Венера-Прозерпина

        Прошло три недели с тех пор, как я вернулся в Москву. Почти год я, подстрекаемый присущим мне с самого детства, желанием испытывать себя и двигаться к неизвестному, менял страны, города, квартиры, в которых жил и людей, которые меня окружали. Не имея разрешения на работу, я несколько месяцев подрабатывал грузчиком, мойщиком посуды, убирал со столов кафе, баров и ресторанов различных городов Европы. К концу моего срока пребывания в Европе я, к своему счастью, накопил достаточно денег, чтобы купить дешевый билет до Нью-Йорка - рейс с двадцатичасовой пересадкой в Амстердаме без возможности покинуть терминал. Эти неудобства стоили того, так как мне удалось сохранить небольшую сумму на первое время в Америке. Через полгода чередующихся подработок и, временами работы по девятнадцать часов, я накопил достаточно, для того, чтобы вернуться в родной город  (куда мне хотелось больше всего на свете), и даже позволить себе отдых от работы на пару месяцев.
        Мой лучший друг снимал комнату в коммунальной квартире на Сухаревской, и по счастливому стечению обстоятельств, освободилась соседняя с ним комната, которую мне предложили за символическую плату. Не смотря на внешний вид общего коридора – типичного для такого рода жилья, квартира подкупила меня своей атмосферой, а комната моментально влюбила в себя уютом. Я быстро обжился на новом месте и августовскими вечерами курил, сидя на, выкрашенном в сотни слоев белой краской, подоконнике, а открытые старые окна пилили тишину скрипом петель и трущихся друг о друга засохших капель эмали.
        Однажды, когда мой друг (а теперь еще и сосед) был на работе до позднего вечера, я томился от скуки и безделья – что случалось часто. Я всеми силами старался придумать себе развлечение или занятие, чтобы заполнить приближающийся пятничный вечер. Лучше прогулки по центру на ум ничего не приходило, поэтому я сдался этой идее. Совсем скоро я стоял на Большом Москворецком мосту и наблюдал за десятками нелепых и одинаковых свадебных фотоссессий. После того как молодоженом удавалось сделать пару удачных снимков на мосту, они садились в арендованные «Победы» и подобные ретро-автомобили, вероятно, чтобы поехать вытаптывать клумбы в Александровском Саду.
        Спустившись на набережную, я шел по ней, пока не увидел каменную лавку у воды, я сел и достал из рюкзака бутылку вина, которую предусмотрительно захватил с подоконника в моей комнате. Я пил вино и курил одну за другой, от скуки отвечая жестами людям с проходящих мимо теплоходов, которые, вероятно, встречали пятницу горячительными напитками и размахивали руками, будто взывая о помощи.
По каменной лестнице справа от меня спустились двое мужчин лет шестидесяти. Они подошли к лавке, посмотрели на меня, пьющего вино, постелили несколько газет и начали доставать из сумок банкет, который принесли с собой. Один поставил на газету хрустальные рюмки на длинных ножках, вроде тех, из которых пьют ликеры, но с нотками советского лоска. Второй достал, так же хрустальные, бокалы для шампанского и, соответственно, две бутылки – шампанское и водку. Первый, в свою очередь, достал из рюкзака маленькую банку красной икры и жестяную банку «Исландская сельдь пряного посола». Второй ответил огурцами «корнишоны» и маленьким французским багетом. Они будто играли едой в домино. Послышался характерный звук вылетающей пробки шампанского, и мужчины наполнили бокалы, после чего сделали по глотку, закусив разломанным руками багетом с пятком икринок поверх. Теплоходы курсировали из стороны в сторону, разбивая воду, которая крошечными волнами ударялась о причал, время от времени подбрасывая вверх капли, которые играли в лучах солнца, как хрустальные бокалы в руках моих соседей-эстетов.
        Со ступеней лестницы справа послышался размеренный, как счет метронома, стук каблуков. Я повернул голову – по лестнице спускалась высокая, стройная девушка. Издалека было невозможно разглядеть ее лицо, но я увидел горящие в лучах солнца волнистые волосы, которые падали на плечи, покрытые петролевым шелком летнего платья с запахом. Один из моих соседей по лавке неожиданно громко начал произносить тост, чем на несколько секунд отвлек мое внимание, и я не заметил, как незнакомка приблизилась и села рядом со мной. Села она настолько близко, что даже при, нещадно гложущем меня, желании повернуться и посмотреть на нее, я не мог этого себе позволить. Я сделал глоток вина и продолжил смотреть прямо перед собой – то ли на реку, то ли на что-то еще – это уже было не важно – в тот момент я думал лишь о девушке, чей сладковато-табачный аромат доносил до меня обволакивающий летний ветер.
        - Можно попросить глоток вина? – я услышал голос справа и оцепенел, - Если, конечно, это вино.
        Я повернулся. На ужасающе близком расстоянии блестели глубокие и большие голубые глаза, а слегка потрескавшиеся губы растянулись в улыбке, образуя ямки в уголках рта. Помолчав несколько мгновений, которые показались мне часами, я сказал, - Конечно, - и передал бутылку. Она взяла ее правой рукой, и тонкими узловатыми пальцами левой провела по густым волосам, откинув их назад. Она запрокинула голову и сделала несколько глотков. Она закончила пить, повернулась и протянула бутылку мне. С ее губ, окрашенных вином, соскользнула бордовая капля и, немного пробежав, остановилась в ямке подбородка. Незнакомка вытерла ее пальцами, не переставая смотреть мне в глаза. На ее белом как снег лице снегирями алели выраженные скулы, а с переносицы под глаза рассыпались светлые веснушки.
        - Ты чего так на меня смотришь?
        - Могу задать тот же вопрос, - сам от себя не ожидая, выпалил я. Во мне проснулась некая слепая уверенность, которая разбила мое оцепенение.
        - Не угостишь сигаретой? – спросила она, и ее губы растянулись в улыбке.
        Она вытянула сигарету из пачки. Я предложил ей зажигалку, и нежно дотронувшись пальцами до моей руки, она наклонилась к, танцующему на ветру, огоньку.
Мы курили, смотрели на воду и курсирующие теплоходы, а наши, уже охмелевшие, соседи шумно поднимали тосты.
        - Знаешь, за всю свою жизнь в этом городе, я ни разу не слышала тишины дольше трех секунд, - сказала она и сделала затяжку, - Каждый раз, когда вечером затихают все звуки, я считаю «раз, два, три…», и обязательно, что-то или кто-то разбивает тишину. Крик, машина вдалеке – из раза в раз что-то мешает мне досчитать до четырех.
        - Я, если честно, никогда и не пытался считать. Но, зная город, признаю, что это звучит правдоподобно.
        - Хочешь, попробуем сегодня досчитать до четырех, но для этого тебе придется терпеть мою компанию до позднего вечера.
        - Не самая худшая компания, - я повернул голову, и наши глаза встретились. 

        Стемнело. Весь вечер мы гуляли по центру Москвы и говорили обо всем, что приходило в голову. Не смотря на мою немногословность вкупе с черствостью и недоверием к людям, развившимся у меня, как и у многих – по ходу жизни, я раскрылся перед ней; с ней будто говорил не я, а тот наивный мальчишка, которым я когда-то был. Мимо нас по опустевшим дорогам проносились машины такси, светом фар бросая наши вытянутые тени на фасады старых домов. Со всех сторон улицы, по всем скверам и у каждого бара стояли люди, встречающие приближающуюся субботу. Кто-то кричал, кто-то смеялся – стандартная картина центра в вечер выходного дня. Когда мы проходили мимо витрины цветочного магазина, она остановилась, подошла к витрине и некоторое время рассматривала что-то за стеклом. Я подошел и увидел, что она рассматривала какие-то необычные розы.
        - Это мои любимые – «maiden’s blush»… в общем – «девичий румянец», - она засмеялась, - это шиповник, - она взяла меня под руку, - Пойдем дальше.
        - Минуту.
        До этого момента я покупал цветы всего лишь два раза, и оба раза поводом для этого были похороны. Оставив ее на улице, я зашел в магазин и выбрал один из цветков, с которого еще не начали осыпаться лепестки. Когда я вышел, она улыбалась, ее бросило в краску. Она поднесла цветок к лицу и закрыла глаза.
        - Ты сказал, что живешь где-то рядом? – сказала она, не убирая цветок от лица.
        - Да – вот в том переулке слева.
        - Можно к тебе зайти?
        - Конечно, только должен предупредить, что в квартире своеобразная обстановка.
        - Мои друзья живут здесь рядом в примерно такой же квартире, так что я не буду удивлена, - она убрала цветок от лица и улыбнулась, - По крайней мере, не сильно.
        Купив  бутылку вина в ближайшем магазине, мы направились в сторону моего дома. Со скрипом открылась старая, покрытая сколами, дверь в мою квартиру. Шесть шагов по вытертому коридорному паркету – мы зашли в мою комнату. Окна были распахнуты, и ветер раздувал легкий персиковый тюль, который висел здесь еще до моего приезда. Я бросил рюкзак на пол и подошел к подоконнику, на котором лежал штопор. Одновременно со звуком открывшейся бутылки вина, за спиной я услышал звук закрывающейся двери. Я повернулся и в тусклом свете единственной, не перегоревшей лампы,  увидел ее - она стояла неподвижно и смотрела на меня. Она отпустила цветок, и он упал на пол, разбросав лепестки, которые тут же разметал по комнате ветер. Легким движением она потянула за ленту, распустив бант, и ее платье плавно соскользнуло на пол.

       
        Лежа в постели, мы курили и пили вино из бутылки. Слегка накрывшись одеялом, она лежала рядом; с каждым вдохом, с каждой затяжкой, ее грудь поднималась и опускалась, а ее волосы каскадом падали с подушки на простынь. Мы молчали, и в какой-то момент она тяжело вздохнула.
        - Я должна тебе кое в чем признаться.
        - В чем? – я почувствовал, как с иррациональным криком, в моей груди зарождалась тревога.
        - Я замужем.
Я повернулся в ее сторону; от уголков ее глаз к вискам текли слезы.
- Теперь ты меня ненавидишь.
        - Не вижу причин, - я приподнялся и освободил ее лицо от волос, прилипших к мокрой от слез коже.
        - Мне бы хотелось тебе все объяснить. Я хочу, чтобы ты понимал, что я здесь не просто так.
        - Хорошо.
        - Я вышла замуж слишком рано, - она закурила, - Мы были парой с первого курса, а к последнему стали жить вместе. Он был безумно в меня влюблен, и мне это нравилось, - она затянулась, и горящая сигарета осветила ее лицо, - Он много раз звал меня замуж, я не соглашалась, думала – ведь я не разделяла его чувств.
        - Но все же согласилась
        - Да, согласилась. Я была уверена, что этот брак не продлится долго.
        - Какой тогда в этом смысл?
        - Мне было хорошо, он любил меня, мне было комфортно и спокойно. Я подумала, что должна отблагодарить его за все добро, которое он для меня сделал.
        - Какая глупость, - я хотел сказать больше, но проглотил желчь вместе с вином, - Если ты думала, что вы не будете вместе долго, разве ты не допускала мысли, как ранишь его, когда уйдешь.
        - Я не знаю, что ответить, - в ее глазах снова заблестели слезы, - Послушай, я была глупой. Со временем я осознала, что уже несколько лет живу с чужим человеком, и даже его забота и любовь ко мне утратили смысл. Он почувствовал это, начал ревновать и чуть ли не следить за мной. Я поняла, что не хочу, чтобы меня любили. Я хочу любить, чувствовать это всеми клетками своего тела. Хочу потерять голову, упиваясь этим чувством.
        - Понимаю.
        -  Он улетел работать в Канаду до середины осени. Раньше и я ездила с ним, но в этот раз решила, что с меня хватит. Я больше не могу притворяться. Мы поссорились, и я сказала, что останусь в Москве, - она взяла у меня бутылку, - Когда он вернется, я покончу с этим. Обещаю.
        - Почему ты должна мне что-либо обещать? Если ты этого хочешь – кроме тебя, никто этого не сделает. Рыцарь на белом коне – это прерогатива сказок.
        - Я знаю. Но разве ты не понимаешь? Я встретила тебя, я искала этого, я чувствую!
        - И я, но уже начинаю сожалеть об этом.
        Она приподнялась, опершись на локоть, и поцеловала меня.

        Весь август мы почти не расставались. Я оставался у нее, или она оставалась у меня – в любом случае каждый вечер мы проводили вместе. В Японии есть искусство, которое называется Кинцуги – с помощью смолы, смешанной с золотым порошком, они склеивают разбитую керамику и заполняют трещины. Они выделяют повреждения, преподнося их, как неотъемлемую часть жизни, как память и принятие ее несовершенства. Так и общение с ней склеивало меня, и со временем я мог спокойно смотреть вперед через призму своего прошлого, отбросив былые переживания, которые ранее чувственно сковывали меня.
За августом пришел сентябрь. Листья начинали желтеть, и в воздухе уже слышался аромат гниющих листьев, возвещающий о приближении зимы. Вечерами мы гуляли, пили и разговаривали до утра. Если бы за пару месяцев до этого мне сказали, что  со мной будет происходить нечто подобное, я бы не поверил, но это оказалось правдой, и я вновь дышал полной грудью.

        Листья опали, и с октябрем в город вернулись холод и сырость. Мне нужно было уехать из Москвы к родственникам, поэтому мы не виделись несколько дней. Когда я вернулся, я попытался дозвониться до нее, но все попытки были тщетны. Тогда я решил приехать к ней. Я вышел из метро на ее станции и шел в сторону ее дома. Дул не сильный, но пронизывающий ветер, характерный для Москвы в это время года. По пути я увидел цветочный магазин и решил купить ей ее любимые розы. Тогда я еще не знал, что в третий раз покупаю цветы на похороны, только в этот раз – на свои собственные. Мне приглянулись три цветка, я взял их, вышел на улицу и обнаружил, что ветер стих, а с неба крупными белыми хлопьями падает снег. Чем ближе я подходил к ее дому, тем плотнее становилась стена снега перед глазами. В свете фонарей я разглядел два силуэта, приближающихся ко мне, людей. Когда мы поравнялись, я увидел ее. Она шла под руку с мужчиной, чьи подозрительные глаза бегали под прищуренными веками; он презрительно кривил губы. Другой рукой она прижимала к себе большой букет нарциссов, и когда наши глаза встретились, опустила взгляд вниз. Они прошли мимо, я остановился, и закурил, положил цветы на деревянную лавку, поднял воротник пальто и улыбнулся, провожая их взглядом. Они исчезли, как и появились - в непроглядной  стене падающего снега. «Раз, два, три…четыре».