Старик и ласточки

   Высунув голову из кабины и устремив сверху вниз тупой взгляд, бульдозерист никак не мог понять, чего же от него хочет этот невысокий жилистый старик с рыжеватой бородкой. Минуту назад старик неожиданно выскочил из-за угла кибитки и, в тот самый момент, когда тяжелый ковш бульдозера готов был врезаться в ветхую стену, преградил путь, что-то выкрикивая и отчаянно махая руками. С приподнятым ковшом бульдозер резко встал, словно конь на дыбы.
Бульдозерист хотел выругаться, но, увидев, что старик, прижав руку к груди, умоляюще смотрит на него, передумал. От его взора не ускользнуло и то, что на руке старика не хватало трех пальцев.
   — Фьють! — присвистнул бульдозерист, когда до него дошел, наконец, смысл торопливой путаной речи старика.
   Спрыгнув на землю, он осмотрелся. Глинобитная кривая улочка, почти слепая, без окон, одни калитки. Над плоскими крышами кибиток возвышаются арки виноградников. У кого-то во дворе раздался треск сухих сучьев. Это кошка пробежала по лозе. Вслед ей, спохватившись, залаяла собака. Но ее голос заглушил шум подкатившего самосвала.
   Старая махалла попала под снос, и дни ее были сочтены. Когда-то она считалась окраиной, но современные, устремленные ввысь микрорайоны, топча и потравляя кругом сады и виноградники, дошли и до этого тихого уголочка. Притесненная со всех сторон новостройками старая махалла казалась убогой и беззащитной.
   Жители ее давно уже переехали в новые благоустроенные квартиры. Правда, перед тем, как это сделать, они перенесли древнее махаллинское кладбище и перезахоронили тела усопших. В заброшенных домах продолжали жить лишь одичавшие кошки и собаки.
   Старик Мачал (разг. – беспалый, безрукий)  не торопился оставить родной очаг, хотя семья его уже месяц назад перебралась в новый жилой массив. Что-то удерживало его здесь, и он, несмотря на уговоры ближних, тянул с переездом.
   — Ласточки, говоришь, вывели птенцов? — с растерянной улыбкой переспросил бульдозерист. — И ты хочешь, чтобы я ждал, пока у них вырастут крылья, и они улетят? А ты подумал, что за это меня выгонят с работы? А?
Мачал все также стоял в своей смиренной позе, прижав беспалую руку к груди. Глаза из-под широких бровей смотрели на бульдозериста с такой мольбой, как будто на карту были поставлены жизнь и счастье старика.
   — Живой думает о живом, — робко вставил он.
   — Можно ли разорить гнездо с птенцами и взять на душу такой грех?! Сколько лет уже эта пара ласточек живет с нами под одной крышей. Выведут потомство и улетают к осени. А потом опять возвращаются в родное гнездо...
Тут голос старика дрогнул, и он замолчал. Затем достал из кармана носкаду — табакерку и бросил под язык щепотку наса.
   — Подожди неделю-другую. Ведь за это время небо не свалится на землю. А там воля ваша: ломайте.
   Бульдозерист присел на лежавший рядом камень и, задымив папиросой, с ухмылкой сказал:
   — Я думал, у тебя в стене клад зарыт. Такой у тебя был испуганный вид, когда ты выбежал на шум бульдозера. А ты мне про каких-то птичек толкуешь.
Докурив папиросу, он бросил окурок на землю и, прижав каблуком, твердо добавил:
   — Нет, ничего у тебя не выйдет, дед. Прораб не то что неделю, дня не позволит простоять. План! Понимаешь, что это такое? А вот и сам прораб, лёгок на помине.
   Прораб был в широкополой шляпе, в пыльных ботинках и злой. В тот день запаздывали машины с бетоном. Он когда-то жил в соседней махалле и знал старика. Услышав о его просьбе, прораб взорвался:
   — Какие птички?! У меня план горит! Да через три дня на месте твоей хибары котлован должен быть вырыт. А еще через три начнется закладка фундамента. Баня здесь будет!
   Повернувшись затем к бульдозеристу, прораб повелительным тоном сказал:
   — А ты чего развесил уши? Вставай, заводи мотор!
Глаза Мачала блеснули гневом, лицо потемнело.
Выплюнув нас, он сердито прокричал:
   — Да человек ты, в конце концов, или нет?! Или у тебя в груди камень вместо сердца?! Любое живое существо на земле, даже самая маленькая птичка, даже букашка — созданье Божье. И никто, кроме Творца, не имеет права лишать их жизни. Понял?!
   Вдруг Мачал сделал несколько шагов, встал перед бульдозером и, широко расставив ноги, твердо заявил:
   — А ну-ка, попробуй сломать мой дом! Не дам! Хоть убей, не дам! Знаешь, сколько труда я вложил в него?!
Не ожидавший такого поворота, прораб вначале оторопел.
   — Ты чего тут распаляешься? — бросил он в сердцах. — На снос махалли есть распоряжение властей. А станешь противиться, вызову участкового милиционера.
В это время, чуть ли не задевая крыльями головы людей, над ними стремительно пронеслись две ласточки. Никто не успел моргнуть и глазом, как они скрылись под сводом террасы, откуда сразу же стал доноситься радостный и нетерпеливый писк заждавшихся птенчиков. Не прошло и минуты, как ласточки опять бесшумно и весело скользили в прозрачном воздухе, гоняясь друг за дружкой, припадали к земле и опять высоко взлетали в небо. Они чувствовали себя легко и свободно, и, казалось, совсем не боялись людей.
   Прораб почесал затылок и смущенно отвел глаза.
   — Д-да! Жизнь... — с какой-то виноватостью в голосе сказал он. — Но что я могу сделать? Стройка есть стройка. Приостановить ее мне никто не позволит. У каждого свое начальство. Только в министерстве и могут дать такое указание. А оно отсюда далеко, в столице.
Наступила пауза. Доводы прораба звучали убедительно, и Мачал не знал, чем ему возразить. Машинально бросив под язык нас, он глубоко задумался. Так прошло несколько минут. Постепенно лицо его стало проясняться, и он, выплюнув нас, решительно сказал:
   — Я поеду в министерство и привезу тебе разрешение на приостановление стройки. Если я не добьюсь этого, имя моё не Дониёр.
   И в знак твердости решения он беспалой рукой сжал свою рыжеватую бородку. ...
Прораб с минуты удивленно смотрел на него, не понимая о каком Дониёре идет речь. Лишь потом до него дошло, что это настоящее имя старика. Прозвище Мачал так пристало к нему, что все уже давно забыли, какое имя ему было дано при рождении.
   Не зная, что предпринять, прораб стоял в нерешительности. На выручку ему пришел бульдозерист.
   — А что? Пускай едет, — предложил он. — А я пока буду сносить махаллю с другого конца. Глядишь» а он и впрямь привезет бумагу из министерства, где будет написано: не ломать дом такого-то до тех пор, пока не улетят его квартиранты.
   Сказав это, бульдозерист весело рассмеялся. Услыхав, как его ласточек назвали «квартирантами», усмехнулся в усы и Мачал.
   — М-да, задал ты нам задачку, Мачал, — уже вполне добродушно произнес прораб. — Ну что ж, так и быть. Езжай. Но если через три дня ты не вернешься с разрешением из министерства, тогда пеняй на себя. Больше ждать мы не будем.
Не теряя времени, Мачал отправился в путь и уже к вечеру приехал в столицу. Гостиниц он не любил, чувствовал в них себя неуютно, и потому на ночлег остановился в привокзальной чайхане. Разыскав на другой день нужное ему министерство, он терпеливо стал обивать пороги его кабинетов.
   Старика всюду внимательно выслушивали, но, вникнув в суть его необычной просьбы, удивленно вскидывали брови и смущенно разводили руками. Лишь на третий день, усталый и озлобленный глухим непониманием, Мачал попал в просторную, светлую обставленную мягкой мебелью приёмную.
   Видя, как люди почтительно останавливаются перед массивной черной дверью и поправляют галстук, прежде чем войти в нее, Мачал подумал о хозяине кабинета: «Уж этот наверняка сможет мне помочь. Если, конечно, в нем есть хоть капелька жалости к живому».
   Он хотел было сразу направиться к двери, но его остановила миловидная и строгая секретарша. «В кабинете идет важное совещание», — объяснила она.
«Что может быть сейчас важнее, чем спасение беззащитных птенцов», — мелькнуло в голове у Мачала. Затем, достав носкаду, он стал привычным движением побивать его о колено. Заметив в руках старика носкаду, секретарша сморщила носик.
   Невольно Мачалу вспомнилась сказка, услышанная им еще в детстве, и которую он, став уже дедом, любил рассказывать внукам.
   ...В далекие времена жила бедная многодетная вдова. Однажды она сидела на крыльце своего дома и латала рубашку сына. Вдруг что-то упало к ее ногам и беспомощно забарахталось. Это был детеныш ласточки, выпавший из гнезда. Сердобольная женщина подняла его и увидела, что у бедняжки сломана ножка. Перевязав ниткой ушибленное место, она положила птенца обратно в гнездо.
Когда ласточкам настала пора улетать, они долго кружили над крыльцом, где по обыкновению сидела хозяйка. И вот одна из ласточек, подлетев, бросила ей в подол зёрнышко. Удивленная женщина закопала зернышко в своем огороде. Пришел срок, и выросла большая тыква. Когда ее разрезали, из нее посыпалось золото.
Узнав о счастье, нежданно свалившемся на бедную вдову, завистливый сосед не находил себе места. Он выпытал как разбогатела вдова, вытащил птенца из гнезда ласточки, сломал ему ножку и, перевязав дорогими нитками, положил обратно. С нетерпением стал ждать вознаграждения. Перед тем, как улететь, одна из ласточек бросила к ногам завистливого человека зерно. Из нее также произросла огромная тыква. Но» когда ее разрезали, оттуда стали вылезать змеи и скорпионы.
   «Всевышний видит все и каждому воздает по заслугам», — подумал Мачал, вспомнив об этом.
   Прошло довольно много времени, но совещание все не кончалось. Терпение Мачала лопнуло, он решительно поднялся и, несмотря на предупреждающий жест секретарши, сделал шаг в сторону двери. В это время- дверь отворилась, и в приёмную высыпали люди. Последним вышел хозяин кабинета, пожилой и тучный человек с глубокими залысинами.
   Он на ходу бросил рассеянный взгляд на старика, его чалму и халат. Вдруг его взгляд задержался на руке Мачала, на которой не доставало трех пальцев. Он остановился перед ним, внимательно вгляделся и в следующий миг с радостным возгласом кинулся к нему:
   — Дониёр! Неужели это ты!
Схватив оторопелого старика за руку, он потащил его обратно в кабинет, бросив через плечо укоризненный взгляд секретарше:
   — Почему вы сразу не сказали мне, кто сидит в приемной? Ведь это же мой фронтовой друг. Мы с ним вместе когда-то обошли пол-Европы.
Он не удивился просьбе своего бывшего однополчанина, отнесся к ней со всей серьезностью. Тут же написал записку, в которой просил начальника стройки не ломать дом Дониёра до тех пор, пока гнездившиеся под его крышей ласточки не улетят.
   Положив бумагу в карман, старик стал торопливо, прощаться. Дорога была каждая минута. Не дожидаясь автобуса, он сел в первую попутную машину и уже в пути еще раз с удовлетворением прочитал по слогам заветную записку.
«Квартиранты», — вспомнил он, как окрестил его ласточек бульдозерист, и улыбнулся. Вскоре он задремал, утомленный за день.
   Он еще не знал, этот добрый старик по прозвищу Мачал, что уже опоздал, что, его махалла сравнялась с землёй. Не знал, что вернувшись, он не найдет своей кибитки. Вместо нее увидит глубокий котлован.
А пока старик спал и тихо улыбался во сне.