Портрет

     Молодая женщина с шикарной улыбкой, оживляющей её худое лицо, угасает. Смерть крадёт её по кусочку день за днём, а молодая женщина с шикарной улыбкой красит ногти оранжевым лаком. У неё огромные голубые глаза и ветер в голове. Мы все угасаем, но она делает это чуточку быстрее.
    – Рассеянный склероз, – говорит она так, будто я знаю, что это такое.
    У неё красивые руки – тонкие, живые, порхающие в такт словам. Опасные: столько костей-косточек, ямочек и бледных вен. Я могу любоваться ими долго, этими руками, – здесь, в больнице, она курит по две сигареты за раз. Пальцы взлетают к губам – затяжка – дым прячет её профиль.
    Я курю вместе с ней, она отдаёт мне пачку тонких женских сигарет – они сгорают медленнее толстых, и я чувствую себя почти немощной. Я курю, чтобы подольше поглядеть на скрытое дымом лицо. На глаза, которые знают правду. Её зовут Кира, она много говорит и не стесняется в выражениях.
    – Я узнала о болезни, когда мне было 24 года. Как сейчас помню – 25 мая 2013 года. Я тогда ничего не поняла.
    Конец мая – начало лета. Играем по правилам. Пёстрые юбки, короткие шорты, яркие майки. Теплый ветер плещет по мостовой. И молодая женщина, у которой холод за душой.
    – Никто не говорит, сколько мне осталось, – Кира произносит это так, словно это вообще её не касается. – Каждый организм индивидуален. Некоторые живут до глубокой старости.
    Когда я спрашиваю, стала ли она стараться исполнять свои мечты, Кира смеётся:
    – Для всего нужны деньги. А мне нужен адреналин.
    Она любит кофе, мороженое (поэтому мы покупаем по два сахарных рожка сразу) и зелёный чай. Любит запах лака, типографской краски и ароматических палочек. Любит дождь…
    – Но не гулять под ним, а просто наблюдать. Да, в тёплой комнате, в уюте.
Она любит животных («Больше, чем людей»): у неё четыре собаки и два кота. Она отличается от меня тем, что хочет хотеть жить. Она борется.
    – Я стала замечать красоту в мелочах. У меня, наверное, тысяча фотографий: утренняя роса на иголках маленькой ёлочки, мокрая дорога, сияющая в лучах солнца. Раньше я этого не видела.
    Раньше вообще всё было по-другому.
    Кира родилась на Севере. А своего отца в последний раз видела, когда ей было 3 года. Родители разошлись, а потом гулящего папаню убили. Не лихие девяностые, но пьяненькая пассия под бой курантов воспользовалась ножом не по назначению. Заражение крови, траурные венки. Спокойной ночи, папочка.
    Смотреть на неё против света почти невозможно – щуришься, но видишь только стрелки ресниц, нацеленные в небо. Брать своё. Добиваться. Она умеет тонкими пальцами гнуть жизнь в колесо Сансары до тех пор, пока не победит.
    Однажды ломалась.
    – В 2009 году приехала в Питер учиться. Потом перевезла маму с бабушкой. Теперь живём веселой семейкой.
    Её глаза темнеют, она закуривает ещё одну:
    – Они постоянно ссорятся. Представь ситуацию: одна плачет в одной комнате, другая – в другой. Как быть?

    На улице холодно. Конец августа, недобитое лето. Мы устроились в пятне света, который изредка крадут облака.
    – Мост Александра Невского – моё любимое место. Я приходила туда, когда было особенно плохо. Вода снимает это всё.
    Вода снимает – что?
    – У меня был такой период, когда я жила в съёмной квартире. Я осталась совсем одна. Тупо бродила из кухни в комнату, из комнаты в кухню. Не могла спать. Закидывалась лошадиными дозами персена и ждала, но через полчаса снова была на ногах.
    Сейчас Кира предпочитает гашиш. Хотя утверждает, что перепробовала всё.
    – Раньше я думала, что нет такой проблемы, которую нельзя решить. Ведь кто-нибудь обязательно поможет. Но эта тоска!.. Кому бы я ни звонила, все были заняты. Мне хотелось забраться на крышу и прыгнуть. Меня спасла кошка – у меня было для кого жить.
    Теперь Кира старается следовать принципу «ты никому ничего не должен».
    – Кроме матери, – поясняет она, – Я обязана ей очень многим.
    Когда я спрашиваю про юность, она говорит «четыре аборта», и мы идём пить кофе.
    – Когда я узнала, что моя подруга выходит замуж, я разревелась.
    В неё невозможно не влюбиться – в ту тихую энергию уверенности. Если пытаться её представить, визуализировать, нарисовать в уме картинку, то получишь тёмно-синий цвет, стремящийся к чистоте.
    – Я хочу семью, детей.

    Она делится. Всем. Едой, словами, заботой.
    Мы сидим в столовой вдвоём. Здесь девять столов на четыре персоны каждый, нам уютно в этой обстановке общепита. Кира режет дыню – тебе и мне, тебе и мне, поровну. А мне стыдно и неловко, потому что я ничего не могу предложить взамен. Говорю об этом, а она сердится, между бровей пролегает морщинка, которая делает её старше.  Касаюсь морщинки пальцем, Кира роняет слова:
    – Я стараюсь с этим бороться.
    Дыня несладкая, как это лето. Но завтра Кира принесёт ещё – сахарную, тающую во рту, правильную – и острые корейские блюда. Яблоки и конфеты.
    – Мне нравится делать людям приятно.

    – Иногда мне хочется пойти в магазин, отстегнуть ноги и купить новые, – признаётся она, – Я предпочитаю название «энцефаломиелит» больше, чем «рассеянный склероз». Потому что энцефаломиелит лечится.
    Даже здесь, среди поломанных людей, она вливается в поток.
    Она говорит.
    Она думает.
    Она улыбается, смеётся.
    Читает, медитирует, режет на куски дыню.
    Всё это как будто не просто случается, а происходит, длится под тяжестью её век.
    – Всё приходит с возрастом, – замечает Кира.
    – Всё ли?
    – У некоторых людей приходит только возраст.