Лист тренинг Сказка

Давным-давно стоял город на реке, богатый и многолюдный. Жили там обычно: кто в сытости, а кто так, с воды на хлеб. Стал однажды в городе человек пошаливать, шутки злые пошучивать. Звали того человека Василием Буслаевым. Пока мал был, он с детьми купеческими начнёт играть – кому ручку оторвёт, кому ножку выдернет, а кроме матери родной угомона на него нет.
Случилось – дым над городом, дома порушены, на земле люди лежат бездыханные. То не бедствие, не кара небесная, не пожар приключился и не поветрие. То Василий Буслаев буйствует. Вырос он большим, сила в нём разгулялась молодецкая, вот он и решил потешить душеньку. Богатые, могучие купцы и знать всех людей своих отправили Ваську буйного усмирить. А тому всё легко, всё весело: в одну сторону махнёт – будет улочка, а в другую махнёт – переулочек!
- Никого не боюсь! – Буслаев кричит. – Всех сильней на всём свете я!
Местный знатный люд призадумался. Всех Василий, кто ему перечил, уложил, кто успел – по кустам попрятались. Ходит Васька – грудь колесом, на терема расписные посматривает, того и гляди, разнесёт по брёвнышку!
Собрались тут мужики-купцы, послали весточку. И зовут они на помощь старца древнего, был тот старец крёстным для Василия. Тот шагает тяжело и медленно, и купцы ведут его под руки. Платье чёрное по земле метёт, борода до колен спускается. Белый весь, сед как лунь старик, а лица его не видать. Собирался он на битву с Буслаевым – на голову колокол надел вместо шелома.
- Осади назад, чернопузый, ты! – так кричит Василий, насмехается. – Видишь ли хоть край неба синего? Только грязь да пыль под ногой, да грош потерянный! Вот сниму тебе одним ударом колокол, а другим и голову сниму!
- Зря, Василий, взял охальничать! – отвечал богатырю старик. – Молод ты ещё воевать со мной! У тебя едва усы-то выросли и на тех, гляди, молоко ещё!
- Больно стар со мной тягаться ты! Высоко мои усы, тебе не видно! Что и знал ты, всё ты позабыл, с одного удара уложу тебя!
- Брось, Василий, - отдуваясь, говорит старик. – Вспомни, у кого учился грамоте. Кто тебе был крёстным – аль не я?
- Что ученье мне твоё, что ты? Ты за все года и яичка мне не подарил, а за грамоту твою уплатила сполна моя матушка..
Осердился тут совсем Васильев крёстный и пошёл на богатыря. А Буслаев размахнулся оглоблей да ударил старика по голове. Раскололся тут же колокол, раскололась голова седая. Так и упал он на руки купцам бездыханный. Отнесли его на окраину города и оставили до времени.
Опять знать городская и купечество думу думают, как Буслаева унять, а не то совсем город разорит. И пошли тогда они к его матери, вдовушке Омелфе Тимофеевне. Жалуются и пеняют ей, вот кого ты, дескать, вырастила. И вздохнула мать, опечалилась, побрела она к месту побоища. Там Василий всех побил. Уже сам устал, рук не чувствует. До купцов всё равно не добрался он, в теремах укрылась знать от Василия.  Вот он ходит, буйну голову повесил. Покажись ему кто – он бы драться рад, только тихо теперь во всём городе. Трупы на земле лежат кучами, ходит наш Василий, запинается и со зла ногами их откидывает.
Подошла к Буслаеву мать его.
- Что же, - говорит, - наделал, Васенька?
Смотрит хмуро сын из-подо лба, ничего не отвечает матери.
- Ты иди ко мне, - позвала она, - сядь у ног моих. Расчешу твою буйну голову. Кудри все твои перепутались, ты приди ко мне, я приглажу их.
Внял Василий тут зову матери и пришёл к Омелфе Тимофеевне. Та давай его ласкать, успокаивать, золотые волосы ему перебирать. И закрыл глаза Буслаев, успокоился, и заснул в руках у своей матушки. Так его с поля бранного мать-вдова унесла домой.
За такие дела бедовые, да за то, что вот так пошаливал, затворила мать в погреб Василия и замкнула на семь замков.
Стали тут люди показываться, от беды оправляться жители. Долго трупы убирали с улицы, хоронили их да оплакивали. Все дома по брёвнышку строили опять. Все купцы да знать со вдовы за обиду требуют, и раскрыла вдова кладовые, разомкнула сундуки окованные, отдала купцам она злато-серебро. Только наш старик лежит-полеживает, как ни жив ни мёртв и оставлен был. Съехал набекрень его колокол, щель в нём зияет кровавая, платье чёрное всё изодрано, а под ним – тело в синяках. Лишь на день к нему вернулась силушка, и пополз старик прочь от города. Он уполз в лесок и на мху лежит, так навечно там и пропасть ему. Год идёт, пять и более – мох уже старика покрыл, до небес вокруг сосны выросли, в колоколе пустом птицы гнёзда вьют.
Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается, а только минул срок. Нет тропы сюда, даже зверь нейдёт, а приковыляли вдруг лапти драные. Старый мужичок колокол нашёл, обошёл вокруг, призадумался. Он сложил ладони ковшичком, да приставил их к щели зияющей, и сказал туда таковы слова:
- Сгинул Васька-Буслай, не воротится. Золотого он яичка не потребует. Мать его все глаза повыплакала, да погибла с горя по сыне своём.
Гулко в колоколе те слова отзываются, мужичок со страху голову втянул. Эхо повторяет: «Сгинул… Сгинул… Сгинул…» Почесал о лапоть лапоть мужичок, да и снова к колоколу обращается:
- А как сгинул, то на всём на свете ведомо: ехал он на богомолье, Васька-то. А кому, как не ему во Ирусалим-град ехати? И дружина у него и корабли, а за жизнь свою награбил столько, что у матери аж кладовые ломятся. Мать решила, и туда поедет жечь-громить, отказалась дать благословение. Но Буслаев говорит, - хочу грехи замаливать, столько снял голов за свою молодость, что при всей его учёности и самому не счесть! Только он не верит ни во что, Василий-то. Сам сказал: не верю я ни в сон, ни в чох ни в вороний грай! Мертвая голова под ноги попалась – прочь он пнул её! В Иордан-реке голым выкупался! Через камень прыгать вздумал – и убился так!
Не гудело больше в колоколе слов. Сел мужичок на мох, ноги вытянул. Разморило его солнце, он и задремал. Видит вдруг сквозь сон: где у мёртвого старика брюхо было необъятное, раскололось вдруг – и вышел человек. Ростом мал, сутул, живот большой. Платье чёрное развевается. Сам босой, голова над травой вершка на три видна, а уже и борода по грудь курчавится. А на голове – гляди-ка! – колокол. Не такой, как был у старика – этот с напёрсточек. Вот подходит к мужичку напёрсточек. Человек лежит – не шелохнётся. Ждёт он чуда, ждёт яичка золотого, ждёт, что клад ему укажут, где. А напёрсток бах его босой ногой по пятке!
- Ну-ка, - говорит, - холоп! Лапти скидывай!
Мужичок оторопел – и давай развязывать. «Нешто, - думает, - лыка я ещё не надеру».
- Ну, беги теперь, - бурчит напёрсточек, и как зыркнет из-под шапки он своей! Побежал мужик без оглядки и со страху день на печке просидел. Но работа ведь сама себя не сделает. Стал он выбираться из дому, стал по городу ходить с оглядкою. Говорят, что видел он напёрсточка: в терему богатом за столом сидит, и подрос он будто бы на чужих харчах. Раз подумал мужичок лапти стребовать, даже взял да помахал оглоблею. Только взяли его, да в острог и кинули. Там ему и вовек пропасть.