной студенческой молодёжи.
     К слову сказать, «хозяева» «харчевни», по тем временам, за скрытую рекламу своего заведения, платили скупо. Но всё же платили. Они платили нам, вечно голодным студентам, некоей возможностью незаметно от кухонных работников, стоявших на раздаче первых и вторых блюд, съесть, покуда мы томились в очереди к кассе, пару салатиков, незаметно положить в карман пару-тройку крутых яиц, выпить стакан-другой соку, а ежели свезёт, то и стакан сметаны.
     С ловкостью фокусника-манипулятора Валерчик мог опустошить прямо с витрины подставку с уложенными красивой горкой вареными яйцами, забросить эти яйца в широкие карманы длиннополого пальто стоящему впереди товарищу, чтобы потом, дойдя до стола, где компания гидрологов собралась отобедать, достать эти же яйца, но из карманов куртки уже другого товарища.
     Покуда в голове очереди из голодных студентов происходил расчет с кассиром, в хвосте очереди какой-нибудь Владимир Семенихин, не дрогнув ни одним мускулом на мужественном лице, доедал вторую порцию оливье, составляя опустевшие тарелки на свой поднос и маскируя их третей порцией, тут же одним глотком он выпивал стакан компота, не переставая при этом смотреть чистыми и честными глазами на «раздатчицу», которая накладывала второе или насыпала первое очередному голодному клиенту и, не отвлекая раздатчицу от её благородного занятия, проглатывал стакан полезного кефира для улучшения и без того прекрасного пищеварения.
     Говоря по правде, особой уверенности в том, что руководство «харчевни» и её рядовые работники пришли бы в особый восторг, застань они нас в самый момент этих рекламно-благотворительных, дегустационных акций, не было и нет. Но это издержки. В Рекламе важен результат! А после нашей Рекламы студент-потребитель в «харчевню» пошел! И это был его весомый вклад в развитие общепита и советской торговли.


     ОГМИ, КГБ и «Пентагон»
    
     Означенный Одесский Гидрометеорологический институт, сокращенно ОГМИ, в те годы, располагал свои светлые учебные аудитории неподалеку, в пяти минутах ходьбы, по адресу: улица Кирова, 106. Институт, к слову, имел собственную столовую, в одном из корпусов, расположенных во внутреннем дворе. В этой институтской столовой её бессменный заведующий и повара виртуозно имели ввиду всех забегавших туда студентов и их преподавателей. Готовили эти повара настолько стабильно отвратительно, что кроме расстройства никаких других удовольствий от них поиметь было не возможно. На фоне паскудной стряпни институтских поваров-рестораторов, еда в «Трёх пескарях», воспринималась как гастрономическое чудо.
    
     Помимо «Трёх пескарей», рядом с Институтом, не меньшую известность имел бар-тире-сосисочная – «Пентагон» - он же 503 аудитория Одесского Гидромета.
     Следует пояснить, что нумерация учебных помещений-аудиторий в ОГМИ заканчивалась на номере 502. Но получилось так, что бар «Пентагон», по посещаемости, в какой-то момент начал успешно конкурировать с лекционными аудиториями, в силу ряда особенностей по подаче «материала». В результате этой честной конкуренции, помещению бара и его коллективу благодарные студенты присвоили почетный 503-ий номер.
     Гидрометовцы эту новую, 503-ю аудиторию, полюбили, стороной не обходили, занятия в ней старались не пропускать.
     Находился тогда «Пентагон» (официальное название, увы, утрачено)  на углу улиц Чичерина и Челюскинцев, на карте дореволюционной Одессы - Успенской и Кузнечной.
     Это в «Пентагоне» давали горячие «докторские» сосиски и разливали холодное свежее пиво…
     Это в «Пентагоне» собирались наши талантливые старшекурсники и читали запрещенные стихи.
     Это в "Пентагоне" за ними следили бесталанные, переодетые в плесневелое штатское, мутные сотрудники КГБ, до которого, в смысле до КГБ, отсюда, в смысле от "Пентагона", было буквально два квартала.
     Видимо, бледные шпионы тоже любили поесть горячих сосисок, для улучшения цвета лица, и попить холодного пива, для обострения слуха, в короткий служебный обеденный перерыв, а может быть и взамен обеденного перерыва.
     КГБ, известное дело, обретался, хотя просится сказать: "обреталось", на улице Бебеля, который к Одессе никакого отношения не имел, поэтому некоторый приезжий люд путал Бебеля с Бабелем, который к Одессе отношение имел, имеет и будет, будем надеяться, иметь и даже очень.
     По непроверенным скрытым архивным данным, "Пентагон" появился на три или четыре года раньше чем появились «Три пескаря».
     Своему названию «Пентагон» обязан ещё одному очень талантливому Студенту-естественно-Гидрометовцу,  имя которого навсегда исчезло в тех самых тёмных архивах уже упомянутого ведомства на Бебеля, и ещё - фундаментальному пятиугольному дому – памятнику архитектуры девятнадцатого века, имевшему на себе сразу два адреса: Челюскинцев-54 и Чичерина-72.
     А как хорошо было заскочить по этому адресу и скушать порцию сочных мясных сосисок, и выпить бокал живого Жигулёвского в перерыве между лекциями?!. И это удовольствие можно было поиметь всего лишь в трех минутах ходьбы от Кирова-106.
Нужно было сделать всего лишь следующее: сразу после пары - звонок; быстро от институтского крыльца налево по Кирова; после, опять налево по Заславского; перейти на ту сторону Чичерина; направо двадцать шагов до угла Челюскинцев, и-иии налево по ступенькам вниз - Вы в «Пентагоне»! Никаких враждебных нам НАТО! Никаких сомнительных политик! Получите себе сосиски! Выпейте бокал пива, выпейте второй, потом третий... За Мир, за Дружбу, за Гидрометслужбу!
     - И кому было от этого плохо? - спрошу я Вас. - Кому было плохо от того, что были Мир, Дружба и Гидрометслужба?
     - Никому! Даже КГБ!

     Но «Пентагон» всё же закрыли. Закрыли по чистой нелепости, по роковой случайности и самоуправству. Увы! Не тот "Пентагон" тогда нужно было закрывать! И не тот "Пентагон" они закрыли! А после уж не стало Мира, ушла Дружба, пришла в упадок Гидрометслужба. Мордатые, беременные нечистой совестью секретари партии и вечно виляющие им хвостом секретари комсомола стояли у истоков всего этого дешевого халоймеса, который потом какой-то меченный судьбою неумный мудак назвал "перестройкой"...
   
     Самоуправство и нелепая случайность закрытия произошли, благодаря нашего, нашему, уважаемого, …мому, Ректора, Ректору, оказавшихся в ненужное время не в нужном месте.

     Сам Ректор читал на нашем потоке очень современный и весьма перспективный курс. Ректор читал нам свои лекции на темы про «математическое моделирование и их же основам программирования». Только он, Ректор, как руководитель и педагог, администратор и учёный, мог знать, в те времена, такого, чего другие педагоги и ученые про этого знать даже и не могли, и не мечтали ...
     Ректор знал такие богатые слова, каким бы позавидовала небезызвестная Фима Собак, эта весьма культурная книжная подруга Эллочки Щукиной, которая знавала слов и побогаче.
     Ректор ощущал Ассемблер как свои пять пальцев, он понимал Алгол как будто там родился, он много чего мог сказать за Кобол, он читал на языке Фортран так легко и свободно, что хотелось плакать, он говорил за Бейсик так же доходчиво и просто, как казалось, что это обычный примитивный Пи-Эль. И всем этим он жаждал поделиться со своими студентами. Порою этого с ним получалось. Но зачастую на этом его пути вставали какие-то непредвиденные, но объективные причины. Виною всему были: непомерная административная нагрузка, бесконечные бесчисленные заседания, совещания, высокая должность, прекрасная личная секретарша, деканы, проректора и общество Советско-Кубинской дружбы.
     На свои содержательные лекции Ректор, как правило, не попадал. Но стремился. И студенты платили ему тем же. А так как он искренне любил своих студентов, он никогда не ставил им по своему предмету оценок ниже «хорошо» и «отлично»!
     Но случалось такие солнечные дни, когда он на свои лекции всё же приходил! В конце второго урока, пардон, академического часа, или в конце второй пары. «И что?» - спросите вы. «И то!» - отвечу я Вам. То, что тогда уж он рассказывал такого, чего никто другой не смог бы рассказать. Это были… Это были уникальные и неповторимые путешествия в мир высоких абстракций, погружения в океаны кибернетик и «всяких многих гитик».
     Я, за свою студенческую жизнь, таких путешествий пережил три! Три лекции по 45 минут каждая. Были счастливчики, кто пережили больше! Может быть даже четыре!  Лекции! Но вот ту, роковую - мы, к нашему великому стыду, сорвали! Потому что мы были ещё не те! Мы были те ещё…! Не те мы были... Ещё пока.   
    
     Студенческая негласная этика гласит, что преподаватель, вне зависимости от научного звания, имеет полное право опоздать на свою лекцию на 15 минут.
     Нашего Ректора мы, студенты Гидрофака, всегда ожидали минимум 30 минут. В тот роковой трагический день мы ждали Ректора 45 минут, после еще 5 минут перемены и еще добавили 15 минут второго часа.
     Мы слышали Его хорошо поставленный рокочущий баритон, который то приближался, то удалялся по коридору в сторону его, ректорской Приёмной. Он несколько раз шёл к нам по коридору, к своим ученикам, чтобы донести до нас свое чистое Ректорское Слово.
     Однажды он почти заглянул в нашу аудиторию. Кто-то даже, говорят, видел его через приоткрытую дверь… Видел! Его скульптурный строгий силуэт. И Жест. И Профиль. Но его тут же оторвали, вместе с профилем и силуэтом, оторвали и повлекли  в более неотложные, важные дела, из которых ему:
- Сначала длинно звонило Министерство Высшего Образования СССР;
- Потом резко звонило Министерство Высшего Образования У-ССР;
- После, разом, оба этих министерства звонили параллельно, по двум телефонам, красному и зелёному, стоявшими на столе одновременно и перпендикулярно!
- За тем – Госкомгидрометслужбы СССР;
- За ним - сухо, лаконично - Министерство Мелиорации и тут же, безотлагательно;
- Служба - Госкомгидромета УССР, потом;
- Одесский Обком партии, и строго вслед за ними, всеми;
- Городской комитет Партии, сразу после них;
- Районный комитет Партии, в лице его первого секретаря, второго секретаря и зама по культурной, общей и воспитательной работе;
- при всём, при этом не отступал от своих требований Облисполком;
- Профсоюзы;
- А в конце концов, по сверх секретной прямой телефонной линии, дозвонился личный друг института - бородатый на всю голову Фидель Алехандро Кастро Рус, прямиком из Кубинской Гаваны!!! Именем Кубинской Революции!
    
     Утомлённое солнцем, ожиданием и жаждой знаний мужское население нашего курса приняло опрометчивое решение: «Дольше Ректора-Лектора не ждать, а окончание лекции по основам программирования провести за обсуждением практических проблем отладки численных методов решения прикладных задач моделирования гидрологических процессов в частных производных за бокалом пива и порцией горячих сосисок в 503-ей аудитории, т.е. в «Пентагоне».
     Решение было тут же, незамедлительно принято к исполнению, несмотря на резонные возражения и обоснованные предостережения старост и комсоргов наших групп. 
     Когда Ректор, despues de una conversacion telefonica с легендарным Фиделем, вдохновленный историями о знойных кубинских революционерках, заполнивших весь Плайя-Хирон при штурме казармы Монкада, спустился из своего кабинета на этаж и вошел в лекционную залу, он не поверил глазам своим. Он увидел там лишь унылые, одиноко торчащие три головы трёх старост и двух комсоргов.
     Томимый страстью разделить со студентами основы программирования и тайны моделирования, не сворачивая с руководящих линии разных уровней и направлений, наконец-то готовый передать самые сокровенные знания, Ректор спросил: «А где народ?» И его вопрос повис в пустоте. И Ректор спросил ещё! И в пустыне аудитории кто-то едва слышно прошептал, пролепетал: «В Пентагоне».
     Это был неверный ответ! Это прозвучало как вызов. Лучше бы, если бы этот кто-то промолчал!
     «Пентагон» и Лидеры Кубинской Революции, «Пентагон» против Обкома Партии, «Пентагон» и верный Комсомол! «Пентагон» против основ моделирования,программирования и основ мироздания???
    
     Ректор стал тихо возмущён. Мудрый взгляд его карих глаз сделался острым, стальным и пронзительным. Румянец на его лице сменился благородной бледностью!
     Ректор немедля воззвал, вызвал и мобилизовал:
- декана факультета,
- кураторов групп,
- парторга,
- комсорга института,
- профком...
     Поднял и повел их всех на штурм «Пентагона» - от институтского крыльца налево по Кирова, опять налево по Заславского, - на ту сторону Чичерина, направо, до угла Челюскинцев, и… снова налево, по ступенькам вниз!!!
     Явление институтской администрации во главе с Ректором под прокуренными сводами подвальчика 503-ей, пред разомлевшими прогульщиками, среди гула, гама, пива и горячих сосисок, сравнимо по силе драматизма со знаменитой финальной сценой из Гоголевского «Ревизора».
     Первым, как Командор, как Каменный Гость, возник сам Ректор, в роскошной десятигаллонной фетровой шляпе, монументальном пальто и туфлях под цвет его отглаженных брюк. Он легко прорезал слабый строй нарушителей и занял середину зала!
     Декан тоже была одета строго, в фиолетовый деловой костюм, розовую блузку с воланами, черные лаковые туфли на невысоком каблуке и чулки, почему-то, разного, темно зелёного и темно синего цвета!
     Примкнув штыки, полное окружение завершили кураторы, парторг, комсорги, профком.
     Старосты, с остро заточенными карандашами на изготовку, рассыпались по флангам вместе с ведомостями посещения лекций.

     «Пентагон» был взят без единого выстрела. «Пентагон» сдался и пал!
     Среди прогульщиков случилась паника и давка сосисками. Недопитое пиво. Недопетый куплет.  Недосказанный анекдот. Бежать было некуда. Нарушители были выявлены, переписаны и посчитаны.
     Была дана суровая оценка. Администрация и дух высшей школы торжествовали! Последовало общее собрание. Выступили активисты, Декан. Комсорги провели работу… Готовились публичные казни и порки. 
     Ректор, к сожалению, на собраниях и порках не присутствовал, обсуждал по прямой линии детали предстоящего визита в Одессу и план выступления Кубинского лидера в Одесском Оперном театре.
     Все, до единого, прогульщики получили по самому строжайшему выговору с предупреждением, но без занесений, без лишений, без отчислений.
     По личному требованию Ректора в районную администрацию – бар «Пентагон» был закрыт навсегда. Вертеп нигилизма и пивного разгула, притон сосисочного разврата навсегда исчез с карты нашего города. Даже КГБ оказался бессилен и не возразил.
    
     По окончании блестящего Ректорского курса лекций по основам программирования, никто из наших сокурсников ни математического моделирования, ни основ программирования толком так и не понял, но впечатления о них составил самые благоприятные.

     А «Три пескаря» открыл именно Валерчик!