Нижегородский Стеф Анатолий Москвин

«Его гарем был кладбище…»: «нижегородский Стеф» Анатолий Москвин

В свое время «дело Москвина» изрядно шокировало нравы респектабельных обывателей, по своей натуре покорных филистерскому moralite: 8 ноября 2011 г. на квартире у нижегородского историка-некрополиста Анатолия Москвина оперативники центра «Э» обнаружили 29 мумифицированных тел девочек, из останков которых Москвин изготовил музыкальные куклы.

В ходе следствия из уст Москвина последовали запредельно-инфернальные подробности о магических ритуалах древних кельтов, обычаях средневековых якутов спать на могилах, обрядах черной магии, сеансах общения с духами усопших, теории и методике мумификации. Также всплыла нелицеприятная история, связанная с осквернением Москвиным мусульманских надгробий.

Пошляки-журналисты даже не тщились исторгнуть из себя что-либо оригинальное, поспешив окрестить Москвина «безумным кукловодом из Нижнего», отсылая невзыскательного читателя-гомункула, взращенного на низкопробных зарубежных триллерах и кассовых блокбастерах то ли к корейскому хоррору 2004 г. «The Doll Master», то ли к антагонисту Бэтмена Кукольнику из вымышленной вселенной DC Comics.

Заголовки статей о Москвине пестрели нелепо-циничными каламбурами типа «Трупный день», комментарии к постам в соцсетях представляли собой удручающий компендиум из отвратительного вкуса и дурно пережеванных идеек: «Убить, расстрелять, пожизненное заключение!».

Из публикации в публикацию неизменно перекочевывали избитые ярлыки «безумный кукольник», «повелитель мумий», «некромант», «сумасшедший фанат кладбищ», «ученый-маньяк», наконец, уже совершенно недопустимое клеймо «некрофил». Странно, что не договорились до «русского друида из Муромских лесов», «нижегородского Анубиса» или, наконец, «муромского Лича».

Однако оставим всяческие спекуляции: личная драма Москвина – как, впрочем, и любая трагедия – не должна служить публицистическим ристалищем, где всевозможные борзописцы смогли бы оттачивать свои и без того полемически заостренные «копья». От демонизации в СМИ довольно странного, но, в целом, безобидного филолога-полиглота (Москвин владеет 13 языками) пострадали в первую очередь его родители: чета Москвиных в родном городе после истории с сыном превратилась в изгоев [1].

Анатолий Москвин с ранних лет посвятил себя изучению истории нижегородских захоронений. Изыскания Москвина следует отнести к этнографии русского кладбища: за два года, начиная с лета 2005 г., ученый лично обследовал более 700 окрестных погостов, перепечатал 900 стихотворных эпитафий – чем не своеобразный кладбищенский фольклор? [2].

Погрузившись в изучение похоронной обрядности друидов и народов Сибири, Москвин сам начал практиковать мистические ритуалы традиционных культур, регулярно оставаясь ночевать на приглянувшихся детских могилах. После подобных практик кельтолога-энтузиаста закономерно стали посещать духи усопших.

Свои фантастические деяния Москвин объяснял, исходя из парадигмы «Философии общего дела» мыслителя-футуролога Николая Федорова:

«я хотел оживить этих детей, мне было жалко этих детей, которые могли еще жить и жить. Поэтому я хранил их для того, чтобы, когда наука научится бороться с раком, чтобы она их потом могла оживить, поскольку генетика развивается сейчас очень, очень активными темпами. Исключительно, исключительно ради этого. Мне было жалко всех этих детей».

Москвин сознавал, что совершает преступление и мучительно тяготился этим невыносимым фактом, однако не мог поступить иначе:

«Да, конечно я с самого начала знал, что я совершаю преступление, но мне было так жалко детей, что, к сожалению, у нас в стране запрещено клонирование. Его рано или поздно все равно разрешат. ...сколько раньше у нас в стране запрещали генетику. Я просто хотел, чтобы для будущего клонирования был какой-то материал. Соответственно, чтобы эти дети еще жили, по второму разу» [3].

Мотивом, побудившим Москвина на протяжении десяти лет извлекать из могил тела трагически погибших девочек, мумифицировать их, заботливо наряжать и превращать в ростовые куклы, стала невыразимая тоска одинокой души:

«Дело в том, что я очень страдал от одиночества, особенно в летний период времени, когда родителей не было, и когда они забирали кота. Соответственно, я работал за компьютером. У меня такая работа журналистская, что я много чего писал, в основном за компьютером. Я их рассаживал, у них были просверлены дырочки под глазки, я им включал мультики, я им включал детские песенки, я им сам пел песни, которые мог дать… Обычные детские песни. То, что я бы стал петь, когда у меня будет живая дочка. <…> То, что я делал бы с живыми детьми, я бы делал с этими. Я считал, что они живые, просто они временно мёртвые».

Жизнеописание Москвина представляет собой портрет типичного «аутсайдера», отторгнутого буржуазной действительностью. По собственным словам, Анатолий никогда не гнался за деньгами: «я всегда стремился, чтобы была польза, чтобы было интересно». 45-летний Москвин проживал с родителями, мать тратила всю пенсию на сына: не имея постоянной работы, Анатолий перебивался случайными заработками, недолго преподавал в местном вузе, занимался репетиторством, публиковал статьи в нижегородских газетах, однако гонораров не получал. Москвин мечтал о дочке, однако органы опеки отказали ему в усыновлении по причине мизерного дохода. Родители поначалу также были против – тогда Анатолий в сердцах пригрозил, что прибегнет к помощи черной магии. Полевые исследования кладбищ отнимали по несколько суток, еще пара дней на отдых и обработку материалов – какая тут стабильная работа и личная жизнь? Противодействие органов опеки вкупе с губительным неприятием близких глубоко огорчило Анатолия – весной 2003 г. отчаявшийся Москвин решает отправиться за «дочкой» на кладбище.

Далее происходит чудовищная трагедия: в течении 10 лет на нижегородских кладбищах Москвин выкопал более 20 тел, которые он бальзамировал и приносил к себе на квартиру под видом разряженных кукол. Родители даже не догадывались, из чего на самом деле были изготовлены эти «игрушки»: по признанию матери Москвина, в коллекции сына не было ничего жуткого – «обычные» куклы из папье-маше. На расспросы матери Москвин обычно не отвечал, полностью замкнувшись в своем герметичном мирке, никого туда не допуская.

Последовавшее жуткое разоблачение буквально стало ударом для престарелой четы Москвиных – после ареста сына, регулярных обысков и общественной травли у обоих супругов серьезно пошатнулось здоровье.

Начавшись как ряд невинных заметок в краевой газете об увлеченном исследователе нижегородских кладбищ, преданном своему делу до самоотречения, история Москвина завершилась стылым ужасом покойницкой. Параллельно с безобидными историко-краеведческими изысканиями самоотверженный филолог-некрополист оказался одержимым мистическими ритуалами и тайно выкапывал трупы.

С 2012 г. Анатолий Москвин, нижегородский краевед-энтузиаст, владеющий 13 языками, находится на принудительном лечении. Сошел с ума «на почве больших знаний» – блестяще резюмировала судья. Гениальность нередко сопряжена с причудливыми перверсиями – в свое время удачно отметил гениальный Оскар Уайльд, находясь в тюремной камере. Справедливости ради, следует заметить, что с точки зрения «нормального» обывателя любая деятельность, не приносящая стабильного дохода выше среднего, будет считаться «извращением».

Несмотря на мрачный кладбищенский антураж, Москвиным двигали светлые, искренние чувства. Признания пожилого мужчины, по всей видимости, никогда не знавшего женщин, буквально пронизаны наивной нежностью по отношению к своим «дочкам»:
«Никаких, соответственно, ничего не ломал там, не уродовал, никак не расчленял, обращался нежно, ласково, вежливо, даже старался матом при этих детях не ругаться. Поскольку при детях нельзя. Тем более что все они до этого были девочки. Так что старался держать себя на высоте» [4].

На суде безутешные родители безудержно вопили и требовали для Москвина высшей меры. Убитые горем утраты родственники были окончательно поражены вопиющим актом святотатства над останками их детей, а посему не преминули выставить незаконному эксгуматору астрономические иски за «моральный ущерб». Интересно привести слова одного из морально «пострадавших» от манипуляций «вандала» отца: «Я бы с Москвина ничего не взял, это жена настояла. Он ведь к моей дочери после её смерти относился лучше, чем я при жизни. Наряжал её, спать укладывал, сказки читал, мультики показывал...» [1].

В заголовок данной статьи не случайно вынесена строчка из стихотворения Северянина «Ганс Эверс»: герой новеллы Эверса могильщик-некрофил Стеф роковым образом влюбляется в живую; исправно дожидаясь, пока его возлюбленная умрет, Стеф в итоге обнаруживает, что на кладбище доставили пустой гроб – на самом деле тело девушки кремировали [5].

Эверс представил читателю подлинную трагедию истинной любви. Объект желаний, как и в случае с Москвиным, поистине странен, однако нет оснований усомниться в достоверности и силе чувств. Слово «гарем» в контексте северянинской строки «Его гарем был кладбищем…» следует буквально понимать как производное от арабского «харам» – «священное, запретное место» безо всяких сексуальных коннотаций. Таким образом, «нижегородский Стеф» Москвин со своими «извращенными» кладбищенскими устремлениями выглядит куда человечнее «нормальных» обывателей, мастурбирующих на ролики с давно умершими порноактрисами.

1. «Кукольник» Москвин: жизнь после суда // www.mk.ru

2. Некрополист Москвин // www.nnov.ec

3. Дело некрополиста Москвина отложено до 26 июня // kriminalnn.ru

4. Анатолий Москвин //  mrakopedia.org/wiki/

5. Ганс Гейнц Эверс // www.diary.ru/~Grabschonheiten/p169725532.htm?oam