Тропинка вьётся тонкой ленточкой через поле, ныряет в овраг и выходит к небольшому посёлку, состоящему из девяти дворов. Дома отстоят на порядочном расстоянии друг от друга, а между усадьбами – колхозные поля.
По тропинке идёт женщина с трёхлетней девочкой на плечах. Ребёнок тихонько пищит, как котёнок, тоненьким голоском. От голода она совсем ослабела, сил нет и поплакать по-настоящему. Вот уже три года стоит неимоверная засуха, всё горит от солнечного жара, даже трава сохнет и хрустит под ногами. Люди умирают с голода. Вот и у Бибчихи сначала умер муж, а потом и сын.
Что за болезнь на людей навалилась? Сначала беспокоит расстройство желудка, потом поднимается температура, глядишь, - и человек сгорел. Дизентерия!Какое мудрёное слово. А всё голод виноват. Всё это от недоедания. На тощий желудок съедят огурец с грядки, вот тебе и дизентерия. Слава Богу, в этом году дождики выпадали. На грядках кое-что выросло, да на голодный желудок оно вон как действует. Рожь-то поднимается.
Татьяна Давыдовна думает свои нерадостные думы, а за спиной пищит потихоньку дитя.
- Не плачь, Томочка, скоро домой придём, сварим покушать, а потом спать ляжем, - говорит она.
Голос Татьяны Давыдовны успокаивает ребёнка. Девочка умолкает, и пока дошли до дома, она уснула крепким сном.
- Ну, вот и пришли, - говорит Татьяна Давыдовна. - А ты уже спишь? Опять уснула, теперь не добудишься. Утром вставать приходится рано, спросонок кушать не хочет, а вечером не ужинает. Совсем ослабела девчонка. И что делать? Дома оставить не с кем, а работать надо. Кушать-то хочется, а не заработаешь – не поешь, - жаловалась Татьяна Давыдовна хозяйке Марфе Петровне.
- Не будите Тому утром. Сама проснётся, я её покормлю, пусть побудет с моими детьми. Я присмотрю за ней, всё равно я дома со своими детьми сижу.
- Ой, спасибо, Марфа Петровна. Не знаю, как и благодарить, - говорит Татьяна Давыдовна.
- А не надо благодарности. Я всё равно со своими детьми сижу дома. Заодно и Тома с ними побудет.
Татьяна Давыдовна устроилась работать на сортировку картофеля. Его привозили на станцию с колхозов. Тут его перебирали, сортировали, грузили в вагоны и отправляли в город. Ребёнка приходилось брать с собой на работу.
Работали целый день до темноты. За день ребёнок устаёт. На обед не ходят. Да и какой теперь обед? Едят только утром и вечером, если есть что кушать. Хорошо, что за Томой согласилась присмотреть Марфа Петровна.
День выдался ясный, солнечный. Дети играли во дворе. Марфа Петровна, как наседка, находилась возле них. Старшие, Коля и Саша, играли с Томой, а меньшенький, Миша, всё на ручки просился.
- Ну что ты всё на ручки да на ручки? У меня ручки уже болят. Вон девочка такая же маленькая, как и ты, а на ручки не просится. Иди с ней поиграй.
- Не хочу я играть, хочу на ручки, - хныкал Миша.
Томе тоже хотелось на ручки, и она робко прижалась к тётиной юбке.
- Уйди! Это не твоя мама, - кричал Миша.
Тут внимание детей отвлекла странная женщина. Она ничего не говорила, а только мычала и размахивала руками. И странное дело, взрослые понимали друг друга. Марфа Петровна ей объясняла, что трое детей её, а эта девочка чужая, что жить теперь трудно, кушать нечего, а семья большая. Трое детей, муж, мать, сестра да сама она. Милостыню ей подать не может, самим кушать нечего.
Когда эта женщина ушла, дети бросились к Марфе Петровне за разъяснением.
- Почему эта женщина ничего не говорит, а только мычит и машет руками?
- Она немая, говорить не может. А может быть, она притворяется. Много людей сейчас ходит по деревням, милостыню просят. Кушать всем хочется, а еду взять негде. Нам тоже голодно.
Наконец, день кончился. Начало темнеть, вся семья в сборе, только Татьяны Давыдовны нет. Хозяин, Логвин Николаевич, ворчит недовольно.
- Будем мы сегодня вечерять или нет? Чего мы ждём? Целый день голодный и опять мы чего-то ждём.
- Её ведь тоже надо будет сажать за стол, - кивнула Марфа Петровна в сторону Томы.
Логвин Николаевич молча шагал из угла в угол, нервничал. Наконец, не выдержал.
- Давай еду! Подрядилась тут нянчиться. Своих детей ей не хватает.
- Жалко же. Мучается женщина с девчонкой, а я всё равно сижу дома со своими детьми.
- Все уже давно пришли с работы, а её всё нет и нет. Может, она совсем не придёт. Своих детей мало, будешь ещё чужого ребёнка растить.
- Да придёт она, никуда не денется. Она всегда поздно приходит. Там женщин обыскивают, чтоб картошку не утащили. Пока всех проверят!
- Давай ужин. И её за стол сажай, не объест.
Все уселись за стол. Хозяйка поставила на стол большую глиняную миску с картофельным супом. Все дружно взялись за еду. Тома старалась наесться вдоволь. Никогда ещё такого вкусного супа она не ела! Но тут Марфа Петровна подала на второе тушёную картошку. Тома от удивления и рот раскрыла.
- У вас и второе есть?
- Да, у нас и второе есть, - ответила хозяйка. - Ешь на здоровье. Надо же так ребёнку изголодаться!
Тома поспешно набросилась на второе. Когда ещё удастся покушать вволю.
- А у неё кишки не полопаются? – заволновалась Марфа Петровна. - С голоду наестся, да ещё помрёт.
- Не отбирать же у неё ложку. Все едят, а ей не давать? – отвечал Логвин Николаевич.
А Тома наелась всласть.
Когда же Марфа Петровна поставила на стол ещё одну миску, налила в неё молока, а Логвин Николаевич накрошил в него хлеба, Тома онемела от удивления и восторга. Она только зевала ртом, как рыба, вытащенная на берег.
Тома считала молоко самым вкусным и очень дорогим продуктом, дороже и вкуснее хлеба, поэтому она великодушно оставляла молоко хозяевам, а сама старалась вылавливать хлеб. Её примеру последовал и Миша, за это он получил от отца деревянной ложкой по лбу.
- А-а! Ей можно, а мне нельзя! – закричал Миша.
– Ей можно. Она наша гостья, а гостю всё можно. Гостю отдают самые лучшие куски, - ответил ему отец. Миша запыхтел, искоса поглядывая на не прошенную гостью, а Тома поняла, что ошиблась в оценке продуктов.
- Почему для них молоко дешевле хлеба? - недоумевала она, осторожно опуская ложку в миску, не решив ещё, что в ней ловить – хлеб или молоко и, немного подумав, она медленно стала доставать из миски молоко.
- Какой у вас вкусный обед! Какая вкусная бульба! И молоко у вас есть, - говорила Тома, еле переводя дух, а хозяева дружно смеялись.
- Надо же! Такая культурная речь, как в книжке, а картошку называет бульбой, - удивлялись они.
Речь в этих местах отличалась от русского литературного языка. Это смесь русского, украинского и белорусского языков. В разных районах, а порой даже в соседних сёлах, речь отличалась словами и акцентом, так что по говору можно определить из какого места ты родиной. На станции Жудилово картошку бульбой не называли, и поэтому так дружно смеялись над Томиными словами.
А вот и Татьяна Давыдовна пришла с работы. Её встретили весёлым шумом.
Все наперебой старались сообщить о прошедшем дне. Тома рассказывала, как её угощали вкусной бульбой и самым вкусным молоком. С этого дня Тома стала получать от Марфы Петровны ежедневно по стакану молока. Татьяна Давыдовна крошила в миску хлеб и сверху поливала молоком. Тома тщательно вычерпывала ложкой молоко, оставляя нетронутым хлеб.
- Ну что ж ты хлеб не ешь? Не будешь кушать хлеб и ног не потянешь. У тебя сил не будет ходить, - говорила Татьяна Давыдовна Томе, а Тома молча отодвигала миску.
- Такой вкусный хлеб, а она не ест, - говорила Татьяна Давыдовна, доедая за Томой.
Хлеб! Самое дорогое богатство, которого не хватало людям в голодовку. В муку подмешивали картошку, если она была у кого. Чаще всего для выпекания хлеба применяли семена щавеля, лебеды, древесного угля, перетёртые в муку. Всё же это был хлеб. Чёрный, как чугун, тяжёлый и малопитательный, но это был хлеб. Самая большая ценность.
Второе место занимал картофель. Из картофеля можно и хлеб испечь, и суп хорош. Картофель – это второй хлеб. Но и хлеба, и картошки было мало. Весной радовались первой зелени. Щавель, лебеда, крапива шли в суп. Хороши зелёные щи, даже если они пустые.
Но были люди и богаче. Они держали овец, выкармливали поросёнка. Но у других людей, кроме даров природы, ничего не было, а хотелось хотя бы кусочек мяса или сала. Купил Василий Яковлевич как-то на базаре кусок баранины. Татьяна Давыдовна обрадовалась этой баранине неимоверно. Стала варить, а она воняет, хоть из дома беги от этого аромата. На базаре кто кого обманет: покупатель продавца или продавец покупателя. На этот раз продавец обманул покупателя: вместо баранины подсунул собаку. Пользуясь людской бедой, развелось немало мошенников и воров. Пользуются тем, что не пойман – не вор. Но вот однажды поймали вора. Бибчиха живёт у самой рощи – её изба последняя в посёлке. Воспользовавшись этим, вор утянул у неё сало и спрятал неподалёку в роще. Бибчиха нашла это сало. Сделали засаду. Пришёл вор за салом, а там его поймали. Вором оказался Логвинов брат, и его привели к Логвину.
- Вы вместе с ним воровали? – спрашивают Логвина.
- Да что вы такое говорите! – возмутился Логвин.
- Вы же братья! Разве не одна кровь течёт в ваших жилах?
- Ты что это, сукин сын, позоришь наш род? - обратился Логвин к брату.
- Прости, брат, - взмолился виновник. – Простите, люди добрые, Христа ради.
- Простить? А ты что скажешь, Логвин?
- Судить своим судом, чтоб другим неповадно было.
- Своим судом? Так мы ему всыплем, как в старину бывало, и, взяв в руки палки, стали его бить.
Вор от боли подпрыгивал на целый метр от земли.
Татьяна Давыдовна смотрела на казнь из окошка и при каждом ударе ахала и вместе с вором подпрыгивала, как будто ей тоже было больно.
- Что там, мама? Я тоже хочу посмотреть, - просила Тома, так как она была ещё мала, и в окошко ей не было видно, что делается во дворе.
- Тебе этого не надо видеть, - отвечала Томе Татьяна Давыдовна, прижимая её к себе и закрывая ей голову фартуком, как будто Томе угрожала опасность.
Логвинов брат харкал около года кровью, а потом умер. Отбили у него что-то внутри. У него и так от голода еле душа в теле держалась. От голода тогда много людей умирало. Не минула беда и Логвина Николаевича: умерла мать Марфы Петровны. Набилась полная изба людей. Миша и минуты спокойно не посидит.
- Посиди возле бабушки спокойно, попрощайся с ней, а то ты её больше не увидишь, - уговаривают его женщины.
- Почему не увижу? Бабушка поспит и проснётся, и меня на ручки возьмёт, - отвечал Миша.
- Не проснётся больше твоя бабушка. Она умерла.
- Не умерла, она спит. Поспит и проснётся, - не соглашался Миша.
- Мал он ещё, и совсем глупый, ничего не понимает. Будет ли помнить свою бабушку?
- Кто его знает? Может и вспомнит что-нибудь.
И вот гроб поставили на телегу, в которую была впряжена еле живая кляча. Рёбра её выпирали, как штакетины в заборе. А позвоночник торчал сквозь кожу так, что можно было сосчитать все позвонки.
Сопровождающие шли вслед за гробом. На кладбище попрощались с покойницей и стали опускать гроб в яму.
- Коля, а зачем бабушку в ямку кладут? Как она оттуда вылезет? - забеспокоился Миша.
- Она не вылезет оттуда. Она мёртвая, её землёй зароют, и она там будет лежать, - ответил Коля.
- Всё равно она вылезет, - не соглашался Миша, но бабушка не вылезла, сколько её Миша ни ждал.
А тут заболела и тётя Катя, сестра Марфы Петровны. Стали поить её отваром дубовой коры, другого лекарства не было.
- Какое горькое питьё, - морщилась тётя Катя, но пила, потому что ей жить хочется, не всё же будет так трудно, когда-нибудь настанут лучшие времена.
Всё же тётя Катя поправилась. Теперь настала очередь Татьяны Давыдовны, но это не дизентерия. При дизентерии бывает понос, а тут что-то другое. Голову, будто тисками стиснуло, тело тяжёлое, будто свинцом налито. Ни рукой, ни ногой не может шевельнуть. Татьяна Давыдовна лежит на узкой койке у окна. В окошко виден двор, солнышко заглядывает в комнату, а у больной сил нет встать. Тома пытается растормошить Татьяну Давыдовну, но ей это не удаётся. Тогда она решила полежать рядом с ней и пытается залезть на койку.
- Не лезь, Тома, заразишься, - еле выговаривает Татьяна Давыдовна, так как язык её будто деревянный и непослушный, а Тома, как будто приклеилась к койке, не отогнать её от мамы никак.
- Помру, кому она нужна будет? Бедная сиротинка! Надо же было заболеть. Недаром такой страшный сон приснился, - думает Татьяна Давыдовна.
Временами она впадала в забытьё. Марфа Петровна поила её из кружки, кормила Тому и укладывала спать.
- Не дай Бог, помрёт! Василий Яковлевич неизвестно где, хоронить придётся нам. А девчонку куда девать? – беспокоилась Марфа Петровна.
- Ты сама не заразись, - волновался Логвин Николаевич.
- Да я осторожно, - успокаивала его Марфа Петровна.
Наконец, Татьяна Давыдовна стала поправляться, но теперь заболела Тома. Всё же она заразилась.
- Ой, Боже мой! Помрёт моя деточка. Это же мой последний росточек. Что же мне делать? Надо бы к доктору.
- Доктора тут нет. В Лизагубовке есть фельдшер.
- Пойду в Лизагубовку.
мТатьяна Давыдовна спешно собралась в дорогу. До Лизагубовки она несла Тому на руках, задыхаясь от слабости. Сама чуть не падала с ног, но крепко держала свою драгоценную ношу.
- Ну, вот и пришли. Сейчас тебя доктор полечит, и всё будет хорошо, - успокаивала Татьяна Давыдовна Тому, а больше себя.
Фельдшер попросил раздеть ребёнка, приложил стетоскоп к груди. От прикосновения холодного железа к пылающему от жара телу Тома вздрогнула и заплакала.
- Не бойся. Это – доктор. Он тебя полечит, и ты поправишься, - уговаривала Тому Татьяна Давыдовна, но Тома продолжала плакать.
Она не боялась, но ей было неприятно прикосновение холодной трубочки, и она вертелась, пытаясь увернуться от неё, а её держали и ещё покрикивали.
- Не вертись!
Наконец, процедура эта окончилась, фельдшер дал Татьяне Давыдовне порошки и успокоил её. Всё кончилось благополучно. Тома вскоре поправилась и вышла посмотреть, как молотят рожь.
У Логвина Николаевича в конце огорода стояло гумно с овином. После его вступления в колхоз гумно стало колхозным. Туда свозили снопы ржи, в овине сушили, а потом молотили цепами.
- Та-та-та! Та-та-та! – раздавался стук цепов из гумна.
Тома вошла внутрь гумна, посмотрела на молотьбу, попрыгала с детьми в соломе. Хорошо кувыркаться в свежей соломе, пахнет зерном и немножко пылью. Но кувыркание детям надоело.
Рабочий день кончился, и колхозники разошлись по домам. А Логвин Николаевич и Василий Яковлевич, который к этому времени явился домой, стали складывать вилами солому, разбросанную по всему огороду. Они делали своё дело, не торопясь, вели неспешный разговор. Тома вертелась тут же.
- Отойди дальше, а то вилами проткнём, - предупреждали её.
Но Тома подступала под самые руки, пока Логвин Николаевич ни зацепил её вилами. В испуге бросились к Томе, подняли платьице, осмотрели рану.
- Не сильно поранили. Живот немного зубцом зацепило. И как я её задел? Лезет под самые вилы.
- Татьяна, забери ребёнка!
Татьяна Давыдовна унесла плачущую Тому в избу.
- Ничего! До свадьбы заживёт. Не лезь, где взрослые работают. Лезешь под самые вилы, - успокаивала она Тому.
Управившись с работой, мужчины вошли в дом.
- Ну, как, Тома, кишки не вылезли? – спрашивал Логвин Николаевич Тому. – И как я не заметил? Хорошо, что не сильно задел.
- Это же дети, они под руки так и лезут, - отвечала Татьяна Давыдовна. – Это я виновата. Надо было возле себя держать, а я на свежий воздух выпустила. Девчонка давно на свежем воздухе не была. Ничего, заживёт.
- Хорошо, что от болезни поправилась. Теперь оживём. Хлебушек уродил, картошки накопали. Теперь жить будем, - говорит Марфа Петровна. - Вот мама не дожила немножко.
- Сколько их не дожило. Хорошо, что никто у нас больше не умер.
- Как я выжила? – говорит тётя Катя. – Я уже думала, что вслед за мамой отправлюсь. Нет, выкарабкалась. Да и вы вот с Томой поправились.
- А я боялась, что вы помрёте, - замечает Марфа Петровна. – Василия Яковлевича дома нет. Что бы мы без него делали, если бы вы померли?
- Не умерли же. Что теперь вспоминать, - положил конец этому разговору Логвин Николаевич.
- Не умерли. Теперь будет жить легче. Урожай в этом году неплохой, значит, голоду конец.
Золотая осень вступила в свои права. Деревья оделись в праздничные наряды. В садах созрели яблоки. Сад у Логвина Николаевича небольшой: пара яблонь, куст смородины да малина. Детям есть чем полакомиться. Саша угощает Тому яблоками.
- Что это ты навалилась на чужие яблоки? - обращается Миша к Томе.
- До чего ты жадный! – стыдит Саша брата. - Мало тебе яблок? Ешь, тебе тоже хватит.
- Я сейчас не хочу. Я потом, - отвечает Миша.
- Ты на него не обращай внимания, ешь, - уговаривает Саша Тому, но у Томы начисто пропал аппетит. Яблоки застревают в глотке и не хотят пролезать дальше. Вышла Марфа Петровна, нарвала яблок и угощает Тому.
- Ешь, Тома. Хватит всем.
- Тома. Иди сюда! – зовёт её Татьяна Давыдовна. – К тебе в гости пришёл дедушка Кузьма. Ты помнишь его? Забыла? Совсем маленькая ещё была, не помнит. Иди к дедушке. Это твой самый лучший дедушка, твой спаситель. Он тебя спас от голодной смерти. Он один за тобой ухаживал, когда ты болела, и к нам тебя привёз. Потому ты и живая осталась, - говорит Татьяна Давыдовна.
Тома совсем была при смерти. У неё был понос, думали, что у неё дизентерия, боялись подходить к ней, чтоб не заразиться. Только прадед её, дедушка Кузьма, менял пелёнки, обмывал её, успокаивал. Чтобы спасти её от смерти, решили отправить к дедушке и бабушке по матери.
Не хотел Василий Яковлевич брать её. Лишний рот в голодовку никому не нужен. Татьяна Давыдовна на коленях ползала, целовала ноги мужу, чтоб позволил оставить сироту у себя.
- Хорошо, пусть остаётся. Но, всё, что принесу в дом, будем делить поровну. Хочешь всё сама съешь, хочешь - с внучкой дели.
- Спасибо! Я согласна. Это же наш последний росточек. Умрёт, наш род на том и оборвётся. У нас же, кроме её, никого нет.
Была у Татьяны Давыдовны с Василием Яковлевичем единственная дочь. Тиф унёс её. В том, что она заболела, ничьей вины нет.
- Надо бы к врачу дочку свозить, - сказала Татьяна Давыдовна мужу, так он такой крик поднял, как только потолок не взорвался от его крика.
Стала уже поправляться доченька, и захотелось ей пирожков с мочёными яблоками.
- Ах, доченька! Я их мигом тебе испеку.
Быстро сготовила она тесто, затопила печь, и вскоре пирожки были готовы. Дочка с нетерпением хватала их прямо со сковородки, сама ела и Тому угощала, посадив её к себе на колени. Как раз ей годочек исполнился. Поела и снова слегла.
Снова поднялся кровавый понос, огнём горит. Тут и отец испугался, запряг лошадь в телегу, укутал дочку в тулуп и повёз в город к врачу. Посмотрел доктор больную и отправил назад домой.
- Надо было раньше привозить, а теперь поздно, вези назад.
И привёз Василий Яковлевич свою единственную дочь домой умирать. Татьяна Давыдовна криком изошла над умирающей доченькой. Только она начнёт умирать, а Татьяна Давыдовна хватает её в охапку и с диким воплем тянет к себе, будто у смерти отвоевать старается.
- Не мучай дочку, - уговаривали её соседи, - всё равно она умрёт. Ты только её мучения продляешь. Неужели ты хочешь, чтобы она подольше мучилась?
Тогда только отступилась от неё Татьяна Давыдовна. Легко ли было ей перенести это? Если бы не удержали, в могилу вслед за дочкой прыгнула бы. Комнатные цветы, как на погибель цвели. Только обломает их Татьяна Давыдовна, отнесёт на могилу, а их опять полно.
Слезами изошла мать по дочке, извелась совсем, высохла, как щепка стала. Просила, чтоб Тому ей отдали, но зять не отдал. А в голодовку привезли полумёртвую. Татьяна Давыдовна готова ей душу отдать, только бы живой осталась её кровиночка.
Той доли, которую выделял ей муж, не хватало на пропитание, и пришлось ей идти картошку сортировать. Слава Богу, выжили. Дедушка Кузьма пришёл вот навестить Тому. Он взял её себе на колени. Тома с интересом разглядывает пушистую бороду дедушки во всю грудь.
- Как веник, - думает она. - Нет, красивее веника.
- На-ка вот гостинчика, - говорит дедушка, доставая из сумки крымские яблочки.
Яблочки небольшие, но вкусные и душистые.
- Логвиновы не так вкусны, как эти яблоки, а Мишка пожалел, - думает Тома. - Надо ему дать попробовать крымских яблочек. Пусть узнает, какие вкусные яблоки бывают.
А дедушка Кузьма никак не наглядится на Тому.
- Как вы там теперь живёте? Все живы? - спрашивает его Татьяна Давыдовна.
- Все выжили. Спасибо вам, что выручили в голодовку. Выжили, благодаря вам.
Василий Яковлевич, когда привёз Кузьма Тому, отдал ему пуд муки, который ему удалось заработать. Вот за этот пуд муки и благодарит Кузьма Василия Яковлевича.
- Если бы не этот пуд муки, мы бы не дожили до этой осени. И за внучку спасибо, она бы ни за что не выжила.
- Да что там, - пробурчал Василий Яковлевич. – У вас она бы не выжила. Пришёл я её проведать. В хате холодина, а она раскрытая спит. От холода вся посинела. Пошил я ей одеяльце ватное и отнёс, чтоб мою внучку укрывали. В следующий раз прихожу, а она опять раскрытая спит в холодной избе, а одеялом укрыт её дядя. Так я же одеяло принёс своей внучке, а не Катькиному сыну, - возмущался Василий Яковлевич поступком своей сватьи.
- А как там Алексей? Не женился? – интересуется Татьяна Давыдовна.
- Женился на Дуне Карпекиной.
- У них же не было девки.
- Подросли за эти годы. Были маленькие, глядишь, а уже невесты.
- Да, в голодовку тоже росли. И с чего только росли? Кушать нечего, а они, как молодые деревца, вверх тянутся.
- Они уехали в Москву жить.
- И с дочкой повидаться не приехал.
- Устроится в Москве, приедет за ней.
- А я не отдам им внучку. Сами знаете, как я своего хозяина умоляла спасти её от смерти.
- Да Вы не волнуйтесь. Никто её у Вас пока что не отбирает, - успокаивал её Кузьма.
- Хороший Вы человек, добрый. Спасибо Вам за Тому. Если бы не Вы…
- А что бы я сделал? Всё равно умерла бы, жалость моя не помогла бы. Это Вы спасли её.
- Все понемногу. Главное, что все выжили. Теперь, Бог даст, будем жить.
Василий Яковлевич – знаменитый портной. В голодовку он взвалил на плечо швейную машинку и пошёл по деревням со своими услугами.
- Кому пошить надо? Дорого не возьму. Кому надо пошить?
Находились заказчики. За харчи да за горсть муки шил Василий Яковлевич костюмы да полушубки. Сам питался вместе с хозяевами, а мучицу приносил домой. Жена оставалась у Логвина Николаевича на квартире. Спасибо доброму человеку! На квартиру пустил и недорого взял. Пожалел, видимо. А тут и внучку привезли.
Голодовка кончилась, и Василий Яковлевич больше не ходит по домам с предложением своих услуг. Теперь заказы носят ему домой. Слава о нём, как о хорошем портном, пошла по всей округе. Заказчики приходят из соседних районов, упрашивают пошить костюм, пальто или полушубок.
Тома любит лежать на русской печке. Зима, на улице холодно, а на печи тепло. Ляжет она животом на горячей черенке, локотками обопрётся на мешки с зерном, стоящие на лежанке рядом, и смотрит, что в избе делается. Дедушка шьёт, мама печку топит, а тётя Катя готовится холсты ткать. Она принесла в избу ткацкий станок и поставила его возле лежанки.
- Пусть пока тут постоит, а завтра соберу, - сказала она и вышла в другую комнату.
- Интересно, как тётя Катя будет ткать холсты? Вот и станок принесла, - думает Тома.
Чтоб лучше было видно, она подвинула локотки дальше на мешки. Но Тома не успела свою мысль додумать до конца. Мешки наклонились и дружно поехали на пол, а вместе с ними поехала вверх тормашками и Тома. Она стукнулась об навой головой и пробила темя. Навой – это деталь ткацкого станка.
- О, Господи! Вечно с тобой что-нибудь случается! Ну, что за наказание! – причитала Татьяна Давыдовна, забинтовывая Томе голову.
- Можно к вам? Здравствуйте, - послышался мужской голос.
- Здравствуйте, заходите, пожалуйста.
- Что тут у вас? Сражение было? И раненые есть.
- И не говорите. Девчонка вот голову пробила об навой, - ответила Татьяна Давыдовна и стала рассказывать, как было дело.
- Это ваша дочь?
- Нет. Это наша внучка. Дочь умерла, а она осталась сиротой.
- А отец где?
- Что ж отец. Как мать умерла, отец ослеп.
- Женился?
- Даже три раза женился. Сначала долго не женился. Не мог забыть покойницу. Что же ты бобылём ходишь? – говорила я ему. – Женился бы.
- Лучше Насти моей не могу найти, - отвечал он.
- Потом женился, - продолжает рассказ Татьяна Давыдовна. – Взял себе жену из соседней деревни. И стала она из Настиного сундука добро таскать к своей сестре. Мы своей дочери хорошее приданое справили. Скатертей, полотенец, платьев полный сундук был. Он даже не закрывался, так мы крышку коленом надавили, чтоб закрылся. Настя умерла, а вещи остались мужу. Вот новая жена и таскала их к своей сестре.
- Что это твоя жена Настино добро таскает к своей сестре? Она жить с тобой не собирается? Иначе, зачем бы она таскала узлы из дому. Настино добро и так ей достанется, - говорит Алексею мать.
Алексей спросил жену об этом, а она клянётся, что это неправда.
- Кому же я должен верить, матери или тебе? – спрашивает Алексей жену.
- Врёт она, - отвечает жена.
- Так я вру, - вскричала свекровь. – Зовите понятых, пойдём к её сестре с обыском.
Закрыли обвиняемую на замок и пошли к её сестре с обыском. Заходят в дом, а там стол накрыт Настиной скатертью, на иконах в красном углу её полотенце висит. Открыли сундук, а там и остальное Настино добро лежит. Они всего Настиного добра и не знали. Что знали, забрали, но кое-что пропало. Виновница через окошко вылезла и прибежала к сестре, но уже было поздно.
Ну, Алексей простил ей это. Жить продолжают вместе. Алексей на работу ходит, а жена с Томой дома. Свекровь тоже дома была со своим младшим сыном. Он на год моложе Томы. У них две комнаты через сени. В одной комнате Алексей жил со своей семьёй, а в другой – его родители с семьёй. У них, кроме Алексея ещё три дочери и сын. Свекровь слышит, что Тома благим матом кричит. Она побежала на крик. Открывает дверь, а мачеха Тому подняла над головой и собирается на пол бросить.
- Ты что же делаешь? – закричала свекровь.
- Я нечаянно уронила её, она и раскричалась.
У Томы шишка на лбу, а мачеха подняла её под потолок, чтоб ещё раз стукнуть.
Пришёл Алексей с работы, мать ему рассказала о происшедшем случае.
- Она хотела Тому убить, - говорит мать сыну. – Чужой ребёнок ей не нужен.
Выгнали её, да и ославили на всю округу. Оправданий её слушать не стали, клятвам не верили. А у неё три брата, и они решили Алексею отомстить. В Гарцеве два раза в год бывает ярмарка – зимняя и весенняя. Весной больше молодёжь собирается.
Сойдутся со всей округи, танцуют, поют. И Алексей там был со своей сестрой. И братья его бывшей жены были. Когда молодёжь стала расходиться, Алексей тоже пошёл домой. Тут на него и напали бывшие родственники. Алексеева сестра подняла крик, бросилась защищать брата. Да что девчонка сделает одна против троих здоровых парней? Побежала она за помощью. Отняли его всего избитого, с пробитой головой. Долго он в больнице лежал. Потом поправился и снова женился. Из другой деревни взял. Через некоторое время она сбежала от него к своему бывшему кавалеру. Потом она просилась назад, но Алексей её не простил.
А тут и голодовка началась. Семья большая, а в голодовку труднее выжить большой семье. Еды много надо, а взять её негде. Мужчины опухли от голода, лежали при смерти. Женщины легче переносят голод, они ещё передвигаться могли, - продолжала рассказ Татьяна Давыдовна.
- Конечно, им легче было, - вмешался в их разговор Василий Яковлевич. – Сватья корову подоит, стакан молока нальёт своему маленькому сынку, стакан своей матери. Она ей неродная. Суровая старуха! Потребовала, чтоб ей каждый день был стакан молока. Остальное молоко сватья поделит дочерям, и себе выделяла. Вот они и не опухли, а мужчины опухли.
- Да что там эта капля молока? – оправдывала сватью Татьяна Давыдовна. – Трава выгорела от жары, коровы голодные приходили с пастбища. Откуда молоку быть? Ну, может быть, литр давала.
- Ага, литр! По стакану старухе да малышу, остаётся ещё два стакана. Она дочкам по полстакана наливала, и ей полстакана оставалось, - продолжал своё мнение утверждать Василий Яковлевич.
- А как же Тома?
- Томе молока не доставалось. Сватья вскипятит чугун воды. Бросит туда горсть травы, которой удастся девчатам собрать, и гоняют ложками по миске наперегонки. Кому достанется травинка? Животы разбили огромные. У Томы живот был с тот чугун. Ноги кривые, как колёса.
- Эта болезнь называется рахитом, - подсказал гость.
- Может быть, рахит. Я не знаю, как это называется по-учёному. Поднялся понос. Лежит она в люльке, а к ней и подойти боятся. Они думали, что у неё дизентерия, и боялись заразиться. Спасибо прадеду, он за ней ухаживал. Пелёнки сменит, постирает, девчонку помоет. Он её и к нам привёз, чтоб спасти от смерти.
- Я по деревням ходил, шил людям. За пошив костюма давали горсть муки. Собрал я пуд муки и пришёл домой. Тут и Тому привезли. Отдал я им эту муку, - пояснял Василий Яковлевич. – Этот пуд муки и спас им жизнь. Понемножку в похлёбку добавляли и все выжили.
- Так Тома и осталась у вас? – спросил гость.
- Теперь не отдам, пока жива, - заволновалась Татьяна Давыдовна, как будто и впрямь у неё отбирают внучку.
- А я к вам по делу. Хочу костюм себе пошить, - перешёл к цели своего визита гость.
- Откуда пришёл?
- Из Почепского района.
- Что же, у вас там портных нет, что так далеко пришёл?
- У нас есть портной. Рабочую одежду ему можно заказать, а я хочу пошить выходной костюм. Хороший материал достал, вот посмотрите.
- Хорош материал! Но у меня заказов много.
- Возьмите, пожалуйста, будьте так добры!
- Долго ждать придётся.
- Я согласен. Подожду, сколько надо. Только я хочу, чтобы Вы пошили мне костюм.
- Хорошо. Как шить будем?
Начался деловой разговор, а Татьяна Давыдовна думала, что муж её хороший мастер, далеко разнеслась о нём слава, как о первоклассном портном, а вот жить с ним трудно. Ой, какой трудный характер!
Промчались зимние метели, отшумели весенние ручьи. Ярко светит солнце, зеленеет травка. Тепло, и дети теперь целыми днями на улице. Они залезли в яму, которую понемножку выкопали хозяйки. В этом месте глина выходит прямо на поверхность, и хозяйки берут её, когда нужно в избе дырки замазать. Яма получилась неглубокая, но она надежно укрывает детей от посторонних глаз. Они дружно роют палочками ямки в глине. Тома тоже ковыряет щепкой неподатливую глину.
- И почему её называют красной? – думает Тома. – Вовсе она и не красная, а какая-то коричневая.
- У меня уже готов домик.
- А кто в нём жить будет?
- Не знаю.
- Это не домик, а мышиная нора.
- А я нашёл мышиное гнездо, - сообщает Володя Дрынов. – И в нём маленькие мышата.
- Где ты его нашёл? Покажи!
- Хорошо, я покажу. Только малышню с собой брать не будем, а то во рву утонут.
- А я всё равно пойду, - заявляет Миша.
- Не пойдёшь.
- Нет, пойду. Я от вас не отстану. Куда вы пойдёте, туда и я.
- И правда, не отстанет. Ничего не поделаешь, придётся всех взять.
- А если утонут во рву?
- Не утонут. Старшие пойдут впереди, а они будут идти по нашим следам, - говорит Коля.
- Хорошо. Только шагайте след в след.
Дети пошли в овраг, выстроились гуськом друг за другом: впереди – Володя, за ним – Коля, потом – Саша, а замыкали шествие Миша и Тома. И вдруг Миша провалился в колдобину по самую грудь.
- Говорили ж тебе, чтоб ты шёл след в след. А ты куда шагал? – рассердился Володя.
- Хорошо тебе говорить, а у меня ноги не достают, - оправдывался Миша.
- Ты, Володя, не шагай так широко, а то у них, правда, ноги не достают, - вступился за брата Коля.
Мишу вытащили из ямы, обмыли в луже. Одет он в полотняную сорочку ниже колен. Штанов ему ещё не положено носить. Мал он ещё, не дорос до штанов.
- Смотри, Тома, и ты не провались в яму.
Снова выстроились в том же порядке. Только тронулись с места, и Тома провалилась в ту же яму.
- Тебя же предупреждали, чтоб ты не провалилась в эту же ямку. Нарочно, что ли провалилась? - выговаривали Томе, вытаскивая из ямки.
- Возись тут с этой бесштанной командой!
- Ну и попадёт же нам!
- Да мама ничего, а вот от Томиной бабушки достанется.
- Пошли. Что ж теперь делать? Всё равно теперь отвечать придётся.
Пришли к нависшему над оврагом дубовому кусту. Володя раздвинул густые ветви, и все увидели уютное гнёздышко, а в нём лежат маленькие, совсем голенькие мышата. Каждому захотелось подержать их в руках. Распоряжался всем Володя, ведь это же он нашёл гнездо.
- Володя, дай подержать.
- На, только не придави, а то задушишь.
Мышата переходили из рук в руки в порядке очереди. Наконец, и до малышей очередь дошла.
- Ты, Миша, не дави так сильно, а то задушишь насмерть.
- Ну и что? Их надо всех убить. Из них вырастут мыши, а мыши – вредители. Их надо всех убивать, - ответил Миша.
- Вот, когда вырастут, тогда и убивай, а сейчас они ещё маленькие и никакого вреда не приносят. Маленьких обижать нельзя.
Мышат положили снова в гнездо и двинулись в обратный путь. Володю всё время сдерживали, чтобы не спешил и широко не шагал.
- Володя, малыши за тобой не поспевают. Не торопись. Куда ты так спешишь?
А малыши старательно ступали след в след и думали о мышатах, совсем голеньких и беспомощных, которых надо оберегать, пока они маленькие, а когда они вырастут, их можно будет убить.
- Я всё равно их убью, - заявил Миша. – Приду и убью.
- Ты тут утонешь в яме.
- Я приду, когда тут высохнет.
- К тому времени мышата вырастут.
- И я приду и убью их.
Наконец, пришли домой.
- Боже мой! Где это вы так выкупались? - взволнованно поинтересовались родители.
Дети наперебой рассказывали о том, как они в овраге нашли мышиное гнездо и какие в нём хорошенькие мышата, совсем маленькие и голенькие.
- Ты больше туда не ходи, - сказала Татьяна Давыдовна Томе.
- Я же не одна ходила.
- Всё равно не ходи. Они большие, а ты маленькая, и тебе туда ходить нельзя.
- Миша тоже маленький, а он ходит.
- Пусть Миша ходит, а ты не ходи.
- Мише можно ходить, а мне нельзя? Почему?
- Нельзя и всё! – рассердилась Татьяна Давыдовна, доставая из печи чугун воды.
Она налила воды в корыто и стала купать Тому.
- Ой, горячо! – закричала Тома.
- Ничего не горячо. Это ты в болоте замёрзла и тебе кажется горячо. Надо тебе попариться, чтоб согреться.
- Не хочу париться! Мне больно!
Татьяна Давыдовна влила кружку холодной воды, размешала воду в корыте.
- Теперь не горячо.
Она стала тщательно отмывать грязь с неразумного дитя. Мыло попало Томе в глаза, и она снова подняла крик, но Татьяна Давыдовна, не обращая внимания на её вопли, делала своё дело. Тщательно отмытую Тому Татьяна Давыдовна закутала в простыню. Покормив, уложила в постель. Набегавшись за день, насытившись и пригревшись, Тома быстро засыпает. И снятся ей маленькие голые и такие беспомощные мышата на её ладошке.
- Всё равно я их убью. Всё равно убью, - твердит Миша, а Томе жаль мышат и она начинает плакать.
- Напугалась, когда провалилась в ямку, - думает Татьяна Давыдовна и пытается успокоить ребёнка.
- Не бойся, Тома, я с тобой. Я рядом с тобой.
Утро выдалось солнечное. Воздух напоён ароматами цветущих трав. Дети идут по узкой тропинке вдоль дороги. У самой тропинки земля покрыта ковром из цветущего белого клевера. На цветах много пчёл, собирающих сладкий нектар. Всем на тропинке места не хватает, и дети бегут вприпрыжку по траве рядом с тропинкой. И вдруг, Тома наступила на пчелу и вскрикнула от боли.
- Что там ещё? – спросил Коля.
- Пчела укусила, - жалобно пропищала Тома.
- Смотреть надо под ноги. Ты голову кверху задираешь, а под ноги не смотришь.
- Я смотрю.
- Надо жало вытащить, а то нога распухнет.
- Она и так распухнет, - говорит Володя. – Яд всё равно в ранку попал.
- Жало всё равно надо достать. Давай сюда ногу. Да не дёргайся! Держись за моё плечо. Вот так. Готово, можешь идти. Да под ноги смотри.
Тома, прихрамывая, плелась сзади, глядя только под ноги, боясь поднять их повыше. Вдруг опять пчела под ногу попадётся.
Дети свернули к бело-розовому гречневому полю, сливавшемуся вдали с горизонтом. Пчёл на цветах было так много, что вокруг стоял сплошной гул. Дети отмахивались от них руками, а пчёлы ещё злее нападали на детей.
- Не машите руками, а то вы их только злите. Идите спокойно.
Тут в Сашиных волосах запуталась пчела. Саша стала доставать её и нечаянно придавила. Пчела её ужалила в макушку. И тут со всех сторон пчёлы слетелись к тому месту, откуда слышался запах яда. Они роем кружились над детьми, стараясь ужалить. Дети со всех ног пустились бежать к клеверному полю. Туда они и держали путь. Им хотелось полакомиться клевером. Дети рвали цветы клевера и старательно их жевали.
- Не вкусно, - говорит Миша.
- Горько.
- А раньше было вкусно.
- Тогда было всё вкусно.
- Почему?
- Тогда была голодовка, и всё было вкусно: и древесная кора, и липовые почки, и трава всякая, - пояснил Коля.
- Пойдём липу попробуем.
Пошли в лес. Нашли куст липы и попробовали кушать почки. Не вкусно.
А почему они должны быть вкусными? Только что покушали дома. Все сыты, но по привычке пытались отыскать съедобные коренья, зелень, щавелевую кашку. Привычка – вторая натура. Долго ещё дети будут отвыкать от этой привычки. К обеду пришли домой.
- Тома, к тебе отец приехал в гости.
- Отец? Это вот этот дядька мой отец? - думает Тома в то время, когда крепкие руки отрывали её от пола.
Отец поцеловал её, прижал к себе, и его волосы сладко щекотали Томино лицо.
- Я купил тебе в Москве костюм. Посмотри, какой красивый. Давай примерим, - говорит отец.
- Давай, - согласилась Тома.
Отец достал из сумки чёрный вязаный костюм с зелёной каёмочкой. Красивый костюм. Одели Тому в брючки, свитер, шапочку.
- Как раз подошёл, - одобрил отец. – Вот в нём и пойдём в станционный буфет.
- Не пойду я в нём.
- Почему? Такой красивый костюм и сидит на тебе хорошо.
- В штанах девочки не ходят.
- В Москве девочки ходят в таких костюмах.
- Так то же в Москве, а у нас так не ходят.
- А ты пойдёшь, и будешь, как москвичка.
- Я не хочу быть москвичкой.
Отец пытался силой тащить Тому в буфет, но она уцепилась за дверной косяк руками. Так и не смог отец оторвать её от двери.
- Не надо насильно тащить её. Не хочет в штанах идти и не надо, - вступилась за неё Татьяна Давыдовна.
- Я же хотел, как лучше.
- Я не мальчишка, - кричит, заливаясь слезами, Тома.
Она сняла злополучный костюм, надела платье, и зарёванная пошла с отцом в станционный буфет. Они шли по той же тропинке, по которой её не раз таскала на себе Татьяна Давыдовна, когда ходила перебирать картошку.
Сейчас тут рос люпин. Одуряющий запах разливался над полем. Жёлтые цветы сливались в сплошной ковёр до самого горизонта. Тут тоже было много пчёл, но с отцом Томе было не страшно.
В буфете под стеклом лежали коробки с конфетами. Отец предложил Томе выбрать себе любую коробку конфет. Томе понравилась коробка с мармеладом. Сверху конфеты были накрыты зелёной слюдой.
- Может, вот эту коробку купим? – показывает отец на коробку с шоколадом.
- Нет, я хочу эту.
- Но эти же конфеты лучше.
- Пусть лучше, но я хочу эту.
- А Вы купите обе, - советует буфетчик Липа.
- На две у меня денег не хватит, - ответил отец, покупая коробку с мармеладом, как и хотела Тома.
- Хотел купить коробку шоколадных конфет, но Тома не захотела. Не пойму, что ей далась эта коробка, - жаловался Алексей Татьяне Давыдовне.
- Наверно, эта коробка красивее, - предположила она.
- Посмотрите, какая красивая слюда, - хвасталась Тома.
- Вот видишь, слюда красивая, а конфеты ей всё равно какие.
Тома сразу же побежала к друзьям. Надо же угостить их конфетами и слюду показать. Конфет хватило всем по одной, слюды досталось всем по маленькому кусочку. Куда они её приспособят, они пока не знают.
- А что ты так кричала, будто тебя резали? - спросил Тому Миша.
- Папа хотел, чтобы я в новом костюме пошла на станцию.
- Ну, и что?
- Я не мальчик, чтобы в штанах ходить.
- Ну, раз он хотел, сходила бы один раз.
- Ага! А сами потом смеялись бы.
- Не смеялись бы.
Отец в гостях долго не задержался. Собрался уходить домой.
- Я Тому с собой заберу, - говорит Алексей.
- Нет. Тома не игрушка, чтобы её швырять туда- сюда. Отдали мне, пусть теперь живёт у нас, - возразила Татьяна Давыдовна.
- Но это моя дочь, она должна жить с отцом.
- У тебя ещё будут дети, а у меня никого нет, кроме Томы.
- Ну, отпустите её погостить у нас. Тома, поедем ко мне в гости?
- Поедем.
- Нет! Отец хочет, чтоб ты жила у него.
- Я не хочу там жить, я только в гости хочу.
- В гости, поедем только в гости. Погостит и я потом привезу её.
- Не привезёшь. Столько времени прошло, а ты в первый раз выбрался.
- Некогда было.
- И привезти её тебе некогда будет. Москва не близко от нас находится.
- Мы в Москву не поедем.
- А я думала, что вы опять в Москву уедете.
- Дуне в Москве не нравится.
- Всё равно я Тому не пущу к тебе. Ты лучше чаще приезжай к нам в гости.
- А я с Дуней договорился, что привезу Тому. Она согласна, что Тома будет жить с нами.
- У неё свои дети будут, а у меня Тома будет за дочь, - сказала Татьяна Давыдовна, и Алексей согласился.
Татьяна Давыдовна души не чает в Томе. Не зря её Тома зовёт мамой. Татьяна Давыдовна даже грудь пыталась давать Томе. Слышала она, что у одной женщины молоко в груди появилось – так она сильно полюбила приёмного ребёнка. А разве она не так сильно любит Тому? Она её любит, как родную дочь. Но Тома отказалась сосать её грудь. Она уже отвыкла от этого и не понимала, зачем ей суют сиську. А когда голодовка прошла, надобность в этом отпала. Теперь есть, что покушать, и уже хочется чего-нибудь вкусненького, но купить его не за что. Татьяна Давыдовна больше не работает, а муж ей денег не даёт. Придётся ей как-то самой заработать. Можно было бы снова пойти на склад поработать, но Тому не на кого оставить.
Василий Яковлевич за ней смотреть не будет. Это не мужское дело за детьми смотреть.
- А не пойти ли мне в лес за орехами? Бабы собираются идти, и я с ними схожу, - надумала Татьяна Давыдовна.
- И я пойду, - с мольбой в голосе говорит Тома.
- Нет, ты не пойдёшь. Ты ещё маленькая, чтобы ходить в лес. Устанешь, придётся тебя на руках таскать, и орехов не соберёшь.
- Я не буду на ручки проситься, я сама буду идти.
- Нет, ещё потеряешься в лесу.
- Не потеряюсь.
- Мы пойдём в большой лес, а он далеко отсюда. Там волки водятся.
- А вас волки не съедят?
- Волки едят маленьких, а я большая. Больших людей они не трогают.
Томе очень хотелось сходить в лес за орехами, но там могут волки съесть. Лучше дома побыть. Татьяна Давыдовна пробыла в лесу целый день. Вечером она вернулась домой с целой сумкой калёных орехов. Она почистила их, просушила.
- В воскресенье поеду в Почеп на базар продавать орехи. Потом куплю тебе что-нибудь вкусненькое.
- А я поеду? – робко спросила Тома. – На базаре волков нет?
- На базаре волков нет, но там много людей и ты можешь потеряться.
- Я не буду теряться.
- Тогда поедем.
Утром они встали пораньше, сели в поезд и поехали в Почеп. Это один из древнейших городов Брянской области. Расположен он на берегу реки Судость. Город Почеп известен с конца пятнадцатого века. В 1503 году после изгнания из города польско-литовских захватчиков Почеп стал важным опорным пунктом обороны границ Московского государства.
Более двухсот лет Почеп был пограничным укреплённым пунктом. Жители его много раз героически отражали нападение литовских и польских захватчиков. В период борьбы украинского народа под руководством Богдана Хмельницкого против Польши жители Почепа поддержали украинских казаков. Почеп стал сотенным городом Стародубского полка. Во время русско-шведской войны 1708 года Почеп был так сильно укреплён, что шведы не решились напасть на город, и обошли его стороной.
До Великой Октябрьской революции он был вотчиной Меньшикова, затем графа Разумовского и Клейнмихеля. Почеп был небольшим торговым местечком Черниговской губернии.
А вот и базар. Народу много. Длинные деревянные настилы называют прилавками.
- Почему их называют прилавками? А где же сами лавки? – думает Тома.
Вокруг столько интересного. Одни продают, другие покупают, третьи просто так толпятся. И чего тут только не продают! Одни разложили свои товары на прилавках, другие просто на земле. Тут и ягоды, и яблоки, и груши, и мёд, и орехи. Выложила свой товар и Татьяна Давыдовна.
Послышался визг поросят. Надо посмотреть, что это они так развизжались. Вот они на возу в ящике. Такие маленькие, хорошенькие поросятки. Хрюкают потихоньку. Покупатель подставляет мешок. Хозяин ловит поросёнка за задние ноги и суёт его в мешок. Поросёнок отчаянно визжит, его братья испуганно жмутся в угол ящика.
- Ему же больно! – не выдержала Тома.
- А как же его ловить? – отвечают ей.
- Ну, как-нибудь иначе, чтоб ему не было больно.
- А почему ты тут одна без взрослых? Ты с кем тут? Чья это девочка?
Тома озирается вокруг, мамы рядом нет. Где она? Тома потеряла направление и не знает, откуда она пришла.
- Мама! – плачет Тома, а её уже окружила толпа
- Чья-то девочка потерялась. Чья это девочка? – кричат зрители, и по базару пополз слух, что потерялась чья-то девочка.
- Ой, а где же моя Тома? – заволновалась Татьяна Давыдовна. – Тома, Тома!
- Вон там чья-то девочка потерялась. Это не ваша девочка?
А вокруг Томы собралась толпа.
- Как тебя зовут?
- Тома.
- А где ты живёшь?
- На станции Жудилово.
- А как твою маму зовут?
- Татьяной Давыдовной.
- Я тут, Томочка. Почему ты ушла от меня? Я и не заметила твоего ухода.
- Мама, мамочка! – бросилась Тома к Татьяне Давыдовне.
Орехи она не все продала, но теперь ей не до орехов. Потеряется ребёнок и не найдёшь в толпе.
- Что ж, пойдём в магазин. Что мы с тобой купим? Конфет?
Но Тома в магазине увидела куклу. Красивая целлулоидная кукла. Татьяна Давыдовна ей шила кукол из тряпок, рисовала им глаза, нос, рот и брови, а волосы делала из пеньки. Она надевала на куклу платье, и Тома была довольна этими куклами. Хорошие куклы получались, но эта кукла в сто раз лучше. У неё голубые глаза, чёрные брови, алые губы, а не химическим карандашом нарисованные.
- Вот бы такую куклу мне! – думала Тома, глядя на куклу, будто заворожённая.
Татьяна Давыдовна заметила, куда направлен Томин взгляд. Как же ей не понять Томиного желания, если и ей понравилась эта кукла? Она помнит, как ей самой в детстве хотелось поиграть с красивой куклой, но не удалось. Пусть же внучка поиграет! И Татьяна Давыдовна купила Томе целлулоидную куклу в красивом розовом платьице, отделанном чёрным кружевом.
Радости Томы не было границ. Она еле дождалась поезда. Со станции вприпрыжку бежала домой, Татьяна Давыдовна еле поспевала за ней. Дома собрались Томины друзья, всем хотелось поиграть с новой куклой.
- Давайте играть в папу-маму, - предложил Коля. – Я буду папой, Тома – мамой, а кукла будет нашей доченькой.
- Нет, я буду папой, - заявил Миша.
- Ты ещё маленький быть папой. Ты будешь братиком, а Саша – сестричкой куклы.
- Хорошо, но папой всё-таки лучше быть.
- Братиком тоже хорошо быть.
- Давай дочку покормим.
- А чем мы её кормить будем?
- Мы сварим обед.
- А где печка?
- Вот эта коробка будет печкой. Катушка будет трубой. Тут мы и будем варить обед.
- А в чём мы будем варить?
- Мы горшки сделаем из хлеба, а эти хлебные шарики - это картошка. Мы сварим картошку.
- Ну, уже сварилась картошка. Давай кормить дочку.
- Я буду кормить, - потребовал Миша.
- Кормить дочку будет мама.
- Кормить может и братик.
- Братик её будет спать укладывать.
- Хорошо.
- А она не ест! – забеспокоилась Тома.
- А ты сама съешь.
- Теперь я буду её спать укладывать, - обрадовался Миша. – А где она будет спать?
- Вот её кроватка, - заявил Коля, расстилая тряпочку.
- Сейчас я её раздену.
- Не надо раздевать, - запротестовала Тома.
- А ты раздеваешься, когда спать ложишься?
- Да
- Она тоже разденется, - говорит Миша.
Он снял с куклы платье, уложил её на тряпочку и сверху укрыл белым лоскутком.
- Надо бы ещё одеяло.
- В комнате тепло, не замёрзнет. Пусть так спит.- Ну, всё, поспала, хватит, - заявила Саша.
- Так мало спала? Ещё только легла.
- А чем мы будем заниматься, если она будет долго спать?
- Хорошо, пусть встаёт.
Саша взяла куклу в руки и стала одевать платье.
- А оно не хочет налезать!
- Дай, я попробую, - попросил Коля. – А что там у неё внутри? У человека внутри сердце, кишки. А что у куклы внутри? Давай посмотрим!
Не дождавшись разрешения хозяйки, Коля сломал куклу. Посмотрели.
- Совсем пусто, ничего у неё внутри нет. А в голове у неё мозги есть?
Посмотрели. В голове мозгов не оказалось.
- Совсем пустая.
Делать больше нечего. Кукла сломана, играть не с чем. Все разошлись, осталась Тома одна со сломанной куклой.
- Мама, сделайте, - молит Тома о помощи.
- Э-э. Сделать ничего уже нельзя. Зачем же ты её сломала?
- Это Коля сломал. Он хотел посмотреть, что у неё внутри.
- Посмотрели?
- Посмотрели.
- И что увидели?
- У неё пусто внутри.
- И из-за этого сломали куклу!
Время идёт быстро. Вот и ещё год пролетел. В этом году вновь должен быть хороший урожай: и хлеба, и травы поднялись добрые. Дети собирают в овраге молодой дягиль на корм свиньям. Дома порубили его на мелкие кусочки, полили помоями, посыпали мукой и выложили мешку свиньям в корыто. Свиньи жадно набросились на еду, стараясь выбрать кусочки теста и картошку, а траву выбрасывали из корыта. Не утолив голод одними лакомыми кусочками, стали нехотя собирать и траву. Наконец, съели всё, но получилось по-свински: сначала съели вкусную еду, а закусили невкусной. Такая уж у свиньи натура! Одним словом – свиньи.
- Василий Яковлевич, Дёма Вовк продаёт свою старую хату, - говорит Логвин Николаевич. – Он себе построил новый дом, а старый хочет продать. Избёнка неважная, но на первых порах пожить можно, пока приобретёте лучший дом.
- Слышишь, Татьяна? Как ты думаешь, стоит купить эту халупу?
- Какая ни есть, а всё ж своя хата будет. Всё же лучше чужой, - рассуждает Татьяна Давыдовна. - Надо посмотреть, что там за дом. Пойду, посмотрю.
Избушка и впрямь оказалась плохой, но всё же купили. Татьяна Давыдовна пошла с Томой наводить в ней порядок. Там, где отстала глина, отковырнула, замазала. Красная глина рядом с домом, бери, сколько надо.
Тома нашла себе забаву: хозяйка оставила прялку и Тома вертит колесо. Довертелась: прищемила палец и пошла кровь. Тома визжит не столько от боли, сколько от вида крови.
- Ой, мамочка! Ой, мамочка!
- Ну вот, довертелась. Ладно, не плачь. Сейчас мы завяжем пальчик тряпочкой. До свадьбы заживёт, - приговаривает Татьяна Давыдовна, забинтовывая палец. – Сейчас уже и домой пойдём. Вот только под окошком ещё замажу дырочку. Тут вот глина отстала. Видишь? Вот мы уберём эту глину, а потом замажем, - говорит Татьяна Давыдовна, отковыривая отставшую глину.
Она отвалилась вместе со сгнившим бревном, и в дыру стала видна улица. Теперь уже горькими слезами залилась Татьяна Давыдовна. Тома никак не может понять, почему её мама так горько плачет. Столько дырок замазала! Вся изба стала рябой, как Логвинова корова, но она не плакала. А тут вдруг расплакалась.
- Ну что Вы, мама, плачете? Дырка, как дырка, - успокаивает её Тома.
- Да ты погляди, улица видна!
Тома поглядела в дыру. Травка видна. Хорошая, зелёная травка. Очень даже красивая травка.
- Ладно, пойдём домой. Дед заделает дырку, тогда и замажу. Что ж теперь делать?
Василий Яковлевич заделал дыру горбылём изнутри избы. Татьяна Давыдовна замазала глиной. Когда высохло, побелила. Снаружи она всю избу обмазала красной глиной и украсила кусочками битого кирпича. Получилось красиво. Комнатка маленькая, но жить можно. Сложили вещи на телегу, сверху посадили Тому и поехали в новое жилище.
- Как хорошо! - думает Тома.
Да, пахнет праздником: свежей побелкой, чисто вымытым полом, теплом от протопленной печи и свежим хлебом. Совсем, как в праздник. Так новоселье и есть праздник.
Вещи расставили по местам. В углу – стол для портняжных работ, рядом – швейная машинка. У порога в углу – кухонный стол. В третьем углу настелили доски, получилась широкая кровать на троих. Четвёртый угол занимает печь. Над кроватью из палки сделали вешалку для одежды. Под окном поставили сундучок, он закрыл выпирающий в комнату горбыль.
Пообедали на новом месте. Обычные блюда: борщ, тушёная картошка, свежеиспеченный хлеб, но как всё вкусно! Какой запах! С каким аппетитом всё съедено!
- Пойдём, Тома, криницу подправим, - говорит Татьяна Давыдовна.
- Какую криницу?
- А вот пойдём, посмотришь.
Прошли через огород, потом по тропинке через колхозное поле, засеянное рожью, вышли к оврагу. Они спустились на дно оврага, а там из-под обрыва бьёт ключ с холодной водой. Пригоршнями зачерпнули прозрачную воду, зубы заломило от холода.
- Какая вкусная вода! – похвалила Тома.
- Вода вкусная, пьёшь, и ещё хочется попить, - согласилась Татьяна Давыдовна. – Сейчас мы её немного поправим, чтоб ведёрком можно было воду черпать.
Татьяна Давыдовна взялась за дело, а Тома стала исследовать овраг вокруг криницы.
Над криницей нависают кусты дуба, орешника.
- А это что за дерево? – спрашивает Тома.
- Это бересклёт.
- Ой, какой красивый!
- Да, красивый. Смотри, тут вот цветочки, а вот уже и плоды висят.
- Плоды красивей.
- Да, цветы невзрачные, зато плоды яркие.
- Они похожи на сорокины очи.
- Правда, они похожи на глаза: зрачок чёрный, а вокруг него оранжево.
- А почему его зовут бере…бере…слёт?
- Бересклёт.
- Лучше я его буду называть сорокины очи.
- Называй так, если тебе так нравится. Всё равно от этого ничего не изменится. Пусть будут сорокины очи. А вон и сорока! Увидела людей – и тут как тут. Весь лес узнает, что сюда пришли люди.
- А кому она сообщает, что сюда пришли люди?
- Всем лесным жителям.
- Каким жителям?
- Другим птицам и зверям.
- А тут и звери есть?
- Есть и звери.
- А какие звери?
- Зайцы, лисицы, волки.
- Тут и волки есть?
- Есть и волки.
- Ой! Пойдём скорее отсюда, а то нас волк съест.
- Не съест. Волки летом на людей не нападают.
- А когда они нападают?
- Зимой нападают, когда у них свадьба.
- Лучше давай уйдём. Кто их знает, может, у них сейчас свадьба.
- Нет, у волков свадьбы бывают только зимой, летом не бывает.
- Всё равно пойдём. Волк может напасть и без свадьбы.
- Ах ты, трусиха! Пойдём уж.
- Мама, а как Вы будете за водой ходить? Тут же волки! Они и зимой тут ходят.
- Не бойся, они днём не ходят. Они ходят ночью, а я за водой буду ходить днём.
- Тогда ладно, - говорит Тома, оглядываясь в сторону оврага.
Ни волков, ни других зверей не видно. Даже сорока перестала стрекотать. Тихий, мирный овраг. Красивые деревья там растут, а выходит, в них звери прячутся.
Хорошо дома, никаких зверей бояться не надо. На огороде Вовчиха насадила много кукурузы. Она выросла большая, вровень с крышей. И початков на ней много. Татьяна Давыдовна ушла с мужем на станцию, а Тому оставили одну дома. На дверь повесили замок и закрыли ключом.
- Ты поиграй во дворе. Мы скоро придём. Только ты никуда не уходи со двора, - сказала Томе Татьяна Давыдовна.
- Хорошо, я тут поиграю.
Сначала Тома играла во дворе, но время шло, а мама с дедом не возвращаются. Делать стало нечего. Скучно, но со двора уходить нельзя.
- Посмотреть, что в огороде растёт, - думает Тома. – Огород во дворе, значит, туда можно ходить.
Тома решительно направилась в огород. Перелезла через жёрдочки, а там грядки. На грядках растут овощи: свёкла, морковь, лук, кукуруза.
- Без разрешения на грядках ничего рвать нельзя, - думает Тома. – Я только посмотрю. А что это у кукурузы такие метёлки?
Она пошла вдоль грядки с кукурузой и нечаянно задела кукурузный стебель. Посыпалась пыльца.
- Ой, мука сыплется! – удивилась Тома и стала стучать по кукурузным стеблям. Наконец, пыльца перестала сыпаться, и Тома перестала стучать.
- А что это за волосы у неё выросли? - продолжает удивляться Тома, трогая кукурузные рыльца. – Вот бы такие волосы кукле!
Тома стала выдёргивать длинные шелковистые нити из кукурузных початков. Из листьев она наделала кукол и приделала к ним волосы из кукурузных рыльцев. Потом она решила, что сами початки больше похожи на кукол, и волосы уже у них имеются.
- Тома, ты где?
- Я тут, – отозвалась Тома.
- Что ты тут делаешь?
- Я делаю кукол. Поглядите, какие хорошенькие куклы.
- Боже мой! Что же ты наделала! Зачем ты кукурузу испортила? Разве можно без разрешения что-нибудь рвать на грядках?
- Я ничего не рвала. Я только куколок делаю.
- Будет нам за этих куколок от Вовчихи!
- Но я же кукурузу не рвала, я только куколок…
- Это кукурузные початки. В них были бы зёрнышки, а их и едят. Не листья кукурузные едят люди, а зёрна. А ты оборвала початки и зёрен не будет.
Пришлось Татьяне Давыдовне уплатить Вовчихе за убыток. После этого случая Татьяна Давыдовна стала Тому закрывать в доме на замок. Сидит Тома на дедовой швейной машинке и смотрит в окно.
- Как долго они ходят! – думает Тома. – Скоро ли они придут?
А время тянется так медленно. Томе скучно и она начинает плакать. Наплакавшись, она стала со злостью стучать ножницами по подоконнику.
- Вот вам! Вот вам! Не идут и не идут! Вот вам!
И тут ножницы сломались. Злость Томину сменил испуг.
- Что теперь будет?
Татьяна Давыдовна вернулась домой и нашла Тому зарёванной. Она так наплакалась, что слова вымолвить не могла.
- Почему ты плачешь?
- Ножницы сломались.
- Да Бог с ними! Успокойся. Разве можно так плакать?
Теперь Татьяна Давыдовна берёт Тому с собой.
- Пойдём, Тома, к Лявонихе сходим, - говорит она, - у них такая же девочка, как ты. Будет тебе подружка.
У Лявонихи в избе чисто, на подоконниках стоят цветы: огонёк, фуксия, герани.
- Какие красивые цветы! – думает Тома. – А у нас в хате цветов нет. У них и в палисаднике цветы цветут.
- А как эти цветы называются? – спрашивает Татьяна Давыдовна.
- Ноготками, но мы их называем неугодками.
- Почему?
- Они сами рассеиваются и заполоняют огород, как сорняк. Никак от них не избавишься.
- Такие красивые цветы не могут быть неугодками, - говорит Тома. – Мне бы такие цветы! Но всё же фуксия красивей.
- Мама, давайте посадим у себя фуксию!
- У нас окошки маленькие. Она у нас расти не будет.
- Как жаль! Она такая красивая! - Тогда давайте неугодки посадим. Они в огороде расти будут, говорит Тома.
- Возьмите семена. Посеете, потом не будете знать, как от них избавиться. Заполонят все грядки.
- Нет, мне такие цветы не надо, - заявила Татьяна Давыдовна. – Как их правильно называют?
- Ноготками.
- А почему их зовут ноготками? – спрашивает Тома.
- Посмотри, какие у них семена. Они похожи на твои ноготки.
- Они скорее похожи на коготки.
- Вот эти тонкие похожи на коготки, а эти вот – на твои ноготки.
- Похожи или не похожи? – думает Тома, глядя на свои ногти, но её мысли перебивает Лявониха.
Она принесла Томе стакан молока.
- У вас молока нет, вот попей.
- Какое вкусное! – хвалит Тома молоко.
- Нравится? Коровы у нас нет, козу держим. Молока она даёт мало, но оно жирное и вкусное. Сметаны да масла с козьего молока не получишь, но пить есть что детям.
Тома поперхнулась молоком. Оказывается, это козье молоко! Вкусное молоко, но почему-то застревает в глотке и не хочет пролезать дальше.
- Хвалила, хвалила, а как узнала, что молоко козье, и уже не хочешь? – огорчилась Лявониха.
- Не голодная. Вы на неё не обращайте внимания.
- Съела бы, если бы не сказала, что это козье молоко.
- Не хочет – не надо. Иди с Олей поиграй.
Сколько у Оли игрушек! И куклы есть, даже голышка есть. И ванночка есть, в которой купать её можно. Не успела Тома наиграться с Олей, а уже зовут, пора идти домой. Тома с зажатой в кулачок куколкой подошла к Татьяне Давыдовне.
- Можно я ещё немножко поиграю? – просит она.
- Пора домой идти. Долго в гостях засиживаться нельзя. Лучше мы в другой раз ещё придём.
- Ты теперь можешь и одна придти. Тут же наш дом рядом с вашим домом. Приходи, когда захочешь, - приглашает Лявониха.
Тома нехотя пошла домой. В зажатом кулачке она принесла с собой и куколку.
- Ты зачем её взяла? – спрашивает Татьяна Давыдовна.
- Я забыла её положить.
- Сейчас же отнеси её назад!
- Я сегодня немножко поиграю с нею, а завтра отнесу.
- Сейчас же отнеси! Люди подумают, что ты своровала куклу. Позору не оберёшься.
- Я немножко поиграю и отнесу.
- Ты хочешь, чтоб тебя называли воровкой? – сказала Татьяна Давыдовна и решительно пошагала с Томой к Лявонихе.
- Тома вот забыла оставить Олину куколку.
- Пусть бы поиграла, потом принесла бы.
- Она должна знать, что чужого без разрешения брать нельзя.
- Ну, что Вы так строго?
- А иначе она не поймёт.
Дома в посёлке расположены по одну сторону улицы, а через дорогу начинается лес. Правда, большой лес далеко отсюда, а тут только кустарник, но Саше он кажется настоящим лесом.
- Мама, можно я схожу в лес погулять?
- Иди. Только далеко не ходи, а то заблудишься.
- Я не буду далеко ходить.
Зашла Тома за первые кусты. А в кустах что-то как зашуршит! Тома в страхе со всех ног побежала домой.
- Ой, мамочка! Там в кустах волк.
- Ты его видела?
- Нет. Я только зашла за кусты, а в кусте что-то как зашуршит да как побежит!
- За тобой?
- Нет. Я же домой побежала, а волк в лес побежал.
- Это не волк. Это, наверно, заяц. Их тут много
- А может это волк?
- Нет, волк днём на опушке сидеть не будет. Он сейчас спрятался у себя в логове где-нибудь в чаще лесной.
- А тут не чаща?
- Нет. Какая же чаща на кромке леса? Иди, не бойся. Зайцы людей не едят. Наоборот, люди зайцев едят, вот он тебя и испугался. Ты его испугалась, а он тебя испугался. Ты в одну сторону побежала, а он в другую сторону побежал. Ты домой побежала, а он побежал в лес. От испуга он убежал далеко. Иди, не бойся.
Тома снова пошла в лес. За первыми кустами она никого не встретила и пошла дальше. Прошла немного, повертелась. А где же дом? В какой он стороне? Дома не видно. Тома побежала. С криком выскочила из кустов, вбежала в дом.
- Ой, мамочка, я заблудилась!
- Как же ты заблудилась?
- Я зашла за кусты, а дома не видно и я не знаю в какую сторону бежать.
- Видишь столбы, а на них проволока?
- Вижу.
- Это – телеграфные столбы. Увидишь эти столбы и иди в их сторону. Тут и дом наш.
Тома успокоилась и снова пошла в лес. Зашла за кусты. А где же столбы? Столбов нигде не видно. Снова испуганная Тома бежит домой.
- Что опять стряслось?
- Заблудилась!
- А столбы?
- Столбов не видно.
- Я забыла, что ты маленькая. Мне столбы видны, а тебе не видны. Пойдём вместе изучать лес.
Какой красивый лес! Они пошли по тропинке, которая вывела их на поляну. Сколько тут цветов! Ромашки, колокольчики, трясунка. И все мама знает! А сколько в кустах крупных колокольчиков! Кажется, что они вот-вот зазвенят на ветру. Но ветра нет, и колокольчики не звенят. А кусты какие нарядные! Вот и бересклёт.
- Мама! Посмотрите, тут и сорокины очи есть!
- Ты посмотри, тут вот и орехи есть, но они ещё молодые. Вот подрастут, можно будет ими полакомиться.
- Не надо и далеко в лес ходить.
- Полакомиться можно и тут.
- А какие красивые ромашки! Жёлтая серединка похожа на маленькое солнышко. Они так и светятся! Светят, только не греют.
- А вот это – брат-с-сестрой, - говорит Татьяна Давыдовна, показывая траву с жёлтыми цветочками и фиолетовыми листочками на верхушке.
- Сколько их много! А почему их зовут брат-с-сестрой?
- Жили-были давным-давно брат и сестра. Брата звали Иванушкой, а сестру – Марьюшкой. С малых лет заставила их судьба скитаться врозь.
Долго ли, коротко ли ходили они из края в край, но однажды повстречалась Иванушке девица невиданной красоты. Понравились они друг другу. Послал Иванушка сватов к девице. Она согласилась выйти за него замуж. Они поженились, а потом узнали, что эта девица и есть его сестра Марьюшка. Они так загоревали! Какой грех случился! Марьюшка с горя пожелтела, а Иванушка посинел. И превратились они в травку и с тех пор растут под кусточком. Эту травку ещё называют Иван-да-марья.
- А почему грех?
- Грех, потому что брату с сестрой нельзя жениться.
- А кому можно жениться?
- Близким родственникам грешно жениться. Нельзя жениться до третьего колена.
- Как это до третьего колена? – спрашивает Тома, поглядывая на своё колено. – Причём тут колено?
- Твоё колено тут ни причём. Имеется в виду родословная человека: родные брат с сестрой – это первое колено, двоюродные брат с сестрой – это второе колено, троюродные – это третье колено. Вот до третьего колена нельзя жениться.
- А какого колена нам Логвиновы родственники?
- Логвиновы нам совсем не родственники.
- Как это не родственники? Совсем не родственники?
- В каком-нибудь колене все люди родственники.
- Все люди родственники? Нет, все люди не могут быть родственниками. Вот Вовки нам не родственники. Значит, не все люди родственники.
- Конечно, есть родственные души, а есть чуждые души. Ну, этого тебе ещё не понять. Вот смотри, какая травка. Это – душица. Она лекарственная.
- А что ею лечат?
- Мы вот соберём душицы, заварим её, попьём и бессонницу, как рукой снимет.
- Какую бессонницу?
- Ты-то спишь безмятежным сном, а я по ночам не сплю, хоть глаза выколи.
- А зачем глаза выкалывать? Вы же тогда ничего не будете видеть! – заволновалась Тома.
- Дурочка ты! Кто же сам себе глаза будет выкалывать? Это только так говорят.
- А зачем так говорят, если не собираются выкалывать? Ой, что там за птичка?
Через поляну пролетела ярко-жёлтая иволга. Она уселась неподалёку на дереве, и её не стало видно. Только слышно, как кто-то играет на флейте. Птиц в лесу много. Перелетают с ветки на ветку, поют, будто соревнуясь друг с другом. Лес наполнен птичьими голосами, но самих птиц увидеть трудно. Обильная листва на деревьях надежно укрывает их.
- Тома, посмотри какое гнёздышко птички свили.
- Ой, какое хорошенькое!
- Только руками не трогай.
- Почему?
- Птички могут покинуть его. Они не любят, чтоб их дом трогали. Ты же не хочешь, чтобы птички покинули свой дом?
- Нет, не хочу. Как же они без дома будут жить?
- Они могут построить себе новое гнездо. Но зачем же заставлять их столько трудиться? И детки у них выведутся поздно, к осени не сумеют окрепнуть. А им надо будет лететь в тёплые края. Лететь далеко, надо много сил.
- А зачем им лететь в тёплые края? Они холода боятся?
- Не холода они боятся, а голода. Они едят мошек, а зимой мошек нет и кушать им нечего.
- А воробьи? Они же зимой тут живут! Почему они не улетают?
- Воробьи всеядные, они всё едят: и мошек, и зёрна, и хлеб. Что попадается, то и едят. Им и зимой корма хватает. И не только воробьи остаются зимовать у нас. Все птицы, которые питаются не только мошками, остаются зимовать тут.
- А мы совсем мошек не кушаем, поэтому мы тоже остаёмся тут зимовать. Печку натопим, тепло в доме. А у птичек в гнезде печки нет, зимой в гнезде холодно. В их доме и крыши нет.
- Есть и с крышей гнёзда. Они похожи на рукавичку. Такие домики строит маленькая птичка синичка.
- У синичек такие домики? Поэтому они и не улетают, им зимой тепло в таком домике.
- Не у всех синичек такие домики, а только у самой маленькой синички ремез.
- Она совсем маленькая?
- Она крошечная.
- А какие домики у других синичек?
- Другие синицы делают свои гнёзда в дуплах и люди для них делают домики. Смотри, какая красивая птичка!
- Где, где?
- Вон на дереве.
- Я не вижу. Где?
- Ты не на ветки смотри, а на ствол дерева. Видишь, птичка долбит дерево?
- Вижу! Ой, какая красивая!
- Это – пёстрый дятел. Видишь, какие у него пёстрые пёрышки? И чёрные, и белые, и красные.
- Как красиво! А зачем он дерево долбит?
- Под корой червячки завелись, он их оттуда достаёт.
- Он их кушает?
- Да. У него язычок длинный. Червячки проточили себе ходы под корой, а дятел свой язычок просунет далеко-далеко и достаёт их.
- А как же у него язык во рту вмещается?
- Он у него, как резинка, растягивается.
- Ой, как интересно!
- В природе много интересного, надо только уметь разглядеть. Учись наблюдать за растениями, птицами и животными, и ты многое узнаешь.
Татьяна Давыдовна хорошо знала природу. Она знала многие травы и цветы, деревья и кустарники. Она знала много лекарственных трав, собирала их и применяла при лечении болезней. Всё лето Тома проводила с ней в лесу. Только начинает зеленеть травка, ещё под кустами лежат остатки снежных сугробов, а они уже идут в лес за подснежниками. Рядом со снегом цветут медуница, гусиный лук, чистец, хохлатки и другие подснежники.
- Мама, а почему этот цветок называют медуницей?
- В этих цветах много сладкого сока. Этот сок называют нектаром. Пчёлы его собирают и делают из него мёд.
- А гусиный лук называют луком, потому что у него в земле маленькие луковицы? - говорит Тома, выдернув из земли луковицу.
- Осторожно! Вытащишь из земли луковицу, и цветок тут больше не вырастет. Ты разве хочешь, чтоб тут больше не росли эти цветы?
- Я её нечаянно вытащила.
- Не хватало ещё, чтобы ты нарочно вырывала цветы с корнем! Надо рвать осторожно, чтобы корень не потревожить.
- А это что за цветочек?
- Это ветреница дубравная. Она растёт там, где растут дубы, но встречается и в других местах.
- Там, где ветер?
- Почему где ветер?
- Ну, она же ветреница!
- А-а! Это её только зовут так. Вот посмотри, какой ещё я нашла цветок. Это – копытень.
- А почему его называют копытень?
Видишь, какие у него листья? Листок похож на конское копыто. Эти листья сушат и настоем их лечат чесотку у лошадей.
- А где его цветы?
- Цветы его очень скромные, совсем незаметные. Они спрятались под листочком. Вот посмотри, какие они. Видишь?
- Какие некрасивые! Такие цветы в букет не пойдут.
- Да, в букет они не годятся. А вот листья хороши! Они могут и букет украсить.
- Ну, давайте сорвём листья в букет.
Дома поставили букет в банку с водой. Букет получился красивый, но вазы нет. Ничего, букет лесных цветов и в банке смотрится хорошо.
Когда на берёзах набухают почки, Татьяна Давыдовна собирает их и настаивает на водке. Этой настойкой она прижигает порезы. Тома старается избегать этой процедуры, но почки собирать ходит с Татьяной Давыдовной в лес. Помогает ей и травы собирать.
- А вот и золотые ключи.
- Какие красивые!
- Богиня весны этими ключами отпирает тепло, - говорит Татьяна Давыдовна. – Богиня эта молодая и красивая, а на шее у неё ожерелье из радуги. Куда упадёт радуга, туда упадут и ключи, и вырастут на том месте чудесные цветы. Букет из этих цветов дарят милому человеку.
- Какому это милому человеку?
- Тому человеку, которого любят.
- Тогда я дарю свой букет Вам. Возьмите, мамочка!
- Спасибо, я рада твоему подарку.
- И я рада, что Вы рады, - сказала Тома, и они обе рассмеялись довольные.
- Мама, посмотрите, какой я цветок нашла!
- Это – соломонова печать.
- Чья печать?
- Соломонова. Это такой пророк был. Цветочки эти похожи на печать, которую ставят на документы. Видишь? Это тоже лекарственное растение, но мы его не будем рвать. Эта травка редко встречается, её надо беречь. А вот душистых фиалок много, можно и букет фиалок нарвать. Понюхай, как они пахнут.
- Какие красивые!
- Ты их понюхай!
- Ой, как хорошо пахнут!
- И духи не надо.
- А что такое духи?
- Это такая пахучая жидкость. Она продаётся в маленьких бутылочках.
- А почему в маленьких?
- Их надо совсем немножко капнуть на носовой платок или помазать за ухом и от тебя будет долго пахнуть.
- Духи из цветов берут? Как они их оттуда берут?
- Духи не из цветов берут, их делают на парфюмерной фабрике.
- На какой фабрике?
- Парфюмерной.
- А Вы мне купите духи?
- А зачем они тебе? Маленьким не нужны духи. Нюхай цветы. Когда вырастешь, сама купишь себе.
- Всё-таки интересно с мамой в лес ходить, - думает Тома. – Она много интересного знает! Когда бы ни пошла я с ней в лес, всегда узнаю что-нибудь новенькое. В прошлое лето собирали цветы бессмертника песчаного. И действительно бессмертник! Целую зиму между рамами пролежал и остался таким, как будто его только что сорвали. А кошачьи лапки. Цветки точь-в-точь похожи на лапки котёнка! А Иван-чай! Мало того, что из него чай делают, так ещё и волокно делают, верёвки вьют из него и пухом набивают подушки. А дикая рябинка с непонятным названием пижма. Её в пучках вешают в комнате против моли. А плаун лекарственный! Он снимает боль и заживляет раны. А какой он красивый! А раковые шейки! Они не только лечат, но и в букете очень красивы. А рогоз! Какие красивые у него цветы! Жаль только, что долго не могут стоять в букете – пухом рассыпаются. А полынь! Вениками из полыни выгоняют блох. И всё это мама знает. А сколько ещё чего она знает?
Тома не могла выйти даже во двор без разрешения Татьяны Давыдовны. Однажды она отпросилась погулять к Оле Лявоновой. Там собрались все девочки посёлка. Поиграли немного на улице, потом о чём-то пошептались и дружно двинулись по тропинке к оврагу. Тома осталась одна. Гордость ей не позволяла идти вслед за ними. Не позвали, значит, не хотят, чтобы она шла с ними.
- Давай скажем Томе.
- Ей же попадёт за то, что она ушла без разрешения. А ждать, когда она отпросится, долго.
- Мы ей скажем, а она пусть сама решает идти ей с нами или не идти. Ей же обидно, что мы не пригласили её с собой.
- Хорошо, скажем, и пусть сама решает.
- Тома, мы идём в овраг за подснежниками. Мы тебя не хотели приглашать, чтоб тебе не досталось дома за то, что ты ушла без разрешения. Ты сама решай идти тебе с нами или не идти.
Томе очень хотелось сходить с подружками за подснежниками, но они ждать не будут пока она сходит за разрешением. Одной собирать подснежники не интересно, хорошо бы сходить с подружками. И Тома вместе с подружками весело запрыгала в овраг.
Снег ещё лежал под кустами, по дну оврага весело бежал ручей. Но уже голубели медуницы и девочки собрали по букету. Идти домой не хотелось. Тут так хорошо! Девочки явно не торопились домой, а Томе было неловко уходить одной. Незаметно день кончился. Дети вышли к берёзовой роще. Там горел костёр, возле которого, как привидения, мелькали мальчишки. Это было похоже на сказку и зачаровало Тому.
Радостные возгласы детей, рассказывающих друг другу о событиях прошедшего дня, огласили окрестность.
- Тома, тебя бабушка искала. Она побывала во всех домах в посёлке и не успокоилась, даже узнав о том, что всех девочек нет, а не одной тебя, - сообщили ей Логвиновы дети.
- Мы же говорили, что ей попадёт, - всполошились девочки.
- Я говорила, что её не надо брать с нами!
- У неё своя голова на плечах! Могла и не идти!
- Иди домой, а то ещё больше попадёт.
У Томы всё тело от страха стало ватным. Ноги будто приросли к месту, руки повисли, как плети. Цветы выпали из её рук на пахнущую прелыми листьями, молодой зеленью и ещё чем-то весенним, землю.
- Отдай мне цветы. Они тебе всё равно теперь не нужны, - говорит Миша.
- Не тронь! Возьми, Тома, - сказал Коля и, подобрав цветы с земли, сунул их Томе в руки. – Это будет доказательством того, что ты ходила за подснежниками.
Тома, еле перебирая ногами, поплелась домой, а дети остались у костра. Тома знала, что её мама по головке не погладит за самовольный уход в овраг. Никакие оправдания не помогут. За малейший проступок Татьяна Давыдовна могла её нахлопать по мягкому месту и даже просто так, ни за что, как казалось Томе.
Однажды Томе было весело, и она вертелась по комнате со звонким смехом. Отчего ей было весело, она и сама не знала. Может быть потому, что был праздничный день, у неё было хорошее настроение. В доме пахло свежевымытым полом, солнцем и теплом. В общем, Томе было весело, и она этого не скрывала.
- Тома, перестань! – сказала ей Татьяна Давыдовна, но Тома не поняла, что ей надо перестать делать. Она же не балуется, ей просто весело и потому она весело смеётся.
- Иди сюда! – позвала её Татьяна Давыдовна.
Когда Тома подошла, Татьяна Давыдовна зажала её между колен и нахлопала так, что сидеть после этого больно было. Тома плакала и от боли, и от обиды.
- За что меня мама била? – думала Тома.
Ей и невдомёк было, что у мамы нервы расшатались до такой степени, что хоть на стенку лезь. Она пыталась успокоить их работой по дому, шитьём. Из обрезков, которые муж бросал на пол во время шитья, она сшила одеяло. Красивое одеяло получилось, и соседки даже завидовали, что она из ничего сделала красивую вещь. Работа отвлекала Татьяну Давыдовну от горьких мыслей, от копания в собственной душе, но в праздник работать грех. Она сидела на краю кровати и быстро-быстро перебирала пальцами. А это несмышлёное дитё вздумало веселиться!
На этот раз Тома не ждала ничего хорошего, но ни при какой фантазии она не могла догадаться, что её ждёт. Только она переступила порог дома, ни жива, ни мертва от страха и сознания своей вины, её схватили цепкие руки и начали трясти, как яблоню, с которой хотят отрясти яблоки. Татьяна Давыдовна от бешенства побелела, как стенка, побеленная мелом. Она схватила вожжи, сложила их в несколько раз и изо всей силы стала ими стегать Тому. Била, по чему попадала, до тех пор, пока не устала.
- Подожди, отдохну, ещё добавлю, – пообещала она, и обещание своё выполнила. – До конца жизни будешь помнить мою науку.
Да, такую науку Томе не забыть никогда! Только она никак не могла понять, почему других девочек за это не наказывали. Они же вместе с Томой были! И ни у кого не спрашивали разрешения сходить за подснежниками. Но девочки унесли с собой радость общения с природой, а Тома – страх перед наказанием и такое наказание, какого ей вовек не забыть.
А что же Василий Яковлевич? Как он отреагировал на происходящее? Может быть, его дома не было? Да нет, он был дома. Он в это время шил и даже голову не повернул на Томины вопли, как будто он ничего не видел и не слышал. Он разрешил своей жене взять внучку на воспитание, но сам воспитывать не собирался и в её воспитание не вмешивался. Он воспитанием своей собственной дочери не занимался, а тут и подавно его не касается. Не мужское это дело возиться с детьми. Его дело добывать пропитание для семьи.
Он занимается шитьём. Днём он работал в швейной мастерской, а вечером шил дома. Нет, он не новые заказы выполнял, а переделывал ту работу, которую выполняли его подчинённые днём в мастерской. Их работа Василия Яковлевича не устраивала: шов неряшливый, перекошено. Да мало ли погрешностей он находил в их работе! Оставить плохо сделанную работу он не мог. Чтоб люди были недовольны его работой, он не мог допустить. Правда он не сам выполнял работу, а его подчинённые, но за качество работы отвечает он, и поэтому все недостатки он ликвидировал вечерами дома, засиживаясь за работой до полуночи. Поэтому заказы несли по-прежнему со всей округи, и Василий Яковлевич работал, не покладая рук.
Томе не всегда разрешали уйти из дому, но она и одна находила себе занятия. Летом они с Татьяной Давыдовной заготавливали дрова на зиму. В лесу хорошо и любопытная девчонка много нового узнавала о растительном и животном мире.
Во всякое время года есть что-то хорошее, но больше всего Тома любила месяц май. В мае всё цветёт и благоухает. Птицы поют на разные голоса.
Вот и майские жуки вылетели. Вечером носятся целыми стаями, а Тома, выломав ореховую ветку, старается сшибить их на лету. Она наловила их уже целую коробку. Зачем они ей, Тома не знает, но так интересно гоняться за ними с хворостиной! Утром на кустах их можно набрать сколько душе угодно. Висят на ветках целыми гроздями! Но с веток собирать их не интересно. Хотя она иногда собирает их в подол и высыпает курам. Куры поедают жуков с аппетитом. Набивают полные зобы и больше уже не хотят.
С оставшимися жуками Тома стала играть. Жуки – это её коровы. У самки головка красная, у самца – чёрная. Самцы – это быки. Самки– дойные коровы. Их у Томы целое стадо. Томе нужен загон для скота, и она вырыла в канаве пещерку. Это и будет загон для её коров. Но коровы вырвались из загона и улетели.
- Мама, можно я схожу к Вере Вовк?
- Иди, погуляй у Веры.
Тома знает, что если её отпустили к Вере, то в другое место ей нельзя идти. Татьяна Давыдовна должна знать, где в это время находится Тома. Вера летом на улицу через дверь не ходит, для этого есть окно. Когда пришла к ней Тома, там уже были подружки. Стали играть в прятки. Все лазят через окно. Туалета у них нет, оправляются под окном. Поэтому от Веры Тома притащила за ногами целую кучу удобрений.
- И где ты так обляпалась? – спрашивает Тому Татьяна Давыдовна.
- Мы у Веры играли в прятки.
- Ты лучшего места не нашла спрятаться?
- Все там играли. У них в углу дома шершень гнездо устроил. Такой огромный!
- Страшный?
- Я боялась, что он меня ужалит, но он не ужалил.
У Василия Яковлевича появились новые соседи Мелешко. У них большая дружная семья. Они дружно взялись за постройку дома и дело быстро пошло на лад. Они разметили прямоугольник, по которому вбили в землю колья и в два ряда сделали плетень. Между плетнями они насыпали земли, снаружи и внутри обмазали глиной, крышу сделали из камыша, и получился дом, пригодный для жилья. Небольшой, но жить можно. В тесноте, да не в обиде.
Рядом с этим домом они построили и старшему сыну избушку. У Антона жена и двое детей. Аня от первой жены. Она живёт у бабушки. Мать её умерла, отец привёл в дом мачеху. Она родила Лёню. Он ещё маленький, и его нянчит мать. Мотя из Тамбова и её все зовут Тамбовкой.
Сколько игр у детей было летом! Чуть только подсохнет поляна, начинается игра в лапту. Играть выходят и подростки, и малышня. Все хотят играть в лапту, и всех принимают в общую игру. Набегаются до изнеможения!
Надоест лапта, начинают играть в горелки или в прятки. Надоест и это, начинают играть в чижика. Девочки прыгают со скакалками, играют с мячиком или в классики. Вот и сегодня в погожий летний денёк они затеяли игру в прятки.
- Раз, два, три, четыре пять! Я иду искать! – слышится голос Паньки.
Он зажмурил глаза и ждёт, когда остальные дети спрячутся. Рядом растёт колхозная рожь, и дети попрятались во ржи. Как только Панька отошёл от условленного места, дети начали выскакивать из зарослей ржи и застукиваться: «Туки, туки – я!». Вера не успела застукать себя и осталась спрятанная во ржи. Она ждёт, когда Панька отойдёт дальше от условленного места, чтобы успеть застукать себя, но Панька увидел её.
- Туки, туки Вера! – закричал он, но Вере не хочется водить, и она не выходит из укромного местечка.
- Выходи, Вера! Я тебя вижу, ты схоронилась во ржи! – говорит Панька.
- Схоронилась? Я разве покойник, чтоб меня хоронить? – закричала Вера, выскакивая из зарослей ржи, уходит обиженная и игра расстраивается.
- Это потому так получилось, что вы с Панькой чужие тут, поясняет Татьяна Давыдовна. – Они все здешние, а мы с Мелешками приезжие. Вот они и стоят друг за дружку горой, а вас недолюбливают.
Татьяна Давыдовна – женщина религиозная и Тому учит молитвам. Тома обязательно должна утром, встав с постели, умыться, причесаться и перед иконами прочитать молитву «Отче наш». В красном углу висит икона Божьей матери с младенцем на руках. По местному обычаю на иконе висит красиво вышитое полотенце.
Татьяна Давыдовна умеет вышивать крестиком и учит Тому этому искусству. Кроме этого она ещё умеет вязать спицами чулочной вязкой. Ни резинку, ни пятку она вывязать не может.
- Мама твоя всё умела делать: и прясть, и ткать, и шить, и вышивать, и кружева вязать. Она была настоящей мастерицей. А я не могу тебя научить кружева вязать. Придётся тебе идти к Логвиновым учиться этому мастерству. Возьми вот крючок и нитки, сходи к тёте Кате, пусть она тебя научит этой премудрости.
Татьяна Давыдовна отправила Тому учиться вязать кружева. Тётя Катя показала Томе приёмы вязания: цепочка, столбики, зубцы.
- Я не очень-то хорошо вяжу. Я показала тебе всё, что умею сама. Потом ещё у кого-нибудь поучишься.
Тома старательно вышивает крестиком чёрными и красными нитками новое полотенце на икону. Она вяжет кружевные узоры к нему. Молясь Богу, она читает молитву автоматически, а сама разглядывает сработанное своими руками полотенце. Красивое полотенце получилось!
Теперь Татьяна Давыдовна учит Тому вязать чулки. Чулок получился похожим на длинный узкий мешок, но Тома зимними вечерами занята вязанием.
Летом заниматься рукоделием некогда. Вместе с Татьяной Давыдовной Тома таскает из леса хворост. Сначала Татьяна Давыдовна нарубит хворосту, затем свяжет его верёвкой в пучок – себе больше, а Томе поменьше.
- Господи благослови! Помоги мне, Тома, хворост на спину взвалить, - говорит Татьяна Давыдовна. – Свою вязанку ты сама поднимешь, она лёгкая.
Домой они двигаются друг за другом: впереди Татьяна Давыдовна, а за ней Тома. Хворост давит на спину, цепляется за ветки, как будто нарочно старается с ног свалить.
- Отдохнём, а то уже в глазах темно, - говорит Татьяна Давыдовна. – Послушаем, как птички поют. Ишь, как стараются!
В лесу пахнет зеленью, в цветах жужжат пчёлы, светит солнышко, а в листве шуршит ласковый летний ветерок. Ноша тяжела, пот катится градом, застилает глаза мутной пеленой и дальше двигаться не хочется. Так и стояли бы до вечера, но надо идти. Надо заготовить на зиму дров в достатке.
- Ну, отдохнули, пойдём дальше. Господи, благослови! – крестится Татьяна Давыдовна. – Помоги, Тома. Пойдём потихоньку.
Ни одного дела не делает Татьяна Давыдовна, не испросив Божьего благословения. Только на Бога надеется она, больше ей надеяться не на кого.
- Без Бога ни до порога! Сегодня я хотела обойтись без Божьего благословения, - рассказывала она однажды Василию Яковлевичу. – Не такая и тяжёлая ноша была. Перед самым домом я решила в последний раз отдохнуть. Совсем уже близко, и дом уже виден. Теперь уже можно и без Божьего благословения обойтись. Стала хворост поднимать и упала. Нет, без Божьего благословения никак нельзя обойтись! Без Бога – ни до порога!
От домашних она требовала неукоснительного соблюдения ритуала: утренняя молитва, потом надо помолиться перед едой, потом благодарственная молитва после еды и, наконец, молитва на сон грядущий. Василий Яковлевич молился кое-как. Томе казалось, что он и молитв не знает, как следует. Махнёт рукой наподобие креста – и вся молитва.
- Ему всё сходит с рук. Попробовала бы я так помолиться, - думает Тома, вспоминая, как она один раз попробовала. После этого она больше и не пытается. Боже, упаси ещё раз попробовать! Татьяна Давыдовна не скупится на тумаки.
Что в руках держит, тем и бьёт. Полено в руках – так поленом ударит, ухват – так ухватом.
- Ничего с собой поделать не могу, - жаловалась она Мелешчихе. – Боюсь, что покалечу девчонку. Если бы она убежала, я успокоилась бы за то время, но она, глупая, не убегает. Стоит на одном месте. А я со злостью бью по одному и тому же месту. Если попаду по ней, так и бью по ней, а попаду мимо – бью мимо.
- А она Вас мамой зовёт. Она не знает, что Вы ей не мать?
- Она знает, что я ей бабушка, а мать её умерла. С детства привыкла звать меня мамой.
- Вы её сами приучили называть Вас мамой?
- Когда она жила с отцом, её бабушку там все звали мамой, и она вместе с ними звала её мамой. Потом привезли её к нам, она меня стала звать мамой. Пусть называет меня как хочет. Не захочет звать мамой, когда повзрослеет, будет звать бабушкой. Да я же ей вместо матери!
- Конечно, Вы о ней заботитесь, как родная мать, но очень уж Вы строги с ней. Надо бы мягче быть. Не наказывайте так строго по любому поводу. Ребёнку и ласка нужна.
- Нервы совсем сдали.
- Конечно, Вы перенесли большое горе, потеряв дочь, перестрадали много, но ребёнок тут ни причём. Что же на нём зло сгонять?
- Я всё понимаю, но совладать с собой не могу.
- Не обижайтесь, если что не так сказала.
- Я не обижаюсь. Вы ведь и сами воспитываете внучку.
Кроме Антона у Мелешек ещё три сына. Игнат разошёлся с женой. Сын его остался с матерью, а он уже заглядывается на старшую дочь Дёмы Надю. Молоденькая девчонка, худенькая, небольшого роста, плоская, как доска. Чтоб казаться более взрослой, она сшила себе ватную стёганку, в которую заворачивала свои бёдра, а в лифчик подложила клочки бумаги.
- Зачем Надя бумагу подкладывает в лифчик? – спрашивает Тома Аню.
Аня разъяснила Томе, что к чему. Вскоре Игнат с Надей поженились. В одной маленькой комнатке всем тесно и от посторонних глаз некуда деваться. Им во дворе отвели угол между стеной и плетнём. Плетень они подняли выше и крышу сделали. Получилась летняя резиденция для молодожёнов. Ане строго запрещено заглядывать туда, и она соблюдала этот запрет. Томе хотелось заглянуть туда, но Аня не разрешила даже приближаться к этому укромному уголку.
Не всегда было всё гладко во взаимоотношениях Ани и Томы. У них даже драки бывали. Старшие обычно не вмешивались в их отношения. Но однажды Тома прибежала домой в слезах.
- Аня дерётся! Она мне ногтями лицо поцарапала!
- А ты возьми самую длинную хворостину и отхлещи её этой хворостиной, - посоветовала Татьяна Давыдовна Томе.
Тома выбрала хворостину, чуть ли не втрое больше её самой, и погналась за Аней. Отхлестать Аню хворостиной Томе не удалось, так как она эту хворостину еле подняла. Но Аню она страшно напугала, и Аня подняла крик на всю улицу. На её крик выбежали обе бабушки. Они объяснились, мирно поговорили и разошлись, а Аня с Томой вскоре помирились. Ссорились они часто, но быстро мирились.
У Ани большая коллекция птичьих яиц. У Томы тоже есть коллекция, но Тома никогда не разоряла птичьи гнёзда. Из пяти или шести яиц Тома брала одно яйцо для своей коллекции, но только в том случае, когда знала, что эта птица не оставит гнездо. Аня этого правила не придерживалась и Тома ей не показывала птичьи гнёзда, которые она находила в кустах, поэтому у них бывали размолвки.
- Я нашла гнездо малиновки, но тебе не покажу, - говорит Аня. – Ты же мне не показываешь.
- Ты разоряешь птичьи гнёзда, поэтому я тебе и не показываю их.
- Зато у меня коллекция лучше твоей.
Конечно, у Ани коллекция лучше, чем у Томы. У неё есть и лебединое яйцо, и дикой утки. У Томы таких яиц нет, зато она не разоряет птичьи гнёзда и птиц будет больше.
Как-то летом Тома нашла возле оврага раненую ласточку и принесла её домой.
- Мама, ласточку кто-то подбил.
- Наверно она об провода разбилась. Отнеси её туда, где нашла. Там её другие ласточки будут кормить, пока она поправится.
- Её там кошка съест.
- Может быть, съест, а может и не съест. А у тебя она с голода помрет.
- Я её буду кормить.
- Чем ты её кормить будешь?
- Хлебом.
- Хлеба ласточки не едят. Они питаются комарами и мухами.
- Я буду ей мух ловить.
- Ей надо много мух, ты столько не поймаешь.
- Поймаю.
Тома посадила ласточку в коробку, на дно которой настелила вату. Поила её изо рта водой, ловила ей мух. Но ласточка из её рук не хотела ни пить, ни кушать. Кроме того, коробка стояла на солнцепёке, так как Тома боялась, что птичка замёрзнет. Вскоре ласточка умерла, и Тома по ней горько плакала. Слёзы градом катились из её глаз, горе её было не притворным.
- Я тебе говорила, что ты её не сможешь выкормить. Не послушалась меня, вот и умерла птичка, - напоминает ей Татьяна Давыдовна.
Тома и сама теперь понимает, что надо было ласточку отнести опять в овраг, но теперь уже ничего не поправишь. Тома похоронила ласточку в огороде среди цветов, и могилку её устелила цветами, но горе её длилось недолго. Вскоре о ласточке было забыто.
Однажды девочки решили в роще построить балаган. Они нашли куст с ветвями, нависшими козырьком, наломали веток и сделали шалаш. Пол они устлали травой. Хорошо! Забрались они в шалаш и стали слушать тишину. Но тишины не было. Жужжали пчёлы, пели птицы, шелестели листья. Лес всегда радовал и успокаивал Тому. Цветы, зелёные листья на кустах, высокие травы захлёстывают Тому. Порхают птицы, щебечут на все лады, и это успокаивает её.
Вот из куста выскочил заяц. От неожиданности Тома вздрогнула, душа ускакала в пятки. Вот какая она непредсказуемая! У зайца тоже, наверно, душа в пятках, так как он сделал неимоверно большой прыжок и пропал в листве.
- Ах, ты трус! И я трусиха.
Время идёт быстро. Томе исполнилось уже семь лет. Сегодня она идёт в первый раз в школу. Господи, как она волнуется! Заранее Татьяна Давыдовна купила ей ранец с целой кучей ремешков. При желании его можно носить, как портфель, но можно носить и за плечами. Как нравится, так и носи.
Кроме ранца, она купила ещё и новенький букварь, и тетради, и карандаши, и пенал. В пенал можно положить и карандаши, и резинку. Ручка ей ещё не нужна. Сначала надо научиться писать карандашом, потом и чернилами научится. Что написано чернилами не сотрёшь никакой резинкой, а написанное карандашом можно стереть, если напишешь неправильно. У Томы был старинный букварь, по которому училась в школе её мама. Бабушке не пришлось в школе учиться, а мама училась, и тот букварь, по которому она училась, Татьяна Давыдовна сохранила. Зимними вечерами она по этому букварю научила Тому читать и писать. Тома даже рассказы сочиняла, но математику Татьяна Давыдовна не знала, и Тому научить не могла.
- В школе научат всему, чему я не могла научить, - сказала Татьяна Давыдовна Томе.
Теперь Томе придётся учиться в школе. Встретила их учительница Катерина Дмитриевна. Тома намертво вцепилась в руку Татьяны Давыдовны, и её с трудом удалось уговорить оторваться от мамы и сесть за парту. Её соседкой по парте оказалась Вера Вовк, и Тома успокоилась. Хоть и много в классе детей, но среди них есть и знакомые Томе дети, а главное, что с ней за одной партой сидит её подруга Вера.
В школе дела у Томы пошли хорошо. Читать и писать она умела, но с математикой не клеилось. Правила арифметических действий она быстро усвоила, но задачи решать никак не могла научиться. Решение задач от неё ускользало. Она глядела, как Катерина Дмитриевна пишет на доске числа и толкует решение задачи, но понятия не имела, как подступиться к её решению самостоятельно. Она старалась подогнать под ответ, выполняя различные действия с числами. В результате оказывалось, что решение неверно, а помочь ей было некому. Когда же дело дошло до дробей, Тома совсем растерялась.
Четверть Тома закончила с тройкой по математике и очень боялась нагоняя от матери. Что делать? Тома решила стереть злополучную тройку, и на её место поставить четвёрку. На этот раз всё обошлось. Татьяна Давыдовна расписалась в табеле, ничего не заметив.
Но Катерину Дмитриевну не проведёшь. Она знает, что у Томы по математике тройка. Значит, надо четвёрку стереть и на её место опять поставить тройку. Но бумага не выдержала такой экзекуции и на месте оценки появилась дыра, притом грязная, и она сразу бросается в глаза. Катерина Дмитриевна потребовала маму в школу. Ничего не поделаешь, требование учительницы надо передать маме.
- Мама, Катерина Дмитриевна велела Вам придти в школу.
- Зачем? Что ты там натворила?
Тома молчит. Ничего хорошего она не ждёт. К удивлению Томы всё обошлось хорошо.
- Больше так не делай, - ласково сказала Татьяна Давыдовна Томе после разговора с Катериной Дмитриевной. Я знаю, что сама в этом виновата. Я тебя сильно запугала. Придётся тебе самой разбираться с математикой, я тебе ничем помочь не могу. Я совсем неграмотная.
Домашние задания Татьяна Давыдовна заставляла Тому читать вслух.
- Читай, чтоб я слышала.
- Я уже читала.
- Читай ещё.
- Тома читает до тех пор, пока Татьяна Давыдовна решит, что уже достаточно читать. Наверно, она вместе с Томой уже выучила всё наизусть.
Перемены Тома всё время проводила вместе с Верой: то они в классики играют, то скачут через скакалку, то гоняются друг за дружкой, то чинно ходят по парку. Парк вокруг школы замечательный! Тут и липы вековые, и каштаны. Особенно тут красиво во время их цветения.
А как хорошо пахнут липы! Сколько гудит на них пчёл! Татьяна Давыдовна тоже решила посадить каштан возле дома. Она вырыла довольно глубокую яму и закопала в ней плод каштана. Мелешчиха наблюдала за её действиями и делала свои замечания.
- Вы слишком глубоко его закопали, росток не сможет пробиться сквозь такую толщу земли.
- Такое мощное дерево должно крепко держаться за землю, - отвечала ей Татьяна Давыдовна и сделала всё по-своему.
Каштан, конечно, не взошёл. Разве мог он пробиться сквозь такую толщу земли? Это всё равно, что заживо погребённому человеку выйти из могилы.
Вне школы Тома проводила своё время с Сеней Шепелевой. Их две сестры – Сеня и Улька. У них нет ни матери, ни отца Они совсем ещё маленькими остались без родителей. Они сами топят печь, доят корову, провожают её в стадо и встречают со стада. Каждый день Тома ходит к ним за молоком. Сеня наливает молоко, проливая его на пол. Кошка лижет парное молоко, а Тома думает, что это чересчур несправедливо дать ей так мало молока в то время, как его льют на пол.
Тома любит Сеню. Каждая чёрточка в её лице знакома Томе. Томе нравились её прямой нос, губы средней толщины, серые глаза и русые волосы. Томе Сеня казалась почти красавицей, а главное, что нравилось Томе – это хороший характер Сени. С ней Томе приятно бывать и дома, и на улице. Они с ней играют в карты, поют песни, играют в разные игры.
Вере некогда было играть, у неё появился маленький братик Витя, и его надо нянчить. Из-за него Вере даже домашние задания некогда сделать. А погулять ей хочется. Вера укачала его в люльке, а сама решила погулять с подружками, пока он спит. Молчит, значит спит. Когда проснётся, заплачет, а пока не плачет, можно играть. Вот и мама идёт.
- А где Витя?
- Он спит.
- И давно он спит? Пора бы ему проснуться.
Вошли в дом. Заглянула Вовчиха в люльку, а Витя лежит мёртвый. Полотняная люлька прогнила, Витя провалился в эту дыру, застрял в ней головой и задохнулся.
Вовчиха подняла такой вой, что все соседи сбежались. Они успокаивали её, как могли, но малыша оживить не могли.
- Ты не могла залатать дырку? – спрашивали её соседки. – Разве у тебя на это времени не было?
Но когда ей было латать? Тогда у неё не осталось бы времени поболтать с соседками. Ленивая женщина! В хате не прибрано, дети не кормлены. Они растут без присмотра, как придорожная трава. Во дворе нет никакого хозяйства, кроме кур да кота. Кроме пустой похлёбки в доме ничего не водится. Всё время ходит к соседям посплетничать. Вот и проворонила сына. Витю схоронили. А что было Вере за недосмотр? История об этом умалчивает.
Первое мая было по-летнему тёплым. Утром Татьяна Давыдовна встала тихонько, чтобы не разбудить Тому. Открывает Тома глаза, а уже совсем светло. Тома одела новое голубое с белыми колокольчиками платье. Его сшила Томе Татьяна Давыдовна из ситца, который привёз Томе отец на подарок. У Томы волосы кудрявые и спутаются так, что Тома сама не может их расчесать. Татьяна Давыдовна их смазывает репейным маслом, сама их расчёсывает и повязывает красный бант. Солнце смотрит на Тому, и ей стало весело. Тома выбегает во двор, и ветер развевает её новое платье. На улицу выбегает Аня. Они сегодня идут всей школой на демонстрацию.
- Какое крррасивое платье! – восклицает Аня.
Аня картавит. У неё р получается такое раскатистое, что Томе тоже хочется так же его произносить, как Аня. Подружки идут на речку. Она течёт среди кустарников. Эта речка называется Немолодвой. Летом дети в ней купаются, но сейчас ещё холодно. Речка невелика. В некоторых местах её можно перешагнуть, но в одном месте бульдозером вырыли котлован, в котором и купаются дети.
Немолодва течёт себе да течёт, потом где-то впадает в реку Судость. Сначала девочки погуляли по берегу реки, потом по тропинке пошли домой. Птицы поют, зеленеют деревья, цветут одуванчики. Всё радуется весне.
сПора идти в школу, и девочки заспешили туда. По улице идут люди, и девочки идут вместе с ними. Они подошли к школе. Взрослые стоят кучками, разговаривают. Потом построились в ряды. Детей поставили впереди. Тома с Аней крепко держатся за руки. Всем ученикам первого класса прикололи к груди красные звёздочки.
- Теперь вы стали октябрятами, - сказали им.
Катерина Дмитриевна раздала всем детям портреты вождей, а Томе не хватило. Ей стало грустно. Когда уже собрались тронуться в путь, Катерина Дмитриевна подошла к Томе. Она держала в руках большой настоящий флаг.
- Я тебе даю самый красивый флаг, - говорит она.
Тома крепко держит флаг руками. Красная материя колышется над её головой. Флаг как будто хочет улететь в небо и унести Тому с собой.
Колонна идёт по улице. Томе кажется, что она не шагает, а флаг, который она держит в руках, несёт её по воздуху. Он большой и тяжёлый. Пока Тома донесла его до сельского совета, у неё уже сил не осталось передвигаться
Возле сельсовета колонны остановились. Взрослые окружили трибуну. Начались выступления ораторов. Потом все стали расходиться. Назад возвращались вразброд. Тома рада была отдать флаг кому-нибудь другому, но никто не пожелал его взять у Томы.
- Кто тебя заставлял брать это знамя? Сама взяла, сама и неси, - отвечали ей.
Флаг уже не трепещет над её головой. Древко она положила на плечо. Знамя склонилось к земле, а Тома еле передвигает ноги.
- Ты как несёшь знамя, бесстыдная? – услышала она голос. – Что это за неуважение к знамени? Чья это девчонка так издевается над символикой?
- Ещё припишут деду с мамой звание врагов народа из-за меня, - испугалась Тома, но всё обошлось.
Никому и в голову не пришла мысль помочь малолетней девчонке донести знамя до школы.
Сегодня Вера пришла к Томе в гости. Комнатка маленькая, и Василий Яковлевич со своим шитьем занимает почти всю комнату. Вере интересно побывать в доме, где она родилась.
Девочки веселились: прыгали, танцевали под тра-ля-ля и шумели до тех пор, пока при очередном прыжке проломилась доска в полу. Тогда они обе, как по команде, замолчали и шмыгнули из хаты. Вера побежала домой, а Томе рано или поздно надо будет отчёт держать за проломанный пол. Но Татьяна Давыдовна отнеслась к происшествию спокойно.
- Пол уже прогнил, его и ломать много сил не надо было, - заявила она мужу. – Ищи подходящую доску и заделывай дыру.
По возвращении домой Тома обнаружила отсутствие дыры и полное спокойствие в доме.
- Не бойся, бить не буду. Хорошо, что вы сломали доску, а не ноги себе. Могли и ноги переломать, - говорит Татьяна Давыдовна, и Тома успокоилась, но тут она увидела в окошко дым.
- Пожар! На станции что-то горит! – промолвила Тома и помчалась на станцию в разведку.
Горел стог сена. Мальчишки жгли костёр возле стога, и сено загорелось.
- Ну, это не пожар, - думает Тома. – Вот у Бибов был настоящий пожар.
Дом Бибчихина сына был рядом с Логвиновым домом. Жена его Анисья любила жарко топить печь. Когда она топила печь, из трубы не только искры сыпались, но и языки пламени вылетали. Соломенная крыша загорелась.
- Пожар! – услышала Тома крик, выскочила из дома и ей представилась страшная картина.
На соломенной крыше крайней избы стоял огненный столб, который сыпал от себя во все стороны искры. Потом загорелась вся крыша ярким пламенем. Послышался треск огня. Пахло гарью. Томе было страшно. Мужчины стояли возле горящего дома, ничего не делая, и смотрели на огонь. Никто не знал, за что приняться. Около горящей избы было жарко. Тогда Коля Логвинов, выбив окно, бесстрашно бросился в дом и стал выбрасывать вещи в окно.
Изба сгорела, и Анисья с мужем Егором перешла жить к Бибчихе. Хозяйством стала заниматься Анисья. Свекровь её всё время проводила на станции, встречая и провожая поезда, да обменивалась новостями с соседками.
- Кого? Якого? Як? – слышится голос Бибчихи, собирающей новости.
А Анисья по-прежнему жарко топит печь, только искры сыплются из трубы. Железная труба накаляется докрасна. Снова Анисья устроила пожар.
- Пожар! – разнеслось по посёлку. – Хата Бибчихина горит!
На этот раз пожар тушили всем посёлком, и хату отстояли. Только крыша сгорела да стены обуглились.
Бибчиха обмазала её глиной изнутри и снаружи по примеру Татьяны Давыдовны, но вы и представить себе не можете, сколько проклятий сыпалось на голову Анисьи. Топить печь Бибчиха больше не доверяла Анисье. Не дай Бог ещё пожару наделает! Конечно, у Бибчихи времени убавилось для сбора новостей. Не так много времени надо, чтоб вытопить печь. Остальную работу по дому выполняла Анисья. У её свекрови достаточно времени оставалось на болтовню с соседками. Она по-прежнему встречала и провожала поезда.
Кроме сына у Бибчихи ещё есть дочь Галя. Как-то в дождливую погоду она со своим кавалером спряталась от дождя под крышей Василия Яковлевича. Тома слышала, как они что-то бубнили за стеной дома.
- Кто это там разговаривает? – спросила она Татьяну Давыдовну.
- Галя Бибчихина с кем-то. Спи!
Тома уснула, а Татьяна Давыдовна слышала Галин разговор.
- Смотрите за Галей строже, а то она принесёт Вам в подоле, - предупредила она Бибчиху.
- Да что Вы такое говорите!
- Я вчера слышала её разговор с кавалером под моим окном.
- Ну, заневестилась Галя. Жених находится. Что тут такого? Вы разве сами молодой не были?
- Я Вас предупредила, а Вы сами решайте, как Вам поступить со своей дочерью.
Прошла осень, за ней зима, за ней и весна, настало лето, и по посёлку пополз слух, что Галя Бибчихина родила и закопала ребёнка под полом в своём доме. Явилась милиция, нашли труп ребёнка и отправили Галю в тюрьму.
По воскресеньям на станции бывают базары: продают тут яблоки, ягоды, муку, мёд, сало, масло, поросят и прочее. Интересно потолкаться среди людей, послушать, как торгуются покупатель с продавцом. Копошатся сотни людей, а возле школы играет гармонь и танцует молодёжь. Тома ходит по базару между возов. Тут продают домашнюю птицу и другую живность: поросят, кроликов. Базар живёт своей жизнью, шумит, волнуется. Но больше всего Томе нравится наблюдать за танцами.
Гармонист сидит на школьном крыльце в окружении парней, а в кольце наблюдателей, танцоры выбивают каблуками дроби. Особенно любит Тома слушать частушки, когда парень с девушкой стараются уколоть друг друга своими куплетами.
- Это жених и невеста так стараются друг перед другом, - говорят в толпе.
В воскресенье с самого утра через посёлок мимо дома Василия Яковлевича идут на базар нарядные люди из соседних сёл, а вечером этот людской поток льётся обратно. Люди спешат домой.
Но вот решили дорогу выпрямить: от моста через реку проложить дорогу прямо к железнодорожному переезду. Собрали народ со всей округи. Техники мало, приходится вручную рубить деревья, корчевать пни, разравнивать и утрамбовывать землю.
Дорога прошла через место захоронения наполеоновских солдат. Со времён первой Отечественной войны осталось много курганов на Руси. Курганы, через которые прошла дорога, раскопали, разровняли. Находились ещё кости, заржавленные каски, ружья, часы.
Татьяна Давыдовна с Томой таскали домой на топливо огромные пни, выкорчеванные во время строительства дороги. Наконец, шлях был готов. На телегах теперь ездят по прямому, как струна, шляху, а пешком по-прежнему идут по старой дороге. Так идти ближе, чем по новому шляху.
Однажды в базарный день Тома отошла от школы, где, как всегда, танцевала молодёжь, и увидела возле тропинки своего деда. Он лежал на спине и казался мёртвым. Тем не менее, Тома поняла, что он пьян. Тома пыталась его разбудить.
- Деда, деда! Вставайте, пойдёмте домой!
- Теперь ты своего деда не добудишься, пока хмель не пройдёт, - с весёлым смехом заметили проходившие мимо парни. И тут один из них отделился от толпы, подошёл к Василию Яковлевичу и что-то вытащил из-за его пазухи.
- Ты зачем берёшь чужое? - закричала Тома. - Отдай!
- Молчи! А не то, как дам сейчас! – устрашал он Тому. – Будешь всю жизнь на лекарства работать.
Тома испугалась. А что может сделать малолетняя девчонка взрослому парню?
Тома побежала домой и сообщила Татьяне Давыдовне о пьяном дедушке. Татьяна Давыдовна не пошла за ним, а стала ждать его возвращения дома. Ей было стыдно перед людьми. Она не знала, как будет смотреть им в глаза после этого случая. Наконец, дед явился домой. Он дошёл до дома и повалился возле плетня.
- Дальше у него не хватило сил идти. Нарочно повалился, чтоб я его тащила в дом, черти б его тащили! А ведь придётся тащить. Люди идут с базара, мне стыдно перед людьми, - ворчит Татьяна Давыдовна, затаскивая мужа в дом, а он, как мёртвый, и ногами не шевелит. Пусть жена тащит, надрывается!
Утром разразился скандал. Начался он в отсутствие Томы. Когда она вернулась домой, её встретил дедов крик и мамины слёзы.
- Ты только послушай, Тома, что дед говорит! Он меня обвиняет в том, что я у него из кармана вытащила деньги, - жаловалась Татьяна Давыдовна, захлёбываясь слезами и обидой.
- Так вот что вытащил у деда тот парень! - подумала Тома, но промолчала, считая, что в скандал взрослых лучше не вмешиваться, ей же и попадёт.
Скандал закончился уходом Василия Яковлевича из дома. Целую неделю он где-то бродил. Томе Татьяна Давыдовна объяснила, что дед ушёл из дома навсегда. В доме стало так тихо, будто покойник тут лежит. Но через неделю Василий Яковлевич вернулся домой, и всё пошло по-прежнему.
Учёба в школе продолжалась, математика всё так же не давалась. Сначала мучила Тому таблица умножения.
Сколько ни старалась Тома запомнить её, ничего не получалось. Целыми днями Тома зубрила таблицу! Как будто запомнила, а спросит учительница, и всё вылетает из головы.
А потом пошли дроби. И того хуже! Никак не может Тома понять, как их складывать и вычитать. По контрольной работе учительница ей вместо отметки написала: чепуха! Увидев это слово, Тома быстро захлопнула тетрадь, чтоб никто не увидел этого слова.
- Что ты получила по контрольной работе? – спрашивает её Вера.
- А, чепуха!
- Ой, задавака! Наверно, получила отличную отметку.
- Нет! Написано: чепуха! Не веришь? Смотри!
- Правда! А что это за отметка такая?
- Не знаю.
Беда Томе с математикой. Зато диктанты она писала отлично. Её с другими хорошо успевающими учениками посылали в старшие классы писать диктанты, чтобы пристыдить старшеклассников: смотрите, малыши справляются с диктантом лучше вас!
Зимние холода не позволяют гулять на улице. Кроме того, занятия в школе и выполнение домашних заданий отнимают много времени. Зимний день короток, не успеешь оглянуться и уже темно. Но в воскресенье можно и погулять на свежем воздухе.
Окна покрыты толстым слоем инея, ничего не разглядишь, что делается на улице.
Тома послюнявила палец, приложила к замёрзшему стеклу. Потом она подышала на полученное пятнышко, и появилась маленькая проталинка. Тома поглядела в получившуюся щелочку на улицу. Деревья и провода покрыты пушистым инеем.
Белый, пушистый иней похож на иголки сосны. Как красиво! А на опушке играют зайцы. Они гоняются друг за другом и играют в чехарду.
- Ой, мама! Поглядите, что зайцы вытворяют!
- Ишь ты, как играют! – сказала Татьяна Давыдовна, выглянув в окошко. – Охотников нет, вот они и осмелели. Чуть ли не в дом забегают. Ну, пусть веселятся. Погода хорошая, иди и ты погуляй.
- А можно я санки возьму?
- Бери! Покатайся, если сможешь.
Тома взяла санки и вышла на улицу. Тут уже и Коля с Мишей гуляют.
- Миш! Покатай меня на санках!
- Вот ещё! Буду я с девчонкой возиться!
- Ну, покатай, пожалуйста!
- Хорошо. Садись да крепче держись.
Он стал кружить санки с Томой по кругу, стараясь, чтоб Тома свалилась с санок.
- Миш! Не надо так! Катай хорошо. Ой, упаду! Ну, не надо так!
- Зачем ты так? – вступился Коля. – Она же свалится с санок.
- Тебе её жалко, так и катай сам, - ответил Миша.
- Поедем в овраг кататься. Там столько снегу намело! – предложил Коля.
- Поедем! – загорелся Миша.
По тропинке, которую Татьяна Давыдовна протоптала к кринице, они отправились втроём в овраг, а там столько снегу, что и кустов не видать, одни верхушки их торчат, и снежный козырёк образовался, как у фуражки.
- Вот тут мы и съедем. Только поедем мы вдвоём. Ты, Тома, постоишь тут, посмотришь.
- Вот ещё! Я поеду с вами на санках.
- Не поедешь! Тебе за это попадёт от бабушки.
- Всё равно поеду! Вы поедете, а я нет? Санки мои, а не ваши!
- Ну, и езжай одна на своих санках!
- Одна я не поеду.
- Ну, хорошо, поедем все вместе. Только ты крепче держись и дома маме об этом не рассказывай.
И вот они катятся в санках с самого верха обрыва. Верхушки кустов пригибаются перед ними, словно в поклоне. Снежный козырёк не выдерживает их тяжести, и они кубарем летят вниз на самое дно оврага. Визг, крик! И страшно, и смешно, и не поймёшь, чего больше. Домой Тома явилась возбуждённая и захлёбываясь рассказывает маме, как она с Логвиновыми мальчиками в овраге съехала с обрыва на санках.
- Чтоб больше туда не ходила, - подвела итог Татьяна Давыдовна.
- Почему?
- Ты ещё маленькая туда ходить.
- Но Логвиновы ходят!
- Пусть ходят, а ты не смей ходить.
Другие дети катались в овраге с горки, но Тома туда не ходила. А горки там были отменные!
Огород свой Татьяна Давыдовна обнесла плетнём. Во время пурги тут намело огромные снежные сугробы. Снег так утрамбовало, что он выдерживает тяжесть Томы. Во время оттепели образовался наст, и Тома стала с этой снеговой горки съезжать на санках.
К ней присоединился Панька Мелешко. Это самый младший из Мелешкиных сыновей. Он намного старше Томы, но они подружились. Им весело проводить время вместе, и они часто проводят его вдвоём. Много времени Тома проводит и с Логвиновыми детьми. Или она к ним идёт, или они к ней. Зимой часто играют в карты. Из пустых катушек они сделали шашки, расчертили на картонке шахматную доску и стали играть в шашки. Томе там места нет. Учить Тому игре в шашки они наотрез отказались.
- Это не карты, ты н ничего не поймёшь.
- Давайте играть в карты, а то мне скучно.
- Давай поиграем в карты, - согласились они.
Стали играть в карты. Чтобы отвязаться от Томы, мальчики стали плутовать. Тома заметила их плутовство и обиделась. Игра прекратилась.
- Давайте играть в кошки и мышки.
- Давайте. Посчитаем, кому быть котом.
Выпало быть котом Мише. Коля и Тома – мыши. Завязали коту глаза, и он начал ловить мышей.
Колю ловить он не желает, ему непременно надо поймать Тому. Она, убегая от кота, заскочила на лежанку. Вот сейчас кот поймает Тому! Но Тома делает отчаянный прыжок через Мишину голову и ударяется зубами об лохань со свиным кормом, которая стояла у противоположной стены под лавкой. Она разбила в кровь губы и выбила передние зубы.
- Ничего! Зубы другие вырастут. Они уже шатались, - говорит Татьяна Давыдовна, и все дружно смеются.
- Надо же такой прыжок совершить!
- Зато кот не поймал!
Василий Яковлевич на эти события никак не реагирует. Он занимается шитьём. Кроме шитья он ничем не занимается. По хозяйству жене не помогает: это не мужское дело! На то у него есть жена. Татьяна Давыдовна с утра вытопит печь, накормит скотину и мужа с внучкой, принесёт воды. Летом она с Томой заготавливает хворост. Татьяна Давыдовна порубит его, свяжет в снопы, сложит возле дома, а зимой топит им печь. Возле русской печи делают лежанку, которую зимой протапливают для тепла. Когда её затапливают, Тома садится возле неё и смотрит на огонёк. Она подкладывает хворост в огонь и любуется языками пламени. Уже весь хворост Тома сожгла, остались одни угольки, а она всё смотрит. Потом она садится рядом с Татьяной Давыдовной на горячую лежанку и начинается самое интересное: сказки! Татьяна Давыдовна знает много сказок и зимними вечерами она рассказывает их внучке. Когда Татьяне Давыдовне некогда рассказывать сказки, Тома пристаёт к деду.
- Деда! Расскажите сказку! – просит Тома.
- Я не знаю сказок.
- Мама знает, а Вы не знаете? Это Вы не хотите рассказывать. Расскажите!
Василий Яковлевич начинает рассказывать Томе свою сказку. Он знает только одну сказку, как цыган высиживал из арбуза жеребёнка.
Сказка кончилась, и Тома требует новую историю. Ей мало одной сказки.
- Ещё!
- Я не знаю больше сказок.
- Я хочу ещё!
- Кажу, кажу казку, - начинает дед. – Лез волк через перелазку…
Тома знает, чем кончается эта сказка и торопится опередить деда.
- Дед - лизь!
- Как тебе не стыдно деду так говорить! – стыдит её Татьяна Давыдовна.
- А ему не стыдно говорить мне? – отвечает Тома, и все умолкают, потому что всем неловко друг перед другом.
Василий Яковлевич кушает три раза в день, и все должны подчиняться этому распорядку. Но Тома набегается, и ей хочется перекусить ещё и в полдень. Летом Татьяна Давыдовна тайком от мужа во дворе, подальше от его глаз, сунет Томе яичко и кусочек хлеба. А зимой на улице кушать не будешь! Татьяна Давыдовна усадила Тому у печки чаёвничать. На табуретке - чашка с чаем и блюдечко, а Тома с кусочком хлеба в руках сидит на колодке вместо стула. Подцепив вёдра на коромысло, Татьяна Давыдовна пошла к кринице за водой.
Тома повернулась неловко возле своего столика. Чашка упала и разбилась. Василий Яковлевич и так недоволен внеурочным чаепитием, а тут ещё и посуду бьют. Он закричал на Тому и с кулаками бросился к ней. Тома в испуге выскочила в сени в той одежде, в которой чаёвничала. Василий Яковлевич за ней не гнался с кулаками, и Тома, спустя некоторое время, могла вернуться в избу, но ей было страшно.
Дрожа от страха и холода, Тома ждала возвращения Татьяны Давыдовны домой. Но вот и она!
- Почему ты раздетая стоишь тут на холоде?
- Я чашку разбила.
- Дед ругает, - догадалась Татьяна Давыдовна.
- Да, - подтвердила Тома.
- И давно ты тут стоишь? Окоченела вся. Идём в дом, а то простудишься. Я за разбитую посуду ругать не буду. Ты же не нарочно разбила?
- Нет, я нечаянно.
- Нечаянно и я могу разбить. Посуда имеет свойство разбиваться. Если бы посуда не разбивалась, её и делать не надо было бы: один раз купил – и на всю жизнь. Тогда и фабрики, которые изготавливают посуду, надо было бы закрыть, - объяснила Татьяна Давыдовна, и все на этом успокоились.
Весной вода разлилась так, что и днём сложно добраться до школы, а вечером и вовсе это неразрешимая задача. Коля берёт с собой в школу фонарь. Он идёт впереди, освещая всем дорогу.
- Пойдём другой дорогой, - пристаёт к нему Миша. – Там через овраг не надо перебираться.
- А как же Тома? Она же без фонаря утонет по дороге домой.
- Ну, и пусть тонет! Нам-то что за дело до этого? Пусть свой фонарь заимеет.
- Где же она фонарь возьмёт? И вовсе не дело девочке с фонарём возиться. Вот мы проводим Тому и тогда спокойно пойдём домой.
- Тащись тут по воде из-за этой девчонки, там дорога суше, - продолжает ворчать Миша.
- Это днём было суше, а к вечеру и там воды прибавилось.
- Там не надо через овраг переходить, а тут и с фонарем утонем. Фонарь – не лодка.
- Успокойся, мы уже пришли, - говорит Коля и стучит в окно. – Забирайте Тому, а мы пошли!
Тому накормили и в постель уложили, когда в окошко снова постучали.
- Кто там?
- Это мы, Логвиновы! Мы не можем через овраг перейти, там образовалась настоящая река.
- Сейчас, деточки я оденусь и провожу вас. Если вы домой не придёте, родители будут волноваться.
Татьяна Давыдовна одевается и ведёт детей домой. Она по одному переносит их на своей спине через овраг. Тома с волнением ожидает мамино возвращение. Но вот она пришла.
- Воды в овраге полно, словно река бурлит. Я их всех переправила на другой берег. Полные сапоги воды набрала. Ледяная вода прямо обжигает тело. Спи, они уже дома.
Тома успокоилась и уснула. Спали все на одной кровати. Вместо кровати они настелили доски. Зимой Татьяна Давыдовна спала на печи, а с наступлением тёплых дней там становилось невыносимо жарко. Печку же приходится топить и зимой, и летом. С приходом весны Татьяна Давыдовна уже переселилась на кровать.
Она ложится у стены, чтобы Тому клопы меньше кусали. Их занесли к ним с заказами. Кто-то принёс Василию Яковлевичу заказ с гостинцем. Избавиться от клопов никак не удаётся. Татьяна Давыдовна все щели замазала глиной, постель регулярно вытряхивает во дворе, а им хоть бы что. Каждую ночь клопы кусают хозяев. Татьяне Давыдовне жаль Тому, и она отгораживает её от стенки, где клопы поселяются кучами. Но молодое тело вкуснее старого, и они нападают на Тому, хоть как отгораживай её от стенки. Василий Яковлевич ложится на край кровати, чтобы Тома не упала на пол. Вообще-то от Василия Яковлевича не дождёшься ни ласки, ни доброго слова. Он вообще бесчувственный: ночью навалился на Томину ногу и не почувствовал.
Утром Тома не может наступить на эту ногу, совсем не чувствует её. В школу она не пошла, кое-как ковыляет по двору, опираясь на палку. К вечеру Тома почувствовала, что у неё всё-таки есть и другая нога, а не только та, на которой она целый день прыгала.
- Слава Богу! Не будет калекой! – обрадовалась Татьяна Давыдовна. - А то я уже испугалась, что она на всю жизнь останется хромой.
Тома взяла лопату, прорыла канавки для отвода талой воды со двора и вырыла ямку в снегу. Она тут же заполнилась чистой снеговой водой. Тома кружкой начерпала ведро воды. Теперь ходить за водой в криницу не надо, так как там такая же талая вода, как и тут возле дома. Для приготовления пищи Татьяна Давыдовна носит воду из колодца со станции. По распутице туда трудно добраться, но надо: не пить же снеговую воду! Кто её знает, какие нечистоты туда попали?
Колодец расположен во дворе мастера путейцев. Тома там однажды была с Татьяной Давыдовной. Колодец глубокий, и воду достают с помощью ворота. Сын мастера учится в одном классе с Томой. Он рисует лучше всех. Тома тоже хорошо рисует, но хуже его. У Томы лучше всего получаются копии рисунков из книг. Но она любит и с натуры рисовать, особенно цветы. Наверно потому, что цветы она любит до безумия. В огороде у Татьяны Давыдовны всегда находится место для цветов.
У стены дома по верёвочкам вьются турецкие бобы и ипомеи. Перед окнами дома пестреет на солнце цветник.
Татьяна Давыдовна любит, чтоб было солнышко, да пахло цветами. На дом с утра до вечера льются лучи солнца, трепещут крыльями бабочки. Дикорастущие цветы тоже пользуются её любовью, а в комнате цветов нет, так как в маленькой комнатке тесно и без цветов. И света мало – цветы расти не будут. Но вот понравилась ей хризантема. Крупные белые цветы на фоне вечернего окна сияют, как звёзды. Татьяна Давыдовна достала себе черенок хризантемы и вырастила цветок, но цветы оказались мелкие и рыжие.
- Нет, это не такой цветок, - с сожалением сказала Татьяна Давыдовна и тут же выбросила этот цветок на мороз, не дожидаясь, когда он отцветёт.
Ей нужна была белая крупноцветная хризантема, а такая ей не нужна.
Много цветов у Лявонихи. Среди них есть цветок, который называют наполеоновым ухом.
- А почему его так называют? – поинтересовалась Тома.
- Когда Наполеон от Москвы бежал во Францию, то у него и его солдат уши стали такие же красные, как листья у этого цветка.
- А почему у фуксии Вы поставили лесенку?
- У фуксии веточки тоненькие, и им нужна опора. Они на лесенку и опираются.
Татьяна Давыдовна увидела где-то цветок гортензии. Огромный куст стоял на полу в кадке и весь покрыт был цветами.
- Вот бы мне такой цветок! Но ему нужно много места и света, а у меня нет ни того, ни другого, - сожалела Татьяна Давыдовна.
Татьяна Давыдовна часто вспоминала Молдавию, где прошло её детство. Ей так хотелось покушать винограда и арбузов, но достать их тут невозможно.
- Ах, какие вкусные дыни там растут! Какие они ароматные!
Всё же она достала семян дыни и на пробу посадила пару семечек на грядке. Мелешчиха никогда не видела дынь, и она вместе с Татьяной Давыдовной следила за их ростом. Они разглядывали их резные листья, любовались их цветением. Вот уже и завязь появилась. Но дыни не только вызреть, но не успели и вырасти.
С огорчением Татьяна Давыдовна пришла к выводу, что дыни тут расти не могут.
Отшумели весенние ручьи, лес покрылся зелёной листвой, и расцвела черёмуха. К Томе в гости приехал отец. Тома смотрит на молодого рослого мужчину и не знает, как к нему обращаться.
- Называй папой, это же твой отец, - говорит Татьяна Давыдовна.
- Этот красавец мой отец? – думает Тома. – Правда, у него нос немножко курнос. Но какие у него кудри!
Тома начисто забыла, что у неё тоже волосы кудрявые. Они вьются
кольцами, как шерсть у каракулевого ягнёнка. Тома сама расчесать их не может, поэтому Татьяна Давыдовна каждое утро смазывает их репейным маслом, а потом гребёнкой расчёсывает каждое колечко по отдельности. Томе очень хочется иметь косы, но волосы у неё длинными не растут. Дорастут до плеч, а больше не хотят расти. Да никому и в голову не может придти, что у неё волосы до плеч. Только отпустят прядку волос, она тут же скрутится колечком.
Однажды в школе у детей обнаружили в волосах вшей. Пригласили парикмахера и всех остригли наголо, а Томины кудри пожалели. Уже и на табурет усадили, поглядели на кудри и не стали стричь. Она осталась не остриженной одна в классе.
- Алексей, вы бы сходили с Томой в лес. Завтра же Троица! Нарежьте к празднику веток, - велела Татьяна Давыдовна зятю.
Каждый год Татьяна Давыдовна к Троице украшала избу зелёными ветками, а пол устилала цветущими травами. Даже плетень украшала молодыми деревцами. Алексей с Томой отправились в лес. Какая в лесу красотища! Деревья покрылись нежно-зелёными листочками, а под кустами цветут весенние цветы. Тома тут же собрала себе букет. А вот и черёмуха. Она видна издалека. Она похожа на невесту в подвенечном платье. Тома видела невесту, когда у Мелешек была свадьба. А какой запах! Пчёлы гудят над ветвями красавицы, как волшебные гусли. Отец достал перочинный ножичек и нарезал огромный букет черёмухи. Для Татьяны Давыдовны он ещё и берёзовых веток нарезал.
Томе так приглянулся ножичек, что она не утерпела и стала требовать у отца отдать ей его.
- Отдайте, папа, мне этот ножичек.
- Зачем он тебе?
- Подарите мне его на память.
- Да он тебе совсем не нужен. Что ты с ним будешь делать? Ещё руку порежешь, - сказал отец.
У Томы сразу же испортилось настроение.
- Ты что это нос повесила? – спрашивает Татьяна Давыдовна Тому, когда они вернулись домой.
- Да вот просит отдать ножичек. Зачем он ей?
- Не отдавай. Тебе он нужен, а ей ни к чему.
Откуда им знать, что у детей в моде игра в ножичек? Как раз такой ножичек и нужен для игры.
Спать легли на кровати втроём. Алексей лёг у стенки, Василий Яковлевич - на краю кровати, а Тома легла между ними. Татьяна Давыдовна сегодня спит на печке. Хоть и жарко, но одну ночь потерпеть можно. Тома обнаружила, что отец боится щекотки. Замучила его до такой степени, что Татьяна Давыдовна не выдержала и строго приказала Томе отстать от отца. Зато к нему пристали клопы.
- Я всю ночь не мог уснуть. Так клопы кусали, чуть заживо не съели.
- Навалились на свеженького. К нам они уже привыкли, а тут явился свежий человек, вот они и устроили себе праздник.
Томе жалко отца. Надо же, клопы его чуть заживо не съели! И болезней у них никаких нет. Люди от болезней умирают, а их ничего не берёт.
- Один раз мне клоп прямо в рот упал, - говорит Василий Яковлевич.
- Как это он упал?
- Дед спит на спине с открытым ртом, а клоп с потолка упал, и угодил ему прямо в рот, - поясняет Татьяна Давыдовна.
- Они падают прямо с потолка на человека, - говорит Василий Яковлевич.
- Чувствуют же, что человек под ними лежит! Где тот потолок, а они чуют запах!
- Нюх у них хороший.
- А как Вы узнали, что клоп Вам в рот попал? Вы же спали?
- Сонный человек всё равно чувствует, что ему что-то в рот попало.
- Но как Вы догадались, что это клоп? Это мог быть и не клоп.
- Так он же воняет! Попробуй раздавить его.
- Да, запах не из приятных ароматов! Я представляю, как это раздавить его во рту.
Тома знает, что в траве тоже водятся клопы. Они совсем не похожи на тех, что водятся у них дома: большие зелёные черепашки. Клопами их называют за их запах. Однажды Тома второпях засунула в рот вместе с ягодами травяного клопа. Поэтому она понимает, каково было деду, когда ему клоп попал в рот.
Татьяна Давыдовна брезгливая, и её мутит от одного разговора об этом. Она даже хамсу не может кушать, после того как увидела, что мужики закусывают выпитую чарочку хамсой прямо с головами.
- Прямо целиком кидают в рот со всем содержимым, - рассказывала она. – Теперь меня от одного вида хамсы мутит.
А хамсу продают вкусную. Жирная и в маринаде с приправой она так вкусно пахнет!
Тома её любит кушать с отваренной картошкой. Головы она отрывает, и так наловчилась её чистить, что вместе с головами отрываются сразу и кишки. И Татьяна Давыдовна стала понемногу покупать хамсу. Вот и сейчас она поставила зятю на закуску хамсу с отварной картошкой. Василий Яковлевич после того случая, когда возле школы валялся пьяный, спиртного в рот не берёт. Он и раньше не пил, потому что жаден до денег, но, когда его угощали, не отказывался. Почему не выпить бесплатно? Но теперь совсем не пьёт. Для зятя всё же купили бутылочку. На большие праздники Татьяна Давыдовна покупает бутылку вина. Она с мужем выпивала рюмочку, и Томе чуточку плеснут в рюмку. Тома потом поёт и пляшет. Она поняла, что, выпив вина, можно и подурачиться, и стала нарочно веселить родителей. Им весело, и ей хорошо.
После завтрака они с отцом пошли в лес. Они шли рядом, и Тома заглядывала ему в лицо. Когда солнце поднялось выше, трава заблестела от росы. Штаны отца намокли до колен. На пути попалась поляна. Белые пенистые острова тысячелистника, жёлто-сиреневый наряд иван-да-марьи, золото зверобоя.
Тома с Татьяной Давыдовной часто наведывались сюда за лекарственными травами. Тома набиралась её мудрости, выискивая в цветах и зелени что-то полезное. Они не стали тут задерживаться и уходили всё дальше от посёлка в сторону реки. Путь их приближался к концу. Деревья вдруг кончились, и показалась река. Тома подбежала к самой воде. Она стояла, не шевелясь. Ей казалось, что в реке живёт тайна. Рядом с ней стоял отец. Он вымыл водой руки и лицо. Потом они решили искупаться. После купания они сидели на берегу под берёзкой. Тома вслушивалась в шелест берёзового листа над собой, всматривалась в голубизну неба.Тишина и покой да птички поют. Хорошо!
На обратном пути им попался муравейник. Отец стал рассказывать о муравьях. Оказывается, муравьи из разных муравейников воюют между собой. Чтобы это подтвердить, он в муравейник с рыжими муравьями бросил несколько чёрных муравьёв.
С какой ожесточённой яростью закипел бой! Никаких правил не существовало. В конце схватки на ноге рыжего муравья Тома увидела голову чёрного муравья, вцепившуюся в ногу и не разжавшую челюстей, даже когда её откусили от туловища.
Потом они свернули в сторону оврага. Опережая Тому, Алексей сбежал на дно оврага. Цепляясь за ветви кустарника, поднялся наверх. Срывая цветы колокольчиков, он подавал их Томе. Потом они пошли к кринице. Зачерпнув воды руками, отец напился. Тома тоже попила. Ох, и холодна вода!
Домой они вернулись с букетом лесной герани, ромашек и дикой астры. Лилово-розовые цветы герани быстро увяли, и их пришлось выбросить.
Пообедав, Алексей собрался уходить. Тома провожала его. Они дошли до железной дороги и остановились. Мимо станции проходил поезд. Они смотрели на поезд, за ним тянулись белые клубы дыма. Когда поезд прошёл, они попрощались: отец ушёл, а Тома вернулась домой.
Когда начались летние каникулы, Оля Лявонова поехала в пионерский лагерь, а за Тому похлопотать некому. Как добиться, чтобы Тома туда поехала, старики не знают. Откуда знать неграмотным людям, как это делается? Тома с Татьяной Давыдовной всё так же занимается заготовкой топлива на зиму.
Василий Яковлевич по-прежнему занимается шитьём. Он уже не работает в мастерской. Помощники его не умеют шить, как следует, и Василию Яковлевичу приходится за ними переделывать работу. Надоело ему это. Легче самому сшить, чем за кем-то переделывать. Он ушёл с мастерской и стал шить дома. Заказов полно, хоть отбавляй. Вот и опять пришли две девушки с заказом. Тома была дома, и девушкам понравились её кудри.
- Вот бы мне такие кудри! – завистливо говорила девушка, у которой волосы чёрные и прямые, как конский хвост.
На следующее утро Татьяна Давыдовна стала расчёсывать Томе волосы, а они вылезают.
- Боже мой, осурочили! Это чернявая девица сильно завидовала Томиным кудрям. Надо немедленно остричь, а то останется девчонка лысой.
Она зажала Тому между колен и остригла, как овцу. Сколько ни кричала Тома, Татьяна Давыдовна, не обращая внимания на её крик, молча делала своё дело. Когда Тома вышла после стрижки на улицу, её дети сразу же стали называть бараном. Она и вправду похожа на остриженного барана.
К осени волосы у Томы отросли. В школу Тома явилась с кудрями, но такими колечками они уже не завиваются, и Тома сама справляется со своей причёской. Но вот у Ани появилась новая причёска: у неё спереди симпатичная чёлка. Волосы у Ани прямые, но мягкие и шелковистые. Томе нравятся Анины волосы, особенно нынешняя причёска.
- Мама, я хочу тоже такую чёлку, как у Ани.
- Ещё чего выдумала! У тебя же головка лучше некуда, а ты захотела чёлку, как у лошади.
Но Тома хочет такую чёлку, и она тайком отрезала спереди клок волос. Как Тома ни старалась, а такой чёлки, как у Ани, у неё не получилось. Татьяна Давыдовна возмутилась Томиным своеволием, а дети смеются над её чёлкой.
- Это она хотела сделать, как у Ани. Ничего у тебя не получилось!
- У Ани в сто раз красивее! - потешаются они над нею, потому что они всегда завидовали её кудрям, а тут явился повод позлорадствовать. - Надо же, в школе всех остригли, а её одну не остригли. Катерина Дмитриевна кудри её пожалела. Подумаешь, кучери! А у Ани причёска красивее!
Томе стало неинтересно с ними играть, и она стала учиться шить на машинке.
Василию Яковлевичу заниматься этим некогда, но Татьяна Давыдовна научилась строчить. Пока машинка свободна, она стала учить этому Тому. Тут же Тома похвасталась своим умением Логвиновым и получила от них заказ. Надо подрубить новые батистовые платки. Это уже настоящий заказ! Тома старается выполнить его отлично. Логвиновы работой Томы довольны.
Вот и осень подкралась. Куда девалось лето? Птицы улетают в тёплые края, деревья роняют листья. Они и при тихой погоде падают на землю, плавно опускаясь на своих собратьев.
- Почему зимой все одеваются, а деревья раздеваются? – спрашивает Тома у Саши, которая пришла к Томе и подружки идут вдвоём по лесной тропинке.
Листья шуршат под ногами и на душе от этого у них легко.
- Я не знаю. Мальчики сухие листья растирают и делают из них папиросы, - говорит Саша.
- Курят?
- Курят.
- Давай и мы попробуем.
- Давай, - согласилась Саша, и принялась растирать сухой лист и сворачивать папиросу.
- Ну, зажигай.
- Возьми папиросу в рот.
- Ничего не получается.
- Ты тяни к себе дым.
- Какая гадость! – проговорила Тома, потянув дым к себе, и долго кашляла, задыхаясь. – И зачем мальчики дышат такой гадостью?
- Не знаю. Мне что-то тоже не хочется курить.
А на следующий день Коля с Мишей закурили папиросы в присутствии Томы.
- Зачем вы дышите такой гадостью? - спрашивает Тома.
- Что ты понимаешь? – отвечает Миша.
- Я вот учительнице скажу, что вы курите.
- А я учительнице скажу, что ты Богу молишься.
- Я молюсь, потому что мама заставляет. Попробуй не послушайся её!
- Катерина Дмитриевна об этом спрашивать не будет. Она накажет тебя, а не маму твою. Так что лучше помалкивай.
Тома решила, что с ними лучше не спорить. Пусть курят, если им нравится. Но тут пришла беда: Тома заболела. Горит, как в огне, на теле высыпала сыпь.
- Корью она уже болела, а второй раз уже не болеют. Да на корь и не похоже, сыпь не такая, как при кори. Неужели оспа? – испугалась Татьяна Давыдовна.
Пригласили на дом фельдшера. Он подтвердил опасения Татьяны Давыдовны: это оспа, но не чёрная, а ветряная. Она не такая опасная, как чёрная оспа: протекает в более лёгкой форме. От этой оспы не умирают, и рябой она не будет, если не расцарапает пузырьки. А они так чешутся, что мочи нет терпеть. Но Тома терпит, рябой ей быть не хочется. Всё же один пузырёк на переносице она раздавила.
- Будет всё-таки отметина, - волнуется Татьяна Давыдовна.
Когда температура пришла в норму, пузырьки подсохли, и Тома встала с постели.
- Нечего бить баклуши, отправляйся в школу, - решила Татьяна Давыдовна и отправила Тому в школу.
- Ты же тут всех детей заразишь! – в ужасе вскричала Катерина Дмитриевна. – Немедленно уходи домой!
- Много понимает твоя Катерина Дмитриевна! Ты уже здорова, значит, никого заразить не можешь. Сухие струпья заразы не распространяют.
Татьяна Давыдовна и тут же отправила Тому назад в школу. Пришлось Катерине Дмитриевне, скрепя сердце, оставить Тому в покое. С Татьяной Давыдовной бесполезно спорить, всё равно она настоит на своём мнении. Дети это событие восприняли спокойно. Кому не приходилось болеть? На свете столько болезней разных, всеми и не переболеешь. Совсем без болезней не обойдёшься. Сейчас Тома заболела, а в другой раз кто-то другой заболеет. Болеть никому не нравится, но тут уж ничего не поделаешь. А Миша злорадствовал.
- Ой, смотрите, её мухи обгадили! – кричал он.
- Как тебе не стыдно, - усмирял его Коля. – Разве Тома виновата, что заболела? А если бы ты заболел?
- Я не заболею, - заверил Миша.
- Корью все дети болеют, - говорит Татьяна Давыдовна, занимаясь рукоделием. – Это хорошо, что Тома в детстве переболела. Я в детстве не болела, так заболела уже в двадцать лет. У взрослых корь протекает тяжелее, дети легче её переносят. А вот оспой не все болеют. Фельдшер говорит, что оспой, так же, как и корью, болеют только один раз в жизни. У человека появляется невосприимчивость к этой болезни. Как-то он назвал это по учёному, да я забыла. Какое-то мудрёное слово. Ветряной оспой и корью Тома уже не заболеет, а вот чёрной оспой она всё равно может заболеть. Не дай Бог! У нас в деревне одна девушка болела чёрной оспой. Такая красивая девка была! А оспа всю красоту её съела. Парни брезговали рябой девушкой.
- Если бы была богатая, так не брезговали бы, - отозвался Василий Яковлевич. – Бедность виновата, что ею брезговали. Богатыми и некрасивыми не брезгуют.
Как бы то ни было, а Тома выздоровела и ходит в школу. Однажды после уроков мальчики собрались у школьного крыльца, договаривая то, что не успели сказать друг другу. Им не хотелось расходиться по домам, и они толпились возле школы.
- А Миша в Тому влюбился, - уверенно заявил один из мальчиков.
- Врёшь! – закричал Миша.
- И вовсе не вру. Все знают, что я не вру. Правда, Тома? – обратился мальчик к выскочившей на крыльцо Томе с портфелем в руках.
- Правда, правда, - ответила Тома, хотя она понятия не имела о чём идёт речь.
- Ну, я тебе сейчас задам! – крикнул Миша и бросился за Томой, размахивая сумкой.
Томе вовсе не хотелось получить удар сумкой по спине, и она бросилась бежать по направлению к дому. Так как её дом находится по другую сторону железнодорожных путей, то она и побежала через пути.
Обычно она сначала смотрела, нет ли поблизости поезда, но теперь ей было не до этого. Ведь Миша её может догнать и от души нахлопать сумкой по спине. Хорошо, что она застряла в сугробе! Когда на Тому дохнуло жаром, она подняла голову и с ужасом увидела прямо перед собой паровоз. Словно сказочное чудовище, он дышал паром, вонял смазкой и ещё чем-то ужасным. Колёса вертелись, поршни ходили взад и вперёд, а Тома, словно вросла в сугроб. Если бы не сугроб, она упала бы без сил на землю, но снег прочно удерживал её на месте. Тут она увидела, что помощник машиниста, высунувшись в окошко, грозит ей кулаком и что-то кричит.
- Так это я его голос слышала? Только я не поняла, кто кричит. Так это он приказал Мише не гнаться за мной?
- Стой! Не гонись за девчонкой! Она нас не слышит. Может быть, оглянется, увидит, что ты за ней не гонишься, и остановится, - кричал он Мише, который тоже старался предупредить Тому об опасности.
Миша остановился.
- Стой, я не буду тебя бить, - кричал он.
После этого случая Мишу с Томой стали дразнить женихом и невестой.
- Жених и невеста
Замесили тесто.
Тесто засохло
И невеста сдохла!
- Ах вы, негодники! – ругает их Лявониха, услышавшая эту песенку. – Ишь, чего они пожелали своей подружке! Разве такое можно кому-нибудь желать?
Дети перестали их дразнить, но Миша после этого происшествия стал избегать встреч с Томой.
Катерина Дмитриевна готовит своих учеников к приёму в пионеры. Все учат пионерскую клятву. Тома знает её назубок. Вот и наступил день приёма в пионеры.
Сегодня принимают только хорошо успевающих учеников, и Тома рассчитывает попасть в их число. Пионервожатый зачитывает фамилии вступающих в пионеры, остальных примут в другой раз. Но Томы в этом списке не оказалось. Женька еле на тройки вытягивает, но его принимают в пионеры, а Тому – нет.
- Почему такая несправедливость? – думает Тома, пока ученики хором, сбиваясь и путаясь в словах, произносят клятву.
- Как же так получилось, что такую хорошую ученицу не принимают в пионеры, - недоумевает Катерина Дмитриевна, обнаружив, что Томы нет среди учащихся, вступающих в пионеры, но Тома догадалась, что пионервожатый прочитал вместо её фамилии Женькину, потому что они похожи. К тому же они и соседи.
- Надо Тому сейчас принять в пионеры, не откладывая до следующего раза, - говорит Катерина Дмитриевна. – Нужен ещё один галстук.
- У меня дома есть ещё один галстук, - говорит пионервожатый. – Сбегай, Женя, быстрее! Принеси галстук.
Женя принёс галстук. У всех галстуки шёлковые, а Томе достался из простой материи. Он совсем некрасивый! Но сознание того, что её приняли в первую очередь вместе с лучшими учениками класса, а не когда-то позже, подняло настроение Томы.
Она радостно ворвалась в дом с этой потрясающей новостью. Но Татьяна Давыдовна этой новости не обрадовалась.
- Тебя приняли в пионеры? И нацепили на шею этот сатанинский знак? Сейчас же сними!
- В школу пионеры должны ходить в пионерских галстуках, а то Катерина Дмитриевна будет ругать.
Татьяна Давыдовна притихла.
Она побоялась выступать против Катерины Дмитриевны. Так можно и звание врага народа заработать, а это не шутка. И Тома получила от неё разрешение носить галстук.
Бибчиху на днях вызывали в школу. Её отчитывали за то, что она своей дочери прививает веру в Бога.
- У нас свобода вероисповедания. Вы не верите в Бога, а я верю. Это моё личное дело.
- Можете верить, но дочери не забивайте голову этой чепухой.
- Моя дочь, и я решаю, что ей нужно, а что не нужно. Религия – это не чепуха. Грех так говорить.
Татьяна Давыдовна испугалась: Бибчиха своя, здешняя, а она приезжая. Что сходит с рук своим, то чужим не прощается. Надо смириться с тем, что Тому втянули в сатанинскую организацию.
Аня с Томой тоже один раз ходили в церковь. Их водили бабушки на первое причастие в Лизагубовку. Пришли вечером, попросились переночевать в избу.
- У меня семья большая, негде вас положить.
- А мы на скамейке подождём до утра.
Семья, и в самом деле, большая. Саша так и не поняла, сколько детей в этой семье. Они забились за печку и по очереди выглядывали оттуда.
У старшей девочки на руках был грудной ребёнок. Татьяна Давыдовна от души завидовала хозяйке. Ей самой хотелось иметь много детей, да Бог не дал.
- Какие воспитанные дети! – хвалила она их Мелешчихе. – Их не слышно было.
К Рождеству Татьяна Давыдовна ставила ёлку. Весёлое это было время! Прежде чем вырубить ёлку, Татьяна Давыдовна выбирала пушистую красавицу. Молодые ёлочки стояли неподвижно и ждали, которой из них помирать. Срубленную ёлку Татьяна Давыдовна тащила домой. Она устанавливала её и вместе с Томой принималась за её убранство. Игрушек не было, и они заранее собирали обрезки материи, оставшиеся от шитья. Они вырезали из них полоски и сшивали цепи. Из ярких лоскутков делали цветы и ими украшали ёлку. С помощью ниток Татьяна Давыдовна вешала на ветки пряники и конфеты в ярких обёртках. Бибчиха приходила полюбоваться ёлкой.
- А почему Вы не к Новому году наряжаете ёлку, а к Рождеству? – спрашивала она.
- По старому стилю новый год будет через неделю после Рождества, и наша ёлка будет стоять до старого нового года.
- Вы не боитесь, что Советской власти не понравится непризнание Вами Советских праздников? – продолжала Бибчиха.
- Кто сказал, что я их не признаю?
- Ёлку же Вы не к Советскому Новому году ставите, а к Рождеству.
- На Советский Новый год ёлку ставят в школе, и там устраивают детям праздник. Тома ходит туда.
Пионерский отряд разбили на звенья. В Томином звене звеньевой стала Лида Середа. Она собрала звено после уроков для составления плана пионерской работы. Как проводить эту пионерскую работу, никто не знает.
Тома предложила включить в план чтение сказок. Ей отец подарил книгу «Русские народные сказки». Она с удовольствием читает её и рада поделиться с пионерами своим богатством, но Лида отвергла её предложение. Мероприятия, запланированные ими, были не интересными, и пионеры неохотно собирались на сбор звена.
Тогда Тома принесла на сбор звена свою книгу и предложила почитать сказки. Сказки всем понравились, и они часто стали собираться, чтобы послушать сказки из Томиной книжки.
Скоро учебный год закончился, наступили каникулы. Опять к Томе приехал отец. Он в подарок привёз трёх живых гусей. Тома ни разу живых гусей в глаза не видела и с опаской разглядывает таких больших птиц. Серая гусыня спокойная. Она смотрит чёрными глазами-бусинками ласково, приветливо. Хорошая гуска! А белая - злая. У гусака шея длинная, у основания клюва нарост.
- Чистый лебедь! – восхищается Татьяна Давыдовна.
- Тома уже большая, будет пасти гусей. Будет ей занятие. Пусть приучается к делу.
С этого момента начались Томины мучения. Когда появились гусята, гусак озверел. Тому он близко не подпускает к своему семейству. Только завидит её и ещё издали бежит, хлопает крыльями, шипит и норовит ущипнуть Тому.
- Ну, какая из тебя пастушка, если ты гусака до смерти боишься? – говорит Татьяна Давыдовна. – Ты отгоняй его хворостиной.
Тома берёт хворостину и с опаской приближается к гусям. Гусак побежал ей навстречу, а Тома и хворостину выронила. Пришлось Татьяне Давыдовне самой присматривать за гусями. Вечером гуси являются домой. Вот они ходят по двору. Переваливаясь с боку на бок, спешат за гусыней маленькие гусята, похожие на маленькие пушистые клубочки. Гусыня им что-то рассказывает. Тома сидит на огромном пне, служащем им с Татьяной Давыдовной скамейкой, и смотрит на гусей. Ветер треплет её волосы. Но вот ей надоело сидеть без движения. Она встаёт и сразу же на неё, громко шипя, налетает сердитый гусак, размахивая крыльями, и больно щипает. Тома ухватила его за крыло, но он больно укусил её руку. Крыло вырывается из рук. Сердитый гусак бьёт Тому обоими крыльями. Томе очень больно, но она не может отбиться от гуся. Во двор выскочила Татьяна Давыдовна и отогнала гусака.
- Не гусак, а зверь. Осенью пущу его под нож, - говорит она, но голос её ласковый, потому что вообще-то она добрая. Осенью этого драчуна съели за то, что он слишком рьяно оберегал своё семейство. На племя оставили молодого гусака. Он совсем не похож на лебедя, зато на Тому не кидается, как зверь.
Летом в посёлке хорошо: рядом лес, вокруг зелень. В лесу полно грибов, ягод, орехи поспевают. Прошли летние дождики. Сегодня тоже шёл дождь. Тома весело шлёпает по лужам. Хорошо пробежаться босиком по тёплой росистой травке!
- Пойдём в грибы, - зовёт Тому Бибчиха. – После дождика их полно в лесу.
Тома рада приглашению. Она забыла, что надо отпрашиваться у мамы, и вприпрыжку бежит вслед за Бибчихой в лес. А там такая красота, что ни в сказке сказать, ни пером описать.
На поляне трава по пояс, а вперемешку с травой цветущие ромашки и колокольчики. Крупные капли росы сверкают в солнечных лучах, как драгоценные камни. Тома никогда не видела этих камней, но она наслушалась сказок, а эта поляна ей показалась сказочной. От восторга у неё дух захватило. Она попала в сказку! Корзинку она не взяла, и грибы собирает в подол платья. Набрала их столько много, что уже и не вмещаются в подол.
- Пора домой, - говорит Бибчиха, и Тома вспомнила, что ушла из дому без разрешения, и загрустила.
- Что это ты так сразу сникла? – спрашивает Бибчиха Тому.
- Мама ругаться будет, что я без разрешения ушла, - ответила Тома.
- Это я виновата. Я должна была помнить об этом, а я забыла. Ладно, я поговорю с твоей мамой, - говорит Бибчиха, но радость Томина погасла, сказка заменилась былью.
- Не ругайте Тому, это я виновата, что соблазнила её грибами, не спросив у вас разрешения, - просит Бибчиха Татьяну Давыдовну.
- Она сама должна помнить об этом.
- Я забыла, а ребёнок и подавно может забыть. Это же такой соблазн сходить по грибы! Я прошу Вас не наказывать её. Обещайте мне, что не будете наказывать её!
- Ну, ладно! Господи, что же ты сделала со своим платьем! Его же теперь не отстираешь!
- Смотрите, какие грибочки хорошие!
- Ладно, давай свои грибочки. Снимай это платье. На вот, одень другое.
Тома любит свои старые платья. Татьяна Давыдовна новые платья шьёт на вырост. Они длинные, до пят. Тома просила Татьяну Давыдовну сшить такое платье, как у Ани, но безрезультатно. Татьяна Давыдовна всё делает по-своему. Только когда Тома вырастала из платья, оно ей начинало нравиться.
- Вот бы мама шила новые платья так, как эти старые, - думала она. – Как раз они стали такими, как у Ани.
- Мама, сшейте мне такую юбку, как у Ани, - просит Тома, увидев у Ани коротенькую юбку в складку.
Татьяна Давыдовна сшила Томе юбку в складку.
- Нет, это не такая юбка. У Ани она коротенькая и складки большие, а тут складки маленькие и юбка очень длинная.
- Ещё чего захотела! Чтоб задница видна была? Такой юбки и на год не хватит, она тебе сразу мала станет. Мы не такие богатые, чтоб выбрасывать новые вещи. Эту юбку ты три года носить будешь, пока не порвётся, - говорит Татьяна Давыдовна, но Тома её в первый же раз порвала, перелезая через забор.
- Будешь носить латаную юбку, - заявила Татьяна Давыдовна.
Теперь эта юбка стала короткой, как раз такой, как хотела Тома. Она кружится, юбка развевается. Ах, как красиво!
Василий Яковлевич из вожжей сделал в сенях качели. Тома качается на качелях, а юбка поднимается колоколом. Хорошо!
Началась жатва. Татьяна Давыдовна учит Тому жать серпом. Рожь посеяна рядом с домом. Гусей закрыли в сенях, чтоб не отвлекали от работы. Вечером Тома гонит их к реке: пощиплют травки, искупаются и водички попьют. Когда уберут рожь, можно будет пасти гусей на жнивье. Пусть упавшие на землю зёрна подбирают гуси.
Наконец, пришла пора копать картошку. Татьяна Давыдовна вместе с Томой копает у себя в огороде. Во время работы они поют песни. Томе они нравятся, и она старательно подпевает Татьяне Давыдовне. Гуси пасутся тут же рядом. Рожь убрали и теперь им тут раздолье.
Тома уже стала поглядывать на себя в зеркало. Она старательно протирает его, но оно тут же становится таким же, как и было, засиженным мухами. Мух уйма! В сенях за дверями на навозе лежит кабанчик, как на блюде. Тут же в сенях и гуси, и куры на насесте ночуют. От навоза идёт неприятный запах, и мухи тут же выводятся. В комнате к потолку подвешены липкие ленты, на столе в блюдечке лежат отравленные бумажки. Мухи прилипают к липучкам, дохнут от яда, но их не убывает: на место погибших выводятся новые особи.
Тома закрывает окна платками, чтоб в комнате было темно, распахивает дверь в сени и полотенцем выгоняет мух в сени: они вылетают на свет. Василий Яковлевич работать в темноте не может и приходится занавески с окон снимать. В комнате становится светло, и стоит только распахнуть дверь, мухи роем устремляются в избу.
Катерина Дмитриевна заболела: у неё горловая чахотка. Сначала её заменяли другие учителя, а потом у Томы появился постоянный учитель Матвей Моисеевич. Сегодня Матвей Моисеевич пришёл к Томе домой. Это что-то новое! Катерина Дмитриевна никогда к ним не приходила. Когда надо было побеседовать с родителями, она приглашала их в школу.
- Новая метла по-новому метёт, - подытожила Татьяна Давыдовна.
– А ты заметил, дед, как Тома вела себя в его присутствии? Она на цыпочках ходила, и дышать боялась. В школе дети ведут себя не так, как дома. Дома можно и ослушаться родителей, и пошалить, а там их вышколили.
И при новом учителе учёба шла своим чередом. Тома не может пересказывать большие тексты по природоведению и целыми днями перечитывает их, стараясь запомнить. На уроке природоведения Матвей Моисеевич вызвал Тому отвечать по домашнему заданию.
- Я не знаю, - говорит Тома.
- Ты учила дома?
- Учила.
- А почему ты говоришь, что не знаешь?
- Я ничего не помню.
- Не может быть, чтоб ничего не помнила, что-нибудь да помнишь. Расскажи, что знаешь, постарайся вспомнить.
Тома стала понемногу вспоминать и рассказала текст, слово в слово, как написано в учебнике.
- Ну, вот! Говорила, что не знаешь, а ты всё отлично знаешь. Никогда не спеши говорить, что не знаешь, если учила урок. Тебе кажется, что не знаешь. Оказывается, ты знаешь всё прекрасно.
- Катерина Дмитриевна не стала бы нянчиться со мной, - думает Тома.
Да, она влепила бы в журнал плохую отметку – и весь разговор. Ещё и маму вызвала бы в школу.
- Хочешь, Тома, научиться играть на гитаре?- неожиданно спросил Тому Матвей Моисеевич.
- Хочу!
– Я научу тебя играть. На каникулах займёмся музыкой.
- Хорошо, - еле выдавила из себя Тома, потупившись от смущения.
- Это он Тому потому любит, что он и сам сирота. Отец у него не родной, - отреагировала Татьяна Давыдовна на предложение Матвея Моисеевича.
- Так у него же мать родная, а при живой матери сирота вовсе и не сирота. Это без матери ребёнок сирота, - ответил ей Василий Яковлевич.
- А посмотри, какой он неухоженный! Рубаха грязная, костюм залоснённый, и потом от него на всю избу разит, - завершила разговор Татьяна Давыдовна.
Время идёт быстро. Вот уже и этот учебный год закончился. Тома сдала последний экзамен и радостная ворвалась в дом.
- Ура! Каникулы! – весело сообщила она, но радоваться вместе с ней некому. Татьяны Давыдовны дома нет, а Василий Яковлевич на это никак не отреагировал.
- Можно я схожу к Логвиновым?
- Иди, - кратко ответил Василий Яковлевич.
- Правда, можно?
- Иди.
Тома пошла. Мальчиков дома нет.
- Пойдём я тебе что-то покажу, - говорит Саша.
Напротив Логвинова дома – лощина. Саша повела Тому туда, а там – целый букет ирисов!
- Ты только не рви! Пусть тут цветут. Сорвёшь, и они завянут, а так ими долго будем любоваться. Как на клумбе!
- А возле дома их нельзя посадить? - спрашивает Тома, так как ей хотелось бы и возле своего дома иметь такую красоту.
- Нет, они в болоте растут, а возле дома они расти не будут.
- Ну что ж, пусть тут растут.
- Вчера мы ходили на болота искать гнёзда чибисов, - говорит Саша.
- Нашли?
- Нет. Вьются над головой, кричат, чуть ли не за волосы цепляются. Значит, гнездо где-то рядом, но мы его так и не нашли.
Тома знает, как чибисы бесстрашно бросаются на людей, приближающихся к гнезду. Пока гнездо далеко они будто спрашивают: «Чьи вы?», а приблизишься к гнезду, они прямо с ума сходят, захлёбываются от крика и бросаются прямо на врага.
- А зачем вам гнездо чибиса? – спрашивает Тома.
- Хотели посмотреть, какие у них яйца.
- А вы разорять гнездо их не будете?
- Что ты! Разорять птичьи гнёзда нельзя.
Томе хочется иметь в своей коллекции и яйцо чибиса, но после Сашиных слов она ничего ей об этом не сказала.
- Мы больше не пойдём на болота. Наверно, уже из яиц вывелись птенцы. В будущем году опять пойдём искать.
- А меня возьмёте с собой?
- Не знаю. Это ещё нескоро будет.
Они вернулись в комнату и стали играть в театр. Стали разыгрывать басню Крылова «Волк и ягнёнок». Тома исполняет роль ягнёнка, а Саша – волк. Но из этого ничего не получилось. Взрослые смеялись, когда ягнёнок жалобно оправдывался перед волком, но волк получился совсем не страшный.
- Не могу я на неё рычать, - оправдывалась Саша.
- Вот Миша рычал бы! И за что он так ненавидит меня? – говорит Тома.
- Это он в тебя влюблён, вот и хорохорится, - говорит Марфа Петровна.
- Влюблён? Да он меня ненавидит!
- Ну, что ты! Мальчики всё время так – кого любят, того и задирают больше всех: то за косы дёргают, то высмеивают.
- Это для того, чтобы девчонка на него внимание обратила, - говорит Саша.
- А мы с вами родственники? – спрашивает Тома.
- Нет, не родственники.
- Жаль, что не родственники.
- Вот подрастёте, может быть, и породнимся.
- Как это мы породнимся?
- Вот вы поженитесь с Мишей, и станем родственниками.
- Поженимся с Мишей? Ещё чего! Жениться с этим врединой!
- Кто знает, что будет впереди?
Конечно, этого никто не знал, и знать не мог. А Тома думает, что Миша вредный, а Коля добрый. И Панька Мелешко добрый. Он не только добрый, но и весёлый. Ему купили гармошку, и он по вечерам играет, сидя на скамеечке возле дома. Сюда со всей округи сходится молодёжь на танцы.
Панька уже чувствует себя женихом. Оденет он белую рубашку, чуб потеребит рукой, чтоб пышным был, - все девчата от него без ума! К тому же он и гармонист. Молодёжь возле его дома шумит, чуть ли не до утра. Тома с Аней вертятся тут же. Вдруг, Тома услышала треск плетня возле своего дома.
- Что это плетень трещит? Ломают его, что ли? – подумала она, направляясь к своему плетню.
– Ты что там делаешь? - спрашивает она парня, топтавшегося в их огороде.
- Молчи, а то, как наподдам! – отвечает ей из-за плетня мужской голос.
Тома не испугалась, но подумала, что и впрямь ей могут пинков надавать. В потёмках никто и не увидит, что её кто-то колотит. А что она может сделать взрослым парням?
- Вот, хамы! Ладно бы цветы сорвали, так всё вытоптали, словно стадо прогнали по грядкам, - за- причитала Татьяна Давыдовна, увидев утром свой цветник.
Тома много времени проводит у реки, так как гусям нужна вода. Они пощиплют травки, потом в реке попьют воды, искупаются. Тут же неподалёку и дети купаются. Они знают, где мель, а где глубина. Тома прямо с берега прыгает в воду, потом барахтается в воде, делая вид, что плавает, но плавать она не умеет.
- Ты что так отчаянно прыгаешь в воду? Ты же плавать не умеешь, так и утонуть можешь, - говорит Надя.
- Не утону, я знаю, где глубоко.
За лето Тома успевает так загореть, словно у южного моря отдыхала. Волосы выгорают и становятся почти белыми, а ей хотелось иметь такие волосы, как у сестры Матвея Моисеевича, Нины. Она красивая! Белое лицо, черные брови и пышные волосы до пояса делают её весьма привлекательной. Заплетёт Нина косу, перевяжет её алой лентой – загляденье! Тома от души завидует её косе, но, вспомнив, как ей осурочили кудри, притушила свою зависть. Сурочливыми бывают чёрные глаза, но если сильно позавидуешь, то и со светлыми глазами осурочишь. Такое и с ней случилось.
Она увидела, как Саша мнёт лён. Тома в первый раз видела, как мялкой лён мнут. Саша заложит пучок льна в мялку, помнёт, потом выбьет костру специальной трепышкой – и вот вам готовое волокно. Тома позавидовала Сашиному умению, а на другой день у Саши разболелась правая рука в кисти.
- Это ты, Тома, осурочила Саше руку, - говорит Марфа Петровна.
- Я? Так у меня же глаза светлые! Они ж не сурочливые!
- Можно осурочить и со светлыми глазами, если сильно позавидовать в подходящую минуту.
Теперь Тома старается свою зависть подавлять. Кто её знает, какая сейчас минута? Может быть, и сурочливая. Лучше не завидовать.
Стадо коров теперь через посёлок не гоняют. С тех пор, как построили шлях, коров надо утром гнать на шлях, а вечером там встречать. Но у Томы только гуси на шее сидят, а коровы у них нет. Всё же она с подружками вечером бежит встречать коров. Там можно вместе с подругами попрыгать, покричать. К тому же Володя Дрынов оделся в морскую форму: матроска, брюки клёш и бескозырка, как у настоящего моряка.
Он собирается стать моряком и теперь, когда обзавёлся морской формой, совсем заважничал. Он стал ходить вразвалочку, подражая морякам, научился делать стойку на голове и вертеть колесо. Это такой трюк, когда кувыркаются через голову. Все девчонки тоже стали кувыркаться, и Тома кувыркается. Ей очень хочется, чтобы Володя обратил на неё внимание, но он даже не смотрит в её сторону.
За огородами – большая лощина. Весной там полно воды, настоящее озеро. Вокруг лощины поля вспахивают, а в лощине полно воды. Летом вода высыхает, вырастает трава, птицы вьют гнёзда, пчёлы жужжат, бабочки порхают. Тома любит там бывать. В этой лощине и стал Володя выполнять свои цирковые номера. Тома наблюдает за ним издали, но он её не замечает. Тома уже понимает, что девочку украшает скромность, а потому дружбу свою мальчику навязывать не следует.
Василий Яковлевич устроил очередной скандал. На этот раз скандал разгорелся из-за его живота. Он забеспокоился, что у него растёт живот.
- Вот чёртова баба! Сумела же сделать меня беременным! – кричит Василий Яковлевич.
- Сдурел ты, что ли? Да я понятия не имею, как это сделать, чтоб мужик забеременел.
- Посмотри, какой у меня живот вырос! Ты разве не замечаешь? Наверно, уже на седьмом месяце беременность, - кричит Василий Яковлевич.
- Так я тут ни при чём, - отвечает ему Татьяна Давыдовна. – Ты ходишь до гулящих баб, вот они и виноваты. Они, наверно, знают, как мужика сделать беременным, а я этого не знаю.
- Я не хожу ни до каких баб!
- А где ты пропадал целую неделю?
- Можно к вам? - раздался мужской голос и на пороге появился фельдшер. – Я, кажется, не вовремя пришёл?
- Как раз вовремя! Вы-то мне как раз и нужны,- ответил Василий Яковлевич. – Вот полюбуйтесь, какой у меня живот вырос.
- Ничего удивительного в этом нет: сидячий образ жизни ведёте, а кушаете хорошо. Хозяйка, видно, вкусно готовит.
- А я не забеременел?
- Ну, что Вы? Рожать детей – женская обязанность. Мужчины на это не способны?
- А я слышал, что мужчина тоже может забеременеть при некоторых обстоятельствах.
- Ни при каких обстоятельствах это не произойдёт. Это у Вас жирок откладывается.
- Как же избавиться от живота?
- Чтобы от него избавиться, надо больше двигаться, заниматься физическим трудом.
Но Василий Яковлевич продолжал прежний образ жизни и всё больше толстел. Живот стал такой большой, что можно подумать, как бы он не родил тройню. Каким-то образом он натёр ногу возле косточки. Рана не заживает, началось загнивание, на гнойную рану страшно смотреть. Фельдшер ничем не мог помочь.
Сидячий образ жизни Василий Яковлевич не хотел менять. Он считал себя кормильцем. Он зарабатывал средства к существованию шитьём. Заказов было много, и он с утра до позднего вечера сидел за швейной машинкой, не разгибая спины, а работы не убавлялось. На отказ Василия Яковлевича отвечали слезной мольбой, и он брал всё новые и новые заказы. Узлы горой лежали во всех углах избы. Вечером, прежде чем постелить постель, надо было убрать с кровати узлы, а утром Татьяна Давыдовна их снова укладывала на кровать.
Ночью накануне двадцать второго июня была буря. Ветер шумел, дождь барабанил в окно. Погода такая, что добрый хозяин и собаку не выгонит со двора. Дёма Вовк пас колхозных лошадей рядом с домом Василия Яковлевича. Лошади стучали копытами, фыркали и тяжело вздыхали за стеной дома.
- Что он возле нашего дома лошадей держит? – беспокоится Татьяна Давыдовна. – Лошади боками обдерут стены дома.
Она даже колхозного бугая не побоялась, когда он рогами стал терзать угол дома. Она выскочила с ухватом и пошла прямо на быка. То ли грозного вида Татьяны Давыдовны, то ли необыкновенного оружия испугался бык, но он убежал от дома.
Но отгонять лошадей и ругаться с Дёмой, она не пошла. В непогоду все жмутся поближе к жилью. Может быть, Дёмы и нет возле лошадей. Может быть, он дома отдыхает, а лошади сами пасутся.
Утром Татьяна Давыдовна вышла в сени и обомлела: крыша раскрыта, и сало из бочонка украдено. В этом году кабанчик удался на славу. Поила его Татьяна Давыдовна сывороткой. Она брала её на молокозаводе. Лежал кабан в загородке в сенях за дверью, как на блюде. Навозу накопилось много, и кабан был на виду у всех посетителей. Розовый, прямо светится! Сало из него получилось, как масло, хоть на хлеб намазывай. Теперь вот намажешь! Придётся жить без жиров, пока снова вырастят поросёнка. А он ещё совсем мал! Когда он вырастет! Татьяна Давыдовна подняла такой крик, что весь посёлок сбежался.
- Это Вовк украл! Не даром он тут ночью отирался с лошадьми.
Сочувствующие ахают, но ахали они недолго: пришла весть о том, что Германия напала на Советский союз. Война! Теперь не до чужого горя. Большая беда свалилась на всех, и все разошлись по домам.
Осталась Татьяна Давыдовна одна со своим горем. Что ей война? И раньше были войны. Уйдут мужчины на войну, немного повоюют и возвращаются домой. А у Татьяны Давыдовны и воевать некому: сыновей нет, а дед уже стар воевать. Что ей до других, когда своё горе? Что ей делать без жиров целый год?
- Тома, сходи к Вовкам. Посмотри, не кушают они наше сало. Обойди так, чтобы они тебя в окна заранее не увидели. Если увидят, сало спрячут.
Тома по кустарнику пробралась к дому Вовка, стараясь, чтоб её не увидели в окна. Сала нигде не видно. Вера злорадно хихикает.
- Пришла посмотреть, не кушаем ли мы ваше сало? Мы уже наелись. Вкусное сало!
- Ничего я не хочу смотреть. Я пришла к вам просто так. Что я, раньше не ходила к вам?
- Ходила, а теперь больше не ходи. Поглядела и уходи. Передай своей бабке, что мы уже наелись сала.
Тома не знала, куда от стыда деваться. Её ещё никто из дома не выгонял. За что её гонят? За какую вину? А дома Татьяна Давыдовна недовольна ею.
- Тебя только за смертью посылать!
- Так я же старалась пройти так, чтобы меня из окон не увидели, - оправдывалась Тома.
- Ну, и что ты увидела там?
- Ничего. Сала не видать. Они говорят, что уже наелись сегодня сала.
- Интересуетесь, не Дёма ли украл сало? - услышали они голос Вовчихи под окном дома. – Да, он украл! Вкусное сало! И ничего вы нам не сделаете. Война! Теперь не до вашего сала. Мы его съедим, а вы вот выкусите! – проговорила она и, подняв подол платья, выставила голый зад в окошко.
Татьяна Давыдовна молча глотала слёзы, Василий Яковлевич только сопел, а Тома в ужасе смотрела на голый зад Вовчихи. Такого она ещё никогда и нигде не видела.
Сначала Тому учила Катерина Дмитриевна. Она старалась, чтобы класс её был образцом дисциплины и знаний. Весной они всем классом ходили на экскурсии в природу. Зимой на переменах устраивали веселые игры и водили хороводы. Главным человеком для Томы тогда была учительница. Её слово для Томы было законом. Никто не мог убедить её сделать не так, как сказала учительница.
- Катерина Дмитриевна сказала, что надо делать так, - отвечала Тома.
У Катерины Дмитриевны был туберкулез горла, и её отстранили от работы в школе. Сначала её заменил Николай Иванович Иванов, а потом Тому стал учить Матвей Моисеевич.
- Поезжайте в Крым, - сказали ей, и профком выделил ей путевку в санаторий.
Она быстро собралась и уехала в Ялту. Там отдыхал и Николай Иванович. В это лето в Крыму было много отдыхающих. Они бродили по всему побережью, жарились и обгорали дочерна. На прибрежном песке валялись женщины, кое-как прикрытые полотенцами.
В этой обстановке голых тел шатались семейные устои. Всё казалось возможным. О расплате потом дома не думали. Морские волны с шепотом плещутся о берег, касаются ног и вытянутых на песке тел. Легкомыслие словно отшибло у отдыхающих благоразумие. Разрывались прочные связи. Казалось, воздух полон любовного шепота, смеха и чепухи, которая здесь говорилась.
Николай Иванович сидел за столиком в кафе, говорил с соседями по столику о морских купаниях. Ветром трепало края скатертей на столиках.
- Выпьем за любовь, - предложил он.
- Выпьем, - ответили ему.
Они чокнулись, выпили и продолжили беседу. Затем они пошли к морю. Они шли вдоль воды по желтому песку из раковин. Там, где на отмель набегали и разбивались пеной волны, качались, как поплавки, купающиеся. Они остановились, глядя, как вода набегает на песок и отступает в море. После купания и загорания на пляже ужинали. Было шумно. Много говорили о любви.
Катерина Дмитриевна тоже поужинала в санатории и вышла на берег. Луна висела над морем, оставляя на воде лунную дорожку. Катерина Дмитриевна шла вдоль воды, лижущей берег. На песке сидели пары. В лиловой воде плавали любители ночных купаний. Катерина Дмитриевна села на песок и задумалась. Она долго глядела на лунную дорожку, поднялась и побрела уныло в палату. Так начались для Катерины Дмитриевны дни пребывания в санатории. Она не могла знать, что в это время на Родину надвигается опасность, которая вскоре перечеркнет всю её жизнь. Она целыми днями глядела на море и думала о вечности. Тысячи лет шумит море, бьется волнами о берег.
Люди, загорающие сейчас на его берегу, умрут, а море все так же будет лизать песок на берегу. Она сгребала песок в кучу и шла купаться, потом пообедала, прошла процедуры. Так повторялось изо дня в день. Однажды она встретила Николая Ивановича, сидевшего на скамеечке у тропинки под цветущими олеандрами. Он встал, подошел к ней, поздоровался. Они пошли рядом по набережной. Над ними висел шар Луны. Лунная дорожка на воде переливалась серебром. Николай Иванович проводил Катерину Дмитриевну до санатория, простился и пошел в гостиницу.
Утром он снова пришел к ней, и они вместе пошли к морю. Склонив голову, Катерина Дмитриевна глядела на море. Ей было грустно.
- Кончится лето. Мы уедем отсюда домой. Начнутся занятия. Я стану снова работать, - говорит Катерина Дмитриевна мечтательно.
- Женская жизнь вообще трудная, - говорит Николай Иванович. – Болезнь её ещё усложняет.
- Осенью начнутся дожди, и мне снова станет хуже, - говорит Катерина Дмитриевна.
Николай Иванович вздохнул, молча. Они разошлись по своим углам. Катерина Дмитриевна прилегла на постели. На неё напала усталость. Ночью проснулась. В открытое окно виднелись звёзды. Она встала и стала ходить от окна до двери. Болела голова.
Наконец, настало утро. Катерина Дмитриевна умылась и пошла к морю. Пахло водорослями. И вдруг, она увидела бегущего навстречу ей Николая Ивановича.
- Война, - выдохнул он. – Я не сомневаюсь, что мы её быстро закончим и, разгромив врага, войдём в Берлин.
- Мне кажется, что Вы недооцениваете войну. Я не сомневаюсь, что наши войска войдут в Берлин, но думаю, что это будет труднее, чем Вы думаете. Родине угрожает серьёзная опасность, будут огромные жертвы.
- Мы не искали этой войны. Немцы вероломно напали на нас. И мы сделаем всё, чтобы разбить врага, как можно скорее. Вы тоже должны проникнуться чувством долга перед Родиной. У Вас, видимо, несколько притупилось чувство патриотизма. Но опасность так велика, что и Вы вспомните о своем долге перед Родиной.
- Простите, Николай Иванович, я не понимаю, откуда Вы взяли, что у меня нет чувства патриотизма. Я только думаю, что не так скоро мы возьмем Берлин.
- Всё равно мы победим.
Они быстро собрались и поехали домой.
Самым лучшим другом Василия Яковлевича был буфетчик Липа. Он работал продавцом в станционном буфете. Василий Яковлевич чаще всего бывал у него, когда ходил на станцию за новостями. На этот раз Липа пришёл к Василию Яковлевичу.
- Завтра я буду продавать в буфете конфеты. Приходите пораньше, займете очередь. Дать вам конфеты сегодня я не могу – совесть не позволяет. Но я могу подсказать по-дружески, чтоб вы пришли купить конфеты в порядке очереди.
- Спасибо, что предупредили. Я завтра пораньше приду, - говорит Татьяна Давыдовна.
Очередь она заняла ещё до рассвета, но народу уже было полно. И откуда люди узнали? И всегда собираются огромные очереди. За ситцем три дня в очереди стояли, список составляли.
- Одна женщина не хотела называть свою фамилию. Она говорила, что её фамилия сильно срамная, - рассказывала Татьяна Давыдовна мужу.
Позже она пришла за Томой, и Тома ещё успела намаяться в очереди. Взяли по килограмму конфет. Татьяна Давыдовна ушла домой, а Тома снова стала в очередь.
Липа добросовестно обслуживал покупателей, отпуская всем ровно столько, сколько положено. Никакого блата! Дома Томе за труды выдали конфетку.
- Попробуй! Остальные конфеты – к чаю. Теперь сладостей не достанешь, чай будет пить не с чем, а мы привыкли чаёвничать.
Тома засунула конфету в рот. Она пахнет свеклой и цвет такой же, как у свёклы. Сжала конфету зубами, а раскрыть рот не может.
- Господи! Что случилось? – испугалась Татьяна Давыдовна, а Тома мычит, как глухонемая, еле оторвала челюсти от конфеты.
- Вот это конфеты!
- Военные.
- Теперь уже лучших конфет не будет.
Тома вышла на улицу. Панька сидит на скамеечке возле дома в одиночестве. Он играет на гармошке и поёт:
Синенький скромный платочек
Падал с опущенных плеч,
Ты говорила, что не забудешь
Нежных и ласковых встреч.
– Тома, подари мне на память платочек, - говорит Панька Томе.
Она вертится тут неподалёку, слушает Панькино пение и искоса поглядывает на него.
- Завтра я ухожу на фронт, и твой платочек мне будет на память о тебе.
- Опять ты выдумываешь!
- Нет, я ничего не выдумываю. Ты меня будешь ждать?
- Ну, Панька! Мне ещё рано о женихах думать, я ещё маленькая.
- Пока закончится война, ты вырастешь. Я вернусь домой, а ты уже невеста.
- Разве война так долго будет?
- Наверно долго будет. Наши войска отступают, потом надо будет отвоёвывать назад свою территорию. На это много времени уйдёт.
- Ой, Панька! Разве это правда, что ты на войну идёшь?
- Да, завтра ухожу. До свидания. Жди меня!
- Ты только возвращайся!
Алексей тоже ушёл на фронт, он даже не смог проститься с Томой. Бибчиха видела его на станции. Поезд стоял всего пять минут, и он не мог забежать к Томе. Он передал с Бибчихой прощальный привет.
Никто тогда не мог знать, что это была последняя весточка от него, и что не вернутся с войны ни Томин отец, ни Панька, что напрасно будут ждать их родные. Немногие вернутся к родному дому, и среди них не будет ни Алексея, ни Паньки.
Война налетела ураганом, надвинулась грозной волной на родные места. Недавно началась, а вот уже и станцию Жудилово бомбят. Первая бомбёжка напугала не только Тому, но и невозмутимую Татьяну Давыдовну.
- А, война! И что тут такого? Петухи и те дерутся, а у мужчин причин больше, чем у петухов, для драки. Вот и дерутся, - говорит она всякий раз, когда речь заходит о войне.
Вот и сейчас она твердит то же самое. Тома сидит в цветнике и рисует цветочки с натуры. Василий Яковлевич с Татьяной Давыдовной сидят возле дома на пне, который они притащили на дрова, но порубить его не хватило сил. Теперь он им служит вместо скамеечки. На нём Татьяна Давыдовна часто сидела с Бибчихой. Эта женщина весьма любопытна, но к старости стала плохо слышать.
- Кого? Якого? Як? – спрашивает она, приближаясь к толпе баб.
Она уже согнулась дугой. Возьмёт палку в руки и идёт собирать новости. Но за ней и молодому человеку трудно угнаться. Она заготавливает траву на зиму корове. По кустам нарежет серпом, а то и руками нарвёт, травы в мешок и тащит домой. Брат-с-сестрой легко выдёргивается прямо с корнем, Бибчиха её извела начисто.
- Что ты делаешь? Такую красоту изводишь!
- А что мне эта красота? Мне корову кормить надо, её корова хорошо ест.
На этой коряге Тома тоже любит посидеть. Особенно долго они сидели майскими ночами. Соловьи в это время поют по ночам хором. Сначала несмело как-то защёлкает один соловей, ему откликнется второй, потом третий – и пошёл греметь соловьиный хор! Сколько тут соловьёв развелось! А почему бы им и не развестись? Вода есть, еда есть: в овраге тут комаров выводится тьма-тьмущая! Сидят они с Татьяной Давыдовной вечерком. Тома притихнет, боится шевельнуться, почти и не дышит. Она считает, сколько колен у знаменитого певца. Соловьиная песня делится на отдельные колена. Чем лучше певец, тем больше колен. Молодые птицы учатся петь у опытных певцов. Петь они начинают ещё засветло. Вот и кукушки послышался голос.
- Кукушка, кукушка! Сколько мне лет жить?
- Ку-ку! Ку-ку! – и пошла считать.
- Много! Твоя жизнь ещё только начинается, - говорит Татьяна Давыдовна, вспоминая Настю. – Маме твоей ещё жить бы да жить! А вот надо же такому случиться: умерла доченька! Хоть бы её дочь пожила подольше!
Война перевернула всё вверх дном. Василий Яковлевич ходит на станцию слушать радио. Там на площади есть громкоговоритель. Новости он приносит безрадостные. Правда, Сталин в своём выступлении сказал, что будет и на нашей улице праздник. Василий Яковлевич слышал его речь собственными ушами. Но когда это будет? А пока что Красная армия отступает.
Газеты пишут о зверствах фашистов. Василий Яковлевич неграмотный, но знакомые евреи читают ему газеты. Он с детства дружит с евреями. Вот и сейчас он собрался идти к ним, но всё как-то не сдвинется с места. Послышался гул самолёта. Подняли головы кверху. Где там он летит?
- Ероплан, ероплан! Забери моего деда, подвези его на станцию, а то он никак не стронется с места, - шутит Татьяна Давыдовна.
И тут послышался душераздирающий вой. Тома в это время сидела среди цветов и рисовала с натуры. Карандаши и альбом для рисования остались на месте в цветнике, а сама она в одно мгновение оказалась в избе, но тут же она вспомнила о маме.
- Маму убьёт, а я останусь. Кому я нужна буду без мамы? Пусть лучше убьёт нас вместе, - подумала Тома и пулей вылетела во двор.
- Не бойся, Тома! Бомбы летят на станцию, они нас не убьют, - успокаивает Татьяна Давыдовна Тому, которая увидела, что бомбы рвутся на железнодорожных путях.
На станции собралось много поездов и товарных, и санитарный поезд, отправляющийся на фронт. Загорелись вагоны. Сначала поднялся столб дыма, потом стали видны языки пламени. Разрывы бомб, крики людей, пулемётные очереди оглашали воздух. Начали рваться снаряды в вагонах. Люди с поездов спрятались во ржи и в лесополосе, защищающей железнодорожные пути от снежных заносов в зимнее время. Самолёты отбомбились и улетели. Тогда только Василий Яковлевич очнулся.
- Пойду на станцию, посмотрю, как там. Может быть, надо помочь пожар тушить, - говорит он, но тут самолёты снова вернулись.
Они покружились над станцией, посмотрели на дело своих рук и улетели.
- Больше они не вернутся. Поглядели, что натворили, и ушли, - говорит Татьяна Давыдовна. – Можешь теперь идти.
Тут у Мелешек поднялся плач: убило Игната. Они с Надей работали путейцами. Когда началась бомбёжка, путейцы укрылись под копнами сена. Страшный визг оторвавшейся от самолёта бомбы сорвал Игната с места. Ему показалось, что бомба летит прямо на него. Осколком ему снесло голову, как будто её никогда и не было у него. И мозгов не могли собрать.
Игната положили в пакгаузе, накрыли рогожкой. Надю ранило в плечо, оно распухло. Рану прижгли настоем берёзовых почек, перевязали. Рана не опасная. Татьяна Давыдовна побежала с соболезнованием к Мелешкам. Не дай Бог никому такого горя! Вместе наплакались. Но разве можно утешить мать? Для утешения матери и слов не найдётся.
Василий Яковлевич и Тома пошли на станцию. К горящему поезду их и близко не подпустили. В горящих вагонах рвутся патроны, пуля-дура может убить или ранить.
Кроме Игната никого не убило, раненых не много. Кроме Нади ранило ещё медсестру с санитарного поезда: ей осколком вырвало кусок щеки. И ещё одному солдату пуля попала в ногу. Людей в поездах было мало: только сопровождающие военную технику да медперсонал санитарного поезда.
- Хорошо, что санитарный поезд без раненых, - переговариваются люди. – Их из вагонов не вытащишь в рожь. Спаслись бы только те, кто сам смог выскочить из вагона.
Обгорелые остовы вагонов оттащили на запасные пути. Уцелевшие поезда срочно отправили, теперь проходящие составы на станции не должны задерживаться. Василий Яковлевич и Тома прошли к пакгаузу. Посмотрели Игната, подняв рогожку. Головы нет. Как его можно было опознать? Может быть, это вовсе не Игнат? Они его по одежде узнали? Тома совсем забыла, что на месте происшествия рядом с ним была Надя.
С этого времени бомбёжки стали регулярными. Тома во время бомбёжек пряталась в постели. Закроет уши подушками и визг бомб слышен меньше. Но земля дрожит. Она при взрыве бомбы так подпрыгивает, будто земной шар превратился в мячик. Томе становится страшно, и она бежит к маме. Татьяна Давыдовна стоит на пороге дома и всякий раз, услышав визг бомбы, всматривается в небо, стараясь определить, куда она летит. Она прекрасно понимает, что бомбить её хату незачем. Но могут же промахнуться! Вот тут и попадут прямо в хату! Страх заставил Татьяну Давыдовну при появлении самолётов бежать в кусты прятаться. Заслышав гул самолёта, она бежит в кустарник. Тома бежит за ней. Когда самолёт улетит, они возвращаются домой. Только они вернутся, а самолёт опять гудит.
По звуку научились определять, свой самолёт летит или вражеский, гружёный или пустой. Но груженые вражеские самолёты стали появляться так часто, что ничего не оставалось, как только сидеть в кустах, не вылезая. А дома есть дела, которые надо делать. Война – не война, а хозяйке в доме дел хватает. И Татьяна Давыдовна перестала прятаться в кустах.
Теперь бомбёжки переместились дальше от Жудилова. Воцарилась настороженная тишина. Фронт приближался к Жудилову, а бомбёжки приближались к Москве.
- Осиротели мы, - говорили женщины. – Ушли наши соколы на войну с немцами.
- Страшно, должно быть, воевать.
- Конечно, страшно.
Кончилось лето. Пошли, не переставая, дожди. В грязи двигались отступающие русские солдаты. Вот идет артиллерия. Ездовые хлещут лошадей, а лошади волочат за собой пушки. Вошли в лес, пахнущий грибами, прелыми листьями и шумящий от дождя. Далее вошли в сожженную деревню. По обе стороны дороги торчат из головешек печные трубы. Пройдет бой, прогремят орудия и снова отступают. С запада на восток идут поезда с беженцами и ранеными. По ночам по горизонту багровыми заревами разливаются пожары, ракеты чертят небо, воют снаряды и взрываются с грохотом.
Дрожь проходит по телу от страха. Что там делается на линии огня? Там бой, там ад, там смерть гуляет со своей косой.
С запада на восток идут поезда с беженцами и раненым. Составы забиты людьми, уезжающими из родных мест, занятых врагом, в тыл. Страшно бросать всё нажитое и ехать в неизвестность. Кто и где приютит этих людей? Кому нужны эти женщины с детьми?
Пришла и их очередь. Первыми сорвались с насиженных мест евреи. Говорят, что фашисты убивают всех евреев: и малых, и старых.
- Разве может такое быть, чтоб людей убивали ни за что? – спрашивает Василий Яковлевич и не находит ответа. – Без всякой вины убить человека? Убивать целый народ только за то, что они евреи?
- Так пишут в газетах, - отвечают ему евреи.
И вот уже враг на пороге. Люди стали гадать: оставаться им дома или эвакуироваться? У евреев выбора нет. Вагонов и машин им никто не подал, они ушли пешком с узелками в руках. Татьяна Давыдовна стала торопить Василия Яковлевича с уходом.
- Люди уходят. А мы чего ждём?
- А узлы эти мы на себе унесём? Тут телега нужна, но её негде взять. Заказчики ушли на фронт, а заказы их остались у портного. Кончится война, вернутся мужики домой, спросят у меня о своём добре. Что я им скажу? Мы не успеем от дома отойти, как всё добро разграбят. Сало украли, когда мы дома были, а в брошенном доме сразу всё выметут. Ты забыла, как магазин разграбили? А зернохранилище не разграбили?
Татьяна Давыдовна помнит, как зерно растащили со склада. Она потом ходила туда посмотреть на разгром. Ноги вязли в зерне, которое было рассыпано вокруг складов, по щиколотку. Она ещё собрала несколько мешков хлеба с земли. Да что-то не все уходят от немцев в эвакуацию. Не заметно, чтоб соседи собирались уходить. Они, может быть, ожидают, когда опустеют дома, чтобы разграбить их?
Пока решали, что делать, беженцы вернулись назад. Они дошли до моста через Десну, а там отступающие войска переправляются.
- Сначала армия должна переправиться, а потом уже мирное население, - твердили им часовые, стоящие у моста.
Пока армия переправлялась, появился противник. Ещё не все солдаты переправились, а мост пришлось взорвать. Мирное население осталось в оккупации на милость врагу. Но евреи не поверили в его милость. Заведующий чайной повесился в саду на яблоне, аптекарь принял яд, остальные затаились. Липа обратился к Василию Яковлевичу с просьбой.
- Спрячьте у себя наши вещи. Если будем живы, вернёте, а погибнем, пусть достанутся вам, а не врагам, - говорит Липа.
- Бог милостив! Может быть, и живыми останетесь. Ну, за что вас убивать? Что плохого вы сделали людям? Может быть, всё это выдумки газетчиков. А за вещи не беспокойтесь, всё сохраним в целости и вернём вам. Ну, а если погибнете, всё ваше добро раздам беженцам. - ответила Татьяна Давыдовна.
В тревоге все притихли. Красная армия ушла, а немцы ещё не пришли. Они эту местность взяли в кольцо, обошли стороной и оказались далеко впереди. Татьяна Давыдовна, Тома и Мелешчиха всю ночь стояли во дворе, прижавшись к стене дома. Они не могли спать в то время, когда вокруг гремит, пылают деревни. Ночью зарево пожаров видно далеко. Там идёт бой. Там гибнут люди, горят дома вместе с нажитым добром. Один Бог знает, где их хозяева. Великое горе свалилось на людей.
Вот она какая, война! Теперь Татьяна Давыдовна знает о ней не понаслышке. Её мнение о войне уже давно изменилось.
Дождались утра. Бой продвинулся далеко от Жудилова. Немцы уже хозяйничают в Брянске, а на станции Жудилово пока никого нет. День выдался погожий: тихо, солнечно - настоящая золотая осень. Тома решила сходить в овраг за орехами. В это лето никто в лес не ходил, было не до этого. Кроме того, немцы разбрасывали с самолётов листовки, в которых предупреждали мирное население по лесу не ходить.
Им сверху не видно, кто в лесу – солдаты или мирные жители. Самолёты могут обстрелять с пулемётов. Однажды Тома с Аней ходили в лес, и нашли такую листовку.
Орехи уже созрели и падали на землю вместе с жёлтыми листьями. Тома с земли подбирает калёные орехи, и вдруг она увидела, что по улице посёлка скачут всадники. Тома рванулась к дому. Нитка перламутровых бус зацепилась за ореховую ветку. Нитка порвалась, и бусы посыпались в траву. Схватив нитку с остатками бус, она вихрем помчалась домой. Рассыпанные бусы искать в траве некогда.
- Что это за конники? – спросила она Татьяну Давыдовну, запыхавшись от бега.
- Наши кавалеристы отстали от своих войск. Они ищут выход, где можно пробиться через линию фронта.
- Как же они теперь пробьются? Мост же через Десну взорвали!
- Вплавь переберутся, лошади хорошо плавают. Только бы немцы их не заметили.
Конники умчались, и опять наступила тишина. Но вот вдали на железной дороге показался дымок. Поезд? Все взгляды устремились туда.
- Какой-то странный поезд, совсем коротенький. Сколько там вагонов? Что-то я не пойму, - говорит Василий Яковлевич.
- Это же бронепоезд!
- И кто на нём приехал? Наши ушли, значит, немцы пожаловали? А почему на бронепоезде? Пойду, узнаю, - сказал Василий Яковлевич и направился к бронепоезду, который остановился на станции.
Бронепоезд немного постоял и ушёл. Пришёл и Василий Яковлевич домой.
- Это наши, они на бронепоезде будут пробиваться через линию фронта. Племянник мой на нём едет.
- Как же они пробьются? Господи, помоги им! – обратилась Татьяна Давыдовна за помощью к Богу.
- Погибнет племяш! – горюет Василий Яковлевич. - Я ему советовал остаться тут. Вон сколько наших солдат отстало от своих войск! Разойдутся по домам, и будут отсиживаться. А у Миши дом тут рядом, рукой до родного дома подать.
- Я коммунист, - ответил ему Миша. – Не могу я дезертировать. Будем пробиваться. Мы не в первый раз пробиваемся. Броня крепкая, её снаряды не пробивают, были бы железнодорожные пути целы.
- А может быть, пробьются? – продолжает Василий Яковлевич.
- Надо как-то передать родным, что Миша пока что жив. Теперь уже писем от него они не получат.
- Он просил сообщить. Но как это сделать?
- Садись, Тома, пиши письмо.
Это было первое Томино письмо и писалось оно под диктовку. Но дойдёт ли оно? Вокруг такая неразбериха творится! Всё же Тома отнесла письмо на станцию и бросила в почтовый ящик.
Ну, вот и немцы явились. Лопочут что-то, на костре варят свежину. Рядом увивается рыжий подросток. Он пытается разговаривать с ними на немецком языке. Они делают вид, что не замечают его.
- Юда? – спросил его немец и что-то ещё добавил.
Тома знала, что этот мальчик еврей, и догадалась, что ему сказал немец.Разговор их на этом и закончился. Мальчик, молча, отправился домой.
Немцы у хозяев то кабанчика отберут, то курочку. Требуют сала, масла, яиц.
- Матка! Яйки, шпиг! – только и слышно вокруг.
Вот немец что-то говорит на своём языке Татьяне Давыдовне, но она его не понимает. Наконец, она поняла: раз яиц нет, давай петуха, он всё равно яиц не несёт. Петух вместе с курами ходит на опушке леса, а рядом с ними играет Тома возле кустиков.
- Я его не могу поймать, лови сам, - отвечает Татьяна Давыдовна, но теперь её не понимает немец.
Наконец, немец её понял и решил петуха застрелить. Он прицелился. Тома подумала, что немец целится в неё, и с криком стала убегать. Петух с кудахтаньем бежит впереди Томы.
- Стой на месте! – кричит ей Татьяна Давыдовна. – Он не в тебя будет стрелять! Он хочет петуха застрелить!
Немец снова целится в петуха, а Томе кажется, что он целится в неё. Она снова с криком начинает убегать. Петух, хлопая крыльями, бежит впереди. Так длится довольно долго. Наконец, немец уходит.
- Ты, Тома, спасла жизнь петуху.
Василий Яковлевич по-прежнему ходит на станцию за новостями. Люди передают друг другу слухи, и главная новость состоит в том, что немцы дошли до Москвы, но дальше у них дело застопорилось.
- В священном писании сказано, что немец на этот раз не победит. Он будет трижды идти на нас войной, но победит только в третий раз при помощи других государств. В первый раз он дошёл до Стародуба, а оттуда его погнали в шею. Теперь вот дошёл до Москвы, но всё равно его и в этот раз прогонят, – говорит Татьяна Давыдовна.
- Так Москва ж далеко от Германии! Гнать его может сил не хватить. А если его наши войска не удержат там?
- Наполеон тоже Москву захватил, а потом бежал без оглядки. Вон сколько курганов оставил на своём пути, – отвечает Татьяна Давыдовна.
- Погонят! Поглядите, сколько эшелонов с пленными идёт.
Эшелонов с пленными шло в тыл, действительно, много. Некоторым пленным удавалось бежать. Появился пленный и у Логвиновых. Марфа Петровпришла к Татьяне Давыдовне с секретным разговором. Они доверяли друг другу.
- Мы у себя в погребе прячем пленного. Он совсем плохой. Их кормили ячменной мякиной, и у него теперь кровавый понос. Мы боимся, что он помрёт. Что делать?
- Изверги! Ячневой мякиной скотину даже не кормят, а они людей кормят. Там же ячменные усы с острыми зазубринами, как пила. Им же все кишки занозило.
- Наверно так! В кишках у него, наверно, образовались нарывы. Ой, помрёт! Что ж нам делать?
- Прятать его у себя вам нельзя. Свои же соседи донесут, а Логвин был партийным да к тому же и председателем сельсовета. Немцы расстреляют всю семью без разговоров. Так что его надо перепрятать в другое место. У нас спрятать его негде. Пойду к будочнику. От станции это далеко, немцы туда редко заглядывают. Будочника я знаю, это порядочный человек. Я думаю, что он поможет. А как этому пленному удалось бежать?
- Они обнаружили в вагоне слабую доску, проломили дыру и на ходу поезда вываливались прямо на железнодорожное полотно. Он не один бежал.
- Я немного подожду после Вашего ухода, и пойду к будочнику. Хоть и темно уже, но всё же лучше поостеречься. Он должен согласиться спрятать пленного у себя.
Татьяна Давыдовна была хорошего мнения о будочнике, но по нынешним временам верить никому не приходится. Сына Басина свои жители выдали. Всех евреев отправили в Унечу. Они знали, что конец их близок. Когда им приказали вырыть яму и снять с себя одежду, они догадались, что вырыли себе могилу. Молоденький сын Басина не хотел умирать так же, как и остальные его товарищи по несчастью. И он побежал от этого страшного места в лес. Пули, посылаемые ему вдогонку, не задели его. Куда же податься парню в одних подштанниках в осеннюю стужу? Он прибежал в родной посёлок и спрятался в сарае, где работал его отец. Он надеялся, что добрые люди помогут ему. Но увидели его не добрые люди, а фашистские прихлебатели, и выдали немцам. Там же в сарае его и застрелили. Как же после этого доверять людям? Кто их знает, что у них на уме? Но Татьяна Давыдовна доверилась будочнику.
У неё не было другого выхода. Надо спасать и пленного, и Логвиновых. Конечно, она не сказала, где спрятан пленный.
Если бы будочник выдал её немцам, то тайком, а в доме у неё пленного нет и свидетелей их разговора нет. Поклёп! Оговорили по злобе. Будочник согласился спрятать пленного у себя без лишних расспросов.
- Поправится, устрою его работать на железную дорогу, - сказал он, и слово своё сдержал.
Логвиновы сидели, как на вулкане. Евреев расстреляли, теперь идёт слух, что так же расправятся и с семьями коммунистов. А тут молодёжь собираются отправлять в Германию. Конечно, сначала надо отобрать подростков у коммунистов, и отправить их в Германию на перевоспитание. Пусть поработают на благо Германской империи! Марфа Петровна прибежала к Татьяне Давыдовне в слезах.
- Что нам делать? Колю угоняют в Германию. Нельзя же допустить, чтоб его у нас отобрали! Где его спрятать? Помогите!
- Поговорим без паники, - отвечает ей Татьяна Давыдовна. – Ну, спрячем мы его. За это всю вашу семью могут расстрелять. За этим дело не станет. Вы же сами говорили, что с семьями коммунистов будут расправляться, как с евреями. Может быть, это неправда, а, может, и правда. Мы не верили, что евреев ни за что, ни про что так вот всех под метёлку…
- Неужели и нас расстреляют?
- Я не говорю, что вас тоже расстреляют. Но кто их знает, что у них там на уме? Если, не дай Бог, это - правда, так хоть Коля живой останется.
- Зачем он им?
- Им работники нужны. Пока что поработает, а там наши войска освободят его.
- Да как же я буду жить без него? Я ж не буду знать живой он там или нет.
- А об Логвине Вы знаете? Где он? Что с ним? Живой он или нет? Вы это знаете? Сейчас в каждой семье кто-нибудь воюет, а письма не идут.
Кто знает, живые они там или нет? Сашин отец тоже воюет. А жив ли он? Кто знает?
- Ой, горюшко горькое! – плакала Марфа Петровна, а Татьяна Давыдовна ей помогала.
- Ничего не поделаешь, надо Колю в дорогу собирать. Другого выхода нет.
Молодёжь угнали в Германию под плач и причитания матерей. Об отцах, братьях, сыновьях никаких вестей нет. Воюют где-то. Пленные, сумевшие бежать, осели по деревням. В лесу появились партизаны. В одном месте взорвут пути, в другом – пустят поезд под откос. С приближением вражеских войск многие жители уходили в Брянские леса.
Партизанская война в тылу врага – продолжение славных традиций предков. И в годы Великой Отечественной войны Брянский лес вновь превратился в партизанский край.
Появились и полицейские. Это не немцы, а свои парни да мужики. Нацепили повязки на рукава, повесили винтовку на плечо и воображают себя начальниками. Дёма Вовк тоже появился дома. Сам ли с фронта убежал или в плен попал, этого никто не знает, кроме его самого. Пришёл домой – и всё! И стал полицейским. Сам ходил устраиваться на работу. И явился к Логвиновым.
- Вы у меня теперь попляшете, коммунистическое отродье! – погрозил он и ушёл, оставив женщин в страхе.
Он заимел лошадь. Запряжёт её и едет по деревням грабить. У них в доме появились и вещи, и продукты, которых никогда у них и не бывало. Как-то он узнал, что Василий Яковлевич был раскулачен. Пострадавший от Советской власти должен быть на службе у немцев. Он может быть старостой.
- Я совсем не знаю грамоты и старостой быть не могу. Староста должен быть грамотным.
- Тогда идите в полицейские.
- С полицейскими быть в одной компании, я уже стар. Тем более с такими ворами, как ты.
- Если бы я знал, что Вы пострадали от Советской власти, я бы не стал воровать у Вас сало. Вы на меня не обижайтесь, не ходите на меня жаловаться немцам.
- Хорошо, что ты сам подсказал мне это.
- Не ходите жаловаться. Может быть, я ещё пригожусь Вам. Если Вам нужна будет моя помощь, только слово скажите, я всё сделаю для вас.
- Хорошо. Я буду иметь это в ввиду.
Зима 1942 года выдалась холодной и снежной. Вьюги бывали такие, что света Божьего не видать. Железнодорожные пути не успевали расчищать, только расчистят и тут же заметает. Утром Шепелевы девчата выглянули в окошко.
- Опять пурга, - говорит Сеня. – Сегодня тоже погонят пути расчищать.
- Я сегодня такой страшный сон видела, - говорит Улька. – Как будто за мной погнался бугай. Я от него убежала в сени, дверь захлопнула, закрыла на крючок.
- Сильно испугалась?
- Так испугалась, что чуть было сердце не выскочило из груди!
- Так это же во сне. Теперь ты проснулась, ничего страшного нет. Да ты ж убежала от быка.
- Бык – это сила. Загонит она меня в гроб, - ответила Улька сестре.
- Ну, что ты говоришь? Этого не может быть! Как же я без тебя останусь?
- Смерть у нас не будет спрашивать согласия.
- Не говори так!
- Сеня, а ты по мне будешь плакать?
- Я же вся изойду слезами!
- Я знаю, Сеня, что ты будешь плакать, но я спрашиваю, будешь ли ты причитать по мне, как причитают по покойнику.
- Не знаю. Я ж и слов причитания не знаю.
- Когда я умру, слова сами найдутся.
- Тогда, наверно, буду.
- Улька! – раздался голос Дёмы под окном. – На расчистку путей!
- Иду! Надо торопиться, а то от него достанется, если опоздаю, - говорит Улька. – Колошматит, как волк стадо баранов. Чуть что не так, налетает с кулаками да матом.
- Фамилию свою оправдывает! Вот такие негодяи и идут в полицию.
Улька ушла, а Сеня занялась хозяйством. Надо печку дотопить, обед сварить, скотину накормить, в доме прибрать. Мало ли у хозяйки дел? Только управилась, прибежала Райка Лявонова.
- Сенечка, Ульку поездом задавило!
- Ой! – вскрикнула Сеня и обомлела.
- Видишь, какая метель? За три шага ничего не видно. Они не заметили, как паровоз налетел на них. Ульку и ещё одного парня затянуло под паровоз.
- Ой, Боже мой! Что же мне теперь делать? Вот тебе и сон! А я не верила, что он сбудется!
- Бедная Улечка! Такую казнь перенесла, - ахали женщины, которые обряжали Ульку. – Все косточки переломаны, вся в синяках и ссадинах.
Сеня причитала по покойнице, откуда и слова взялись, но Улька этого не слышала.
На станции появился комендант и сразу навёл порядок: прекратились грабежи мирного населения, за мародёрство строго наказывали солдат. Но вот к Василию Яковлевичу явился немец и стал выискивать среди вещей, что бы унести с собой.
Очень уж хотелось ему послать посылочку своей фрау. Василий Яковлевич грудью встал на защиту своего добра, а больше всего – узлов с заказами. Немец стал угрожать винтовкой. Татьяна Давыдовна со слезами стала уговаривать мужа отступить.
- Пристрелит, и добро это никому не нужно будет.
- Не пристрелит! Комендант издал указ, запрещающий грабежи. Я пожалуюсь коменданту!
- Пожалуешься, когда будешь мёртв.
Василий Яковлевич отступил. Немец взял из сундука несколько Томиных платков, оставшихся от матери. Только немец ушёл, Надя отправилась на станцию. Увидев её, немец решил, что это Тома идёт жаловаться коменданту. В испуге он бросился к Наде. Немец суёт ей платки и что-то говорит по-немецки. Надя ничего понять не может, и перепуганная бросилась бежать.
Немец бежит за ней и что-то кричит. Так и прибежали в посёлок. Надя с визгом бросилась к себе домой, а немец с платками в руках остановился на улице, поняв свою ошибку. Но испуг его не прошёл даром: вернул он платки хозяевам. Он долго что-то говорил о коменданте.
- Он думал, что это Тома идёт жаловаться коменданту, - объяснила Татьяна Давыдовна Наде.
- Я же не похожа на Тому. Она же ребёнок!
- У страха глаза велики! Ему и Тома показалась взрослой девушкой.
- Боятся коменданта. Значит, правда, что он мародёров по головке не гладит, - произнёс Василий Яковлевич. – Боятся, что население обозлится.
- Лес-то рядом, а в лесу партизаны объявились.
Немецкий офицер заказал Василию Яковлевичу пошить костюм. Во время визита пытался беседовать с хозяевами. Его заинтересовала Тома. Кое-как Татьяна Давыдовна объяснила ему, что это их внучка. Он не мог поверить, что ей всего 12 лет.
- Она выглядит взрослой девушкой, - говорит он.
Поэтому мародёр и перепутал её с Надей. Офицер расплатился с Василием Яковлевичем немецкими марками и буханкой хлеба.
- Надо же! Где та Германия, а они оттуда привозят хлеб своим солдатам. И так упаковали, что он совсем, как свежий, - удивилась Татьяна Давыдовн
Снова пришла весна. Кончились холода и метели, и у Логвиновых на диво всем расцвела яблоня. Стоит, словно невеста в подвенечном платье. На берёзе возле дома Миша повесил скворечник. Прилетели скворцы и заняли свою квартиру. Тома любит слушать, как они поют. Своей песни у скворцов нет: они учатся петь у других птиц. Поэтому в их песнях можно услышать и трели соловья, и мелодию иволги, и чириканье воробья, и скрип телеги. Сидит певец у летка в скворечник, крылышками трепещет и старательно выводит мелодию.
Все радуются приходу весны и пению скворцов, но тревога не покидает за родственников, ушедших на фронт. Живы ли они? Скоро ли погонят оккупантов с родных мест? Партизаны делали налеты и на Жудилово. Немцы принимали меры, чтобы покончить с партизанами, но им это не удалось. Партизаны продолжали действовать. Они разрушали пути сообщения и средства связи, сжигали склады с боеприпасами, подрывали железнодорожные составы и колонны автомашин, убивали захватчиков и их пособников.
Николай Иванович подружился с немецким офицером. Он постоянно совершает прогулки с офицером вражеской армии, оживлённо беседуя с ним. Николай Иванович хорошо владеет немецким языком, и это помогает ему общаться с новым другом. Но через некоторое время Николая Ивановича арестовало гестапо.
На допросе он рассказал, что сведения, полученные от немецкого офицера, он передавал в партизанский отряд. Его связная – Катерина Дмитриевна. Связную тут же расстреляли во дворе её собственного дома. Но Николай Иванович остался жив.
- Как же так? Связную расстреляли, а разведчик остался живой и невредимый, - недоумевают жители.
Томино письмо дошло до адресата, и из деревни к Василию Яковлевичу пришла Мишина жена Ганна. Она внимательно выслушала рассказ о муже и уже, наверно, в пятый раз просила рассказать всё сначала. Она запомнила рассказ Василия Яковлевича слово в слово. Надо же свекрови рассказать все подробности о сыне.
Теперь писем от него долго не будет, и, кто знает, увидят ли они его ещё когда-нибудь. Может, он и пробился к своим?
- Он говорил, что им не впервой пробиваться к своим через линию фронта. Они на бронепоезде поедут в тыл немцам, наделают там шороху и возвращаются к своим. Броня крепкая, её даже снаряды не пробивают. Пробьются!
- Помоги им, Господи! – молила Татьяна Давыдовна.
- Дай-то, Бог! – вторила ей Ганна.
Она брала с собой из дому хлеб. Он пахнет торфом, и Томе понравился.
- Какой вкусный хлеб! – хвалит она.
- Нравится?
- Очень вкусный!
- Ну, ешь на здоровье. А нам надоел запах торфа, но ничего не поделаешь. Чем-то надо топить печь, - говорит Ганна.
- А где его берут?
- На болоте. Он в земле залегает.
- И как его оттуда достают?
- Режем специальным резаком кирпичики, сушим на солнце, а потом топим им печь.
- И хорошо горит?
- Дровец подложишь, так хорошо горит.
- А без дров не горит?
- Горит и без дров, но на растопку всё равно немного дров надо.
Когда Татьяна Давыдовна там жила, лес был рядом с домом, а теперь лес вырубили, и приходится печь топить торфом, а торф – это земля.
Тома проводила Ганну до самого Староселья, и унесла Ганна весточку о муже в родную деревню.
На Жудилове так же, как и во всех окрестных сёлах, колхоз распустили, а землю поделили на всех жителей, считая и грудных младенцев. Василий Яковлевич вернулся в родное село Колодезьки.
В это время Логвиновых отправили в Унечу, дома осталась одна тётя Катя. Её не считали членом этой семьи, так как она была сестрой Марфы Петровны, а не Логвина. Семьи коммунистов сидели в тех же сараях, что и евреи, и ждали той же участи.
А Дёма всё ездил по сёлам, мародёрничал. Приехал и в Колодезьки. Зашёл к Василию Яковлевичу, который тут же спросил его о Логвиновых.
Дёма сообщил ему неутешительную новость. Василий Яковлевич напомнил ему о том разговоре, когда Дёма обещал ему выполнить ему любую просьбу. Вот и пришла пора выполнить обещание.
- Как хочешь добивайся, но чтоб Логвиновых освободили, - сказал Василий Яковлевич.
Время от времени заключённых по очереди вызывали на допрос. Иногда требовали выходить с вещами. Больше эта семья в сарай не возвращалась, о судьбе её никто из оставшихся не знал. Расстреляли их или освободили?
Милости никто не ждал после расправы с евреями. Пришёл черед и Логвиновых.
- Собирайтесь с вещами!
Попрощавшись друг с другом, Логвиновы ушли на смерть, но к удивлению их и радости, они получили свободу. Что послужило причиной такой милости, они так и не узнали. Гадать некогда: во дворе весна и работы полно. И они занялись полевыми работами.
Татьяна решила узнать, как дела у Логвиновых, и отправила Тому на Жудилово. По мосту Тома перешла реку, а там - чудесный луг. Трава уже выросла большая. Дорога по мосту через реку выводит Тому на горку и прямо на Жудилово. Природа и здесь красивая. Трава тоже выросла хорошая: не трава, а букет цветов! Куда ни глянь – всё в цветах. Саша с Томой тут же отправились собирать букет. Каких тут только нет цветов: вероника, звездчатка, дикая гвоздика! А ромашки! А колокольчики!
Благодать какая! Они выбирают в букеты самые красивые цветы. Над цветами гудят пчёлы, летают бабочки и стрекозы, в траве трещат кузнечики. А сколько комаров! Только выйдешь во двор, они облепят с ног до головы. И сейчас они нападают на девчонок, словно злые волки. Того и гляди, заживо съедят не хуже волка. Но зато и птиц полно. И война их не разогнала. Поют, как оглашенные!
Два года жители Брянской области находились в оккупации. Как-то надо было жить, помощи ждать неоткуда. До войны что-то можно было купить в магазине, хоть и приходились отстоять в огромной очереди. Теперь магазины не работают, всё надо производить самим. Трудились с утра до ночи и дома, и в поле, чтобы было что поесть, одеть и обуть. Хочешь иметь хлеб? Сей в поле рожь и пшеницу. Хочешь каши? Сей просо, гречиху, ячмень. Потом зерно толкли в ступе, чтоб получить крупу. Нужна одежда? Сей лён и коноплю, делай холсты. Держали овец. Из шерсти делали сукно, валяли валенки. Трудиться приходилось до седьмого пота, зато не голодали. Но с одеждой и обувью приходилось туго. По вечерам пряли пряжу, чуть ли не до утра. Керосина нет, вспомнили о старинной лучинушке. У Сени Шепелевой собиралась молодёжь, чтоб ей одной не было скучно. Занимались рукоделием. Иногда играли в разные игры. По очереди следили за лучиной, чтоб сгоревшую лучину заменить новой. Спичек нет. Если лучина потухнет, придётся уголёк раздувать.
От Москвы немцев погнали назад и, наконец, Брянскую область освободили от оккупантов. Стали приходить письма с фронта, но от Логвина так и не дождались письма.
У Логвиновых появились новые соседи Марченко. На месте сгоревшей Анисьиной избы они построили себе небольшой домик.
Начались занятия в школе. На станции школа сгорела во время бомбёжки, и теперь ученикам приходится ходить в Старосельскую среднюю школу. Село Староселье почти соединилось со станционным посёлком, но живёт своей отдельной жизнью.
Писем от отцов своих так и не дождались ни Тома, ни Логвиновы. Война приближается к концу, а от них вестей нет. Липины вещи Татьяна Давыдовна раздала беженкам, но большой кондукторский тулуп Василий Яковлевич оставил себе на память о друге.
Матвея Моисеевича немцы расстреляли, но его сестра Нина Семёновна до войны поступила в Московский педагогический институт и в оккупацию не попала. Таким образом, она осталась жива и теперь учит Тому немецкому языку. Она узнала, что Тому учил её брат по матери, и относится к ней с особой теплотой.
Нина Семёновна вышла замуж за русского парня и сменила еврейскую фамилию на русскую. Евреи боятся, что эта трагедия может повториться, и пострадают их потомки, поэтому они стараются обрусеть. У Нины Семёновны большое хозяйство: корова, свиньи, куры, утки. Нина Семёновна со школы торопится домой: надо накормить свиней и птицу, вычистить навоз из сарая. За маленьким сыном присматривает няня, пока мать его на работе. Как только Нина Семёновна появляется дома, няня уходит.
В этот раз всё было так же. Нина Семёновна затопила плиту, уложила сына спать, а чтобы ему было теплее, кроватку подвинула ближе к плите. Пока чистила сарай, сын проснулся, перевалился с кроватки на раскалённую плиту и испёк на ней себе сиденье. Потом он с плиты упал на пол и пополз к порогу, оставляя за собой куски печеного мяса.
Нина Семёновна управилась в сарае и вошла в избу. Увидев своего сына, она закричала так, что сбежались все соседи. Узнав об этом случае, местная знахарка предложила Нине Семёновне свой способ лечения. Она натёрла сырой картошки, добавила в неё немного муки, наложила на рану ребёнка и забинтовала.
- Снимет боль ребёнку, - говорит она – Пусть пока лежит повязка, через неделю сменю. Хорошо, что анальное отверстие не сожгло, а мясо нарастёт.
Боль улеглась, ребёнок успокоился и уснул. Знахарка лечила его целый год, пока не сошёл последний струпик. Теперь Нина Семёновна жалеет и балует его. Мальчишка растёт баловнем.
Коля Логвинов после освобождения из неволи отслужил положенный срок в армии и вернулся домой. Он женился. Жену его зовут Ниной.
Марфа Петровна воспитывает детей словами, за всю свою жизнь она ни разу не применила физических мер воспитания. Она даже голоса ни разу не повысила на них. Она всегда говорит спокойно и убедительно. В пример им ставит отца. Она требует, чтоб дети ничем не опорочили имя своего отца. Однажды они проспали, и корову в стадо не отправили.
- Где теперь искать стадо? Пусть пасётся возле дома, - решила Марфа Петровна.
Коля вбил кол в землю и вожжами привязал к нему
корову. Вечером Коля корову отвязал, а вожжи оставил на лужайке.
- Завтра снова там привяжем корову. Трава хорошая, посмотрите, как она наелась, в стаде так не наедается, - говорит Коля.
- Пастухи ленятся искать, где трава хорошая, вот коровы и не наедаются.
- Вот пусть и попасётся наша корова возле дома, пока не съест всю траву.
- Коля! А где ты вожжи девал? – спрашивает Марфа Петровна Колю на следующее утро.
- Я оставил их на лужайке.
- Нету их там.
- Украли? Ну, это Марченко! У нас тут никто никогда чужого не трогал. Кроме их некому вожжи взять. Это они украли. Я пойду им сейчас морду набью.
- Не смей трогать! Что скажут люди? Логвинов сын занимается мордобоем. Не смей позорить имя отца! – говорит Марфа Петровна.
Она даже не подумала, что Марченко скорее ему морду набьют. Марфа Петровна думала о том, чтобы сын не опозорил имя отца.
Саша ездила на работу поездом. В вагоне с ней познакомился красивый парень: белокурый, голубоглазый, высокий и стройный. Они отпраздновали свадьбу.
Прошёл год. Тоня ждёт ребёнка. Она приехала пожить до родов у матери.
- Сергей поживёт пока со своей матерью, а я – со своей, - говорит Саша, но вскоре приехал и Сергей.
- Как ты тут? Что-то неспокойно у меня на душе. Думаю, может, что с тобой случилось, - говорит он.
- Со мной всё в порядке, - отвечает Саша.
Сергей уехал домой. Родилась дочь, и Сергей снова приехал. Решили назвать девочку Зиной. Неожиданно явился милиционер и забрал Сергея по подозрению в убийстве матери. После отъезда Сергея соседи обратили внимание, что свиньи визжат, будто их режут. Решили посмотреть, в чём дело. Заглянули в окошко, но сквозь замёрзшие стёкла ничего не видно. Дверь закрыта изнутри, значит, кто-то есть дома, но на стук никто не отзывается и не открывает. Выломали дверь, голодные и злые свиньи выскочили во двор, чуть с ног не сбили людей. В комнате дверь открыта, а на пороге сидит мёртвая хозяйка. Одна нога её в валенке, а на другую ногу она не успела натянуть валенок. Голодные свиньи вырвались из закутка и обглодали всё мясо на хозяйке. Подозрение пало на сына: убил мать из-за денег! Стали искать деньги, но не нашли.
- Так и есть! Мать убил, деньги забрал и удрал.
Сергея арестовали, а Саша осталась у своей матери с новорождённой дочкой. Она отказалась жить с ним.
А Коля заболел туберкулёзом. Нина с сыном ушла к матери, а потом решила вернуться к Коле, но он ей не мог простить предательства.
- Не могу я без Коли жить! – жалуется она Саше. – Я испугалась, как бы сын не заразилась от отца, и ушла от него, но теперь я поняла, что не могу разлюбить его. Будь, что будет! А он не хочет мне простить. И слушать меня не желает!
- Прости её, Коля! – говорит Саша. – Она испугалась за дочь. Понимаешь, мать сначала думает о ребёнке, а потом уже о себе. Ради ребёнка мать готова пожертвовать собой. Нина тоже ради дочери жертвовала собой, но потом поняла, что без тебя она не может жить. Она же любит тебя! Прости её, ради сына прости! Нельзя допустить, чтобы при живом отце сын рос сиротой.
- Не могу я простить ей предательство. Мне делали операцию без наркоза. Знаешь, как мне было тяжело? Пока мясо резали, я ещё мог терпеть, а когда стали кости ломать, я думал душа выскочит из тела. Если бы я знал, что так больно будет, ни за что не согласился бы на операцию.
- А зачем тебе кости ломали?
- Сначала мне подняли лопатку, потом сломали рёбра. Они надавят на лёгкое, и оно будет работать с меньшей нагрузкой. Нагрузку возьмёт на себя второе лёгкое, а это подлечится.
- А второе лёгкое справится с нагрузкой? Оно не больное? – спрашивает Саша.
- Второе лёгкое здоровое. Я так страдал, а Нины рядом со мной не было. Так что не говори, что она меня любит, - с горечью говорит Коля.
Вскоре после этого разговора Нина вернулась к Коле. Они построили дом, купили корову и поросёнка. Пока своего сарая нет, скот они поместили в родительском сарае.
За скотом приходится ухаживать Марфе Петровне с Сашей, так как Нина оказалась нерадивой хозяйкой. Совсем не интересуется ни коровой, ни поросёнком. Придёт, готовое молоко заберёт, - и вся забота.
- Нина, у тебя бельё не сгниёт? – спрашивает Саша, заглянув как-то к ним во двор. – От него воняет.
- Да вот замочила, но руки никак не доходят постирать, - отвечает Нина.
- Чем же ты занята?
- Сама не знаю, куда время уходит.
И правда, куда время у неё уходит? Всё что-то копается, что-то делает, а дела не видно.
Коля стал работать пасечником в колхозе, и своих пчёл завёл. Он поставил ульи возле дома и ночует в вагончике, сторожа пасеку. Теперь у них свой мёд.
- А почему мёд синий? – удивилась Саша.
- Пчёлы собирали нектар с васильков.
Поле рядом с домом, а по краям его синей лентой тянется полоса цветущих васильков. Пчелам далеко лететь не надо за взяткой. Саша в первый раз пробует васильковый мёд. А Коля возле пчёл дни и ночи проводит. Однажды он заметил, что собака грызёт человеческую голову. Собрались соседи, разглядели.
- Да это же Гали Бибчихиной голова!
Галя замуж не вышла, гуляла, с кем попало. По нескольку дней дома не ночевала, поэтому никто не стал тревожиться, когда в очередной раз она исчезла. Началось следствие. Нашли в лесу костёр, на котором сожгли Галю. Её сначала убили, потом разрубили на куски и сожгли на костре, но голова как-то осталась, которую и притащила собака в посёлок.
- За что боролась, на то и напоролась! – решили соседи. – Добром это не могло кончиться.
Цвели сады, когда начали ребят призывать в армию. Этой весной уходил на службу Мелешчихин внук Лёня. Сев колхоз уже закончил. Яровые уже взошли, высыпав зелёными гвоздиками после дождя. До прополки время терпит, и решили вскладчину устроить ребятам проводы.
Когда в затишке комары стали «кашу толочь», вздымаясь вибрирующими столбиками над зарослями крапивы, столы были уже накрыты прямо на широкой улице, покрытой зелёной молодой травкой. Вскоре улица запестрела платками женщин, головами мужиков – чёрными, русыми и седыми. Новобранцы стояли возле дороги и посматривали то на столы, то на девчат, которые, смеясь, поправляли причёски и глядели в сторону парней.
Сели за столы, уставленные снедью и бутылками с горячительными напитками. Зазвучали напутственные речи. Посёлок гулял во всю Ивановскую. Успели и попить, и поплясать, и подразгрузить столы от яств. Речей больше не говорили. Всё, что положено было сказать, сказали. И в это время кто-то заметил, что Мелешчихи не видать.
- Что ж это? Лёня! Ну, разве ж так можно? Нехорошо это, сходи за бабушкой.
Лёня пошёл вместе с другом Борей. Они шли вдоль тынов, слушая, как гудит разгулявшийся посёлок, внимательно глядя под ноги, то и дело перешагивая коровьи лепёшки, темнеющие на стежке. Они увидели жёлтый огонёк в окне Мелешчихи.
Не спит бабушка. Они подошли к чёрной стене тына, во многих местах потревоженного скотиной и кое-как поправленного корявыми хворостинами. Дошли до крыльца, Лёня толкнул в дверь, но она оказалась запертой. Лёня постучал в окно. Бабушка услышала. За окном мелькнуло лицо, обрамлённое белым платком. Затем в сенцах стукнула задвижка.
- Мы за Вами, бабушка, пришли. Хватились, что Вас нет, и послали за Вами. Что же Вы, бабушка, не пришли? – говорит Лёня.
- Лёня? Это ты, внучек? – проговорила старуха.
- Я, - ответил Лёня. – Со мной Боря пришёл.
Вслед за бабушкой они прошли в избу. В комнате чисто и уютно. Они прошли мимо русской печи. Пол застелен половиками, в углу – стол, у окна – длинная лавка. На лавке – гармонь с потускневшими планками. Когда-то на ней играл Панька. На стене висит рамка с фотографиями. Это сыновья Мелешчихи. Четверо сыновей Мелешчихи не вернулись с войны. Горе её считали самым тяжким.
- Баб, а где же тут Панька? – спросил Боря, не отрывая взгляда от фотографий.
- Панька? А вот он, мой Панечка, самый молоденький.
- А где, бабушка, погиб Панька?
- В Германии головушку сложил.
- А где похоронен?
- Не знаю, не написали, где он похоронен.
Лёне было неловко и за то, что у них сегодня праздник, весь посёлок гуляет, а у неё, одинокой, такое великое горе, что трудно и представить, как она его носит столько лет. Дедушка такого горя не смог вынести, и умер, не дождавшись Победы. А как же она вытерпела? И он забывал её проведать за своими делами и заботами. Но какими словами можно высушить её слёзы? Как её утешить?
Лёня сидел за столом напротив солдатских портретов, положив на скатерть загорелые руки. Он их видит не в первый раз. Среди своих братьев и его отец находится. Они смотрят на него спокойно и сурово. Они могли быть отцами его братьев и сестёр. Если бы не война, но они не пришли с войны. Остались одни фотографии да дом, в котором они жили, да кое-какие вещи.
Уже за полночь гости попрощались с Мелешчихой. Она устала, но спать ей не хотелось. После ухода ребят, она погасила лампу и долго стояла перед фотографиями. Ей казалось, что она отчётливо видит их лица. Старуха вздохнула, с трудом оторвалась от фотографий, подошла к окну и долго стояла, глядя в темноту.
- Антон, что же ты молчишь? Почему же ты, сынок, не вернулся? Твой сын уже идёт в армию служить. А ты, Миша, даже письма не написал. Что же вы, сыночки, не навестите свою мать?
Она посмотрела в окно. Ей показалось, что в небе не звёзды мерцают над спящей Землёй, а глаза её сыновей. Они стремились к ней. Она вышла из избы и пошла по улице. Словно тень, останавливаясь возле дворов, вглядываясь в окна, она шевелила губами, будто вспоминая, и шла дальше. Потом повернула назад. Старуха уже подходила к своему дому, но, пройдя ещё немного, почувствовала, как ноги начали отказывать.
- Да что это вы, родимые? - попробовала она их срамить. – Столько годов вы бегали, а теперь стали квёлыми. До дому-то донесите, а там я отдохну. Умаялись вы. Жизнь долгая, трудная. Не берегла я вас, не берегла. Не до того было.
Но ноги не слушались её, они всё немели и немели. Старуха кое-как добралась до порога дома.
- Что ж это вы не донесли старуху? Эх, бессовестные, среди дороги повалили, - говорила она, чувствуя, что язык и губы тоже стали неметь и слова выходят несуразными. – Так это ж я помираю!
Дышать стало легче, и во всём теле старуха почувствовала лёгкость. Последний вздох Мелешчиха сделала глубокий и, чувствуя, что пространство обнимает её тело, успела подумать о сыновьях.
Боря пошёл на звуки гармони, а Лёня от бабушки свернул в рощу. Он остановился под вязом. В детстве Лёня частенько забирался на его сломленную макушку. Нижние сучья его уже высохли. Домой он вернулся на рассвете. Он думал о бабушке. Старая она уже. После её смерти со всего рода Мелешек останется он один.
- Я последний из этого рода, - думал он. – А что будет после меня? Одно небо да Земля? Неужели всё закончится на мне? Последняя ветвь захудалого рода. Неужели на мне прервётся нить? Нет! Что бы не случилось, я вернусь сюда и сразу возьмусь за работу. Починю бабушке забор, буду навещать её чаще.
Когда уходит род, время разрушает его жилище, потом исчезают и могилы. Время безжалостно, но им правит высшая справедливость – память, а потому вечен только род. Он построит новое жилище, обновит могилы. Каждый род должен иметь потомка, который подхватит дело предков.
Не будь тороплив, а будь памятлив. Память даст потомку силу и мудрость. Память о минувших поколениях рода, об их земле и могилах, о родине. Иначе род пресечётся. Тогда время разрушит жилище и сгладит могилы. На кладбище много таких заросших могил. Иногда на родительский день приезжает кто-нибудь взглянуть на могилу своего родителя, постоять, помолчать, попросить прощения. Но он уезжает, в лучшем случае, поправив кое-как могилу, а то просто исчезает, как вор.
На перроне потихоньку стали собираться призывники и провожающие. Послышался шум приближающегося поезда. На перроне сразу все засуетились. Там заплакали навзрыд, а тут захохотали. Попрощались, сели в вагоны. Поезд тронулся, и в это время ватага пацанов выскочила на перрон.
- Мелешчиха умерла! – кричали они, но поезд уже набрал скорость.
Когда грохот поезда затих, из-за леса показалось ослепительное солнце. Свет его отразился в глазах девчат, лёг на бледные руки старух, посеребрил кепки мужиков.
Восход солнца наблюдали и призывники. Солнце плыло над окрестностями, ребята смотрели на него молча, поражённые его величием и тем смыслом, который открывался каждому из них в его восходе. В окно было видно поле и перелесок, который виден был из окна Мелешчихи. Потом поезд ушёл дальше, и не стало видно знакомых мест.
- Ну вот, родина, ты уже осталась позади, - подумал Лёня. – А бабушку похоронят без меня.
Жизнь в посёлке продолжалась. Весна набирала обороты. Пахло дымом от костров, на которых жгли прошлогоднюю листву. Над землёй, над пашнями и яровыми пели жаворонки. Неутомимые чибисы носились над болотами с неизменным вопросом: «Чьи вы?» Прислушайтесь внимательно к этому восторженному.
По улице посёлка идёт маленький старичок. За ним вприпрыжку следует маленький мальчик. Старичок хмурится, мальчик мигает глазками, собираясь плакать. Оба идут к Коле Логвинову.
- Я не виноват, дедушка! – говорит мальчик. – Я не лазил к нему в сад. Это он меня с кем-то спутал.
- Молчи, свинья!
- Я не свинья. Логвинов на меня зря наговаривает. Это кто-то другой лазит к нему в сад. Заступитесь, дедушка!
Старичок и его внук подошли к дому Коли Логвинова и постучали в дверь.
– Ты меня во дворе подожди, а я к нему зайду. Из-за тебя одни неприятности. Стань тут и стой, дрянь эдакая! – сказал старичок, высморкался и вошёл в дом, а мальчик остался во дворе.
- О чём они там говорят? – думал он, переминаясь с ноги на ногу.
Из дому слышались голоса двух стариков.
- Я согласен, что мальчишка иногда хулиганит. Не стану отрицать, что он мог и в сад к Вам забраться. Но мне его мать жалко. У неё больное сердце. Расстроится, совсем сляжет. Ради неё прошу Вас не говорить ей ничего. Она же помрет с горя.
- Ну, ладно, так и быть. Не скажу ей ничего. Только с условием, что этого не повторится. В следующий раз не прощу!
– Тогда и говорите, если ещё хоть раз нашкодит, - сказал дедушка и вышел.
- Тебя простили, – сказал он, – пойдем.
- Спасибо дедушка!– вздохнул мальчик.
Они оба вышли на улицу и зашагали домой. Старичок был нахмурен, мальчик сиял от счастья и был весел. А в доме Логвиновых дела шли своим чередом. Было уже десять часов вечера, над садом светила Луна. В доме Марфа Петровна накрывала на стол. Зина вышла в сад на минутку.
В саду было тихо, прохладно, тёмные тени лежали на земле. Слышно было, как в болоте кричали лягушки. Чувствовался май. Дышалось глубоко. Где-то под небом в полях и лесах развернулась своя весенняя жизнь, таинственная и прекрасная.
Зине уже двадцать три года. Она мечтала о замужестве и теперь была невестой Пети, который стоял за окном. Он ей нравится, свадьба уже назначена, а радости нет.
Ночами она плохо спит. В открытое окно слышно, как стучат посудой. Пахнет жареной курицей, и Зине кажется, что так будет всю жизнь.
Кто-то вышел из дома и остановился на крыльце. Это Петя. На нём поношенный костюм, стоптанные ботинки, грязная сорочка, и весь он имеет несвежий вид, но красивый, с белокурыми вьющимися волосами. Он увидел Зину и подошел к ней.
– Хорошо у вас, - сказал он, засмеялся и остановился рядом с Зиной.
- Я вот смотрю отсюда на маму, – сказала Зина. – Она кажется такой молодой. Она хорошая.
– Да, она хорошая, - согласился Петя. Они пошли к дому. Зина высокая, стройная, симпатичная. Когда они вошли в дом, там уже садились ужинать. Марфа Петровна и Петя заговорили о болезнях.
- Ты ещё молодой, – говорит Марфа Петровна, – не знаешь, что такое болезнь, а у стариков, откуда они и берутся.
- Мой батька тоже болеет. Люблю я его, – сказал Петя. – Славный старик, добрый. Вы верите в предчувствия? – спросил он у Саши.
- Я не знаю, – ответила Саша. – Но сердце-вещун. Оно как будто чует что-то недоброе. В природе есть много таинственного и непонятного.
Подали большую жирную курицу. Саша и Петя продолжали свой разговор. Саша волновалась.
– В жизни так много загадок! – сказала она.
После ужина пили чай. На столе тихо кипел самовар. Петя пил чай долго, стаканов семь выпил. Часов в двенадцать он стал прощаться. Проводив жениха, Зина пошла в свою комнату, где жила с матерью, вторую комнату занимала бабушка Марфа. Зине, когда она разделась и легла в постель, долго ещё было слышно, как бабушка убирала посуду. Наконец, всё затихло. Когда Зина проснулась, начинался рассвет. Спать не хотелось, лежать на перине мягко. Зина, как и в прошлые майские ночи, села в постели и стала думать. Мысли её всё те же, что и в прошлую ночь, однообразные и ненужные, о том, как Петя стал ухаживать за ней и сделал ей предложение, как она согласилась выйти за него замуж.
Но почему-то теперь, когда назначили свадьбу, она стала испытывать страх, как будто её ожидало что-то тяжёлое.
В окно виден лес, под окном кусты цветущей сирени. Белый туман подплывает к сирени, будто хочет укутать её от холода. Поют соловьи.
- Господи, отчего мне так тяжело? Может то же самое перед свадьбой испытывает каждая невеста? Кто знает? Или всё дело в Пете? Отчего он не выходит из головы? Отчего?
Под окном зашумели птицы, туман ушёл, всё озарилось весенним светом, скоро сад, согретый солнцем, ожил и капли росы, как алмазы, засверкали на листьях. Старый сад в это утро казался молодым и нарядным. Уже проснулась бабушка.
Подали самовар. Время идёт медленно. Зина уже давно встала и гуляла в саду, а всё ещё утро. Саша вышла, Зина поцеловала мать.
- Почему ты плакала, мама? – спросила она.
- Болит что-то моё сердце, будто беду чует, – сказала Саша.
- А мне все эти дни так грустно, – сказала Зина. – Отчего я не сплю по ночам?
– Не знаю, Зиночка. Когда я не сплю, то закрываю глаза и думаю о тебе, - сказала Саша. Зина почувствовала, как любит её мать, ей даже страшно стало.
В два часа сели обедать. Было воскресенье. Бабушка подала борщ и кашу. После обеда бабушка прилегла отдохнуть. Саша ушла хлопотать по хозяйству. Пришёл Петя. Зина сидела на табуретке, закрыв глаза, а он тихо ходил по комнате. Потом они вышли в сад, прошлись по дорожке. Петя обнял Зину и стал жадно целовать.
- Дорогая моя, милая, – бормотал он. – Как я счастлив! Я с ума схожу от счастья.
Ей казалось, что она читала об этом в романе давным-давно. Зина простилась и пошла к себе в комнату, легла и тотчас уснула. Но едва забрезжил рассвет, она уже проснулась.
Спать не хотелось, на душе было тяжело. Она сидела и думала о женихе и свадьбе. Вспомнила, что её мать разошлась с мужем и теперь живёт со своей матерью, бабушкой Марфой. И Зина не могла понять, почему она до сих пор видела в своей матери что-то необыкновенное и не замечала, что она несчастна.
- Лучше не думать, – шептала Зина.
- Тик-так, тик-так … – стучали часы.
Лето выдалось сырое и холодное, деревья были мокрые, сад выглядел неприветливо. Саша и Зина работали в комнате. Бабушка готовила Зине приданое. Суета. Время идёт быстро.
После работы Петя пошел с Зиной посмотреть дом, который он строил. Дом из пяти комнат, но ещё не оштукатурен. Большой зал. Пахнет сырой глиной. Дальше – детская и комната для Тони. Потом вошли в кухню, потом в спальню.
Петя водил Зину по комнатам. Она чувствовала себя слабой. Он держал её за талию, говорил ласково и был так счастлив, расхаживая по своему дому. Она радовалась вместе с ним. Прошлись по двору, потом вышли на улицу.
– Тебе не холодно? Когда мы поженимся, мы посадим тут сад, заведём хозяйство. Как это будет хорошо! – говорит Петя. Волосы его развевались на ветру, а Зина слушала его и во всём соглашалась.
- Вот и отец идёт, – обрадовался Петя. – Люблю я своего батьку. Славный старик, добрый.
Зина вернулась домой радостная. Говорила о свадьбе. Бабушка тихая, скромная, какой всегда была, сидела у самовара. Ветер стучал в окна. Слышался свист в печи, будто домовой жалобно напевал свою песенку. Был первый час ночи. В доме уже все легли спать. Вошла Саша с лампой. Мать с робкой улыбкой в эту ненастную ночь казалась старой и некрасивой. Зине вспомнилось, что ещё недавно она считала свою мать необыкновенной. Настроение испортилось. В печке раздалось пение нескольких басов. Зина села в постели и зарыдала.
– Мама, мама, если б ты знала, что со мной делается! – сказала Зина и долго плакала.
– Успокойся, это пройдет. Это бывает. Ты поругалась с Петей? Милые бранятся – только тешатся.
- Нет, мама, мне страшно! – рыдала Зина.
- Да, – сказала Саша. – Перед свадьбой все девушки переживают и испытывают страх и волнение. Давно ли ты была ребёнком, а теперь уже невеста. Всё движется вперёд. Вроде бы недавно я сама перед свадьбой так же переживала, а теперь пришла твоя очередь. И не заметишь, как станешь матерью и состаришься, и будет у тебя такая же дочка, как у меня. И будет так же переживать перед свадьбой.
- Мамочка, ты несчастна, – сказала Зина. – Ты несчастна! А что будет со мной?
Саша хотела что-то сказать, но заплакала и ничего не сказала. Басы опять загудели в печке, стало страшно.
Зина быстро подошла к кровати матери. Саша лежала, укрывшись одеялом.
- Мама! – проговорила Зина. – Я люблю Петю, но почему мне так страшно?
- Это пугает неизвестность. Успокойся, всё будет хорошо, – сказала Саша.
Зина села у окна, стала поджидать утра. Она всю ночь думала, а ветер стучал в окна и насвистывал. Утром бабушка жаловалась, что ночью в саду ветром посбивало все яблоки. Было серо, хоть огонь зажигай. Все жаловались на холод, дождь стучал в окна. После чаю пришёл жених.
- Я люблю тебя, Петя. Я не могу без тебя жить, – проговорила Зина.
Петя посмотрел не неё с удивлением. Наконец, он понял, обрадовался и начал приплясывать.
- Боже мой, как я рад! – говорил он.
А она глядела на него влюблёнными глазами, как очарованная. Ей казалось, что перед нею открывается нечто новое, чего она раньше не знала. Она уже смотрела на него, готовая на всё, хоть на смерть.
- Клянусь, ты не пожалеешь и не раскаешься, что вышла за меня замуж, – сказал Петя.
Зине казалось, что она избавилась от той тяжести, которая тяготила её до сих пор. Ей стало легко и радостно. Она легла в постель, тотчас уснула и спала крепко до самого вечера.
Отгремела, отшумела свадьба. Зина в последний раз оглядела комнату, где прошло её детство. Она постояла около своей кровати, поцеловала мать и вышла. На дворе шёл сильный дождь.
- Ишь, как льёт, – сказала бабушка.
Петя посадил Зину на телегу, укутал плащом и сам сел рядом с ней.
- Благослови вас Господь! – кричала с крыльца бабушка. – Ты же, Петя, не обижай её!
- Ладно, бабушка.
- Сохрани вас царица небесная! – вторила мать.
- Ну, погодка, – проговорил Петя.
Зина расплакалась. Ей припомнился их новый дом, куда они уже перевезли вещи и едут теперь с Петей. Это её радовало. Всё её прошлое ушло назад, развернулось широкое будущее, которого она так страшилась. Дождь стучал по плащу, рядом зеленело поле, мелькали птицы на телеграфных проводах. Радость перехватила её дыхание. Она смеялась и плакала одновременно.
Прошла осень, за ней и зима. Зина заботилась о Пете, матери и бабушке. Петя был всё такой же красивый и любимый.
- Милый мой, я тебе так обязана! Ты так много для меня сделал, хороший мой! Ты для меня теперь самый родной, самый близкий человек, – говорила Зина.
Однажды Зина решила проведать бабушку. Она уже совсем старая. Саша тоже постарела и подурнела. Она отказалась идти жить к Зине и осталась со своей матерью. И бабушка, и мать чувствовали, что жизнь их уже прошла и молодость не вернёшь.
Зинина кровать так и стоит на прежнем месте. На окнах всё те же занавески, а в окна всё так же виден лес, залитый солнцем. Зина посидела за столом. Обедала хорошо, пила чай со сливками, но чего-то ей тут не хватало.
- Ну, как, Зина? – спросила Саша. – Ты довольна?
- Да, мама, очень довольна.
- А я стала религиозной, – сказала Саша. – Молюсь и в церковь хожу.
- Мама, а как здоровье бабушки?
- Ничего.
- Тик-так, тик-так … – стучали часы. В окно виден сад и цветущий куст сирени.
Прошел май, наступил июнь. Зина привыкла к своему большому дому. Было много мух в доме, но это не беда. Они насадили сад. Зина гуляла по саду, ходила на работу. Она окончила курсы бухгалтеров и работает в колхозной конторе. Ей страстно хочется жить. Впереди ей рисуется новая жизнь, полная тайн, она манит её. Весёлая и жизнерадостная, она чувствует себя счастливой. Рядом с ней её верный друг, её муж. А в окно по-прежнему светит полная Луна и заливает сад своим серебристым светом.
А Тома затосковала о родине. Всё же неумолимо тянет человека какая-то сила туда, где прошла его невозвратная молодость. Там остались незабвенные следы прошлой его жизни, где приходилось изведать немало радостей и горестей. Не встречаясь с прошлым, разве определишь истинную цену той межи, на которой стоишь в настоящем? И Тома вдруг сорвалась с места и поехала в родные места, где прошло её детство.
Сколько лет прошло с того времени, как она уехала отсюда, нетрудно понять, посмотрев на Тому. Она заметно постарела, лицо избороздили морщины, и зубы блестят железные, и волосы поседели. На всём явные приметы прожитых лет. В последние годы Тома не в меру располнела, походка стала грузной.
От бессонницы, бывает, кровь кидается в голову, и сердце начинает колотиться. Что ж, старость – не радость, но умирать не хочется. Кому охота раньше срока носом кверху лежать? Тома считает, что помирать ей ещё рановато. Она особенно не задумывается, довольна она своей судьбой или нет. Заработала пенсию, личная жизнь устроена – чего ещё желать? Однако почему-то с тоской вспоминается детство, те невозвратные дни, когда столько неведомого счастья мерещилось впереди.
С тех пор немало времени прошло, немало воды утекло! С годами человеку свойственно понять, что жизнь укротит каждого, даже самого строптивого. Укротила и Тому.
Человек гордо шагает по жизни, считая себя полноправным хозяином природы. Ему есть чем гордиться – осваивает космос, добрался до земных недр, проник в тайны атомного ядра. Человек по своему усмотрению распоряжается природой, а страх перед собственной смертью остаётся для него неподвластным.
Смерть смерти рознь. Для старика, встретившего её в своей постели, она является логичным завершением жизни, но смерть молодого человека заставляет содрогнуться любого. Томе не по себе становится, когда она вспоминает свою мать. Ей было всего 23 года, когда смерть забрала её.
- Куда от неё денешься? Все там будем, - вздыхали сокрушённо соседки.
Конечно, все там будут, но ей бы ещё следовало пожить. Детей вырастить. Жизнь не бесконечна. Когда-нибудь кончается. Кому охота верить, что судьба человека предначертана ещё до его рождения? Что на роду написано, то и будет? Кто это написал? Астрологи пытаются по расположению звёзд определять судьбу человека. Значит, звёзды виноваты в том, что Томе пришлось расти без матери?
На месте родного посёлка осталось всего три домика. На том месте, где стоял дедушкин домик, остался бугорок, заросший бурьяном. Грустно! Кто же живёт в оставшихся домиках? Зайдём вместе с Томой в один из них. Дом состоит из двух комнат. Тому провели в светлицу. Чисто. На стене фотографии в рамке. В углу под образами стол, накрытый скатертью. Вдоль стен скамьи. Русская печь с лежанкой.
Всё это Томе знакомо с детских лет. Это дом Логвиновых. В нём живут друзья Томиного детства. По случаю Томиного приезда собрались все за одним столом.
- Прежде всего, выпьем горилки! – говорит Коля. – Будьте здоровы!
Выпили и закусили, чем Бог послал. Тут были и огурчики солёные, и грибочки, и окорок, и яичница. Хозяева радушно угощают Тому. Застолье длилось долго, за разговорами не заметили, как время шло. Завершило пиршество чаепитие. За самоваром и говорить веселее.
Разговорам конца не предвидится, но всё же надо когда-нибудь кончать. Завтра будет новый день, успеют наговориться. Тома не на один день приехала.
- Пора спать, - говорит Нина.
- Я сплю во дворе, - говорит Коля.
Спать легли рано, чтоб не зажигать свет. В посёлке электричества нет, а керосин достать трудно.
- Я хотел провести электричество, но председатель не захотел провода тянуть из-за трёх домов.
- Из-за вас столько столбов надо ставить, - сказал он. – Переселяйтесь на станцию.
- Мама не захотела переселиться, когда я собирался строиться, а теперь надо переносить два дома.
Коля вышел во двор, лёг на сене, укрылся тулупом, потому что ночью бывает свежо. Он вскоре захрапел, а Тома под впечатлением прошедшего дня, не может уснуть. В её голове возникают одна за другой картины прошлого. Месяц с вышины неба озарил кустарник по ту сторону улицы, траву вдоль дороги, а Тома смотрит на эту картину и вспоминает, не думая спать. Уже листья орешника, растущего в палисаднике, начали лепетать, а Тома так и не уснула до рассвета. Проснулся Коля, Вера принялась готовить завтрак. Начался новый день.
Прошло две недели, как Тома приехала в посёлок, однако она не успела ещё насладиться красотой родного края. За это время она успела походить по тем тропинкам, по которым ходила в детстве. Ей изрядно надоел шумный город. В родном посёлке она пребывала в добром расположении духа, испытывая радость. За эти годы можно было бы, конечно, привыкнуть к благам городской жизни, однако, где-то в уголке её сердца томилась неизбывная тоска и любовь к далёкой Родине.
Мысленно Тома перенеслась в то время, когда она жила на своей малой родине. Если тысячи раз повторять одно и то же слово, то люди его принимают без смысла. Все повторяют слово «Родина». А что это – Родина? Для Томы Родина – это место, где прошло её детство. Это – природа, которой она восхищалась. Какие были там звёзды! Большие, блестяще-лучистые звёзды. Сказки детства, как будто сошедшие со звёзд. Она вспоминает о чибисах, о лягушках, которые водились в болоте. Это и есть Родина-мать.
Кого прельстит рыженький маленький домик в три окошка? Никому со стороны не мило, а Томе дорого: ведь тут жили близкие ей люди. Тут они жили, оставив память о себе. Весной бабушка любила слушать соловьёв. Всю ночь, как молоденькая, сидит и слушает их пение, а рядом с ней – Тома. А вокруг поют сотни соловьёв. А как бьёт перепел в полях, а в сырых лугах горло дерёт дергач! А сколько ещё там певчих птиц!
Вот идёт маленькая Тома в траве пополам с цветами. Заходит во двор, а там - бабушка и курица с цыплятами. Курица квохчет, а маленькие комочки следуют за нею. Они такие потешные! Бабушка даёт ей яичко вареное и ломтик хлеба.
- Поешь, ты, наверно, проголодалась.
Тома поела, повеселела и улыбнулась бабушке. Промчалось лето и золотая осень с ягодами и грибами, и вот уже Томе видится хороший зимний денёк. Мороз невелик, на небе ни одного облачка. Тома выходит с салазками. Хорошо было прокатиться с пологого берега оврага да ещё, когда ты не одна, а с ватагой друзей.
Давно это было. Время неумолимо мчится вперёд, и пришла к Томе старость. Ощущает ли она тяжесть возраста? Физически – нет, скорее морально ощущается гнёт прожитых лет.
Звери не осмысливают течение времени. Для них нет ни прошедшего, ни будущего – жизнь заключается в настоящем моменте. У людей всё иначе. Правда, время у людей тоже неощутимо. Разве его можно потрогать или откусить от него кусочек?
Время выдумал человек, но выдумка столь драгоценная, что, не понимая времени, человек не способен понять и всей жизни. Как всё-таки хорошо быть человеком!
День клонится к вечеру. Жара спадает, запах цветов усиливается. У Томы хорошо на душе. Ночь. В доме душно. Тома вышла во двор. На прохладе дышать стало легче. Близилось раннее утро. На востоке стали меркнуть звёзды, небо там уже посветлело, но на западе ещё оставалось тёмным. Там ещё хозяйничала ночь. Веяло прохладой.
В часы одиночества не отмахнёшься от мыслей. Для неё уже прошла пора погони за земными благами. Теперь, когда ей перевалило за шестьдесят, нечего досадовать на прожитые годы, жалеть о том, что не сбылось. У старости есть прошлое, но нет будущего. В последние годы её преследуют недуги.
Должно быть, в старости у человека появляется потребность перебирать в мыслях все прожитые годы. И Тома, очутившись в родном селении, вдали от того, с чем была связана долгие годы, оглянулась назад, взвешивая былое. И сейчас, слушая соловья, она предалась воспоминаниям. Не ей судить, мало или много она совершила за прожитые годы, но себя она не щадила. Бывало, спотыкалась. Ничего не поделаешь. Но быт и житейские привычки оставались неизменными.
Тома подняла голову и огляделась: уже совсем рассвело, горизонт на востоке окрасился в алый цвет. В небе заливался жаворонок, пели соловьи. Тома перебирала в памяти всё, что ей довелось пережить. В памяти выплывают, сменяя друг друга, картины прошлого. Она вспомнила свою первую и единственную любовь. Было это весной. Всё вокруг буйно цвело, зеленело, как всегда в мае, когда природа расцветает в пышной красе, точно невеста на выданье. И Тома была тогда невестой.
Держась за руки, шли они по улице. Тома приехала работать в родную школу, а Лёша вернулся домой, отслужив свой срок в армии. Они вышли в луг. Она с наслаждением вдыхала запахи. У её ног колыхалось сочное разнотравье, будто накатывались волны в море. От запаха цветов и трав кружилась голова. Здесь, на берегу реки, среди цветущего разнотравья, он не находит себе места, голова кружится от запахов или от любовного жара. Пора цветения, когда каждая травинка благоухает. Берега речушки заросли кустарником. Они по обрыву спустились к реке. Они расстались, договорившись встретиться вечером. Потом они сидели на скамеечке под цветущей сиренью.
– Где мои восемнадцать лет? – вздыхает Тома.
Только теперь она почувствовала, как за время, прожитое в городе, соскучилась по родному посёлку, по отчему краю. Весна. Буйно цветёт сирень. То здесь, то там из-за забора выглядывают грозди цветущей сирени. По голубому небу плывут белёсые тучки. Над самой головой проносятся ласточки.
Тома сидит на скамеечке. Чистый утренний воздух приятно бодрит. Рядом шелестит листвой орешник. Поёт соловей так же, как и тогда, когда они слушали его с бабушкой. Природа почти не изменилась, только бабушке уже не испытать больше счастья весны.
Прочь воспоминания! Хватит! Жизнь её уже прошла. А старому человеку, кроме тишины и покоя, что ещё нужно? Лежи себе на диване, получай пенсию и радуйся жизни.
Тома подняла голову. Оказывается, она всё так же сидит на скамеечке. На небе всплывало солнце. Было ещё прохладно. Утопающий в зелени сада дом просыпался. Тома оставила воспоминания. Её стало клонить ко сну. Стоило ей закрыть глаза, как тут же снова всплыли в памяти картины её прошлой жизни.
Она тряхнула головой, стараясь отогнать от себя видения, и встала со скамеечки. Сонливость улетучилась. Эх, годы! Чего только не пришлось пережить за это время. Недаром говорят, что человек и собачью жизнь вынесет. Сколько ещё осталось ей жить под солнцем? Что толку вспоминать? Прошлого всё равно уже не вернуть.
Хозяин дома проснулся раньше всех. Тома поспешила в дом, где хозяйка уже хлопотала по хозяйству. Подоив корову, отправила её в стадо и принялась за приготовление завтрака.
После завтрака Тома решила совершить прогулку. Здесь Томе всё знакомо с детства: засеянные поля, цветущие заросли в лощинах. Сколько же лет прошло с тех пор, как она это видела в последний раз? Немало воды утекло с тех пор. Тома уже успела превратиться в старуху. Всё изменилось за это время. Где был кустарник, теперь тут поле, засеянное пшеницей, а где раньше были посевы – трава выше колена.
День по-весеннему ласков. Под кустами густо выбилась травка. В многоголосый птичий гомон вплетаются и ликующее пение жаворонка в вышине, и кукование кукушки, и стрекотание сороки, и карканье вороны. Много птичьих песен весной.
По небу плывут перистые облака, а в голове Томы теснятся воспоминания. До чего же ласков майский день! Приятно припекает солнце, будто убаюкивает своим теплом, нежит душу, навевает лёгкую дрёму. Ночью Томе не спалось. Всю ночь проворочалась. Сон не шёл. Раньше, бывало, едва коснувшись подушки, храпела, а в последнее время спит плохо. Нудно тянутся бессонные ночи. Разные мысли роятся в голове. В окошко льётся молочно белый лунный свет. За окном чуть-чуть покачивается куст сирени. Пёстрые тени дрожат на полу. Тихо. Все спят. И сама природа погружается в сон, только Тома не спит и думает. Поэтому сейчас ей и захотелось подремать.
Но она решила посетить знакомые места. Тома вспоминает, какими были эти края до войны. Ей памятны тропинки, по которым бегала в детстве. От них теперь ничего не осталось. Среди кустарников протекала раньше маленькая речушка, в которой Тома с подружками купалась. Теперь она совсем пересохла, а в омуте, где раньше глубина была такая, что с ручками уходили в воду, квакают лягушки, и заросло всё тиной.
Тома оглянулась, и удивилась. Посёлок тоже уже не тот, что был когда-то. Из девяти домов осталось только три. Все переселились поближе к станции. Видны развалины на местах домов, стоявших здесь до войны. Вот и развалины на месте дедушкина дома: холмик земли, заросший бурьяном.
И перед Томиным взором предстал маленький домишка. Много домов она видела в своей жизни, больших и маленьких, старых и новых, но в её памяти живёт только этот домик. Он мал и похож на горбатую старушку. Оштукатуренный снаружи в рыжий цвет, с соломенной крышей, с черепичной трубой, он весь утонул в зелени сирени и мальв. С улицы его не видно за зеленью. Маленький дворик, никак не огороженный. Окна не открываются, потому что не могут открываться по проекту. Вокруг домика зелень, а в домике – увы! Зелени нет. Летом в нём душно, зимою – холодно и угарно. Этот домик Тома прекрасно помнит, да и нельзя ей его не помнить. Ведь это родительский дом.
Вот она входит в сени, потом в комнату. И вот она уже сидит на деревянном диванчике у окна. На стене зеркало, засиженное мухами. В углу – икона. На столе напёрсток, катушка ниток, выкройки и дедушкино шитьё, но его самого сейчас дома нет. Тома берёт недовязанный чулок и продолжает вязание. Бабушка сидит на кровати и готовит перья для подушек. На приданое надо дать новые подушки, а старое перо она продаст соседке. В родительском гнезде были гуси, и было достаточно и пера, и пуха. Бабушка старенькая, худая, голова отливает серебром. Давно уже нет её в живых, а в памяти Томы она всё ещё живёт. Она вспоминает её часто и тоскует по ней до сих пор.
Вот и овраг за огородами. Его склоны весной покрываются подснежниками. Их фиолетовый нежный цвет всегда волновал Тому, пробуждая предчувствие чего-то нежного, лучшего. Радостное настроение от близости подснежников держалось долго.
Бесчисленное количество раз она видела этот овраг летом и зимой, но стоило подумать о родных местах, в памяти рождалось одно – фиолетовые подснежники на земле. По дну оврага бежит ручей до впадения в речку. Воды в нём немного, но Томе казалось, что в сумраке свесившихся над водой зарослей рождается сказка.
От оврага до железнодорожных путей тянулось ровное поле, засеваемое рожью. Теперь оно заросло травой.
Зимой с берегов оврага дети любили кататься на санках. Тома тоже много раз каталась, но помнит только один раз. Она видит ослепительное солнце, свист ветра в ушах и опрокинувшийся на неё сугроб. Она помнит испуг и восторг, когда выяснилось, что руки и ноги целы, и можно со смехом опять катиться вниз.
Потом пришла война. Тома помнит, что это был не солнечный день, а холодное дождливое утро. На площади громко звучал чёрный большой репродуктор на столбе. Вокруг толпились люди. Передавали последние известия. Потом начались налёты, бомбёжки, завязывались воздушные сражения. Пожар на станции, при котором сгорела школа. Бомбёжки усиливались, хотя большинство самолётов шло дальше.
Началась эвакуация. В осеннем воздухе был разлит покой. Дни стояли тёплые, а по пыльным дорогам шли войска. Беженцы похожи на людей с другой планеты. Люди истощены, но идут дальше. Это было очень страшно.
Потом наступила тишина. Как она неуютна! Тишина на войне хуже всего. А Тома вот тут в овраге решила полакомиться орехами. Среди желтеющих листьев висячие бокальчики орехов выглядели подарками. Тома радовалась, находя их, но радость её прервали конники, появившиеся в посёлке. Они напомнили ей о войне со слезами и кровью.
Потом оккупация…
Тома очнулась от воспоминаний, огляделась вокруг. Вот он, овраг, перед нею во всей своей красе. По дну его всё так же течёт ручей, и всё так же впадает в Немолодву.
Город, в котором она живёт, тоже на реке стоит. Ещё больше этой речушки. Но есть что-то таинственное в привязанности людей к родной земле. Она одинаково радует и молодых, и старых. И Тома никак не может насладиться родной природой.
Среди буйной зелени виднеется дом Логвиновых. Полевой дорожкой она дошла до станционного посёлка. Тут до войны стояло здание школы, в которой Тома училась. Во время бомбёжки она сгорела. Вокруг школы росли вековые липы. Гордостью учеников был каштан, растущий возле самого крыльца школы.
Ничего этого теперь тут нет. Здесь выросла целая улица домов. Возле каждого дома растут каштаны. Они сейчас как раз цветут. Вот тут однажды, убегая от Миши, Тома чуть не попала под поезд. Хорошо, что застряла в сугробе. Когда она увидела перед собой паровоз, сердце её замерло. Сколько же лет тогда ей было? Наверно, лет десять. Миша норовил стукнуть Тому портфелем или дёрнуть за косички, придираться по мелочам. Но об этом происшествии у Томы сохранились самые яркие воспоминания.
Тома очнулась от воспоминаний, но она не могла отделаться от ощущения присутствия своей первой учительницы. Ей показалось, что сейчас Катерина Дмитриевна откроет школьную дверь и улыбнётся.
- Здравствуйте, дети, - скажет она задравшим к ней носы ребятишкам.
- Здравствуйте, Катерина Дмитриевна, - крикнут они звонко, а она проводит их в классную комнату, рассадит за парты и начнёт урок.
Тома пошла по центральной улице. Вдоль заборов тянется полоса цветущей сирени.
Вот и дом, в котором до войны жила Катерина Дмитриевна. Сохранился и сад при доме. В нём Катерина Дмитриевна за круглым столиком на одной ноге, врытой в землю, готовилась к урокам, читала книги.
Томе показалось, что под яблоней сидит Катерина Дмитриевна за проверкой тетрадей. Но её нет, и никогда она уже не будет тут сидеть. Виновата в том война. Если бы не война, Томина жизнь сложилась бы совсем иначе, и всё было бы иначе.
Характер у неё не мёд. Она вспыльчивая, раздражительная. Трудно жить с таким характером. Теперь, когда жизнь подходит к финишу, Тома часто оглядывается назад.
Душа её в родном посёлке обитает, и ничего она не может с собой поделать. Как волк воет в сторону леса, так и она тоскует по Родине, особенно по родной природе. С первого шага на земле человек чувствует себя неотъемлемой частью природы. Когда это ощущение исчезает, он уходит из жизни.
Родина! Леса и луга, река. Где этого нет? На новом месте Томиного жительства тоже есть река, пойменные луга и зелёные рощи. Она любит бывать там, среди моря цветущих трав, но этот вот лесок и маленькая речушка ей всё же дороже.
Тома целыми днями пропадает в лесу. Она ложится в высокой траве и смотрит в бездонное небо, по которому плывут облака. В траве идёт своя жизнь. Вот по стебельку травы ползёт муравей. На верхушке этого стебля поселилась тля – муравьиное стадо. Муравей усиком щекочет тлю, и она выделяет сладкую капельку жидкости – лакомство для муравья. Внимание Томы переключилось на бабочку. Она своим длинным хоботком достаёт нектар с цветка. Её отвлёк от этого созерцания звук прилетевшей пчелы. Она тоже прилетела за сладким нектаром. Вокруг жизнь бьёт ключом, а Тома только успевает следить за ней. Потом она собирает букет ландышей и возвращается к Логвиновым.
Но всему приходит конец, пришёл конец и Томиному пребыванию на родине. Пора возвращаться домой. Тома собралась в дорогу.
- По обычаю перед дорогой надо присесть, - говорит Саша, и все сели. – Храни тебя бог! Не забывай нас, пришли хоть весточку о себе.
Тома пошла к поезду, купила билет, села в вагон и посмотрела в окно. Вдали видны три домика, а по другую сторону улицы кустарник, по которому Тома может припомнить всю историю своей жизни. Поезд тронулся, а Тома всё смотрит на убегающую картину. Вот уже и домов не видно, только кустарник зеленеет своим убранством.
- Прощай родимый край! Прощай детство! – мысленно прощается Тома, но воспоминания не хотят её покидать. – Боже, как летит время! Сколько лет прошло с тех пор? Целая жизнь! Было детство, а вот уже и состарилась. Чудный наш хуторок! Ты будешь вечно в моей памяти.
Перед глазами у Томы встаёт ряд домиков под соломенной крышей по одну сторону улицы, далеко отстоящие друг от друга. Из-за плетней выглядывают подсолнечники. Иногда плетни убраны выстиранным бельём. А осень с сырою погодой и грязью украшается рощей в золотом и пурпурном убранстве. Какая красота!
Поезд уносит Тому всё дальше и дальше от ушедшего детства. За окном мелькает роща и голубое небо, но потом и это исчезло.
Домой Тома вернулась довольная поездкой. Состоялась её встреча с Родиной. В городе в этот день шёл дождь. Порывистый ветер ударил в грудь неба и разогнал облака. Засияло солнце.
Портной и другие
© Copyright: Тамара Засько, 2018
Свидетельство о публикации №218103101068
Свидетельство о публикации №218103101068
Рецензии