Кусок мяса 25

Простыни пахли декабрьской сладко-снежной свежестью, хотя сушили их давным-давно в помещении, - Машенька всякий раз удивлялась, почему так. Она представила себе, как Пётр с наслаждением опустит свою голову на эту трескучую от чистоты наволочку и вдохнёт этот запах, - и у неё на сердце снова тихонько заныло.

Он собирался домой. Несмотря на то, что Нил Осипович пока не давал окончательной выписки, дело к тому и шло. Петру больше нечего было делать в госпитале, для него здесь сделали все, что могли.

Машенька не могла понять, отчего её сердце так ропщет в преддверие этого неизбежного расставания. Ей было неспокойно и как-то уныло, безрадостно. Надо же, ещё недавно она была уверена, что нашла своё предназначение! Ей нравилось в госпитале, и она твёрдо решила, что останется здесь до конца войны. Успехи русской армии позволяли надеяться, что конец войны уже близок и что все окончится благополучно. А потом - к маме, и там уже устроиться медицинской сестрой в какую-нибудь больницу... Нил Осипович звал её к себе в ассистенты.

Её ждали все, кроме него. А он молчал, и молча собирался в путь. И её сердце вдруг совсем запуталось и тоже начало паковать свои чемоданы - и стремиться туда, куда уедет он.  Машенька на минуту представляла себе, каким станет госпиталь без Петра - и неожиданно осознала, что и ей здесь больше нечего делать.

Но Пётр никуда не звал её, - вообще ни разу не заговорил о своём отъезде. У них как-то зашёл разговор о будущем, и Машенька поделилась своими планами и соображениями насчёт того, что война совсем скоро закончится.

- Вы полагаете? - вдруг спросил её Пётр. - А ведь вы правы, война действительно скоро закончится, но начнётся новая, может быть, даже более кровопролитная бойня. Не знаю, выйдем ли мы живыми из этой мясорубки?

- Вы верите, что случится революция?

- Думаю, нам все-таки не избежать этого светопреставления. Сейчас, на пике своих побед и своего успеха, армия парадоксально разлагается, и очень быстрыми темпами. Это какое-то безумие, и направлено оно против единственного человека, кто действительно душой болеет за судьбу России, - против Его Величества.

- Царя?! - воскликнула поражённая Машенька.

- Вам, Мария Ильинична, личность царя кажется незыблемой и неприкосновенной. А есть бессовестные люди, которые не разделяют этого мнения. Все идёт к страшному предательству, последствия которого люди едва ли поймут и осознают даже через сто лет. А нас выкинут из этой войны самым позорным образом. Будут забыты имена, уничтожены могилы, подтасованы цифры. Если бы мы жили сто лет, то вы бы удивились, насколько мало, буквально крупицы, будет потом известно об этой войне.

- И что же нам теперь делать? - только и нашла, что спросить Машенька. Но Пётр тогда ничего ей не ответил, - наверное, он и сам не знал ответа на этот вопрос.

- Вы знаете, мне посчастливилось увидеть Николая Александровича в этом году, зимой.

- Где? - по-настоящему удивилась Машенька.

- Он приезжал в наше расположение, проверял состояние частей. Я и сам никогда бы не поверил до этого, если бы мне сказали, что я своими глазами увижу царя, - Петр улыбнулся, и в тот момент у него был взгляд человека, потерявшего ощущение настоящего времени. Он зацепился взглядом за какой-то предмет, точку, - лишь бы полностью не утратить связь с реальностью, - а на самом деле был поглощён воспоминаниями. Петр рассказывал о своей встрече с царем с какой-то весенней теплотой, - видимо, это был один из тех редких моментов в его жизни, который дарил ему радость.

- Для меня, молодого офицера, это было похоже на эффект разрывающейся бомбы. В десяти шагах от меня - и царь! Я, конечно, никогда бы не осмелился сократить эту дистанцию даже на сантиметр, стоял как вкопанный. Подступы к Николаю Александровичу караулили высокие чины. А он вёл себя крайне естественно, подходил к солдатам, которые были выстроены перед ним, здоровался, интересовался про условия жизни и службы.

Перед ним невозможно было не сробеть, хотя в его натуре не было ничего деспотического. Я хорошо его видел со своей позиции и отметил крайнюю доброту его взгляда. Бессонные ночи и напряжение, в котором он, по-видимому, жил все время с начала войны, испили его лицо, оно было худее нормального, щеки ввалились, под глазами припухло. Но даже несмотря на это небесная голубизна его взгляда была какая-то бездонная, неизбывная! Через эту голубизну лилась на каждого солдата такая любовь, такое сопереживание, какое может быть только у отца по отношению к своим детям. Ей-богу, я подумал тогда, что такие глаза должны быть у святого.

Я понял тогда, что никогда не смогу предать человека, который на меня посмотрел такими глазами! Иначе я не человек, понимаете? И мне стало противно от того, что я слышал от офицеров в адрес Николая Александровича. Я понял, что эта самая обыкновенная, ничем не заслуженная травля.

Машенька чувствовала, что Петру тяжело говорить на тему предательства. Он ведь сам пережил его, да ещё и в столь юном возрасте. И она решила смягчить разговор, попросив рассказать ей ещё о царе.

- Не знаю... Наверно, вы посчитаете меня необъективным и каким-то слишком восторженным, но Николай Александрович произвёл на меня незабываемое впечатление. Беседовал он тихо и очень просто, без лукавства, без высокомерия. Я думаю, что это один из тех редких людей, кто способен без ропота идти по назначенному ему пути. Вы знаете, многие считают его бесхарактерным и мягкотелым, - усмехнулся Петр, - некоторые называют покорным фаталистом. А мне показалось, что он обладатель такого сильного духовного смирения, такую внутреннюю борьбу ведёт с самим с собой, которая нам даже не снилась! Ведь он все понимает! И при этом продолжает достойно править огромной и очень неоднозначной страной. Я молюсь только, хоть бы ему и его семье удалось выжить в том кошмаре, который надвигается на нас. Это так важно... Это спасло бы всех нас. На поколения вперёд.

Читать продолжение http://www.proza.ru/2018/11/07/1127