Зелёный флажок. 1 глава. Утро

Продолжение повести(12+) о путешествии в пространстве и времени.
Начало повести – Пролог – http://www.proza.ru/2018/10/31/454
*  *  *  *  *

То, что уже наступило утро, я узнала лишь со слов бабушки. Посёлок ещё крепко спал: ни людей, неторопливо шествующих по своим делам, ни беспрестанно гогочущих и крякающих птиц на пруде перед домом, ни жирных сонных котов на ещё тёмной улице не было, лишь невидимые собаки перелаивались друг с другом где-то вдалеке, да горластые петухи перекликались по сонным курятникам. Тёмные окна домов и редкие фонари не заглушали острого блеска звёзд на высоченном небе. Казалось, что вверху, над запрокинутой моей головой, кто-то перебирает полупрозрачными ладонями, перемешивая по чёрному бархату, светящуюся крупу! И она то искрится, то блекнет… А еле заметные облака беззвучно плывут, то собираясь в фантастические фигуры, то распадаясь на рваные волокна…
Накануне бабушка уложила меня спать в одежде; с вечера меня это позабавило, но сейчас я поняла её предусмотрительность: руки и ноги не слушались, голова старалась куда-нибудь приткнуться, и шевелиться не хотелось совершенно… Спортивный костюм и тёплая кофта, натянутая поверх него бабушкой, не спасали от влажной предутренней свежести. Зябко зевая и ёжась, я с радостью забралась в решётчатый «ящик» телеги, доверху засыпанный душистым сеном, под мохнатый тулуп, пахнущий овцой и почему-то снегом. И теперь, лёжа на спине, покачиваясь под скрип колёс и вдыхая аромат скошенного луга, я старалась не сомкнуть тяжеленных век, мешающих разглядывать и разгадывать облачные ребусы, скользящие поверх подмигивающих мне звёзд.

Где-то рядом, в изголовье, тихо ворковал бабушкин голос, сливаясь с чужим хрипловатым баском, а ещё дальше – мерно топали копыта невидимой изредка похрапывающей лошади… И всё сливалось в покойную убаюкивающую мелодию, без слов и смысла, из-за которой мои глаза сами собою закатывались куда-то внутрь и вверх, под лоб; и стало страшно – вдруг, не смотря на всё более и более тщетные усилия, они не вернутся на место… Захотелось спросить бабушку, что со мною происходит, раньше я такого не испытывала, но здесь тёмные тени наползли со всех сторон и закрыли звёздный полог, запахло хвоей, грибами и болотом… Я догадалась, что мы въехали в лес и вспомнила про мальчика-с-пальчика… А вдруг и меня завезут в тёмный бор!.. А у меня нет даже хлебных крошек… Но у бабушки есть пирожки, она вчера их напекла и сложила в корзинку… И я стала бросать в темноту пирожки, надкусывать их, не чувствуя вкуса, и вновь бросать… А со всех сторон стали слетаться невидимые птицы и щебетать всё громче и громче, почему-то не клюя моего угощения и даже не показываясь… Да и как же они могли показаться, раз я сплю!.. Ну да – я сплю! И эта мысль несказанно меня обрадовала и заставила раскинуть руки и взмыть куда-то в серебристую высь!.. Я стала бултыхать, помогая полёту, ногами, но они не слушались… Это мохнатые овцы своими мягкими тёплыми боками сжали их. И чтобы умилостивить этих то ли овечек то ли облачка со звёздочками вместо глаз и копыт, я стала выдёргивать из себя сухие травинки и цветы клевера и бросать невесть откуда появившейся невидимой лошади… И мне было не только не больно, но наоборот – легко и приятно, ведь я спала… Всё моё существо охватил восторг – видеть сон и понимать, что это сон! Я тихо счастливо засмеялась и… чётко услышала голос бабушки:
– Проснулась? Как раз! Вовремя. Поднимайся да посмотри! Может такого чуда больше никогда и не увидишь…
Мне было обидно за прерванный сон, и я, может быть, даже рассердилась бы, но слово «чудо» заставило приподняться и с усилием растопырить ресницы.

Казалось, что в глаза насыпан песок, и из-за этого плохо видно, но приглядевшись в поиске «чуда», я поняла, что проблема не в зрении! Ранее утро окрасило небо в цвет топлёного молока, стекающего на землю. Мы поднимались по песчаной дороге вверх по холму, лес отступил в стороны и стыдливо укрылся клубами голубоватого тумана, лишь макушки особенно высоких деревьев торчали из его пелены. А весь скат пологого холма, справа и слева от дороги, был залит нежно-голубой водой, которая плавными волнами текла, оставаясь на месте. Это и впрямь было чудо! Как огромное озеро, без конца и края, могло колыхаться на склоне?! Может быть я криво смотрю на него? И я наклонила голову, но вода всё равно текла не утекая, а даже напротив, поднималась местами вверх к начинающему розоветь небу! Я присмотрелась и поняла, что это волнами плескало поле мелких голубых цветов! Их стебельки, тонкие листочки и меленькие ярко-голубые соцветия особенно чётко были видны на обочине по краям дороги.

– Что это?.. – я подёргала за кофту бабушку, сидящую ко мне спиной.
– Это лён, детка… Лён цветёт. Сейчас солнце встанет и цветочки закроются. Чуть раньше – ещё темно, не увидишь; чуть позже – лепестки сомкнутся… Тебе – повезло!
И это слово, «повезло», заставило меня распахнуть глаза так широко, чтобы невиданная красота льняного поля вошла в самое сердце, навсегда оставшись в нём! Но здесь лошадь вытянула скрипящую телегу на самую макушку холма и остановилась, видимо переводя дух. Возница не стал её погонять, а спрыгнул на землю и, отойдя в сторонку, повернулся к уже малиновому небу; крестясь и кланяясь в пояс, зашептал что-то себе под нос. Бабушка тоже неуклюже спрыгнула наземь, отошла на другую обочину и стала делать то же самое… На меня никто не обращал внимания, и я таращилась во все глаза на двух молящихся неведомо кому… И вдруг… Словно брызнуло! Светом из-за горизонта!.. И волна упругого ветра нахлынула! Закрутила песчинки, сухие листочки и травинки, поднимая их от дороги множеством столбиков вверх... Кто-то невидимый, словно повернул ручку громкоговорителя, и со всех сторон запищали, защебетали и затрезвонили невидимые птицы, а лошадь, до того лишь переминавшаяся с ноги на ногу, вытянула шею и, задрав голову в сторону слепящего солнца, протяжно радостно заржала! Мир приветствовал новый день!.. Лишь одна я неподвижно и молча сидела высоко над дорогой под сползшим с плеч тулупом, с обидой смотря на бабушку… И мне хотелось разделить всеобщий восторг, но… Меня не пригласили! Ком подступил к горлу, и глаза защипало то ли от яркого света прямо в лицо, то ли от слёз обиды…

– На-ка, скушай яблочко…– бабушка протягивала мне румяный пахучий плод, – Сейчас спустимся с холма, и можно будет пойти в кустики… Егорка, возьми...
Я, сглотнув ком обиды, вонзила зубы в яблочный бок и чуть не захлебнулась ароматным кисло-сладким соком. Бабушка и нашему вознице дала яблоко, оно было крупнее и румянее моего, но старик не стал его есть, а, подойдя к морде лошади, протянул плод под самый её нос. Лошадь фыркнула и мохнатыми губами охватила ладонь… Я испугалась, даже жевать перестала, – сейчас откусит пальцы... Но пальцы остались целы, а лошадь захрумкала, совсем как я. Егор ласково погладил лошадь по шее, похлопал по плечу, и та тихонечко заржала. И мне захотелось угостить «нашу» лошадку, но… Я уже успела съесть своё яблоко до самой сухой палочки и попросить у бабушки новое постеснялась. Я вообще её немного стеснялась, потому и переспросить, зачем «пойти в кустики» не решилась, хотя и была удивлена – о чём это она? Ах да, догадалась!

Нашего возницу, оказалось, зовут Егором. Это был то ли шустрый старик, то ли мужик с кудлатой бородой и глубокими морщинами по загорелому лицу. Светло-голубые глаза в белёсых ресницах смотрели ласково, а голос был негромкий, чуть насмешливый:
– Ну что, егоза, хочешь зарёй править?..
Я вспомнила, как он с бабушкой что-то шептал в сторону восходящего солнца, и подумала было… Нет, не успела подумать, потому что догадалась: Зорька – это имя лошади, и кивнула головой так, что аж хрустнула шея.
Бабушка подсадила меня к Егору на облучок, скамью впереди телеги с дощатой спинкой и кожаной подушкой на сидении, а сама зашуршала сеном позади нас. Я потянулась было к вожжам, но старик отстранил их и громко причмокнул губами; а лошадь, словно только этого и ждала, резво двинулась вниз по склону, да так быстро, что Егор то и дело натягивал вожжи и покрикивал: «Тпрууу!..»

Впереди, от подножья холма и до самого горизонта, как и справа и слева, клубилось море сочной листвы, кое-где разбавленное тёмными пятнами хвои. Стало боязно – вот въедем в лес и заблудимся, утонем в этой зелени безвозвратно!.. Я оглянулась по сторонам и была поражена: склон холма, совсем недавно – нежно-голубое озеро, теперь стал зеленовато-серым щетинистым ковром. Захотелось спрыгнуть с телеги в песок дороги и побежать назад, на ту сторону: вдруг бабушка не права, и чудо цветущего льна колышется за холмом… Но, конечно же, я никуда не побежала, ведь мы уже нырнули, словно в зелёный кружевной туннель, под полог леса, наполненный пеньем птиц и звоном комаров; и оказалось, что там совсем не страшно!
По дороге ездили редко, чаще ходили пешком, потому одна колея была вытоптана до песка, а вторая заросла частыми кустиками жирного подорожника. Меж струнками колеи и по обочинам дороги кустились травы; в них только-только начинали открываться венчики цветов голубых, розовых, жёлтых; и казалось, что мы едем по длиннющему букету, уложенному лентой меж кустов, ветви которых спускались до самых трав, закрывая пышной листвой свои гибкие стебли; а сверху, смыкаясь над нашей головой, простирали руки и пальцы, ветвей и веточек, деревья. Синевы неба почти не было видно, но столбы утреннего света пронизывали сумрак плотного леса, и солнечные пятна «зайчиками» лежали повсюду.

Глухой топот копыт и мерное поскрипывание колёс, в жирно смазанных ступицах, убаюкивал, и бабушка сонно засопела, иногда даже всхрапывая; а я сидела рядом со стариком, пахнущим травой и табаком, и держала двумя руками подрагивающий ремень, идущий от морды лошади. Молчать стало неловко. Глядя на лоснящийся круп лошади и мерно помахивающий длинный хвост, я спросила первое, что пришло в голову:
– А сколько лет Зорьке?
– Да уж много… – кажется старик, как и бабушка, задремал.
– А почему она Зорька? – мне было скучно…
– Почему? – Егор искренне удивился, – Ну так ведь рыжая!
Лошадь и впрямь была рыжая! С бурой спиной, золотистыми боками и белёсым животом. Три ноги, от копыт почти до колен, были грязно-белые. На морде, ото лба до розовых губ, тоже струилась белая полоса. Карие глаза и каштановые грива и хвост делали кобылу просто красавицей! Я бы назвала такую лошадку Каштанкой, хотя это – собачье имя… А может быть Рыжухой? Но только не Зорькой! Это вообще – имя для коровы.
– Зорьками обычно называют коров, – я постаралась сказать это «солидным» тоном. Старик вздрогнул, словно успел задремать, зябко повёл плечами, зевнул и неохотно ответил:
– Ну да. Но я всех своих лошадей зову Зорьками. С детства.
Мне совсем не хотелось, чтобы возница уснул и свалился с телеги!.. За себя-то я не волновалась: лошадь шагала мерно и не спеша, ритмично помахивая, в такт шагу, головой. Егор и сам, вероятно, решил постараться не заснуть, потому, чуть поёрзав на жёсткой подушке, взял из моих рук провисшие вожжи.
– А много у вас было лошадей? Какая самая лучшая? А первую помните?.. – мне захотелось, от скуки, разговорить старика.
– Первую и самую лучшую… – старик чуть примолк, как обычно делают рассказчики, собираясь с мыслями. И я, подсунув руку под его локоть и прильнув к плечу, приготовилась слушать...

*  *  *  *  *
Продолжение – 2 глава "Первый рассказ Егора" – http://www.proza.ru/2018/11/02/613