Ангел-Хранитель, врата ада

  На следующий день в дом пришёл немецкий офицер с солдатом и на ломаном русском языке объявил
        - Вам даётся двое суток на сборы, а затем эвакуация из зоны боевых действий  -
    Куда нас погонят? Что с собой брать и насколько дней? Никто не имел представления. Но война  есть война. Поэтому надо брать зимние тёплые вещи, продукты и воду. Но что мы мы можем унести? У меня на руках будет Алёшка, а Олечка больше 5-7 кг не может нести. Надо что- то придумать. В сарае нашла старую  коляску, в которой катала Олечку. У ней были большие колёса и маленький кузов в виде корыта с высокими бортами. Попробовала в неё посадить Алёшку, а у него ноги висят и ему стало очень больно, лаже когда подложила под ногу  сумку с нашими вещами. Значит придётся нести на руках, а может попробовать посадить его на плечи? Получилось, он будет держатся за мою голову, а руки у меня будут свободны для сумок. Нет. Мы все сумки положим в коляску, а дочь её будет везти. Для обмена на продукты собрала все ценные отрезы тканей, красивые шёлковые кофточки, спички и, главное, соль. Но она была такая тяжёлая. Золотые и серебряные украшения я не стала брать с собой, всё равно их отберут при обыске. Некоторые  ночью рыли ямы и прятала ковры, дорогие шубы, ценную посуду. Я ничего не стала прятать, оставила всё на своих местах, только спрятала в доме все украшения.
   На третий день рано утром стали всех выгонять из домов и двигались медленно на запад, в сторону Курска. За городом все собирались в один табор. Кругом женщины с детьми от грудничка до 14 летнего возраста, и мужчины все старше 65-70 лет. Много было старушек в таком же возрасте. Начался обыск, вытряхивали все вещи, искали драгоценности. И какие глупые люди, некоторые одели на себя золотые кольца, цепочки, колье. Отобрали у всех бритвы, ножи и любые колющие предметы. Сразу после обыска формировали колонны по 180-200 человек и побрели в сторону реки Дон. Получилось так, что Вера с мамой пошли с другой колонной, так мы с ними и разошлись. Я осталась одна с детьми.
      Двигались медленно, жара несносная, а мы все в зимнем пальто. Пот лил ручьями по всему телу, постоянно хотелось пить, а воду экономили. Пошли какие-то овраги с подъёмами и спусками. И вот на крутом спуске Олечка не удержала коляску и она покатилась вниз, ударилась о большой камень и одно колесо всё рассыпалось на куски. Пришлось все вещи нести в руках. Теперь у меня в руках было две сумки и у Олечки тоже две маленькие, да ещё за спиной рюкзачок.
    Ближе к вечеру объявили стоянку на ночь. Все обычно располагались подальше друг от друга, тат как ночи были душные и надо было как-то сходить в туалет. Я уже разложила все вещи на землю и смотрю идут крытые брезентом грузовики. Один их автомобилей остановился и  шофёр полез а мотор. Я подошла поближе, хотела попроситься подвезти меня как можно подальше, уж очень мне было тяжело нести сына и две сумки. К тому же жара выматывала все силы. Охраны с нами никакой не было и спрашивать разрешение не у кого. Из машины выпрыгнул немец с автоматом и стал курить.
          - Пан! Разреши мне с детьми подъехать на вашей машине?  - обратилась я к немцу.
          - Найн. Плоха машина - я достала деньги и попыталась ему дать. Он меня оттолкнул, да так, что я упала в придорожную пыль.
          - Матка! Плоха машина!  -  и смотрю поднимает автомат. Я посмотрела в кузов машины и удивилась. Сидевшие люди все были в полосатых халатах, головы опущены и лиц не видно.
   Ушла к детям и готовила покушать и спать. Только спустя несколько лет я узнала, что  в этой колонне машин  везли больных с психологической больницы на расстрел, расположенной  за городом в нашем направлении. Об этом узнали только после войны и сейчас там установлен памятник расстрелянным больным людям. Этот солдат пожалел моих деток и сказал всю правду, но я в то время не догадалась. Ангел-хранитель спас моего сыночка и нас.
    Утром на рассвете поднялся крик, все вскочили. Нас окружили солдаты в  чёрной форме с автоматами и с собаками.  Начали сгонять нас в круг. Я еле успела собрать все вещи. Дети и женщины плачут, собаки брешут и бросаются на нас, но их сдерживали. Сбили нас в плотный круг, вышел офицер, и то что он сказал, нас всех шокировало
       - Кто-то из вашей колонны этой ночью убил офицера. Вы будите стоять сутками на жаре до тех пор, пока не признается убийца или кто-то укажет из вас на него -
    Началась пытка стояния на жаре. Сесть не разрешали, а попить водички или поесть, тем более.  Мужчины начали потихоньку, мало заметно для глаз, женщин с детьми, бабушек и стариков вытеснять  в центр круга, а сами заняли первые ряды. Когда солнце пригрело в центре круга люди стали падать и оставались лежать от духоты, жары и пота. Скоро почти все в середине круга сели или легли, то легче не становилось Все ждали ночи, когда станет прохладней и легче будет дышать. Дети просились пописать. Я собрала в круг пальто и Оля и Алёшка пописали. А я терпела до темноты. Бабушки и старые мужчины не стеснялись и справляли нужду. Ветерка не было, духота и вонь от мочи были нетерпимыми. Смотрим и на периферии круга мужчины и молодые женщины начали падать. Но охрана на поднимала и не стреляли в них. Значит не было такого приказа. После полудня все сели или легли. Но было очень тесно, ложились почти друг на друга. Но молча терпели.
    Никто в убийстве не признался и не нашлось ни одного предателя, кто бы  выдал убийцу фашисту. Ночью все перекусили, попили водички, но она у многих была на исходе или кончилась. Люди делились и выручали, ведь мы были русские. Ночью женщины не стесняясь, рыли руками ямки в песке, и все опорожнили мочевой пузырь. Тоже самое проделывали и мужчины. А что делать? Нас никого не выпускали из круга и грозились расстрелять. К тому собаки на поводках ходили по периметру и выскочить за круга невозможно. Детям мы сами разрешили сходить и по большому. Старалась закопать поглубже, чтобы меньше было вони.
    На второй день всё повторилось. Мимо нас прошли уже несколько колонн и перешли речку. А мы ждали. Что же с нами будет? Все задавали себе такие вопросы.
    Только к вечеру второго дня нас плотной колонной подвели к мосту через р. Дон. Над аркой через мост ещё остался плакат, как бы в насмешку нам : «Счастливого пути!»
   Вышел гестаповец офицер с рупором и объявил   
          - Вы не выявили убийцу нашего офицера и не признался убийца. Но мы не оставим вас без наказания. Сейчас вы все пройдёте через показную казнь, может кому-то и повезёт, но вы все запомните на всю жизнь, что убивать немца нельзя. Каждый из пяти будет расстрелян на мосту. Если кто-то попытается бежать будет расстрелян на месте -
    Всех охватил дикий ужас. Все замерли и стояли как парализованные. Мы верили и не верили в этот исход. Я своего сыночка быстро сняла с плеч и спрятала под пальто.   
       - Лёленька! Я тебя умоляю! Обними меня покрепче, нет ты ухватись за мою кофточку обеими ручками, и не произнеси ни одного звука, чтобы ты  не слышал -
 Для надёжности я подвязала поясом его к себе, чтобы он не сполз. Он ухватился ручками даже и за мой лифчик вместе с кофточкой. И не дай бог, чтобы оторвалась хоть одна пуговка на лифчике или на кофточке. И ещё я попросила его, чтобы он приподнят немножко свою попку. Я надеялась проскочить вместе с Олечкой в заветной четвёрке оставшихся живых людей. Я со стороны казалась беременной с большим животом и это увеличивало шанс проскочить через ад смерти, ведь нас теперь было всего двое.
    Всех начали подталкивать прикладами к мосту. Я была в центре круга, поэтому всё видела и запонила.
    На мосту стояли две шеренги из «эсесовцев» с автоматами  через 8-10 м.  Беженцев проводили в середине строя. И когда раздалась первая короткая очередь из автомата, когда через перила моста был выброшен первый труп маленькой девочки, то все женщины  разом, в один момент закричали. Нет это был не крик, это был вой, который проникал в мозг, в тело, лиденел сердце. Вы когда-нибудь слышали, как воет волчица, у которой на её глазах по очереди каждого её детёныша разбивают ему голову о камень? А она сидит в капкане и не может им помочь! В этом вое и мольба о помощи, её бессилие, и злоба и звериная ненависть к её врагам.
    Вот и сейчас все женщины, все 150 человек, в одно мгновение превратились в разъярённую и беспомощную волчицу. Этот вой разлился по всей реки, заглушил выстрелы автомата, все замерли, даже фашисты остановились, крутили головами, не понимая, откуда доносится этот звериный вой, некоторые из них зажали руками уши, потому, что этот вой проникал в каждую клеточку мозга, парализовал всё тело.
   Но офицер махнул рукой и казнь опять возобновилась. Приближалась моя очередь, уже выбросили в речку три труппа мужчин, двух женщин и четырёх детей. Теперь я увидела как проходит процедура казни,  нет, не людей, ни наших детей, а как они считали, безмозглых животных, наподобие людей. Немцы во всём соблюдали строгий порядок, и тем более, в казни. Место, где расстреливали в упор женщин и детей было в середине моста. С автоматом был один эсесовец и двое его подручных. Меня поразило, что среди них была женщина. Именно она отнимала детей у матери и подводила к месту расстрела. Молодая, симпатичная и в чёрной форме с погонами и с какими-то  званиями, не рассмотрела. Это она отсчитывала: айн, цвай, драй.. и на цифре пять вытаскивала из цепочки беженцев очередную жертву.  Ей помогал ещё один «громила» в перчатках и все его руки были в крови. Если жертва сопротивлялась он бил своим огромным кулачищем в лицо и ребёнок, женщина или мужчина падали без сознания. А другой стрелял в голову короткой очередью. При этом пули проходили насквозь головы и на досках были лужи крови и мозги с кусочками черепной коробки. Ещё двое рядовых солдат, своими грязными сапожищами топтались в луже крови и мозгов детей и женщин, брали трупы за руки и ноги и выбрасывали в реку через перила. Этих ужасных картин мне никогда не забыть. Я старалась не вспоминать о них, но не удавалось.  Они без конца всплывали в памяти и каждый раз я вздрагивала и меня охватывал ужас. Я никогда не рассказывала в деталях, как сейчас, своим родным, детям и знакомым. Этого ужаса лучше другим не знать. Не знаю, правильно я поступала, или наоборот, надо было всем рассказывать, чтоб люди помнили и никогда не допускали чего-либо подобного. 
    И вот я с дочерью подхожу с эшафоту. Впереди нас шла молодая женщина с девочкой в возрасте, примерно, как и моя дочь. Эта изверг- палач женщина, да её и женщиной назвать нельзя, это урод человеческий, выхватила девочку и потащила её к тесту казни. Девочка не сопротивлялась, она оцепенела от  ужаса и страха. И когда её подвели к убийцу с автоматом, мать дикой кошкой пролетела эти 5 метров по воздуху и вцепилась ногтями в глаза эсесовке, а зубы вонзила в её горло. Они упали и катались по доскам, а мать с рычанием дикого зверя рвала зубами и руками лицо и горло фашистке. Немка пыталась её оторвать от себя, но у ней ничего не получалось, мать мёртвой хваткой вцепилась в неё итрвала, и рвала её рукми и зубами. Двое её помощников бегали около них и никак не могли вдарить по голове мать, чтобы не затронуть немку.  Наконец изловчились и сильным ударом прикладом по голове мать убили. И всё равно её ещё расстреляли из автомата, а потом труп оттащили и выбросили. Немка вся в крове лежала и не шевелилась. По-моему мать у ней выдавила оба глаза, а из шеи бил фонтан крови, она ей прокусила, а может и вырвала часть артерии.  Принесли плащ-палатку, положили немку и унесли.
   А девочку схватил под «мышку» впереди прошедший этот ад смерти мужчина, и побежал с ней на другую сторону моста, где не было никакой охраны, а на берегу стояли все кто прошёл эти этапы казни. В этой суматохе мужчину не тронули. Так мать своей смертью спасла жизнь дочери.
   И опять начался отчёт чисел от первого до пяти. Но теперь моя дочь была первая, а я вторая. Дочь была вся белая, глаза от страха чёрные и широко раскрыты. Она не могла произнести ни одного слова и потом долго не разговаривала. Я боялась, что с ней что-то случилось. Эта нечеловеческая нервная травма не может пройти без следа, ведь она, всё что я вам рассказываю видела своими глазами. 
    И только через неделю она ко мне обратилась с такими словами
       - Мам! Ты почему стала совсем белая. У тебя на голове нет ни  одной тёмной волосинки —
  Мне было всего 39 лет.
    А тем временем мы все собирались на другом берегу реки и нас заставляли смотреть на продолжающие расстрелы. Пропустили ещё два десятка людей через этот адский мост и вдруг расстрелы прекратились. Может был такой план устрашения, но мне, кажется, они решили оставить как можно больше себе рабов славян, ведь дети легче всего поддаются воспитанию беспрекословных рабов, а немцы собирались всех славян сделать своими рабами.
    Экзекуция закончилась и все эсесовцы ушли, с нами остался только один солдат. Все остальные беженцы почти бегом перебежали к нам. Я расстегнула пальто и хотела сына посадить на плечи. Но у него так зажались ручки на моём лифчике и кофточке, что я с большим трудом, по каждому пальчику отцепляла их от меня. Господи! Что же он пережил? Он также, как и дочка, ничего не мог говорить, только смотрел на меня широко раскрытыми глазами. Меня опять охватил страх. Неужели дети останутся немыми? Но он всё слышал как и дочка, а говорить не мог. И только через десять дней вдруг сказал
        - Мамочка! Я тебя очень сильно люблю! -
   Это как бальзам на мою израненную душу.
       - Сыночек! Какой ты молодец!  Ты сумел всё вытерпеть. Я тебя также очень сильно люблю -
   Он меня долго целовал, ласкался. Он был очень ласковым ребёнком. 
   Мы все страшно хотели пить. В этой мясорубке многие потеряли свои вещи и нечего было не есть, ни пить.  Поэтому мы все быстрым шагом пошли к реке. Берег был пологий и легко можно было войти в воду выше моста. Все накинулись пить. Многие опускали лицо в воду и пили, и пили, хватая ртом воду. Набрали все ёмкости для воды, у кого что было и уселись на берегу отдыхать. Все кто прошёл через эшафот сидели и молчали, а переговаривались другие люди.
    Через, примерно, два часа нас повели дальше.  По дороге я всё шла и думала: слишком дорого нам всем обошлось не признание человека в убийстве немецкого офицера. Может, если бы кто-то из нас признался, то не было столько смертей безвинных детей, стариков? Не нашлось мужества у этого человека. И как он теперь будет жить дальше? Неужели его не будет совесть мучить за безвинно погибших людей? А может я не права в своих рассуждениях? Может фашисты все равно бы наказали всех нас не зависимо от признания? Всё может быть. Они были очень жестокие и советских людей считали «быдлом» и животными.
    И вот спустя где-то 10 или 15 дней, уже в концентрационном лагере я узнала всю правду об убийстве офицера. Оказывается ночью, когда все спали, немецкий пьяный офицер повалил 14 летнюю девочку одной матери, заткнул ей в рот кляп из тряпки, чтоб она не закричала и начал её насиловать. Мать услышала. Подскочила, хотела его спихнуть  с дочери, но он её ударил рукояткой пистолета по голову и она отключилась. Но быстро очнулась, этот фашист одевал штаны и мать, не раздумывая, камнем, который лежал на дороге, проломила ему голову. Потом оттащила его в кусты и помогла девочке привести себя в порядок. Она об этом никому не рассказала, а дочь тем более. Но их соседка, которая лежала недалеко всё видела. Вот от неё -то и узнали потом люди. И невольно напрашивается вопрос, почему соседка  не подняла шум, почему промолчала? Боялась за свою шкуру, боялась, что и её немцы расстреляют за одно с матерью этой девочки. И по воли судьбы они обе и мать изнасилованной девочки, и эта соседка  - погибли: мать попала в пятёрку на мосту, а соседка в концлагере, где она пыталась перебраться через проволоку и её пристрелил охранник. Но по моему, она сама полезла на верную смерть, её замучила совесть, гибель стольких безвинных людей из-за её животного страха.
   Значит бог не только умеет прощать, но и карает? Господи, о чём я думаю? Разве так может быть? Но ведь было! Я уверена , что судьба каждого человека пишется свыше, а не сама по себе складывается.