11. Частник

«Ищущий да обрящет» – кто не помянет эту аксиому, провожая очередного искателя истины? И что прозвучит в нашем пожелании, кроме зависти и сочувствия?
Не каждому дано отважиться на столь опасное путешествие, как поиск смысла жизни.
«Кесарю – кесарево», – сказано там же, нам, давно забывшим, что дорога к счастью не меряется чёткими критериями успеха.
Для бизнесмена, ступившего на Всеволожскую землю ясным августовским утром тысяча девятьсот девяносто первого года «предпринимательство» не было чем-то вроде «осознанного выбора». Это был просто человек своего времени, захваченный его круговоротом, с тысячами других «торговцев», «челноков», «цеховиков» и прочих «кооператоров» всех мастей.
Как у большинства того рекрутского набора «капиталистической революции» за душой безработного бизнесмена была лишь смена штанов, куртка, да сумка с заячьим хвостиком. Ему нечего было терять, и от этого уверенность в успехе намеченного предприятия была абсолютной.
Явившегося в городскую администрацию, как всякого, не видящего особого смысла в делении обуви на «летнюю» и «зимнюю», не сильно волновали меркантильные интересы. Он планировал новое предприятие, и во Всеволожске было всё, что ему нужно.
Но если чиновникам поневоле приходилось привыкать к общению с подобными проходимцами, в чем мотивы визитёра, какие интересы тот преследовал, представлялось неочевидным. Гость и не стремился пробуждать к этому излишнего внимания. Его интересовало лишь здание старой, заброшенной котельной, и он полагал, что найдёт, что за него предложить….
Кроме юношеской самоуверенности, временного дара природы, тот имел квалификацию макетчика высшего разряда, пятилетний стаж «оборонки»…
Уверенности гостю в расшитых цветными заплатами штанах придавал уже имеющийся за плечами опыт по организации собственного бизнеса, технологический задел и интеллектуальная мощь целого судостроительного института, распылённая теперь по десяткам разных предприятий, на связи с которыми он тоже рассчитывал. Да и опыт общения с «социально-ответственными товарищами» у него тоже был.
Пришедший с иронией наблюдал смятение в глазах властителей кабинетов, где еще вчера его ждала лишь высокомерная выволочка, за внешний вид, прическу и облик «позорящий гордое звание советского человека».
Теперь им было не до того.
А в сущности, в том и был истинный мотив, приведший новоявленного бизнесмена на городские окраины, – полная свобода и независимость. Собственную жизнь он собирался строить по своим правилам.
Результатом переговоров сторон стало соглашение – предприниматель брался провести ремонт офисов в административном здании, а также осуществлять текущее обслуживание номеров местной гостиницы, за что он получал здание старой котельной в свое полное распоряжение.
Все прежние знакомые новоявленного предпринимателя звали его просто «Пана», но конечно, теперь его так никто не называл. Во Всеволожске это звучало бы диковато. И он вовсе не планировал шокировать местную администрацию расшитыми цветными нитками штанами. Он всегда так ходил.
Впрочем, в этот август тысяча девятьсот девяносто первого года внешний вид Паны был как никогда в тренде.
Пионерские школьные годы привили ему настолько устойчивую ненависть к официозу, что у него и мысли не возникло наряжаться как то по-особенному для встречи с чиновниками.
И стоит сказать, не только в этом Пана представлял полную противоположность классическому образу «бизнесмена».
«Расчёт», «прибыль», «выгода» были для него пустым звуком. Он не воспринимал ценность денег. Природа обделила его этим, как иных обделяет музыкальным слухом, чувством цвета или перспективы.
Деньги не держались в его карманах, лишая смысла сам процесс их зарабатывания.
И в этом была вторая причина появления Паны во Всеволожске:
Ночь, проведённая на баррикадах в ожидании танков, любого настроила бы на критическое отношение к жизни. Не склонные к самоедству люди вряд ли вообще попадают в такие ситуации.
Поражало, как легко и неожиданно мирный город смог погрузиться в безумие! С каким энтузиазмом еще вечером мирные соседи и сограждане уже утром готовы были рвать друг другу глотки.
И ощущая себя частью этого безумия, он силился понять, отчего это произошло.
Эпопея с «обороной Чапыгина» лишний раз убеждала, что все его прежние стремления, поиски, «успешный бизнес», были бессмысленной, никому ненужной тратой времени. Он не видел ничего, что бы не развеялось как дым вместе с его прахом, что было бы действительно чем-то важным и нужным.
Не меньше этого поразило Пану и известие от бывших коллег, что оборудование его секретного макетного цеха выставляется на продажу по цене металлолома. Место прежней работы оставалось в его представлении вершиной множества специализаций и наработок, которые только их институт накапливал с тридцатых годов прошлого века.
Идея, осенившая Пану на асфальте Чапыгина, была наверняка столь же безумной, но не более чем всё происходящее вокруг.
Если городу, который уже не строил корабли, больше были не нужны ни макетчики, ни макетное производство, почему не забрать его себе?
Сохранить технологии, оборудование, разве было недостаточно достойной задачей?
Требовалось найти и подготовить производственные площади, вывезти станки с режимной территории.
И здание заброшенной котельной, для этого вполне подходило.
Назначениями секретного производства были разработка и макетирование систем жизнеобеспечения и навигации кораблей.
Чем занять его в будущем, принципиального значения не имело. Ему ли было не знать об универсальности созданного судостроителями цеха?
Почему он за это взялся, зачем ему это было нужно? Видимо, таким были его представления о жизни, вера в себя, жажда свободы, всё то, что и поднимало людей на баррикады во все времена.
И хоть, как выходец из своей среды, Пана имел самые призрачные представления о таких вещах, как свобода или собственность, его вела все та же неукротимая вера в светлое будущее.
Решив вопрос с котельной, он стал сворачивать свой «успешный бизнес» ради денег на новый тайный проект.
Бизнесмену советского времени было не до «кредитов» и «инвестиций». При той разнице между себестоимостью и ценой, глупо иметь еще и какие-то денежные проблемы.
Но Пане даже это удавалось. В своем «успешном бизнесе» он уже и сам не понимал, кому, чего и сколько должен. Давно хотелось порвать этот гордиев узел, да всё как-то не было достойной цели. Выкупить оборудование НИИ можно было, присвоив деньги партнеров, причем кинув всех и сразу.
И разве какие-то деньги в придуманном им предприятии он не мог считать своими?
Из соображений секретности для всех он теперь занимался деревообрабатывающим оборудованием для будущего мебельного производства. Именно эту цель он указал при посещении в недавнем «своего» судостроительного института.
Место прежней работы навевало тяжелое чувство.
На этаже всё было по-прежнему: охрана за стеклом, массивные двери с кодовыми замками, только коридоры были пусты, как и выбеленные, вычищенные залы макетных мастерских. Будто невеста, дремали они в ожидании суженного, некого «иностранного инвестора».
В явившемся из этой пустоты призраке он даже не стразу узнал химика Аграната.
Пану потрясло, насколько тот постарел.
–Я единственный еврей в семье! Я единственный в семье, кто не хочет уезжать в Израиль! – всплыл в памяти бодрый голос того, другого Аграната из такого недавнего прошлого.
Пана здесь был самым молодым, единственным, кто пришёл ещё практикантом. Обычно в профессию приходили люди с опытом, уже поработавшие на разных производствах.
–Не бывает молодых макетчиков! Как не бывает молодых модельщиков, не бывает молодых цулажников, –ворчал его наставник Широков, между делом наставляя подопечного, – этим профессиям в училищах не учат! Тут не уметь, тут головой разбираться надо! А как тут разберёшься без шикльгрубера?! – взмахнув руками, возопил он над незаконченной работой. – Сходи к Агранату, узнай, не у него ли наш шикльгрубер?!
«Шпунтубель, лингровер», что ещё за шикльгрубер»?! – скрипел мозгами Пана, направляясь к Агранату.
–Кого?! – выпучил глаза тот.
–Шикльгрубер у вас? – повторил Пана просьбу наставника.
–Знаешь что?! Передай Широкову! Ну, милый ты мой! Шикльгрубер –это фамилия Гитлера! Ну такие-то вещи надо знать! – кричал возмущенный Агранат.
Не шибко образованный юнец, как впрочем, и не желающий уезжать в Израиль еврей, были неиссякаемым источником шуток Широкова.
Русская семья химика требовала, чтобы тот ушёл с режимного предприятия, чтобы через пять лет получить право на выезд. Но тот упорно не уходил.
–Агранат! А это не про тебя анекдот? – веселился Широков. – Абрам, а ты почему до сих пор не уехал в Израиль? А зачем? Мне и здесь плохо.
Эта семейно-этническая драма разрешилась тем, что уставшие ждать «русская» жена и теща забрав дочерей, уехали в Израиль, оставив России одного не выездного химика Аграната.
–Всякое бывает, – делилась с расстроенным Агранатом дизайнерша Тамара, – я вот тоже в детстве жила в деревне, помню, как собирались, читали на завалинке газеты, как все обсуждали: «семиты, семиты, кто же такие, эти семиты?!»
А приехала в Ленинград – оказалось это я!
От встречи с прошлым Пану захлёстывали эмоции и воспоминания. Из института он ушёл раньше других, когда наверху ещё лихорадочно искали, чем занять производство помимо судостроения. Все предлагаемое в рамках конверсии казалось ему варварством.
–Деньги надо зарабатывать! – орал в кабинете директор. – Тебе что, деньги не нужны?!
–Не нужны! – огрызался Пана.
И это была правда. Он легко мог сделать месячный оклад макетчика за день, на яйцах для художников. Но денег ему хватало, а яйца он точил лишь для удовольствия потусоваться в «Катькином саду».
Пана выбрал свободу. И не жалел.
Агранат, казалось, тоже его узнал не сразу. Вопреки эмоциям гостя, держался скованно и по-деловому. Тому хотелось о многом расспросить – про семью, про то, что произошло с институтом, рассказать о себе, своем бизнесе, планах.
Но постаревший химик ушел от такого панибратства, будто и не было между ними пяти лет, проведённых плечом к плечу в этих стенах.
Пана видел в Агранате не только старшего товарища, но и друга. Тот был единственным, кому он решился раскрыть свои планы – на новом месте возродить их производство.
–Помнишь светильники с центра связи «Урал», для которых ты бронзу делал? А «Евразию»? Мы же всё это можем по новой запустить! – убеждал Пана, пытаясь донести до Аграната, насколько такой специалист ему нужен.
Среди многого, что делали мастера секретного цеха, были и интерьеры представительских кают кораблей, демонстрировавших флаг и достоинство державы по всему миру.
–Гальванопластики больше нет. Металлообработка ушла полностью, – сухо констатировал Агранат, не разделяя юношеского оптимизма, – пройдём в станочный, посмотришь что осталось.
Пана намеревался вывезти всё.
Бредя по мастерским, как по кладбищу, вслед за его престарелым смотрителем, он и себя ощущал призраком невозвратно ушедшего прошлого.
Расстались они как совершенно чужие люди.
Пана покидал институт с горьким чувством.
Если бы для своего производства он мог получить специалистов уровня Аграната так же легко, как станки!
Но теперь он ясно осознал, что будет один и рассчитывать может лишь на себя.
И разве это должно его трогать? Разве не для того он всё и затеял, чтобы уйти от чужих проблем, окружающего безумия, строить свою жизнь по своим собственным правилам?
В конце концов, торжествовавшая в стране концепция успеха, вовсе не подразумевала всеобщего счастья. Разве не стоило отречься от призраков прошлого? Ведь все помехи рушились. Мир вокруг стремительно менялся, утверждая и доказывая его правоту.
Его будущее воплотилось в большом невзрачном здании силикатного кирпича. Здесь были отопление, вода, туалет, внешние стены почти не имели разрушений, функционировали даже двери с замками. Для Паны это был настоящий дворец. Поддерживал всё это в рабочем состоянии пенсионер Розин, оборудовавший в старой котельной собственную мастерскую, склад и каморку.
Хитрый, расчетливый Розин встретил Пану без беспокойства. Он был уверен, что этот пацан здесь долго не задержится. Розин сразу обозначил сферу своих интересов, в остальном предоставив Пане полную свободу. «Остальное» представляло собой руины трёх больших залов, уже побывавших в разное время и котельной, и складами, даже гаражом и кузницей. Пану всё устраивало.
Обязательства по обслуживанию зданий загружали его не сильно, и от этих работ он извлекал огромную выгоду, наладив отношения с местным гаражом, мебельной фабрикой. В остальное время он месил цемент, клал кирпич, штукатурил стены…
Пана строил свой «столярный цех». Проектируя между делом партию мебели в стиле «классицизм», для двух номеров гостиницы «под люкс».
Над своим рабочим столом он повесил страничку из буклета Меньшиковского дворца, с дивным стулом голландской работы. Это было как мечта! Его формы тронули Пану своей утонченной элегантностью, не очень-то свойственной петровскому барокко. Глядя на него, он не думал ни о чём практическом, просто восхищался мастером, нашедшим эти линии и пропорции.
Старик Розин, принявший Пану с недоверием и частенько ворчавший по разным поводам, вскоре настолько признал его, что даже приглашал поработать за свой верстак, что было признаком высшего благоволения. Розин гордился тем, что никогда не учился столярному ремеслу. «Это у меня в крови», – утверждал он. Всю жизнь проработав токарем на металлообработке, лишь на пенсии он занялся «по-настоящему своим делом». Пенсионер Розин не считал себя ни перед кем обязанным. Он не отрабатывал, как Пана, свое право занимать котельную и вообще не выполнял никаких неоплачиваемых поручений. С закалкой старого рабочего приходил он в один и тот же час в котельную, иногда уходил с инструментом на халтуры или начинал работу в мастерской, с такой же точностью заканчивая свой рабочий день. Все вокруг считали его жутко вредным, жадным и сварливым.
–Как вы только уживаетесь? – часто спрашивали Пану.
Тот лишь пожимал плечами, вредность Розина на него не распространялась. Но и задиристости тому было не занимать. Он постоянно подбивал Пану на всякие профессиональные состязания –Ты что, так долго стамеску точишь? – нарывался Розин.
–Я-то точу, а вот что у вас с фасками? Все завалены! – отвечал взаимной любезностью Пана.
–Конечно! Я ж, как некоторые, в академиях не учился! А ну-ка давай посмотрим, кто быстрей режущую кромку направит? Засекай время!
Выиграть у Розина было мало кому под силу.
Прибытие станков из судостроительного института еще больше раззадорило старика.
–Не понимаю я этого, – недовольно ворчал Розин, обходя станки да поглядывая на чертежи мебели на рабочем столе Паны, – не понимаю зачем?! Ну, хочешь, запусти ты партию обычных табуреток! Ведь с руками оторвут! А лучше рамы для дачников! Это же золотое дно! Знаешь, сколько рамы с форточками стоят? Да сейчас на дачах озолотиться можно! Зачем всё это, если деньги под ногами лежат?!
Пане нечего было ответить, улыбаясь, он просто пожимал плечами.
На свете было так много всего, чем хотелось заняться.
Он искренне не понимал, почему должен тратить жизнь на клепание каких-то табуретов и выгодных рам?
Однако, чем ближе виделось осуществление его мечты, тем тяжелее становилось отстаивать собственную независимость.
Не успел он толком установить первые станки и запустить мебель для номеров гостиницы «под люкс», как на него попытались повесить целую партию дверей для строящегося многоквартирного дома.
Пана отказался наотрез, доказывая, что свои обязанности он выполняет, а в их круг никакие жилые, а тем более строящиеся дома не входят!
После чего его жизнь обогатилась стычками с некими нахальными типами, назвавшимися прорабами. Пана готов был пробираться задворками в собственный цех, лишь бы не отступать от своих планов. Потому что стены старой котельной заключали для него не просто «бизнес», здесь реализовалась его идея, вынесенная с баррикад Чапыгина.
Но даже сохранить свои планы в тайне оказалось не так-то просто.
Сколько веяний пронеслось над судостроением за минувшие столетия? От галер, парусов и стальных паровых гигантов до электроники и пластмасс неизменными оставались лишь приёмы труда макетчиков, век за веком приспосабливающих имеющиеся технологии под новые материалы. В сущности, эти традиции и пытался уберечь Пана, вместе со специализированным оборудованием НИИ.
–А это что? – неотвязно доставал Розин, тыча пальцем в странные блоки знакомых станков.
–Это для плавной регулировки скоростей шпинделя, – пытался отмахиваться от него Пана.
–А зачем? – не унимался опытный станочник.
–Это нужно для обработки разных полимеров и пластиков, – пришлось признаться тому со временем.
–И кому это надо?! Кто на деревообрабатывающих станках «пластики» прогоняет?! – не отвязывался старый проныра.
–Раньше, когда они только появились, никто не умел с полимерами работать, – поведал, в конце концов, наследник отечественного судостроения, – с ними работали как с деревом, так же обрабатывали, так же клеили. Да как-то понадобилось сделать имитацию участка морского дна из оргстекла. Из тех троих, кто этим занимался, откачали лишь одного – отравление дихлорэтаном.
Вот с тех пор и пришлось мужикам самим доводить оборудование, разрабатывать технологии. Эти станки оттуда. Я же в судостроительном НИИ работал!
За раскрытие секретов некогда секретного производства вскоре пришлось поплатиться.
Так однажды на его пороге появился новый посетитель.
Незнакомец был маленьким, невзрачным человечком, трудно определяемого возраста, явно перевалившим за «средний». Над малиновым пиджаком, из воротника несвежей коричневатой рубахи торчала «сухая» голова с нервным лицом и бегающими глазками. Кривая улыбка, сеть тонких морщин будто указывали на наличие у посетителя какого-то нервного заболевания.
«Неприятный человек», –подумал Пана, приняв его за очередного заказчика.
Непрошеный гость мало походил на тех холёных коммерсантов, которые обычно роились у разных увеселительных заведений.
Сообщив, что он «по делу», гость внимательно осмотрел цех, нагло предложив Пане сесть.
–Неплохо развернулся! – похвалил гость. – А когда ничего этого не будет, сам-то чем заниматься планируешь? – огорошил посетитель.
Не дожидавшись ответа, «малиновый пиджак» попытался затеять с обалдевшим Паной отвлечённую болтовню. Но тот ему был явно неприятен. Пана не собирался вести с ним задушевные беседы. Тем более расспрашивать, на что тот намекает в его мастерской? Лишь изредка что-то бурча в ответ, своему скользкому собеседнику, из вежливости, терпеливо дожидаясь, когда же речь зайдёт о деле, по которому тот пришёл?
Однако гость не торопился, проявляя к личности Паны не дюжий, хоть и безответный интерес.
–Ну, так чем заниматься планируешь? – неожиданно вернулся посетитель к поднятой в начале разговора теме.
–Мне и здесь неплохо, – насторожился Пана.
–Правильно, – «малиновый пиджак» растянулся в кривой нервной улыбке, – обо всём можно договориться. Ты же в Ленинграде в НИИ работал?
–Работал, –удивился такой осведомлённости Пана.
–И с химиками работал? – явно наслаждаясь реакцией, продолжил пиджак. – Осмий, – многозначительно произнёс посетитель после возникшей паузы, –слышал такое название – осмий?
–Может, чего и слышал, – буркнул Пана, догадываясь, что это что-то из таблицы Менделеева.
–Редкоземельный металл, – пристально глядя на Пану продолжал посетитель, – осмий, это очень большие деньги.
– А я-то тут при чём? Я вообще-то в судостроительном институте работал! – уже окончательно ничего не понимал Пана.
– Там где большие деньги, там всё деньги, – улыбнулся «малиновый пиджак», – информация тоже деньги, ты же со своими институтскими связи поддерживаешь? Люди это всегда знакомства, связи, а у профессионалов свои связи. Вот и подумай. Ты же хочешь здесь работать? А я считаю, что обо всём можно договориться. Только для этого надо трудиться. Меня интересует всё связанное с осмием, интересуют адреса институтов и лабораторий, где работают с осмием, интересуют люди, которые работали с осмием, можешь неплохо заработать. Не сомневайся, любая информация будет оплачена, –улыбнулся гость своей кривой улыбкой, – пока держи, звони обо всём, что узнаешь, –протянул визитку пиджак, – нечего тебе здесь сидеть, с такими успехами вполне можешь в люди выбиться! – изрёк пиджак, напоследок окинув взором цех Паны.
Тот остался в полной прострации, не просто было собрать в кучу растрёпанные мысли.
Не успел он переварить это посещение, как его огорошили известием, что его старая котельная приглянулась кому-то под автосервис!
Поход в администрацию, для выяснения отношений подтвердил самые мрачные подозрения.
–Да, решается вопрос о передаче здания в аренду, – без тени смущения сообщила Пане наглая чиновничья рожа.
–И что?! А я?! Мы, о чем договаривались?! Я гостиницу, я офисы сделал?! Я сколько в столярку вложил?! И что?! – кипел тот от возмущения.
–И что?! – повысил за ним тон чиновник. –Ты тоже пойми, тут не частная лавочка, а государственное учреждение! Я тоже не могу имуществом по своему усмотрению распоряжаться! Здание не используется, есть арендатор…
–Как «не используется»?! Оно мной используется! –орал Пана. – Я его содержу, я ремонтирую! Так давайте и аренду со мной обсуждать!
–Да я при всём желании не могу с тобой аренду обсуждать, не имею права! Здесь же не частная лавочка! –бубнил чиновник, всем видом показывая, что он здесь ничего не решает.
–Понимаете, вы частное лицо и по закону не имеете права на аренду муниципальной собственности, –разъясняла Пане симпатичная женщина в другом кабинете несостоятельность его притязаний.
–Можно, можно конечно, – качал головой следующий, пожилой юрист, выслушивая аргументы Паны, –только ведь с этим теперь в суд не ходят. Время такое –одни законы уже не работают, другие ещё не работают. Ты молодой, еще поживёшь. Не связывался бы ты с ними…
Пана был местным, и некоторые вещи доходили до него с первого раза, но осознание своего полного бесправия приходило долго и мучительно.
Поражало, что для всех вокруг происходящее казалось очевидным, естественным ходом вещей. Что такое «очевидное» для всех, оставалось лишь ему одному непостижимым?!
У Паны не было поводов считать себя шибко умным или хитрым, ему тяжело давались контакты с посторонними, и он старался идти на них искренне, без лукавства. Возможно, поэтому у него и получалось договариваться.
Но мог ли он сказать, что постиг природу человеческих взаимоотношений? Они всегда его удивляли.
Ещё когда, уволившись из института, он строил план своего дальнейшего, лёгкого и безбедного существования, то видел в нем лишь один недостаток – себя. В задуманной им схеме лишь он был лишним, он лишь нашел путь, двигаясь по которому все легко обошлись бы и без него.
Жизнь показала обратное – любой контакт, любой договор возможен лишь однажды и с кем-то одним, необходимость малейшего изменения, развития или взаимодействия порождала проблему, которую зачастую проще было решать на новом месте.
Так, к изумлению Паны, его «лёгкий бизнес» вскоре охватил уже с десяток предприятий и уйму торговых точек.
И каждый желал иметь дело только с ним. С каждым были свои обязательства и проблемы, и каждого он должен был обхаживать и обегать, как боевая лошадь.
Во что превратила эта нелепая «сакральность» человеческой натуры его мечту о «свободной, безработной» жизни?
И что проку было во всех этих усилиях, если на глазах рушилась сама основополагающая концепция его идеи –возможность построить между людьми «свободные, взаимовыгодные отношения»?
–Что ж ты у меня такой, не от мира сего? –вздыхала когда-то над своим чадом мама.
–Если все эти люди нормальные, то что не так со мной?! –с ужасом вглядывался в окружающих повзрослевший Пана.
Наверное, его навязчивые идеи о «свободе», «независимости» были порождением лишь одного желания укрыться, спрятаться от того, что он не понимал, среди чего чувствовал себя ущербно.
А как устроиться, найти место в обществе, если ты его не понимаешь?
Типа с подобными задатками социопата кроме алкоголизма ждал лишь криминал или бизнес, что по тем временам, да и по сути, одно и то же. Пана не ощущал подобных наклонностей. Не питая иллюзий изменить этот мир, как и желания паразитировать на его недостатках, он хотел лишь спокойно жить и быть нужным людям! Всё к чему он стремился, это поиск формы сосуществования с реальностью, лишь необходимость подчинения и зависимость вызывала в нем суеверное неприятие. Пана видел в них проявление всеобъемлющего глобального зла.
Вот и теперь это «глобальное зло» стояло перед ним, требуя очередной жертвы.
–Почему именно Аграната?! –пытался постигнуть он эту враждебную сущность, теребя в руках оставленную ему для размышленья золотую визитную карточку. –Или в том и есть формула успеха –предать и растоптать всё, что ценил и уважал в прошлом?!
А может, дело вовсе не в Агранате, не в чиновниках администрации с их малиновым пиджаком «арендатором», Розиным, «прорабами», а в нём самом, в его неспособности понять и принять общепринятые нормы и правила?
И вообще, что нужно от него этому «обществу» для признания его своим полноправным членом?
–Ты один, ты никому не нужен! –убеждала блеском глянца визитка. –Я твое «признание», твой «пропуск», только поклонись, припади к стопам нового хозяина, и у тебя будет шанс.
Пана лишь брезгливо морщился. Слишком хорошо он знал своего закадычного врага.