Тристрем и Зольда как начинка русского информпрост

               
     - Экс Сибериа семпер нови, - воздев указательный палец, запачканный чем - то коричневым к закопченному за предыдущие эоны бытия потолку трактира на Пятницкой, гукнул Татищев, снимая тщательно завитой парик эпохи королевы Мод Британской вместе с головой. Покрутил ее осторожно в руках и запустил в темный угол, где уже традиционно молча и сосредоточенно, сопя простуженными носами яростных патриотов пировали ярыжки и сальные пупы, гнусные одним своим видом телевизионных завсегдатаев, оловянно медузившие стеклянными глазами покрытый никогда не смывавшейся грязью дубовый стол из осиновых плашек, ладно струганных мордатым Плотницким и дохлым Захарченкой, внутриларечными молодцами - удальцами, снова предавшими ажидацию скотообразного населения, вечно ждущего какой - то х...ни и преференций от очередного человека с ружьем, мусора и гэбешника, сделанного изначально по совсем иным лекалам и для других задач, совершенно не предусматривающих мимолетное благополучие необъяснимо оптимистической быдлятины, как выражают свои емоции изгнанные празднично из святого Кремля поляки, тыкавшие революционных хохлов эсэсманскими стеками Останкинского завода часовых дел, выпускающего неходящие ходики для северопровинциальных китайских ходей, всю свою сознательную карьеру сымающихся в одном и том же бесконечном кино из голых жоп, невзначай обнаженных сисек, здоровущих  " Орлов пустыни " и  " Питонов " с лазерными целеуказателями, держимых хрупкой ручкой потаскушки с силой и мощью чугунного Терминатора, укачавшегося компакт - параболиками до обретения заветного вида самого Грибова, мелькнувшего исподним в новом сериале о Борисе Годунове, там еще, короче, пограничники в зеленых хуряжках сидят в парткоме и поют по - немецки, раскачиваясь и звеня баварскими кружавчиками, полными пенником и медовухой.
     - Ди фане хох, - напел негромко Афонька фон Шлиппенбух, почтительно подвинувшись на заусенистой лавке, освобождая лебенсрау для Татищева, много слышавшего о неразлучных приятелях, не вылезающих из трактира, и решившего по совету Ломоносова, жравшего треску сырьем, сходить и посмотреть. Народный академик, зажевывая лавровым листом проглоченную поллитрой романею, прямо сказал : мол, тыр, пыр, е...ся в сраку, Василь Грегуарыч, сымай шинель, ставь печать малую скопчества и ступай - ка в человецкое обчество, сбирающееся кажин вечор за Рогожской, там еще будет тебе ориентиром положенная с прибором половая ориентация, отринутая умышленно толерантность и полное безумие некоего скальда, шарахающегося в противогазе с маленьким медведем под рукой по всем заведениям и кумпаниям известного мира, сводя с ума сочных бабцов и трансов и распевая совсем невероятные Эдды хриплым и гнусавым голосом неисправимого курильщика. Вот Татищев и последовал совету научного человека, а что воспоследует далее, то неведомо и мне, хер его знает, куда вывернет поток сознания, русла - то не предусмотрены, не у Пронькиных, потому и читает меня столько народцу поганого, включая свиней с Первого канала и Микитку Михалкова, не считая говноедов рунета, сук рваных, как и все они.
     - Истинно, - отсморкнул ноздреватый очисток на блестящую галошу Татищева боярин Ведрищев, превозвышаясь древностью рода над нуворишской модернизированностью новоявленного приват - доцента из вечорних скубентов Гиляровского, вечно бунтующих диссернетовской чепухой Мединского, - глаголешь, Афоня, ди фане хох или выборный процесс гремящего прямыми кишками Дамбасса, ввек бы его не видать, пропадаль херову из скудоумия и перьев каких - то.
    - И восстал Дамбасс портками Несмияна, - зашатался на лавке Татищев, обхватив плечи за отсутствием снятой головы ( см. выше, курсив мой ), начетнически - иешиботно напрямую сдирая мудрость отцов из неустающих жевать фуфел Витухновской и Потупчик, одинакоВа гадких и смешных своими потугами приблизиться и укусить, - и полетели газеты из привокзальных сортиров в разны стороны, и задохлись окружающие периметром от ахуя русского мира, нисколько не изменившегося со времен скалозубного Мордария Ефимыча Швыдкова, орудующего впотьмах абзацем и романом о Розе Люксембург, отпечатанным Гуттенбергом Розенбергом ...
    - Глохни, - выдохнул Ведрищев, острым чеканом рубая и Татищева, и Афоньку вскрой и поперек. - На, сука !
    - А мамыньки, ухойдакали ! - взвыл хозяин трактира, уже и не высовываясь серебряной цепкой вдаль жилетки из кухни, лишь казал он покрасневший нос той Нины, чья головная боль стала ( давно ) притчей во языцах.
    - Ну, - кратко подтвердил его подозрения Ведрищев, наливая себе стаканюгу достойную. Жахнул, закурил и запел из старой, как мир, песни.
    - Накати в пятачину ...
    Ну, и так далее.
    P.S. Финно - угорское окончание не убралось. Ва.