12 глава. Новая жизнь

2015-2017 год

      Ещё не успевшее достигнуть зенита солнце лениво висело на небе бледно-жёлтым диском и наполняло воздух теплом, которое медленно перерастало в жар. Асфальт также накалялся под его лучами, а духота кружила голову. Чтобы хоть как-то спастись от июльской жары и насладиться щедрым летом, многие люди спешили искупаться в небольшой речушке, которая пряталась за пыльным и удушливым городом. Женщины ходили в лёгких, почти что невесомых платьях, а головы их украшали изящные шляпки. Мужчины же спасались летними шортами и футболками, которые вскоре бесполезно болтались на плечах, пропитанные потом. К счастью, в субботний день народу на улицах было немного, и черноволосый парень беспечно гнал чёрный джип с открытыми окнами, через которые в салон проникал сухой ветер и пробирался под одежду, заставляя её дрожать. Волосы, достигавшие лопаток, также поддавались его порывам. Готье пребывал в дурном настроении и хотел хоть как-то развеяться, до упора выжимая газ и чувствуя, как мощные колёса массируют дорогу. Он надеялся, что адреналин, проникающий в синие жилки вен и наполняющий их щекоткой, выместит наружу накопившуюся напряжённость и тревогу. Что после бешеной езды на душе станет свободней, а тело нальётся новыми силами, которые не позволят ему сойти с ума, каждый день разговаривая с землёй, под которой спали несчастные и измученные люди. Отвечали они всегда лишь мёртвой тишиной, и их молчаливое согласие придавало уверенности в содеянном, однако, не прогоняло одиночества и не заполняло рвущей душу пустоты. Лишь безумная скорость, от которой замирал дух, могла хотя бы на время заменить их собой и прогнать все плохие мысли. Постепенно стирались вообще все мысли из головы, делая её ясной и чистой, как светло-голубое небо в этот жаркий июльский день, не закрытое ни одним облачком. В висках пульсировало лишь одно слово – быстрей! Глаза, горящие лихорадочным огнём, уже не воспринимали то, что видели. Кровь, словно варившейся бульон, вскипала и быстрыми потоками разносилась по организму, а сердцебиение ускорялось до предела. Однако уже через несколько мгновений всё замрёт, воздух застынет неподвижным туманом, а в одной секунде скопится целая вечность. Всего одна секунда в корни изменит жизнь и положит точку невозврата. Глаза, эти чёртовы глаза, которые будто бы ослепли, слишком поздно заметили подходящих людей, не позволяя вовремя среагировать и нажать на тормоз, который раздался оглушительным визгом, заставляя шины царапать накалившийся асфальт. Через открытые окна, смешиваясь с воплем резины, донёсся отчаянный женский крик, полный такого ужаса, какого парень испытывал лишь двадцать лет тому назад. Как бы он не старался вывернуть руль и изменить траекторию движения, машина всё равно с глухим стуком врезалась в тело ребёнка, а колёса подмяли его под себя, волоча по дороге какое-то время.

– Нет! – Невольно сорвалось с чёрных губ Готье. В мозг сразу ударили паника и желание как-то помочь попавшему под колёса мальчику или же вообще стереть это событие и оказаться в совершенно другом месте, но останавливаться – это подвергать себя огромному риску, а сделанного не вернёшь назад. Лучшим вариантом показалось бегство от страшной реальности и самого себя, поэтому потерявший от ужаса голову брюнет в спешке нажал на газ и вновь понёсся вперёд. Он желал как можно скорее скрыться с места происшествия и забыть всё, как забывают дети свои первые месяцы жизни. Но виновник аварии так и не сможет вычеркнуть этот момент из памяти и до конца своих дней будет мучиться виной перед своим любимым человеком.

      Мужчина неподвижно лежал на заправленной постели, не моргая глядя в потолок. Его отсутствующий взгляд бродил где-то в воспоминаниях, снова и снова воспроизводя фрагменты аварии. Он не помнил, как потом вернулся домой, как оставил в гараже свою чёртову машину, забрызганную кровью, и что было после. Казалось, что в мире вообще ничего не существовало, кроме сбитого им мальчишки и чувства вины, которой одной удалось заполнить сосущую пустоту. Готье изо всех сил надеялся, что тот несчастный мальчик получил ранения, не совместимые с жизнью. Что он скончался на месте, ударившись головой об асфальт, не мучаясь перед смертью. Что бедный ребёнок даже не понял того, что с ним произошло. Но всё равно мужчина не желал ему такой страшной гибели. Не присущие раньше жалость и сострадание теперь наполняли его бесчувственную душу и заставляли сжиматься сердце. Ведь если мальчик не выжил, то какого сейчас его родителям? Как им пережить смерть своего сына? Какого им столкнуться с самым невыносимым горем и своим главным страхом? Готье всю жизнь старался избавлять людей от мучений и прекращать их страдания, а сейчас сам оказался виновником чужого несчастья. Невыносимое раскаянье раскалённым железом жгло душу, а вина затягивающей вглубь волной падала на его плечи и скрывала под водой, заполняя лёгкие и мешая дышать. Брюнет всячески старался себя утешить и как-то оправдать, но лишь одна мысль разом холодила кровь, а сознание приводила в ужас. А что, если мальчишка не умер? Что, если он… жив? Мужчина понимал, что в такой аварии невозможно отделаться без травм. Он видел кровь на капоте джипа и помнил, как волочил тело по асфальту. Помнил, как кричала женщина, как предательски дрожали его руки, и как он уехал. Всё смешалось в тугой запутанный клубок, и парень ещё долго лежал на кровати, не в силах подняться и сообразить, что делать. Но в конце концов привычное равнодушие поглотило остальные чувства, и первым делом брюнет решил отмыть свою машину и постараться не думать о случившимся. В конце концов, такое могло произойти с каждым. Как и всегда, словно на автомате, Готье набрал воды и взял с собой старые тряпки, которые будет не жалко выбросить, если те не отстираются. Спокойно, словно ничего не произошло, он направился в гараж, где его ждал умытый кровью джип. Багряные пятна, уже засохшие на такой жаре, вновь вонзили укол в неугомонную совесть, но его действие быстро прошло, и парень принялся оттирать впитавшиеся капли, а после того, как побагровевшая от крови вода была вылита из ведра, а тряпки дочиста вымыты, он наконец смог успокоиться и почувствовать себя более уверенно. Ему хотелось верить, что на месте происшествия не находилось камер, и его не смогут отыскать, ведь убийце ни в коем случае нельзя привлекать к себе внимание полиции. Расследуя этот несчастный случай, они могли легко найти улики других, более страшных преступлений, за которые парню пришлось бы понести тяжёлое наказание. Но его пугало вовсе не долгое заточение в стенах унылой тюрьмы и расчерченное в клетку небо, а своё собственное бездействие. Мужчина попросту не смог бы вынести и месяца без нового убийства чьих-то страданий. Поэтому лучше постараться забыть эту внезапную историю и жить дальше, как ни в чём не бывало.

      Однако, как бы парень не старался себя успокоить и убедить, что в случившимся нет его вины, его сердце всё равно тревожно ныло, а мысли вновь и вновь возвращались в ту секунду, когда вопль тормозов оцарапал небо, а асфальт согрела детская кровь. Ночью в его слух снова вонзался отчаянный крик женщины, а перед глазами лежало распростёртое тело на заляпанной бурыми кляксами дороге. Внутрь вновь проникали искры паники, ускоряя стук грудного мотора в несколько раз. Ночь казалась необычайно долгой, словно, часовое стекло лопнуло, выплёвывая на пол острые осколки, а вместе с ними и разливая само время в чёрную липкую лужу, которая постепенно заполняла собой всё пространство и всё глубже затягивала в бурлящий омут. Мужчине казалось, что он уже никогда не проснётся и навсегда останется заточённым в своём кошмаре, но вскоре он внезапно открыл глаза, оказавшись в своей постели. В своём доме, в своей реальности, пока что тихой и спокойной. Стрелки продолжали размеренно тикать, гуляя по циферблату, а пульс подражал их быстрому шагу, желая догнать, а может быть, даже и опередить их бег. Но спустя несколько глубоких выдохов Готье всё-таки удалось успокоиться, а вот с дальнейшим сном пришлось попрощаться. Поэтому костлявый парень, раздетый по пояс, встал с постели и, шаркая ногами по полу, направился на веранду, чтобы подышать свежим воздухом и покурить для окончательного успокоения нервов. Несмотря на то, что ещё днём стояла жара, ночь встретила своего гостя приятной прохладой и свежестью: в небе поблёскивали, словно рассыпанный порошок, серебряные звёзды, а верхушки деревьев лениво тёрлись о его живот. Взяв со тола пачку сигарет, брюнет направился на улицу и, дойдя до беседки, устало повалился на стул. Голова гудела от непереваренных мыслей, а после прерванного сна он казался себе разбитым сосудом, из которого вытекали какие-либо силы на самоанализ и дальнейшие действия. Вместо этого мужчина просто старался подавить в себе воспоминания об аварии, и чтобы это сделать, он решил вытеснить их более свежими чувствами. А вызвать хоть какие-то чувства в нём могло лишь новое, но как всегда, прекрасное и грандиозное убийство. Обрадовавшись дополнительному поводу подыскать нового члена для их Спящего Царства, парень даже вскочил, подхваченный возбуждением, но быстро вернулся в исходное положение, начав лихорадочно соображать, как устроить следующее похищение жизни. Мужчина понимал, что сейчас опасно разъезжать по городу на участвующем в аварии джипе, поэтому придётся либо сменить номера, либо и вовсе отказаться от машины хотя бы на первое время, пока этот случай не затеряется в киноплёнке судеб.

      Так, с блуждающем где-то взглядом и бледным, осунувшимся лицом, парень просидел до самого утра, сочиняя финал чьей-то истории, пока на смену звёзд не пришли облака, напоминающие сбитый омлет, а синеву не разбавили бледные краски. Постепенно над землёй вырастала розовая полоса, над которой низко висело ярко-золотая линия восходящего солнца. Словно придя в себя, парень моргнул, потушил последнюю сигарету и медленно направился в дом.

***


      Удовлетворённость прокатилась по лицу Готье и, опустившись на землю, он взглянул на свои руки. На перемазанные кровью и грязью руки. О, они были прекрасны! Как прекрасны и воспоминания о трудном, но продуктивном дне. Руки напоминали о деревянной рукояти ножа, которую они ещё недавно сжимали, исходя холодным потом. Кровь на руках напоминала о том, как холодное лезвие прочертило второй рот на горле молодого юноши. Этот рот широко, как безумный, улыбался и блевал кровью одновременно, словно из него выбили все зубы. Юноша, получив рану, сначала простоял секунду, не шевелясь, а потом мешком повалился на землю, кашляя и плюясь кровью сразу из двух ртов. Готье тогда ласково смотрел на него, загораживая своим силуэтом солнце, а потом осторожно присел рядом и заботливо закрыл остекленевшие глаза, отражающее небо, в котором зависла нотка ужаса. Веки с лёгкостью подчинились бледным пальцам, и ужас исчез с лица своего хозяина. Грязь на руках дарила памяти воспоминания о долгом и изнуряющем приготовлении могилы, которое, впрочем, уже давалось легче, поскольку мужчина заботился об этой земле, удобряя её и делая мягче. Грязь напоминало о заботливом погребении, словно мужчина укрывал своего ребёнка тёплым одеялом перед сном и желал ему добрых снов. Впрочем, для Готье так оно и было. Проводив своего мальчика в Царство Спящих, он устало рухнул на землю и ещё долго разглядывал свои руки.

      После этого брюнет смыл с тела оставленные улики, хотя внутри него всё кричало о том, чтобы оставить кровь на месте, словно постоянное напоминание о своём контроле над жизнью. Но, к сожалению, приходилось быть осторожным, и парень с грустью включал воду. Тогда для видимого контроля он водил острым языком ножа по своим ключицам и рёбрам, с трудом удерживаясь от вскрытия синих узоров на запястье. Но мужчина напоминал себе, что для начала он должен помочь другим, а уже потом позаботиться о себе.

      Паспорта или каких-либо других документов, удостоверяющих личность, у парня при себе не оказалось, поэтому Готье пришлось ждать очередной выпуск газеты, которую он покупал только из-за небольших фрагментов криминальных новостей. Их улыбающийся убийца, сидя вечерами в тёмной и уютной комнате, задёрнутой шторами, аккуратно вырезал и вклеивал в свою хронологию. И вечера эти были драгоценными жемчужинами в его жизни, заботливо спрятанными в самых укромных и сокровенных уголках памяти, словно воспоминания детства. И на какое-то время мужчине действительно стало легче: происшествие на дороге ушло на второй план, а благодеяние успокаивало совесть, однако, через несколько недель мысли о несчастном случае снова начали терзать его душу. Готье даже не решался садиться за руль, и вовсе не из-за страха, что его автомобиль найдут и опознают, а что он вновь может сбить и искалечить человека. Перед закрытыми глазами постоянно вырастал всё тот же мальчик, которого он даже плохо разглядел. Этот мальчик плакал, показывал на него пальцем и кричал, отчего на наряжённом лице проступали морщины, а всё тело сковывала виноватая дрожь. Теперь парень смотрел на свои трясущиеся руки не с облегчением, а с нарастающим гневом, с которым становилось всё труднее справляться, однако, Готье удавалось с ним совладать, но однажды его силы иссякли. Брюнет понял, что он так и не сможет опустить ситуацию и не найдёт себе места, пока не узнает, что сталось с ребёнком, которого он оставил на дороге, а сам скрылся с места трагедии, подобно преступникам, некогда лишивших его родителей жизни. Нет, так Готье точно не мог поступить, поэтому он решил во что бы то не стало разыскать информацию о дальнейшей судьбе этой семьи.

      Для начала мужчина, тревожно ходя по комнате с телефоном в руках, по очереди обзванивал все городские морги, надеясь, что хоть в один из них поступал ребёнок четвёртого июля, погибший в автокатастрофе. В ожидании ответа, он останавливался и даже переставал дышать, но в трубке раздавались лишь сухие сведения о том, что в этот день детей не привозили, и от рухнувших надежд дыхание тяжёлым комом ухало в грудь.

– Но как же нет? – выдохнул парень, когда по последнему набранному номеру вновь прозвучало задумчивое, затем уже более уверенное отрицание. – Четвёртого июля, мальчик, лет десяти, - отчаянно повторил он приметы, но трубка только кашлянула, а после и вовсе отключилась. Готье с опустошённым лицом, словно, в гипнозе, медленно и мягко заскользил по стене и на долгое время завис, сидя на полу и смотря куда-то вглубь себя. По его представлением, он обрёк ничем не повинного ребёнка на телесные и душевные страдания. Мужчине хотелось остановить и без того затянувшийся момент и отсрочить поиски больницы, в которой, возможно, сейчас неподвижно лежит искалеченный подросток, предоставленный на растерзания унылым и горьким мыслям. Парню страшно не хотелось подтверждать свои худшие опасения, но и найти причины отложить эту задачу, он не мог, поэтому, не меняясь в лице, он набрал первый попавшийся номер лечебницы и принялся слушать свистящие гудки. Нудная мелодия гудка, пауза, вновь гудок и опять резкая пауза, в которой вдруг появились шорохи, а затем и женский, какой-то неживой голос.

– Слушаю, – механически произнёс он, и Готье вновь повторил уже заученный вопрос, подкрепляя его приметами ребёнка. И вновь потянулись бесконечные цифры на дисплее телефона, мучительные гудки, сухие голоса и слабеющие надежды на то, что парню вообще удастся разыскать свою случайную жертву. Но когда брюнет уже хотел забросить это бессмысленное и болезненное задание, врач попросила подождать, проверяя архив, после чего сообщила о поступлении некого Андре Реверди.

– Андре? – ворочая имя на языке, повторил Готье, словно так он мог лучше узнать его носителя. – А что с ним произошло? То есть, какие у ребёнка травмы? – запинаясь от волнения, нелепо спросил мужчина, но ответом ему послужил встречный вопрос.

– Простите, а кем вы ему приходитесь? – поинтересовалась женщина, явно смущённая тем, что собеседнику неизвестно даже имя пациента. Но на другом конце провода звучала тишина, и, ещё несколько раз окликнув невидимого ей человека, врач положила трубку. Готье же уже давно отложил телефон, поняв, что ему нечего ответить, поскольку никакой убедительной лжи на ум не приходило, а правда являлась верным путём в не раз воображаемый кошмар. Поэтому сейчас в его голове зарождался другой, более надёжный план.

***


      С того дня, когда мужчина узнал, что его маленький пострадавший жив, прошли две долгие недели, связывающие его повседневными делами и работай, а главное – страхом. Но вскоре в его распоряжении оказался свободный день и, переписав адрес больницы на скромный клочок бумаги, да прихватив с собой несколько пятитысячных банкнот, брюнет направился на поиски заведения для больных. Идти он решил пешком, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, да и воздух казался свежим и влажным после дождя. В нём чувствовалось первое дыхание осени. Летний жар давно спал, но и холода ещё не успели настать. Лёгкий ветер подхватывал его волосы, а шёпот листьев ласкал слух. Но несмотря на всю прелесть погоды, в животе у Готье лежал камень. Он одновременно и боялся, и хотел увидеть покалеченного ребёнка, поэтому ноги с трудом ему подчинялись, а пальцы превратились в осколки льда, тающие холодным потом. Но ни один прохожий не смог бы догадаться о чувствах одинокого парня, спокойно идущего по мокрому асфальту. Никому бы не удалось прочитать на его лице отражение хотя бы малейшей части внутренних переживаний, и лишь бездомные животные обеспокоенно соскакивали со своих мест и, скуля, спешили укрыться от его ледяного взора.

      Вскоре парень оказался у серых обшарпанных ворот такой же серой и унылой больницы с ровными рядами одинаковых квадратных окон. Зайдя во двор и, поискав взглядом главный вход, мрачный посетитель направился в здание, по пути снимая шляпу. Внутри оказалось довольно тепло, но пальцы всё равно никак не могли согреться и больше напоминали замёрзшие сосульки. Несколько минут мужчина нерешительно расхаживал по коридору, но вскоре подошёл к регистратуре, где невысокая женщина в очках внимательно изучала бумаги и, казалось, даже не замечала стоящего человека. Тогда Готье откашлялся, и та рассеянно оторвалась от своей работы.

– Я бы хотел узнать о пострадавшем в автокатастрофе ребёнке, поступившего к вам четвёртого июля. Его зовут Андре Реверди, – без приветствия сообщил парень, на что работница лишь развела руками.

– Простите, но это было уже давно, и я не помню, о каком мальчике вы говорите, – кратко буркнула она и, должно быть, снова хотела погрузится в заполнение бумаг, но брюнет ещё не закончил разговор.

– Но вы же можете поискать о нём в архиве. Какие у него травмы? Скажите, его выписали? Когда? – начал расспрашивать он.

– Поймите, я не могу разглашать данные о пациентах. Вы кем ему приходитесь? – по шаблону отчеканила женщина, и Готье понял, что ему не удастся обойтись без взятых заранее денег. От осознания этого ему почему-то стало грустно. Ему вдруг подумалось, что так, наверное, все люди вокруг незаметно обмениваются пачками бумаги в погоне за мнимыми ценностями в надежде заполучить счастье. И горечь ядовитой змеёй сдавила его горло при мысли о собственной принадлежности к этому заблудшему миру. Но тем не менее парень всё равно протянул конверт, и удивлённая женщина растеряно кивнула в ответ.

– Да, я посмотрю, – пробормотала она и удалилась в архив, шаркая ногами по полу. Спустя пару минут её голова вновь выросла за стеклянным окошком и, глядя в больничную карточку, работница всё-таки выдала необходимую информацию: дату рождения, место жительства и прочие формальности. Также мужчине удалось узнать, что его мальчика уже, как целую неделю назад, выписали из больницы, и, следовательно, увидеть его Готье не мог. Поэтому, переписав адрес, бледнолицый господин вновь отправился бродить по городу в поиске нужной улицы и дома. Брёл он неспешно, опустив в карманы руки и разглядывая серые лица прохожих, на которых висели одинаковые маски приличия и культуры. Вскоре мужчина добрался до неприметной остановки, а оттуда поехал в полупустом автобусе на встречу пугающей правде. В голове не имелось чёткого плана действий, когда он окажется на месте, и в пути его тоже не посетила ни одна гениальная, или хотя бы разумная идея. Впрочем, парня это нисколько не смущало. В таких ситуациях, полагал он, как раз нужно поступать спонтанно, а значит, искренне, а значит, правильно. Через призму этих мыслей путник и глядел в грязное окно на оживлённые улицы, суетливых людей и работающие заведения. И от вида этой неугомонной кипящей жизни на душе становилось тоскливо и серо, ибо жизнь эта казалась ему совершенно чужой и непонятной. Она была наполнена чьим-то иллюзиями и постоянной игрой в прятки от духовных страданий в мещанских и рутинных буднях. Казалось, что все люди старались не думать о смерти и избегать её холодного властного взгляда. Но тщетно. Все они всё равно в тайне желали её увидеть, соприкоснуться с её пугающей, но таинственной неизвестностью и наконец-таки избавиться от однообразия и скукоты жизни. От её страданий и тяжких ударов. Избавиться от неё самой. Парень знал это. Чувствовал. Различал сквозь умело надетые маски и бодрые, но лживые, голоса.

      Вскоре автобус остановился на нужной улице, и Готье сошёл с его ступеней на серо-розовый бульвар. Теперь идти оставалось недолго, впереди уже виднелись запутанные дворы, и мужчина быстро отыскал указанный дом и правильный подъезд. Отдавшись долгому, но не угнетающему ожиданию, брюнет присел на край одинокой лавочки и, достав пачку сигарет, принялся курить, делая долгие и глубокие затяжки. Курение действовало благотворно, и уверенность в своём намерении ещё дальше пускала корни, прочно закрепляясь в душе. Однако, шло время, шли мимо люди, но никто из них не подходил к намеченному подъезду и не открывал дверь. Увидеть самого ребёнка Готье уже и не надеялся, но всё ещё рассчитывал, что ему удастся поговорить хотя бы с соседями и узнать, что за горе случилось у этой семьи. К счастью, спустя полутра часа он наконец увидел немолодую женщину с пакетами в руках, подходящую к заветной двери. Парень тут же подскочил со своего места и последовал за ней, неохотно окликая свою проводницу, когда та оказалась внутри.

– Постойте, – холодно и почти что приказывающе произнёс он, на что женщина вначале вздрогнула от испуга, а затем рассеяно обернулась на странного незнакомца.

– Простите? – вопросительно буркнула она.

– Вы случайно не знаете, кто проживает в сорок седьмой квартире? – шагнул к ней ближе брюнет, надеясь на удачу, которая, как оказалось, не обошла его стороной. Пенсионерка утвердительно закивала и, прислонив к щеке свободную руку, принялась сочувственно охать.

– Какое несчастье, какое несчастье! – запричитала она, качая головой. Было видно, что ей не терпелось поделиться этой историей и, самое главное, показать своё сочувствие, – здесь семья проживала, хорошая, образцовая. Ребёнок у них был, мальчик такой славный, здоровенький. А потом гад какой-то сбил-то мальчишку, и всё – конец счастью. Ребёнок, кажется, ноги потерял, как соседи говорили. А мать-то, мать-то как рыдала! Боже мой! – продолжала охать рассказчица, всплёскивая руками, – каждый день то плач, то ругань из их квартиры доносились, а затем вообще до истерик дело дошло. Тут к нам и полиция, и инспектора приезжали, а потом как-то раз – и прекратилось всё. Потом я уже узнала, что маму мальчика-то в больницу положили, а от сына отец и вовсе отказался. Вот как! – в последней раз качнула головой она, видно, ожидая услышать ответ. Но ответа не последовало, и парень задумчиво развернулся к выходу.

– А вы, собственно, почему спрашивали-то? – спохватившись, вдогонку крикнула женщина, но вновь столкнулась с ледяным молчанием и, постояв несколько секунд в растерянности, пошаркала к себе в квартиру, что-то бурча под нос.
Готье же вновь оказался на улице, теперь казавшуюся совсем пустой и безжизненной. Его самые страшные опасения превратились в реальность, а вина ещё сильнее раздулась в своих размерах, лишая измученную душу моральных сил. Совесть, что металась в ужасных кошмарах, теперь проснулась и принялась усердно грызть усталое сердце, и колоть какие-либо обезболивающие в неё было бессмысленно. Единственным спасением от немых укоров служили жаркие обещания разыскать бедного Андре и положить конец его страданиям. Это он умел делать. Это он любил.

      Придя домой, парень, не раздеваясь, упал в постель, готовый разорваться на тысячу слёз, но он разучился плакать, и накопившиеся чувства вместе с сердцем бились в его груди. Готье снова хотелось всё забыть, вычеркнуть, исправить или хотя бы свернуться калачиком и запутаться в белых чистых простынях, не тронутых ни болью раскаянья, ни сладким удовлетворением убийства. Ему хотелось исчезнуть, перестать существовать и стать абсолютной пустотой. Нет, не умереть, а именно не быть-в-мире, перенестись на миллиарды лет назад, когда вокруг царила одна пустота, пока чрево матери не извергло его на этот свет. Но, к сожалению, он был реальной плотью с полным восприятием мира, и даже бритва ничего не могла здесь исправить.

      Так Готье пролежал ещё несколько часов, дожидаясь, пока голова освободится от крутящихся, словно юла, мыслей, а он станет сторонним наблюдателем со стороны. Только достигнув этого состояния, длинноволосый юноша понял, как сильно устали его ноги, и как сильно он, оказывается, хочет спать, несмотря на то, что уже несколько часов провёл, не шевелясь и ничего не делая. Теперь же, когда разум был чист, сон с лёгкостью забрался в его глаза, в голову и заботливо погрузил в волшебную темноту, так похожую на желанное исчезновение. Парню ничего не снилось, и проснулся он только в шесть часов утра следующего дня. Поначалу Готье не мог ничего вспомнить, но потом, постепенно, фрагмент за фрагментом, воспоминания воспроизвели цельную картину вчерашних событий. От этого к горлу опять подкатила горечь, и чтобы хоть как-то привести себя в порядок, он наконец разделся и направился в ванную комнату, где потоки холодной воды хорошенько взбодрили и освежили его. После этого парень заварил себе кофе и наспех собрал бутерброд с сыром. Лишь чувствуя, как кофе приятно согревает желудок, он вспомнил, что в последний раз ел вчера во время завтрака, и то подкрепился неплотно. Да и теперь он не отступил от своей привычки, и, закончив скромный приём пищи, опять погрузился в сигаретный дым. Наконец его состояние улучшилось, словно он собрал все отколотые от себя части, и существование дальше казалось вполне возможным. Жизнь продолжалась, начинался новый день, и впереди ждали новые дела. И прежде всего предстояло решить вопрос, что делать дальше с искалеченным ребёнком. Готье понимал, что ему не удастся тайком увезти мальчика из интерната, и если бы даже удалось, то этот поступок поволок бы за собой огромный хвост последствий. Нет, здесь нужен другой подход. Для реализации своей цели ему предстояло войти в доверие к персоналу и сыграть роль опекуна, желающего усыновить этого безного мальчишку. Он мог бы попросить забрать будущего сынишку на выходные, чтобы лучше познакомиться и провести время вместе, а на самом деле убить его тихой, безболезненной смертью, добавив в еду смертельную порцию яда. Но и в таком развитии событий таилось множество огрехов и грубых ошибок. Сотрудники детского дома имели бы его телефонный номер и адрес, так что в случае пропажи ребёнка непременно бы позвонили, а не то бы и посетили его дом вместе с полицией. Конечно, можно попробовать соврать, но, наверняка, они проверяют всю информацию, так что рисковать не стоило тоже. Поразмыслив ещё немного, брюнет пришёл к выводу, что единственным наиболее безопасным вариантом являлось полное формальное усыновление инвалида. Но этот поступок казался слишком серьёзным, слишком важным и даже значимым событием, на которое Готье пока не мог решиться. Он пугал своей невозвратностью, неизвестностью и в какой-то мере незнакомой раньше ответственностью. Поэтому парень отложил эти мысли на более располагающее состояние и потушил и без того дотлевающую сигарету.

      Но подходящего настроя не возникло ни на следующий день, ни на идущее следом число, ни через неделю. Вместо этого Готье, как и горячо презираемые им люди, стремился убежать от своих тягостных переживаний в рутинную мещанскую жизнь. Практически всё время он проводил на работе, вновь и вновь видя таких же убитых скорбью родственников, как и сам покойник. Но хоть он испытывал сострадание к нёсшим траур людям, их парень никогда не утешал. Он вообще не любил с кем-то разговаривать и лезть в чью-то чужую и безразличную ему жизнь. Молчание и отрешённость были привычным для него состоянием. С каждым новым поступлением невидимый убийца лишь всё сильнее убеждался в своих печальных взглядах, отчего его сердце всё больше жаждало прекращения этой бессмысленной, но безумно-сложной борьбы. Порой он разыскивал своих живых клиентов по данным, которые спокойно хранились в распухшем от записей журнале и превращал их в клиентов мёртвых. Проворачивать эти преступления давалось сложнее, поскольку Готье приходилось подстраивать смерть под несчастный случай, и делать это незаметно и чисто. Зато тянуться такая цепочка смертей могла до бесконечности. Своим родством покойники, словно за руку, тянули друг друга в могилу.

      Однако, мысли об искалеченном и теперь ещё детдомовском мальчике всё-таки навещали черноволосого мужчину. Приходили они обычно вечерами, обычно они мешали уснуть, но он не прогонял их, а наоборот, внимательно выслушивал и прокручивал в голове. И со временем усыновление перестало казаться чем-то шокирующим. Своими частыми размышлениями о нём парень сделал его привычным повседневным событием, которое больше не страшило и не отталкивало, а даже наоборот, представлялось интересным и вполне вероятным. Он даже подумал о том, что эту маскарадную игру нужно разыграть по-настоящему, самому поверить в её подлинность и убедить остальных, чтобы ни у кого не возникло вопросов. Для этого Готье решил обустроить мальчику отдельную комнату, купить новую мебель и придумать подходящий для подростка интерьер. Раньше он этим никогда не занимался, поэтому свои действия ему казались неуклюжими и неуверенными, словно в первый рабочий день, когда всё вокруг ещё неизвестно и незнакомо. Чтобы не ездить вдаль и не терпеть навязчивых продавцов и консультантов, для заказа мебели Готье пользовался интернетом, подыскивая удобный письменный стол, кровать и полки. Все эти манипуляции для него были одновременно и серьёзными, и смешными, что порой приводило в замешательство. Порой хотелось отказаться от своей идеи и не устраивать спектакля, не погружаться в будничные хлопоты, но процесс уже запустился, и остановить его не представлялось возможности.

      Так мужчина подыскивал обои, возился с ремонтом и на время отвлёкся от постоянных размышлений о смерти и мазохизме. Комнату Готье выбрал одну из тех, чьи окна не выходили на задний двор, чтобы ребёнок не мог видеть своего хозяина над чужими, пусть и незаметными могилами. Хотя, впрочем, это не имело большого значения, поскольку мальчику самому предстояло оказаться среди них. Шли недели, переходящие в месяца, и листья огненными искрами уже слетели с деревьев, и комната приобрела достойный подобающий вид, но холодный человек никак не решался на последние шаги и всё оттягивал наступающий на пятки момент оформления. У него находились то новые дела, то какие-то мелочи в оформлении интерьера, то срочная работа. Именно поэтому он покупал совершенно ненужные вещи вроде кресла-мешка или одежды, даже не зная нужного размера. Но всегда наступает момент, когда откладывать больше нельзя, и наступает пора действовать. Так и к Готье пришёл такой день, подобрался незаметно и уселся на плечи тяжким грузом. Он почувствовал его больше на интуитивном уровне, словно мог опоздать и вновь принялся набирать незнакомые номера, но на этот раз не больниц или моргов, а детских домов, где живут такие же грустные лица, как и в первых заведениях. Интернатов в городе было немного, поэтому уже по второму номеру женский голос подтвердил, что среди их ребятишек есть мальчик по имени Андре Реверди. После завязался недолгий разговор о причинах звонка, и о проведении всех манипуляций. В результате Готье пообещал, что обязательно навестит их заведение, но не дал никакой конкретики, после чего повесил трубку. Вот он и подошёл к самому краю, оставалось совсем немногое, и мужчине не верилось, что приблизился к столь часто воображаемую событию и при желании может прикоснуться к нему, пережить. Это и волновало, и заставляло подождать ещё до неопределённого срока, и ждал парень ещё очень долго.

***


      За один миг пролетела белой птицей зима, а за ней и весна пошла уже более умеренной поступью, а за ней и наступило утро, когда брюнет ясно осознал, что бессмысленно отсрочивать то, чему и так суждено произойти. Собравшись с духом, Готье поехал по мокрой дороге к интернату, чей адрес всё это время бережно хранился в памяти. Путь впереди лежал долгий, но это даже радовало мужчину. В салоне громко играла музыка Мэрилин Мэнсона, стоял крепкий запах сигарет, и запах волнения тоже стоял в салоне. Но парню удалось его победить, и в глазах привычно заблестели ледяные ноты равнодушия. Ближе к обеду впереди всё-таки замаячило нужное здание и, припарковав свой автомобиль в положенном месте, парень уверенной поступью поднялся по каменным ступеням в унылое заведение. В коридоре его сразу встретил охранник, дальше располагалась регистратура со сморщенной женщиной во главе, а за кабинетами персонала тянулись длинные ряды толи детских комнат, толи палат. После недолгого разговора с некоторыми работниками, его повели вдоль узких коридоров и запертых дверей с железными номерками, что-то говоря по пути. Но мужчина не слушал упитанную черноволосую женщину, шагавшую перед ним, и даже не разбирал её слов. Вскоре они добрались до 34 комнатки, зазвякала связка ключей, и облупленная дверца, противно заскрипев, открылась, словно чей-то громадный рот, из которого сразу повеяло тошнотворным запахом мочи и пота. В придачу к нему внутри висела влажная духота, что лишь усугубляло общую атмосферу умирания. Кровати стояли в два ряда, плотно прижимаясь к стенам, и на каждой такой кровати лежал бледный мальчик, ничем не отличающийся от других. У всех них были одинаково огромные и грустные глаза, осунувшие лица и одинаковая печаль. Но Готье не стал рассматривать этих грустных жителей и лишь коротко произнёс:

– Кто из вас Андре? – бесстрастно спросил он, встречаясь с напряжённой тишиной в ответ, но вскоре её нарушил тихий и робкий голос.

–Э… Я, – отозвался один мальчишка, приподнимаясь в своей постели. На его лоб падали белые волосы, лицо казалось совсем худым и поникшем, а в серо-голубых глазах читались растерянность и страх. Призадумавшись, мужчина медленно направился к его месту, не обращая внимания на голоса других детей.

– Ты, говоришь? – взял его за подбородок Готье, внимательнее разглядывая чувства, что отражались в двух мутных зеркалах. Затем он с замиранием сердца отвёл одеяло в сторону, ещё плотнее прижимаясь к нежеланной реальности. Мальчик действительно не имел обеих ног, и родителей, и счастья он не имел тоже.

– Оу, ты, я вижу, без ног, – криво усмехнулся брюнет, но, увидев, как засмущался ребёнок, поспешил добавить, – что ты? Я ничего не говорю. Ты красивый мальчик, – тягуче протянул он, касаясь холодного лица. Потом также тягуче тишина запела свою немую песню, но, словно резким движением смычка, мрачный посетитель прервал её мелодию другой.

– Андре, – начал он, – ты уже взрослый мальчик. Я надеюсь, ты не будешь против, если я заберу тебя отсюда? – прямо спросил господин, и после этой фразы началась их история, полная тайн и боли, но одновременно и незнакомой раньше нежности, и искренней любви. После этой фразы судьба разложила свой пасьянс, и две жизни ступили на одну дорогу.

      Их маленький разговор закончился, а за ним надвинулся нудный процесс оформления. Готье заранее отправил заявление, приблизительно через неделю он получил ответ с направлением, после чего к нему приехали органы опеки осматривать жильё. Парень очень переживал, что наблюдательные и дотошные женщины могли заподозрить неладное, но сотрудницы лишь быстро оценили общее состояние, задали пару вопросов о доходе и других условиях, а затем выдали заключение. Теперь же оставалось лишь подписать согласие и забрать ребёнка. Всё прошло достаточно быстро и гладко, настолько гладко, что мужчина даже удивился такой лёгкости.

      Когда же настал момент забирать Андре к себе, то он вновь почувствовал всю значимость события. Когда он поднял ребёнка на руки, то вновь столкнулся со странным и незнакомым ощущением, а когда мальчик обнял его за шею, то проклятые чёрные губы сами собой произнесли:

– Я заберу тебя отсюда и подарю тебе счастливую жизнь. Обещаю, – выдохнули они, и что-то вздрогнуло в его сердце. Он вовсе не желал этого говорить, не желал врать, ведь подарком в его руках таилась смерть, а не земное счастье. От своего вранья в душу проник горький вкус сожаления, но брюнет постарался выбросить эти мысли из головы и, усадив ребёнка на заднее сиденье, поехал в мрачный пустой особняк. В машине больше не играл громко рок, а ехала она не так быстро, и небо потихоньку наполнялось серыми кляксами туч, которые вскоре закапали вниз прозрачными чернилами. Струи воды, словно черви, стекали по стеклу, ехать было сложно, но Готье вновь радовался долгой поездке, хоть больше и не звучала его любимая музыка, и в голове крутились совсем другие мысли – мысли о спящем на заднем сиденье мальчишке. Везти его он старался осторожно, чтобы не нарушить его сна, сладкого или же беспокойного. К дому им удалось добраться лишь в двенадцатом часу, дождь и не думал стихать, и продолжал барабанить тихий марш, и лишь жёлтое пятнышко света растворяло тьму.

***


      Со следующего дня мужчину окружили новые заботы, к которым он оказался не готов. Все действия представлялись в новых тонах, завтрак пах по-новому, и простое существование мерцало новыми красками. Готье не знал, как стоило себя вести со своим маленьким гостем, как к нему следовало относиться, и что делать. Он не мог разобрать чувств, танцующих в груди и животе, но старался держаться уверенно и не показывать своего смятения. Парень подумывал подсыпать заветный порошок сразу же за завтраком, но толи данное обещание, толи страх мешали ему это сделать. Он так долго ждал этого ребёнка, провёл с ним уже некоторое время, что он перестал быть незнакомой абстрактной личностью, и это тоже мешало убить. Поэтому парень решил вначале получше узнать свою жертву, чтобы составить более подробный план следующих действий. В любом случае, действовать спонтанно не было разумным решением. И так часовая стрелка закружилась в хороводе дней и ночей, и голова закружилась от навязчивых желаний, с которыми чёрный господин отчаянно боролся. Он безумно-сильно хотел подарить милому Андре покой, но обещал-то он жизнь! И голова разрывалась, трещала, болела и кружилась вместе с часовой стрелкой. Готье давал читать безногому мальчишке свои книги, надеясь, что он разделит его точку зрения, тем самым разрешая себя убить. Но Андре лишь отрицательно качал головой на его доводы и аргументы, пожимал плечами, но по крайней мере не спорил. Ещё парень познакомил его со своим вороном, Графом, и приятная волна согрела его сердце, когда мальчишка пришёл в восторг от птицы и ещё долго любовался её полётом по небесному полю океана. Но несмотря на это, между ними всё равно пролегала холодная стена, а молчание служило частым спутником их разговоров. Андре, как и его новый опекун, не желал идти на контакт и открывать свою душу незнакомому человеку. Мальчишка злился на него, что тот отобрал последнюю надежду увидеть родителей. Мальчишка считал себя предателем и подолгу грустил в своей комнате. Его унылые глаза прожигали сердце насквозь, наполняли его виной и призрением к себе. Готье обещал, нет, клялся, что непременно сделает затеянное, но каждый раз рука не выпускала белого убийцу из открытого бутылька. Она плотно сжимала его, дрожала, срывалась, но никогда не добавляла отравы. Парень винил себя за свою слабость и тоже подолгу грустил у открытого окна.

      Однажды ночью, когда в его мозг снова забрались тяжкие воспоминания о злополучной аварии, когда Андре снова указывал на него пальцем и кричал: «Это ты сделал! Ты виноват! Убей меня!», мужчина не выдержал и, вскочив с кровати, схватил из тумбочки пистолет и помчался вниз по ступеням. Действовал он быстро, но тихо, старался не шуметь. Оказавшись у постели спящего ребёнка, он наставил на него пистолет и погрузился в музыку своего дыхания, которое то надувало, то спускало его грудь. Парень ещё долго так стоял, не шевелясь и сжимая пистолет. Пальцы стали холодными и влажными от пота, напряжение дробило виски, и спустя несколько минут он сдался, и опустил оружие. По телу, словно терпкое вино, разлилось облегчение и, присев на край матраса, Готье ещё долго любовался на мальчика, ненавидя его и себя одновременно. После он всё-таки встал и, с трудом переставляя ноги, пошёл обратно. Сон больше не пожелал навестить его, поэтому брюнет вновь принялся курить у открытого окна.

      На следующий день он старался прислушиваться к своим чувствам, пытался их понять и разобраться в своей голове, но из этого ничего не вышло, и парень вновь и говорил, и делал совсем не то, что хотел. Ощущая невидимый барьер неприятия, он подошёл к Андре и, присев, чтобы оказаться с ним на одном уровне, начал важный, даже сокровенный, разговор. Готье объяснил, что вовсе не хочет заменять ему отца, а просто желает стать хорошим другом. После этого короткого диалога дела действительно пошли на лад. Мальчишка стал немного по-другому воспринимать своего хозяина, и спустя несколько недель они смотрели вместе фильмы по вечерам, заказывали пиццу, гуляли на природе и подолгу болтали друг с другом, шутили и смеялись. На удивление, мужчина понял, что больше не испытывает нужды к новым похоронам, словно долгая зависимость наконец выпустила его из своих когтей. Он обнаружил, что порой вновь испытывает всю полноту чувств, что он проникает в них, проживает. Он обнаружил, что теперь живёт по-настоящему. Это казалось таким удивительным, в душе царили лёгкость и свет, но в то же время внутри плескалась и некая тоска по старому Готье, по прошлому мироощущению. Ему не хотелось отпускать привычные опоры, их разрушения происходили болезненно, поэтому парень всячески противился любым изменением. От постоянной внутренней борьбы к незащищённой душе подкралась депрессия и вновь окрасила мир в серые и чёрные тона. Небо стало серым, белый потолок приобрёл серый цвет, и глаза тоже стали серыми. С каждым утром ему приходилось соскабливать себя с кровати, готовить завтрак и впихивать его в свой желудок. Днями, однако, становилось лучше. Андре удавалось его отвлекать, веселить и радовать своей улыбкой. Вместе они строили деревянное логово и каждый вечер проводили уходящее солнце, что лениво сползало с розового небосвода. Но солнце, казалось, забирало с собой не только свет, но и радость, и спокойствие, и любовь. Во взгляд вновь проникала апатия, а ночь приносила лишь вопли, доносящиеся из могил, и зависимость возвращалась. Готье думал, что сойдёт с ума, но в жизнь ворвался непредвиденный случай.

      Когда они посещали магазин, то Андре столкнулся со своим настоящим отцом, но тот не был рад его видеть, и между ними вспыхнула ссора. Его надежды не оправдались и разрушились, словно замок из сухого песка. Он ожидал увидеть раскаянье в глазах отца, услышать слова извинения и, возможно, почувствовать и сожаление в его сердце. Но этого не произошло. Вместо теплоты и прежней любви парнишка получил лишь скупое приветствие, новую порцию обвинений и знание о новой женщине в его жизни. Это ранило детское сыновье сердце, вызвало ненависть к себе, а боль слезами заволокла его глаза. Всю дорогу назад он шмыгал носом, а дома вновь рассыпался на множество слёз. И в этот миг что-то проснулось в Готье, что-то затрепетало и потянулось ко второй душе. Мужчина с нежностью прижал ребёнка к себе, обнял его плечи и принялся утешать.

– Ну, что ты мальчик мой? – шептал брюнет, – не плачь, – укачивал в своих объятиях он. Но грудь ребёнка продолжала надрываться, а голос дрожать.

– Я ему больше не нужен! Он больше не любит меня! – горячо воскликнул Андре, плотнее прижимаясь к своему господину.

– Ш-ш-ш… Ты мне нужен, слышишь? Ты самый хороший мальчик и лучший сын на свете, – искренне говорил Готье, вкладывая в эти слова максимальную глубину. И лилась из его губ чистая правда. Он впервые осознал, как сильно любит его, и сердце налилось такой теплотой, что её хватило бы на то, чтобы согреть весь мир, нет, больше – всю Вселенную, самого Бога. Внутри тихо плескалось спящее море, излечивая самые долгие раны.

– Спи, Андре. Спи, мой милый мальчик, – убаюкивал его мужчина. И ребёнок действительно успокоился, дыхание выровнялось, а слёзы перестали бежать по щекам. Брюнет ощущал, как детские ручонки обнимали его, а душу обнимало полное спокойствие, которое он не испытывал несколько пустых и мучительных лет. А потом всё разрушилось.

      Всё-таки на свете не бывает невероятных чудес, и ни одна болезнь не отступает так быстро. Невозможно за несколько месяцев излечить психику, которая страдала каждый год, каждый день и час. Внутри Готье по-прежнему сидел печальный человек, сидел милосердный, но в тоже время безжалостный человек, и заставлял он его опять прикасаться к запретному греховному вкусу. Он слышал, как плакала земля, стонала и просила вновь обнять дочку или сына, и мужчина не мог противиться её зову. Он и так слишком долго сдерживал себя, поэтому сейчас имел полное право выполнять свою миссию. Его руки дрожали от возбуждения и нетерпения, голова кружилась, а дыхание замирало при мысли о свежей крови, о пустых стекляшках вместо глаз и незабываемой гармонии смерти. Парень больше не мог собой управлять и, сказав Андре, чтобы тот не ждал его сегодня и ложился спать, поехал на встречу к своему счастью. Мужчина разъезжал по городу, высматривая одиноких людей, и наконец его взгляд привлёк один задумчивый юноша, что неспешно гулял, не обращая внимания на то, что творится вокруг. Брюнет незаметно последовал за ним, и когда тот завернул за угол недостроенного дома, оказавшись на пустой улице, по которой одиноко кружили подхваченные ветром листовки, Готье остановил машину. Стараясь не издавать ни звука, он направился к своей грустящей жертве. В воздухе проснулась тишина, она заполнила собой уши, и каждый нечаянно раздавшийся треск или свист, до боли резал слух. Короткая тень лениво ползла за своим носителем и потому никак не могла его выдать. Но когда убийца оказался за спиной блуждающего парня, то всё-таки выдал себя пристальным взглядом. Парнишка, видимо, почувствовал, что за ним следят и резко повернулся назад.

– Кто вы? – задрожал он, чувствуя повисшее напряжение. В глазах черноволосого преступника блестела ледяная решимость, и сила его мысли вселяла неподдельный страх в сердце стоящего перед ним человека, который начинал тихо пятиться в сторону. Но брюнет не дал ему далеко отойти и, быстро выхватив оружие, несколько раз выстрелил в упор. Пистолет был оборудован глушителем, и каменные стены домов не позволили распространиться звуку глухих взрывов. От неожиданности раненный парень замер, поднёс руку к обожжённой груди и медленно опустил голову вниз. Из образовавшегося отверстия тонкой струёй хлынула кровь, окрашивая бледную ладонь, и через несколько секунд уже мёртвый мальчишка повалился на землю. Ноги его неестественно подкосились, и рухнул он лицом вниз. Готье не знал о нём ничего, кроме того, что он отчаянно стремился убежать от своих страданий, и того, что он наконец от них убежал. Брюнет не знал ни его имени, ни судьбы, ни возраста, но знал, что он уже никогда не станет старше. Подойдя к распростёртому трупу, мужчина взял его за подмышки и поволок к своему автомобилю, преданного ожидавшего своего хозяина. Аккуратно поместив тело в багажник, радостный безумец сел за руль и, как ни в чём не бывало, поехал к себе, не привлекая внимания прохожих быстрой ездой. В груди разливалась долгожданная гармония, она текла по венам и вызывала длинную улыбку. От воодушевления хотелось бежать, кричать и лететь в пропасть вниз головой, лишь бы выплеснуть накопившуюся и бурлящую энергию. Она кипятком жгла все возможные чакры, но парень сдержанно вёл автомобиль, поэтому оказался у знакомых ворот лишь через пару часов. Тем временем под его приятелем уже скопилась багряная лужица жизни, куртка пропиталась этим терпким вином, а тело застыло в странной позе, напоминая каменную статую. Но это нисколько не помешало чёрному господину вытащить его и донести к своему скромному кладбищу без надгробий и положенных оградок. Несмотря на эйфорию и блаженство, нервы Готье были натянуты, словно струна, готовая порваться в любой момент под острым языком смычка, ведь его мог заметить его белый мальчик. А мужчина страшно этого не хотел, потому что не мог посветить в эту тайну ни одного человека, ведь так могла нарушиться его тонкая связь с мёртвыми жителями Спящего Царства. К тому же, Андре никогда не смог бы его понять, он бы отказался от своего нового друга, и жизнь снова превратилась бы в безвкусную кашу. Но брюнет предусмотрел все детали, поэтому не стал нарушать своего наслаждения напрасной тревогой. И вскоре он самозабвенно готовил новое ложе.

      Тем времени в небе уже спал сумрак, тучи сомкнули луну в своих непроницаемых объятьях и бросали на землю множество водяных пуль. Прозрачных и хрупких пуль, что вонзались в спину и целовали лицо. Гром оглушительным взрывом пронзил и без того надтреснутый воздух, а молния распластала на небе белую сетку электрических капилляров. Мышцы гудели от работы и усталости, но дух не позволял сдастся телу, и вскоре у его ног образовалась глубокая яма. Достаточно глубокая, чтобы спрятать в ней спящего человека. Как же прекрасно светилось его лицо белым пятном в этом чёрном омуте, и как же он прекрасно смотрелся в уютной могиле. Если бы кто-то из выдающихся художников видел всё совершенство данного момента, то непременно пожелал бы запечатлить эту картину. Как следует поправив руки и коснувшись холодного лба такими же холодными губами, парень принялся засыпать окоченевший труп.
Струи дождевой воды стекали по усталому лицу, размывали чёрную тушь, но в глазах сытым светом излучалось удовлетворение. Мужчина с трудом переставлял дрожащие ноги, с трудом расстёгивал пуговицы непослушными пальцами и с последними силами принял душ, после чего бросился в объятия белых простыней. Впервые за долгое время его не терзали кошмары, к нему вообще не пришли какие-либо сны, и ночь одним быстром мигом пронеслась по бушующему небесному шторму. На утро дождь стих, и все эмоции тоже пришли в порядок, хоть и ощущалось своеобразное опьянение после таинственного ритуала, поэтому весь день мужчина провёл у постели своего нового друга. Но это оказалось страшной ошибкой.

      Непослушный мальчик всё-таки заметил его, и сердце Готье, словно стекло, разбилось, ударившись об его испуганный взгляд. Но как этот гадкий мальчишка посмел нарушить поставленные правила? Как он посмел нарушить их счастье? Убить его, расстрелять в упор своими действиями и ядовитыми подозрениями? Теперь мужчина не мог оставить его в живых, он не мог терпеть его немых укоров и разочарования, поэтому понял, что пришла пора довести задуманный план до конца. Но проклятое упрямое сердце мешало прикончить виноватого ребёнка, поэтому парень лишь запер мальчика в подвале, надеясь, что тот умрёт сам. Но Готье не выдерживал и всё равно приносил ему еды, ненавидел себя за это, проклинал, но всё равно приносил. Он боролся с собой, желал ему страшной смерти, чтобы отомстить за свои страдания, поэтому поджигал его и смотрел, как безногий инвалид брыкался в объятиях огня, слушал, как отчаянно он кричал, и крик этот выпивал всю решимость и равнодушие. Чёрный господин снова себя ненавидел.

      Он избивал Андре, подсыпал яд, но не мог убить. И тогда ребёнок решил это сделать сам. Однажды, когда парень вновь спускался в сырой подвал, то обнаружил своего мальчика в железной петле. Тогда его противостояние сломалось. Он понял, как боялся потерять эту хрупкую жизнь, которую успел горячо полюбить и оттого не хотел, чтобы он знал его грязный секрет. Боясь не успеть, Готье бросился к неподвижному телу, сжал его в своих пальцах и выхватил из длинных лап смерти. Как он волновался, как винил себя в этот момент, но мужчине удалось привести мальчика в чувства.

– Андре! Мальчик мой! Очнись! – дрожащим голосом кричал он, но увидев, как задрожали опущенные веки, то принялся облегчённо шептать: «Что же ты наделал? Как же ты посмел?», понимая всю неловкость столь глупой фразы. А после того, как прошли первые страхи, губы стали выплёвывать множество откровенных, но бесполезных извинений.

– Прости меня! Это я во всём виноват! Прости, слышишь? – умолял черноволосый парень, но мальчишка, кажется, не злился на него.

– Зачем же вы спасли меня? Ведь вы всё равно хотите меня убить… – лишь спросил он, на что Готье принялся обещать, что больше никогда не причинит ему вред, что примет любое его решение, что мальчик может отказаться быть его сыном, но он не стал этого делать. Вместо ненависти в глазах Андре светились любовь и счастье. И даже когда брюнет признался в том, что это он оказался тем самым водителем, что это он лишил его ног и семьи, Андре не возненавидел своего отчима и даже смог его простить. Но как? Мужчина не понимал, за что его можно любить, ведь он разрушил всё счастье ребёнка до основания. Но на удивление, мальчишка утверждал совершенно другое. «Ты сам подарил мне семью и сделал меня самым счастливым человеком» – произнёс Андре, и эти слова освободили измученную душу от терзаний. С плеч свалился тяжкий груз лжи и вины, и облегчение накрыло черноволосого человека с головой. Страсть к убийствам вновь покинула его душу, и будущее виделось в ярких красках смеха и любви. Готье казалось, что за его спиной выросли крылья, что теперь всё действительно будет хорошо, ведь теперь он был готов исполнить своё обещание.

      Так ожидания и превратились в жизнь, больше между ними не возникало секретов и недоверия, вместе они встречали праздники, играли с Графом и радовались каждому моменту, проведённому вдвоём. Мальчишка обучался на дому, и когда он переживал, мужчина утешал его и давал советы, отчего тот менял своё мнение и больше не расстраивался по пустякам. Готье помог ему принять свою инвалидность, полюбить себя настоящего и не обращать внимания на чужое мнение. Он стал для него самым близким и дорогим человеком, и прошлое больше не бросало кривой страшной тени на счастливое настоящее. Андре в свою очередь заразил мужчину жизнью, мягко избавил его от зависимости и научил смеяться. В глазах растаял лёд безразличия, и мрачный особняк превратился в уютный семейный дом.