Шщяр 904

                КУХНЫКХНА.
                Нечитаемая Книга Сощщярий.

                Сошщярие 5.

                ЗЮРСовы шонгли
(продолжение)

...Однако, дело не только в сырной Луне, хотя и в ней тоже. И не в том, что, если подолгу не смазывать пружину и ость шарманки, это может иметь далеко идущие последствия как для зевак, так и для раскручивателя оной, вплоть до зависания времени. А в том дело, братцы, что шщяры, шщяры мельчают и не облекаются в слог, как ты их ни крути... Ну да что там...

Так вот, поведаю вам о том отзеркаленном путнике, коий задвигался на другом конце-крае их, с Никто единовременна Пути, и звался Другим, а затем получил имя Всепроходимца, ибо ходил не только из тюленября в тюленябрь, но и промеж их. Сей ходок и учинил свою легендарную Лунную авантюру — ту межтюленябревую авантюру, коя завершилась в конце концов Кратером Возврата и всем изошедшим из того. Как он проник на Луну, откуда взял сил на то и мудрости? — се не вопрос. А вопрос, точно мозоль на ноге танцора, нарывает и трется о тесную обувку мещанской логики: «Как он сумел вернуться обратно?». Ибо Луна, единожды притянув к себе, уже не отпускает, закармливая досыта сыром, нелужеными тайнами кратеров и нунническим едким сном.

Но началось все с лунной раковицы — той самой Туморгаевой диковины, кою прозревал бард-мышонок в океанских водах. Ведь, когда Океан был испит и дно его содеялось пустыней — раковица так и осталась лежать неподалеку от высокого мшистого холма, бывшего некогда берегом, увенчанного Перламутровым Пнем. Ее подобрал один проходивший жизнюк — Караванщик-Без-Каравана, человек с тысячей масок, которые носил с собой на все случаи жизни — всю тысячу, кроме одной: маски сна. Сия маска хранилась у того, кто был его истинным лицом — другого Караванщика, жившего по Ту Сторону Тюленября, его содремня. И Караванщик, смутно предрекая что-то, разыскивал некий единственный Колодец за краем пустыни, могущий скрывать не только утоление жажды, но и кое-кого еще за маскою сна. Дабы узнать себя и с другой, глубинной стороны. Так, шествуя из века в век, он наткнулся однажды носком левой ноги на лунную раковицу. Подобрал и долго проглядывал внутрь оной, пока не узрел кратеры, стылые озера и бесследную почву сырной Луны. Но глядел он из-под маски наблюдателя — потому ничего не почувствовал и отложил диковину до лучших времен. И, поменяв маску наблюдателя на маску пустынного скитальца, двинулся дальше.

Но дальше... впереди ничего не оказалось. Ничего из того, что можно было б называть местом и временем жизнюков. Ибо, запутавшись во времени и пространстве, как это случается в пустынях, и поменяв их местами, Караванщик сбился с ритма и, вместо того, чтобы из одного тюленября перейти в следующий, вышел из всякого времени, оказавшись меж тюленябрей. Как говорят, шмыгнул в межтюленяпье. То есть вошел не в ту пустыню, что есть место песчаное, а в отсутствие времени, которое можно называть и пустыней. Там он старел уж не годами, но дюнами, барханами и долгими берегами временной пустыни из секунд-песчинок, где извечное стремление к горизонту, который никогда не близок, но далек, — есть неутоляемое желание узнать, что лежит за порогом смерти.

И, зашагав по плоскости необитаемой, услышал вдруг скиталец, как что-то гремит, постукивает у него за пазухой. И сначала он подумал, что это гремит, постукивает его прошлое, не успевшее остаться позади, ибо слишком быстро он закрыл за собой дверь минувшего тюленября. И на месте встал он, и стук затих. Тогда он извлек из-за пазухи лунную раковицу и слегка потряс. Тот же гром, тот же стук. Значит, раковица была не пустой, но ядреной, и долдонить могла не хуже маракаса. Караванщик хмыкнул, ни о чем не подумав, и зашагал, как и прежде, но уже прислушиваясь. С этого момента что-то появилось позади и стало следовать за ним по пятам — вначале одно, затем другое... Он никак не мог понять, что сие, — а сие были нуннические сны, друг за другом приползавшие откуда-то каждую ночь. Но Караванщик, лишенный маски сна, не просматривал снов вовсе, и они, будучи нетронуты, оставались подле него и, выстроившись гуськом, следовали за ним повсюду, как птенцы за мамашей. До тех пор шли они так, пока не встретился на пути Караванщика огромный белый правильный куб, постановленный кем-то посреди безвременья. Ну что здесь такого? — куб посреди пустыни — само обычное дело. Однако, Караванщик притормозил и стал приглядываться. И заходил он кругами, захлопотал около куба, строя гримасы так усердно, что стало очевидным: он что-то почуял. Затем он прислонил ухо к поверхности куба и замер, вслушиваясь глубоко. Так простоял Караванщик до наступления сумерек, потом и цельную ночь, и зацепил еще краешек рассвета, пока не упал, сраженный усталостью.

***

Очнулся он от легкого касания перышком к разгоряченному лбу. Яснее ясного помнил он прошедшую ночь, ибо не спал вовсе. Шорохи, звезды, мыслеполох. Где-то сбоку, за изгибом скулы пригрезился ему какой-то силуэт. Караванщик решительно смахнул перхоть тревоги и привычно нацепил маску учтивости. Воссев на камень, спиной прислонясь к кубу, склонился к нему невысокий человечек в ультрамариновом плаще до самых пят. В руке он держал шляпу-котелок, на дне которого белело птичье перо.

«Ну и что ты слышал?» — спросил человек шепотком и оглянулся на свою тень.

Караванщик с усилием заворочал языком:

«Колокольчики... Совсем незаметно...»

Сидящий кивнул и достал из кармана пальто круглую фляжку. Раскрыв ее, влил Караванщику в рот несколько капель. Девять или, может, семнадцать. При этом достаточно четко слышался перезвон колокольчиков.

«Семнадцать... — уже более внятно произнес лежащий, все же надеявшийся их сосчитать по ходу дела, — кажется, столько было».

«Почти, — улыбнулся тот, — девятая тебе явно пришлась по вкусу. А что до семнадцатой... — он потряс хорошенько флягу, заглянул внутрь… — для семнадцатой еще не время». И добавил, возложив ладонь на глаза Караванщика: «Но ты ее обретешь».

Говоря с лежащим, человек играл своим котелком и так и сяк, но перо, не выпадая, чудом оставалось внутри.

Караванщик прислушался. Поднял руки свои, с которых стек струистый лазурный песок и хлопнул в ладони. Озадаченно наморщил лоб.

«Я слышу непреходящий звон колокольчиков, иногда — твой голос... И более — ничего. Наверное, я потерял слух».

Человек ответил, прищурясь.

«Или обрел другой — слышать неведомое. Шщяры, они как кости, — чтобы различать их биение, надо стать скелетообразным, ископаемым мудрецом».

Лежащий чувствовал, как нечто неописуемое заполоняет его изнутри. Это был сон, подаренный ему ангелом лишь на эту ночь — сухой и терпкий, без сновидений. И сложно было переоценить весомость сего подарка — тысяча унций, не заменьше!

Человек же продолжал в пустоту:

«Рано. Ворота тебя еще не пускают. Поживи пока вольно. Иди за колокольчиками и найдешь все, что тебе нужно. За первым же горизонтом. А когда потеряешь все, приходи. И тогда одно из двух — ворота либо открыты, либо спрятались от тебя навеки. Зависит от жажды».

Человек убрал флягу и погладил поверхность куба. Еще раз оглянулся на тень.

«Моя тень всегда непредсказуема. Всегда. Порой, до того, как что-то затеять, я гляжу на нее, и тень подсказывает направление. А порой ускользает».

Караванщик слабо пошевелился и едва приоткрыл глаза.

«Ты кто? — спросил он, зевая и никак не унимая зевоты. — Мой дебютный сон? Если так, то... Сбывшийся или снящийся?..» Ответом ему стал кивок отрицания.

Легко смирившись с причудами сна, Караванщик перевернулся на живот. Было твердо, но сладко.

«Ангел Эйдум», — поднявшись, назвал себя человек и подшаркнул начищенным до зеркальности ботинком. Потом он надел котелок, не спеша и столь аккуратно, что перо лишь скользнуло по краю, но все же задержалось внутри. И обронены были слова дождевыми каплями: «Спи, понапрасну бодрящийся. Увидимся в следующей игре».

После чего оный исчез.

И вот тут Караванщик вскочил, будто ошпаренный, и все хлопал глазами на стенку Куба, где запечатлелся и долго еще не сходил серебристый оттиск ангельских очертаний — фигура с опущенными долу крыльями. Звон колокольчиков не стихал и впредь.

***

Прочли, выглодали шщяр оказники, но шляпами — колых, колых, да все к Кормчему — как сие разгадать? То ли колокольцы — ветра, то ли — образы сбывшихся снов, ну а касаемо верблюдов, это и вовсе… Кормчий щурился, правил парус и не сводил узелки с крючками. Кроме всего, в усмех ли, во серьез он их срамил: «Для того ли вам шонгли дадены, для того ли вам Дуиры покорились?» И совсем невзначай: «Мудрость-то свою в колодце оставили?»

С этих слов его стали отводить четверо взгляды, прятать лица в шляпы — благо широки. Ибо вспомнили они ту, кто под пятой шляпой поодаль от них просиживала оставленность. Но всяко укрытие уже нутряной прозорливости, и их прятки рассеяны были вопросом Кормчего — Где? Когда?

Рассказали они и поведали, что, мол, не хотела жилица из колодца сама вылезать, дабы устеречь каплю, в которой — то ли сила, то ли желание. И уж как они ее уговаривали, как озолачивали — все вхолостую. Но как приперла их жажда, стали запрыгивать по одному в ведро, осушая. И мастерицу-хранительницу позабыли. А так бились до последнего…

Глазом не моргнул водитель паруса, курнул неистово и высадил всех четверых посреди пустыни — как вы с другом прежним, так и будущий друг с вами — оставил им только чарку дюгонева молока и сырну сумякоть на прозакус.

Сам поворотил руль к колодцу, ибо знал, что жажда спасает неистовых, а превосходство жажды — обрящущих хнег.

И когда достиг колодца, то увидел — цепь оборвана, ведра нет. Порылся в лодке Кормчий, достал плененный Нунночабаном Дуир: «Эх, оказия, сгодился». Оунихом подсушил, укрепил, прошил серебром, да и вывернул наизнанку. А известно, что вывернутый наизнанку Дуир перемещает во времени-в-обратну, но о том погодя.

И запустил он Дуир в колодец, нашептав ему его заботу, а хвост его закрепил за лодку, установил солнечны часы, воткнув трубку, и дождавшись, когда тень сделает полоборота (что соответствует полтюленябрю), начал медленно отъезжать.

Так однажды он достал на свет из колодца пятую ведунью под шляпой именем Тая Серебрис, взявшуюся цепко за голову ветра. И была она еще моложе, чем всегда, потому юность постигала по мере подъятия, хоть и не пила той порции Ондуэпхьо, но капля родная была при ней…





(далее - "Прятки") http://www.proza.ru/2018/11/01/1253

(предыдущие Шщяры - "Пегельрош", Шщяр 734, Шщяр 95, Шщяр 900,Шщяр 39, Шщяр 903 http://www.proza.ru/2018/10/29/1163)

(начало сошщярия 1 - http://www.proza.ru/2009/09/30/549
начало сошщярия 2 - http://www.proza.ru/2018/08/03/1022
начало сошщярия 3 - http://www.proza.ru/2018/08/27/885
начало сошщярия 4 - http://www.proza.ru/2018/10/06/1225
начало сошщярия 5 - http://www.proza.ru/2018/10/25/1940)