Аргиш 12. Валенки для генералов тропосферы А

 

                "... мы попадаем в рай, а они просто сдохнут."
                ВЛАДетель И МИРов, национальный лидер.
               
                «Верной дорогой идёте..!"
                ВЛАДетель И МИРов, вождь.


1.Ещё раз о пользе путешествий.

       Казалось бы, что ты позиционируешь себя  человеком широких взглядов, и знатоком  жизни едва ли не беспредельным, Да вот жизнь подстраивает тебе хитрую каверзу, и тогда ты предстаёшь – если уж не стерильным идиотом, то немножко как бы простаком, до сей поры и не подозревавшим о существовании себя внутри сфер едва ли не всеохватных.  А ведь были же и у тебя поводы ещё раньше расколоть свою ограниченность да обогатить своё знание мира, в котором ты живёшь, но которое открытие окажется тебе не в радость, а ещё больше озадачит неким представлением, которому трудно найти точное определение. Но, если поискать аналогии, то ближе всего окажется ситуация вроде того, как если бы ты был уверен, что у тебя имеется некая сумма денег, достаточная на то чтобы беззаботно переместиться из неприютной точки А в любезную тебе точку Б. Да ты обнаруживаешь вдруг, что в кармане твоём тайно побывал не прошенный гость и оставил после себя голый ноль. То есть денежек твоих выдуманных - как ни бывало! Да что  деньги, когда и документов-то нет! Да ещё в чужом для тебя месте.
- Грабёж!!! -  вопиет твой душа на всех регистрах от и до.
- Ах, как это неприлично! как это грубо звучит из уст твоей просвещённой головушки!
       Хорошо  если в реальности  такой проблемы по крупному не случалось, хотя... Хотя где-то около того...
       Но на мелочах не будем здесь останавливаться.
       А зададимся мыслью немножко как бы глобальной. Например, удивимся такому обыкновению, что где только не живут люди! В разных местах находят они для себя место: горы и равнины; степи - даже и пустыни - и леса; и на болотах селится человек для какой-то своей причудливой надобности. Но, что должно бы нас удивить, так это способность наша к перемене мест. И ведь, казалось бы, что искать добра от добра - где родился, там и пригодился. Так нет же, поднимается товарищ с насиженных мест и начинает свой путь туда, где даже силы прозорливости зоркого глаза не разглядят картину мест этих удалённых,  но некие соображения, даже и не целесообразности, а необходимости - не тобой определённой - понуждают явиться туда к такому-то сроку, без каких-либо отговорок на неясность тамошних перспектив для тебя.
        Ну вот и,что называется,тронулся.
        Много раз автор совершил  такой переход из одной точки стояния в другую, что равнозначно радикальному изменению внутреннего своего состояния. Ещё вчера ты был вот таким, а сегодня уж совсем другой. И о прошлом некогда вспомнить под грузом открывшихся  в пути забот. Правда сказать, что детали  совершаемого перехода вошли уж в новое обыкновение и  все менее тревожат обыденное твоё сознание, целиком уже занятое обработкой новых впечатлений.
       Но проходит некоторое время; былые дорожные перипетии остаются позади; и наш путешественник обращается в заурядного обывателя новых мест.Тем и удовлетворён бывает.



2. Переполох вокруг точки Р.

     И вот случилось мне как-то узнать рассказ одного человека, имевшего непосредственное отношение к теме нынешнего повествования. И бесхитростный этот рассказ высветил происходившее некогда как бы со стороны, чем и подтвердив остроту первых впечатлений автора, как человека, как бы бывалого и весьма осведомлённого в не афишируемых сторонах жизни своего народа, да вот осведомлённого, оказывается не вполне. Да ещё ой, как не осведомлённого!
    Тогда, под воздействием этих нахлынувших переживаний, он, автор, решается на использование в своих душевных исканиях  трудов незнакомого человека цитатой настолько обширной, что не совсем прилично среди пишущей братии. Но задача мной поставлена настолько важной, что этические соображения здесь как бы растворяются без следа в массиве высоких соображений.

         Итак, некий человек отправился в путь из точки М в точку Р.
         Где точка М - столица наших пространств, весьма населённая людьми всех социальных страт: начиная от алкашей на решётке станции метро, до вождей, обитающих в крепости,  увенчанной башнями с рубиновыми звёздами на шпилях.
        А точка же Р находится в административном районе, где в описываемые времена проживало население числом в два десятка тысяч человек на площади, сравнимой с территорией не хилых государств: где-то между Филиппинами и Эквадором по соответствующему рейтингу стран мира. Так что  на одного человека здесь приходилось до тридцати километров в квадрате

( для сравнения: в точке М на квадратном километре умещается около пяти тысяч человек; таким образом населец этой отдалённой местности  этаким барином занимал место, на котором давят друг дружку  полторы сотни тысяч жителей мегаполиса).
 
        Оставим же эти энциклопедически статистические подробности, чтобы задаться вопросом:
- А что интересного и важного могло происходить в том далёком и фактически пустынном краю?
       Что бы мы не сказали в ответ на нами же и заданный вопрос - всё будет не то что убедительно, а легковесно – подозрительно что оно внушено специалистами воспитания человека нового типа для грядущих светлых дней.Для специальных же целей. Но где этот озабоченный человек - и где это светлое завтра? Об этом не замедлит выразиться экспрессивно и самый безбрежный конформистский оптимист
        Однако же вот этого конкретно взятого живого человека  послал  некий, очевидно глубокомысленный и весьма насущный, приказ; и человек этот едет в неизвестность, вместе с теми, кто ещё только отправляется, или даже бывало возвращается, туда по иным основаниям.
        Но довольно не конкретных разглагольствований !
        Пора переходить к фактам 

 Из воспоминаний С ,  волею военкомата - лейтенанта из запаса:

" Наконец  радио объявляет посадку на рейс Москва-Амдерма-Тикси-Анадырь. Надо идти в дождь и слякоть, по мокрому, до конца не растаявшему снегу, на холодный пронизывающий ветер.
Через полчаса ИЛ-18 начинает разбег и начинается в моей жизни, как выяснилось впоследствии, самый долгий перелёт.  Как и положено, после взлёта бортпроводница бодрым голосом докладывает на какой высоте летим, когда прилетим в Амдерму и всё прочее, положенное в таких случаях.
 Сижу рядом с иллюминатором, но последнее, что я видел в него более менее осмысленное – это мокрая взлётная полоса московского аэропорта. Вот уже больше двух  часов кроме клубящихся где-то рядом облаков ничего не видно.
После обеда, когда народ в самолёте начал потихоньку засыпать, бортпроводница  тихим голосом сообщает, что Амдерма это конечно хорошо, но там из пассажиров никого не ждут. Да и погода там дрянь. А вот в Хатанге очень хорошо, и погода замечательная. В общем  летим в Хатангу, благо это ближе к Анадырю, почти на полпути.
 После часов шести полёта самолёт начинает снижаться, а облачность – уменьшаться, местами проглядывает заснеженная земля. Перед самой посадкой, во тьме, удаётся разглядеть несколько домиков –  полярная ночь накрыла Крайний Север. А по  часам уже начинается трудовой день – даже по московскому времени.
После посадки располагаемся в одноэтажном деревянном здании аэропорта – тесном зале ожидания с парой-другой десятков кресел. Обещают, что через три-четыре часа полетим дальше. До обеда коротаем время в поисках столовой. После обеда становиться ясно, что полетим не скоро – женщин с детьми повели в гостиницу. Теперь дружно ищем магазин, чтобы запастись провизией на вечер и утро. К ночи доходит очередь до мужчин – в небольшой комнатке двухэтажной деревянной гостиницы несколько кроватей, стол, пара стульев и тусклая лампочка под потолком, в углу тёплая круглая печь, сразу на две комнаты. Царские условия по сравнению с неудобным креслом в весьма прохладном «зале ожидания» аэропорта. 
На утро небольшой ветерок и сыпется лёгкий снежок. Никуда не летим, где-то по дороге плохая погода.
На второй день опять никуда не летим. Нелётная погода в Тикси, как нам говорят, сильный ветер поперёк полосы. Продолжаем группами ходить по маршруту аэропорт – столовая – магазин. В темноте кажется, что это всё рядом. На улице лёгкая метель. Снег под ногами скрипит – наверное, градусов 10-12. 
Оказывается, с температурой я ошибся – аборигены в аэропорту утверждают, что на улице около минус 25. А сильного мороза не чувствуется. Дома, в Ленинграде, при таком ветре и морозе замерз бы как бобик. Хожу в шинели, а спецпошив в чемодане. А чемодан в самолёте. А самолёт стоит на стоянке, недалеко от здания аэропорта. А на крыле, около фюзеляжа, солидный сугроб.
 На третий день тоже ничего хорошего не обещают. Сидим дальше. Делать абсолютно нечего – всё, что можно прочитать, уже прочитано. Радио нет, о телевизоре и думать нечего. Можно лечь, поспать. А что тогда делать ночью? Хотя уже всё смешалось – в аэропорту время московское, как и на моих часах. Местный магазин работает по местному времени. А сосед по комнате перевёл свои часы на анадырское время. Солнце не показывается совсем, это понятно – мы за полярным кругом. Но даже в полдень небо ничуть не светлее, чем в полночь – и по часам совершенно не понять в каком времени живёшь. 
Оказывается  уже пошли четвёртые сутки, как сидим. И никакой надежды улететь.
В конце дня (хотя какой день? Вокруг ночь, да ещё Полярная) с первого этажа вдруг доносится какой-то неясный шум, хлопают двери. Ага, уже и на нашем началось – всех приглашают на посадку в самолёт. А может быть, это было в середине дня? Или до обеда?
Пассажиры, радостные от сбывшегося желания, выходят на стоянку, к самолёту, уже освобождённому от снега и готовящего к продолжению полёта.
Во тьме видно как взлётная полоса широченной серой лентой теряется где-то за горизонтом. В самолёте бортпроводница пытает рассаживающихся по своим местам пассажиров - «Кому выходить в Тикси?». Все молчат, всем хочется в Анадырь.
Наконец самолёт взлетает и берёт курс на Анадырь. Хатанга, полярная ночь и возможность увидеть Тикси остаются в прошлом.
Мерно шумят двигатели. Кажется, что ИЛ-18 застыл в воздухе – в темноте, через тёмные облака, на тёмной земле не видно никаких ориентиров. Лететь часов пять, а может и больше.   
Сосед, хороший человек, разбудил – обед проспишь. А за иллюминатором красота – нет облаков, взошла неяркая Луна и на чёрной бархатной земле видна чёрная шёлковая лента огромной синусоидой уходящая  за горизонт.  Никогда не думал, что с такой высоты снег будет выглядеть чёрным.
Далеко справа от тёмной синусоиды,  ближе к горизонту, одинокой белой точкой что-то светится на планете Земля. Как будто гигантская лампочка. И больше никаких огней, ни больших, ни маленьких. Под крылом безжизненное пространство и полная неопределённость, что меня ждёт впереди...

...Наконец бортпроводница радостным голосом просит пассажиров пристегнуться – самолёт садится в аэропорту Угольные Копи.  Вот те на! Летел в Анадырь, а прилетел в Угольные копи! Сосед объясняет – Анадырь, тот, что река, образует при впадении в море лиман. На одной стороне лимана посёлок Угольные копи и аэродром, а Анадырь, тот, что город, находится на другом берегу лимана. Между ними с десяток километров. Летом публика перебирается на катере, зимой – на автобусе. А осенью и весной – только вертолёт.
Самолёт заруливает на стоянку среди огромных сугробов. После пурги только что расчистили полосу и чистят стоянки для больших самолётов. Концы крыльев нашего ИЛ-18 висят над кучами снега. Рядом расчищают стоянку ещё для одного самолёта, а поодаль сгребают снег с АН-2.
Двигатели выключены. Свет в салоне полностью погашен. Но людей не выпускают. До нас прилетели другие самолёты с Большой земли, которые пережидали непогоду ближе к Анадырю – в Магадане или Тикси. Пограничники занимаются ими. Кондиционеры в самолёте тоже не работают. Становится душно, а открытые люки не спасают.
Наконец появляются пограничники, проверяют документы и выпускают на свежий воздух. Тем временем на только что расчищенную стоянку заруливает ещё один ИЛ-18.
В тесном здании аэропорта не протолкнуться – наш самолёт третий или четвёртый по счёту. У военного коменданта расспрашиваю, где находится [моя часть ], на чём добраться. Слава богу, она находится здесь, в Угольных копях. Дело движется к ночи, а на улице градусов 20 ниже нуля и ветерок. Надо торопиться.
Водитель автобуса открыл дверь и показывает рукой «Лейтенант, тебе в ту сторону! Где-то здесь». Редкие фонари, ветер, на улице ни души, по местному времени скоро полночь!
После получаса блужданий наконец стучусь в нужную дверь. Дежурный по части устраивает на ночлег.  Оказывается на стульях, в чъём то кабинете, тоже можно спать.
Утром представляюсь командиру части: «Товарищ майор, лейтенант С для прохождения службы явился». На вопрос «Где был?» показываю отметку в билете. Вопросов больше нет. Зато у меня есть вопрос «Работа для жены найдётся?». Узнав, какое образование, майор К (в тот момент он исполнял обязанности командира части) отвечает, что да, можно устроить техником на станции. Ободрённый этим, хожу по кабинетам, оформляю бумаги, знакомлюсь с людьми, выясняю попутно много интересного.
Оказывается, лучше было лететь югом – через Магадан. Место дальнейшей службы  пос. Марково – так написано в предписании. Но лететь надо в  пос. Отрожный.  Точнее это ближайший населённый пункт к моей части. А сама часть, её позывной «Горький», находится от посёлка в 50-60 км.  До Марково от части почти в два раза дальше. Командир части капитан  Т.  Сама же часть зовётся «Юкон-1».  Название Угольные копи – потому что раньше добывали уголь для пароходов, а теперь копают только для местных нужд, на отопление. А недалеко посёлок Шахтёрский, тоже добывают уголь. На «Горьком», как и на других станциях Анадырского узла, есть ответвление каналов на ближайшие посёлки: Марково, Отрожный, Усть-Белая, Снежное. Посёлок Отрожный – прииск, моют золото. На другом берегу лимана на сопке, в нескольких километрах от Анадыря, узловая РРЛ под названием «Юкон».  А Юкон, но уже без кавычек, - река на Аляске.
Майор, сидящий за одним из столов в общей комнате, среди лейтенантов (простых и старших), аккуратно заворачивает в вату перья для самописцев и пакует их в разные коробочки для отправки на станции. Ещё пару месяцев назад он был командиром «Юкона», но произошло ЧП – сгорела дизельная. Теперь он дожидается своей участи.
Так что столица Чукотки  некоторое время снова оказалась без связи с Большой землёй, да и с самой Чукоткой тоже. 

[Да ладно, лейтенант, наводить здесь тень на плетень. Кому нужна эта столица с её провинциальными проблемами, когда в радиусе полсотни километров имеется объект самый на то время стратегический, для выполнения задачи которого и его прикрытия от возможного нападения выстроен и сам аэродром, на который ты только что приземлился и связь всевозможная, и системы ПВО да авиация перехвата. Правда, к тому времени, как ты прибыл в эти места многое из этого величия уже начало растворяться. За два десятилетия, заметь, до перестройки. Но тогда ещё надо было делать  хорошую мину при безнадёжной игре.   Это, между прочим, тоже входит в арсенал прикрытия  истинного положения дел. В. Г. ]

Выход из положения для ликвидации последствий пожара нашли относительно простой – протянули  ЛЭП из Анадыря.
На следующий день получены необходимые бумаги, выслушаны инструкции и напутственные слова. Уже собрался ехать в аэропорт, как вдруг – стой! Приди завтра!
Прихожу на следующий день, и мне вручают «подарок»: в нагрузку дали четырёх человек – им тоже служить на «Горьком». Видимо что бы в пути было веселей. В общем получилась целая команда – лейтенант, трое сержантов и рядовой.
В конце дня еду в аэропорт, точнее едем. Всем бойцам ещё служить полтора года – они весеннего призыва. Немногословный, спокойный  сержант Р  будет обеспечивать нас электричеством, а говорливый сержант Н и любознательный сержант Ш будут, в буквальном смысле этого слова, пускать его на ветер – им двоим служить в техздании. Худощавый рядовой Х (то ли сапожник, то ли портной, то ли ещё кто), будет в хозяйственном отделении, с поварами и трактористами.
В аэропорту народу стало чуть меньше – начал ходить автобус в Анадырь. Но зато накопились люди на местные рейсы, где летают АН-2. А они, оказывается, летают только в светлое время суток, если, конечно погода позволяет. В декабре солнце светит часа два-три.  То есть должно светить, но не светит – низкая облачность, снег – в общем, сплошная нелётная погода для небольших самолётов.  Делать нечего – берём билеты на ближайший рейс, где есть свободные места – через восемь дней, и ищем место, где прикорнуть. Принимаю решение – назад не возвращаться, сидеть в аэропорту всем табором. Так и сидели в аэропорту никому не нужные – никто не искал, где мы; куда потерялись. В общем, согласно пословице, -  «с глаз долой, из сердца вон».
Как оказалось потом, правильно сделал – улетели на день раньше, чем указано в билете.
Иногда в зале ожидания становится оживлённо – прилетают ИЛ-18 из Хабаровска и Москвы. После их появления народу прибавляется, появляются новые пассажиры в посёлки. Но кажется, что ожидание продлиться целую вечность – первые несколько дней АН-2 не летают вообще. Иногда объявляют посадку на  ИЛ-14, летящий на другой конец Чукотки – мыс Шмидта или в таинственный Уэлен, названия которых напоминают о челюскинской  эпопее. Эти самолёты летают и ночью, но смотрят на погоду более внимательно, чем ИЛ-18.
Где-то дней через пять в зале с утра ажиотаж – может быть куда-то полетят АН-2. Но тревога ложная, все остаются сидеть на месте. На следующий день солнце изредка мелькает через облака и часть людей улетает в Уэлькаль. В зале становится чуть свободней – три-четыре АН-2 забирают 40-50 человек и гуськом летят, куда позволяет погода. За один световой день самолёты успевают слетать туда и обратно только в один из посёлков. А в дальние – Провидения, Лаврентия, за декабрьский день можно только в один конец.
К сожалению, в нужную нам сторону погоды нет. Точнее нам в справочном так говорят: «Погоды нет». А на самом деле погода есть – неожиданно к нашей команде подходят трое сержантов с вопросом: «Вы такие-то, летите на «Горький»? А мы с «Горького», закончили службу, едем домой».  Размышляю, как же они добрались, ведь до «Горького» около 250 км, наверняка без самолёта или вертолёта не обошлось.  Тем временем один из сержантов, радист, звонит на  «Юкон», соединяется с «Горьким». Получив в руки телефонную трубку докладываю командиру о своём положении – сидим в Анадыре и неизвестно когда выберемся. Т. облегчённо вздыхает, наконец-то нашлись, и наставляет на путь истинный – узнай про спецрейс на площадку, на днях должен быть вертолёт. 
А на «Юконе-1» номер телефончика не дали. Так-то.
Бегу к вертолётам, у техников выясняю, что сегодня уже никто не полетит, а вот завтра – да, должен быть спецрейс, но куда – они не знают.
С утра пораньше я с одним из сержантов снова у вертолётов. МИ-4 загружен, пилот уже на месте и готовится к вылету. На вопрос «Куда летите» отвечает  площадка недалеко от Отрожного. Прошу взять с собой. Пилот колеблется, ведь МИ-4 вертолёт небольшой, уже загружен какими-то ящиками, и взять может одного из нас. За всем этим наблюдает пограничник – ему не уйти с мороза и ветра, пока вертолёт не улетит.
Узнав, что нас не двое, а пятеро вопрос решается просто – сделав небольшой разбег, вертолёт улетает.  Довольный погранец  уходит, а мы остаёмся при своём – ждать дальше.
Несколько бортов ушли в Беринговский. На местном языке «борт» – это самолёт или вертолёт.
А через день наступает наш черёд – объявляют посадку на Отрожное. Загружаемся в АН-2 и в путь. Через сплошные, без разрывов, жидкие облака пробивается солнечный свет, полдень. Самолёт летит на небольшой высоте, можно рассмотреть всё, до мельчайших подробностей. Но кроме чистого-чистого белого снега ничего не видно. Иногда под снегом угадываются ручьи и речушки. Мимо проплывает огромное заснеженное озеро. 
Часа через полтора мы всей командой стоим на взлётной полосе аэродрома в Отрожном и соображаем, что делать дальше.  Первым делом надо связаться с командиром и думать о ночлеге, понятно, что за нами сегодня никто не приедет. Из Анадыря позвонить не успели, всё произошло стремительно. Значит вперёд, искать телефон для связи с площадкой. Логично рассуждая, приходим к выводу, что телефон должен быть на почте, а почта в посёлке, а посёлок виднеется вон там, через ложбину.

На вызов отвечает замполит, командир где-то на территории. На мой радостный доклад «Мы в Отрожном» растерянным голосом кому-то рядом сообщает «Они уже в Отрожном», а потом мне, ещё более растерянно: «Приехать не можем – всё сломалось».  Делать нечего придётся ждать, а значит надо где то жить. Договариваемся, что мы идём в партком прииска, а он тем временем туда позвонит.
В парткоме нас уже ждут. Радостно или нет, не помню, главное – определили на постой в общежитие.  Безвозмездно. Что с солдата возьмешь?
После третьего дня ожидания становится тоскливо: в аэропорту Анадыря просидели неделю, и тут неизвестно сколько просидим, в столовой  в основном очень приторная сладкая рисовая каша, так как варят на сгущёнке, чай пить невозможно – вкус воды такой, что её, похоже, возят в одной цистерне с соляркой,  до Нового года уже меньше трёх недель, на площадке нет ничего движущегося.
Каждый день хожу на почту звонить начальству – мол живы, а затем в партком – вдруг оказия какая?
Оказия случилась почти через неделю нашего сидения в Отрожном. В один прекрасный день (в том смысле, что нет пурги) секретарь партком обрадовал:  дня через два-три будут перегонять несколько тракторов из Анадыря, пойдут в сторону Марково.  Это значит мимо «Горького». Теперь главное – погода, если пойдёт снег придётся ждать дальше.
Наконец всё совпало, мы, трактора, погода. Как и договаривались накануне в парткоме, с утра пораньше собираемся в назначенном месте. Вначале мы. Потом один трактор.  Затем другой и следом за ним – третий.
Пока мы пристраиваем свой багаж и рассаживаемся в новеньких Т-100 с широченными «болотными» гусеницами, трактористы в последний раз уточняют со своими начальниками маршрут, где и когда должны быть, через кого и как передать сообщение о прибытии на место. Упоминается какое-то Светлое. Тут же и секретарь парткома прииска, ведь, случись что с людьми, и его спросят «А где ты был?».
В каждом Т-100, кроме тракториста ещё человека по три –  геологи и мы,  да ещё наши пожитки. Наконец всё готово, трактора колонной выходят их посёлка и мимо местного аэродрома движутся в тундру. В голову приходит мысль, что пора бы пообедать, ведь уже середина дня. 
Вокруг однообразный пейзаж – пологие склоны сопок, покрытые толстым слоем снега.  В низинах местами торчат из снега верхушки кустов. Трактор то лезет вверх по склону, то вниз. Солнце за облаками, пасмурно и уже начинает смеркаться - впереди самая длинная ночь в году
Вскоре перед глазами  только пятно белого снега, освещённого фарами трактора.  Дальше ничего не видно, и только по наклону кабины понимаем, куда едем – в гору или под горку. 
Наш трактор идёт первым, приходится периодически поворачивать голову и смотреть, нет ли отставших. Если что, искать придется долго – метёт позёмка, а след от трактора неглубокий, всего пара сантиметров. Ветром снег уплотняется настолько, что местами не только человек, но и трактор не оставляет следов - как на асфальте. Такие «следы» заметаются очень быстро.
Идем без остановок, в разговорах проходит несколько часов.  Пока всё хорошо, отставших нет. Сзади, как привязанные, идут два других трактора.
Замечаю, что тракторист стал говорить меньше, думает о чём-то своём, стал чаще посматривать на часы.  Долго не выдерживаю, задаю вопрос «В чём дело?». Оказывается по времени  мы должны подойти к Канычану (сейчас на карте Коначан) – речке примерно на полдороге между Отрожным и площадкой .  Речка шириной метров 20-30, должны были заметить.  Но её нет.    А если нет, значит едем не туда. В тракторе все притихли. Ночью, при морозе, блуждать по тундре никому не хочется.
Минут  20 едем в полной тишине. Реки нет. Снова разговоры, но уже осторожные – у всех на уме – где река? Едем дальше – а время идёт.
Время идёт,  а мы едем дальше, пытаясь хоть что-то увидеть вдали, за чёрными стёклами кабины, в которых отражаются огоньки приборного щитка и контуры наших лиц.
Поднимаемся куда то вверх. Реки нет.
Вдруг трактор резко ныряет вниз и на нас надвигается что то тёмное и большое. Тракторист останавливается.  Выбираемся из кабины, осматриваемся по сторонам. Всё занесено снегом, метёт небольшая позёмка. По рельефу местности понимаем, что стоим на берегу реки шириной метров 25. А большое и тёмное оказалось кустами по краю берега.  По местным меркам это можно считать большими деревьями – над снегом торчат метра на  3 и стволы толщиной в руку.
Подходят остальные трактора. У трактористов небольшое производственное совещание: река да, это Канычан, другой такой в этих местах нет. Но место незнакомое, таких больших кустов не видели. Сообща приходят к выводу, что в целом движемся верно. Надо продолжать  в том же направлении и поторапливаться – пора бы ужинать, а прошли чуть больше половины. Памятуя полученные инструкции, заставляю всех врассыпную перейти на другой берег, и затем по одному трактора идут по льду через реку.
Снова впереди белое пятно света и, кроме снега в этом пятне, ничего не видно.  Опять то лезем вверх, то спускаемся вниз.  Сзади два трактора. Тракторист повеселел – всё правильно, верной дорогой идем, товарищи!
Снова разговоры, но уже вялые: и говорить не о чем, и шум двигателя надоел, и сидим друг на друге. Хорошо, что в сон не тянет, хотя в кабине тепло и могло бы разморить.  Наверное, сон не идёт из-за напряжения и неизвестности, куда нас занесёт нелёгкая.
От реки едем уже больше часа, и тракторист снова притих: должны быть видны огни площадки, погода позволяет – облачность не очень низкая, да и воздух морозный, чистый. А позёмка стелется по самой земле, точнее по твёрдому как лёд снегу. 
Но огней пока не видно.  Наконец тракторист не выдержал, останавливается и ждёт другие трактора. На небе ни луны, ни звёзд, всё закрыто плотными невысокими облаками. Короткий разговор и  наш трактор поворачивает направо, лезет вверх по склону высокой сопки.  Чтобы не потерять направление движения остальные два остаются на месте.
Поднимаемся почти до вершины и вдруг  на небе, чуть ниже чёрных облаков, из-за гребня выскакивает большая яркая красная точка.  Звёзды такими крупными и такими красными не бывают. Значит это фонарь! А в ближайшей от нас округе только два места, где может что-то светиться:  это Отрожный, из которого выехали, и площадка, куда едем. Через минуту, на вершине, понимаем: да, это цель нашего путешествия. До неё кажется рядом – через несколько минут увидим людей, поедим и ляжем спать.
Возвращаемся за другими тракторами и, повернув почти на 90 градусов от прежнего курса, снова вперёд и вверх.  Теперь сомнений нет – прямо на красную точку - фонарь – это сигнальное освещение мачт.
Одинокая на чёрном-чёрном небе наша путеводная «звезда», то исчезает из виду, когда трактор уходит в ложбину, то снова призывно манит к себе, стоит только подняться на очередную вершину. 
Через полчаса «звезда» не приблизилась. Сияет также близко и также далеко. Едем дальше. 
Постепенно к красной точке добавляется белый огонёк. Потом из одного белого становится два. Через некоторое время белых огоньков уже три ... четыре огонька.  А красный по прежнему один, и стал заметно выше белых. 
Прошло, наверное, часа три, как мы первый раз увидели нашу путеводную звезду. Становятся видны какие то строения, но их не разобрать: глаза начинает слепить свет прожектора, направленного   в нашу сторону.  И чем ближе к нему, тем хуже видно, что впереди.
До полуночи остаётся всего ничего, едем уже почти десять часов.
Неожиданно перед трактором возникает человек, машет руками. Тракторист тянет рычаги, останавливает машину. 
Открываем дверь и ватными ногами спрыгиваем на твердый снег. Сквозь стук тракторных двигателей и ещё чего-то, на них очень похожего, но более басовитого, доносятся отдельные слова остановившего нас: «....маать.....мать .... порвёте ........ маать .......теплотрасса........».
Ура!!
Приехали!!!"

     А у меня - конец цитаты.

    Столь длинная вставка в этот текст сделана мной по единственному соображению. Это попытка избежать субъективизма при  описании обстоятельств перемещения человека из точки М в точку Р. Много раз совершал я , едва ли не до мелочей подобный, аргиш и всякий раз не без приключений. Некоторые из них описаны на страницах других моих публикаций, впрочем, не вызвавших ажиотаж в читательской аудитории. Ну, да что эти читатели?  На их стороне право выбирать  круг чтения, соответствующий своим интересам. Но и не последнее же дело  - это моё желание оставить для кого-то возможность приобщиться к жизни соотечественников, по каким-то причинам оказавшихся в, некотором смысле, экзотических условиях проживания в пределах собственной страны.  Думается мне, что экзотика эта открывает доступ к потаённым деталям механизма устройства жизни всякого человека, как говорится "от Москвы до самых до окраин, с южных гор до северных морей", где есть так же выраженное мнение, что  "человек проходит как хозяин..."
       А уж хозяин ли на самом деле, и хозяин чего именно - не будем сейчас выяснять, предоставляя возможность решать это каждому для себя.

       Итак, человек, с ещё не выясненным нами статусом, что называется, летел, летел, летел да и залетел.

       Год, надо сказать, был тогда 1970-ый. В медиа сфере сплошная трескотня про столетний юбилей вождя мирового пролетариата, который, пролетариат этот мировой, как бы и не существует реально, а если и существует, то уж влачит безвольное существование, позволяя своим эксплуататорам беспредельно ополчатся против страны победившего социализма, идущей в авангарде мира и прогресса. А страна эта победная весьма обширна, но, надо в том признаться, почти пустынна, лишь кое-где концентрируясь для всенародных строек, воздвигаемых - в диких дотоле местах - силами комсомольцев, стройбатовцев, а так же и лиц, лишённых свободы народным судом, по определению своему - самым гуманным в мире.

       В своих рассуждениях надо учесть, что границы наша родина имела тогда весьма протяжённые: более чем шестьдесят тысяч километров - не больше, ни меньше. С одной стороны - основания для здоровой гордости. А с другой - не очень,   ведь  много есть возможности для окружения мирных строителей ( и не только некоторых отдельных из них персон лагерной зоной) а всех нас вместе враждебными базами с изощрённым оружием поражения человека до состояния небытия.

     Так что тут  нам не до беззаботного строительства коммунизма, срок  наступления которого уже точно обозначен. Всего-то десяток лет осталось. Но сверхзадача  народная  совсем другого рода, да, хотя и объявлена, но как-то не вполне конкретно. Сказано, что надо защищать родину социализма. А кто бы и возражал. Только вот как это сделать практически - вопрос. Вот, к примеру, если всё население призвать на битву с врагом да выстроить грозным строем по периметру , то, правда, при полной численности населения, по четыре человека придётся на метр границы. Вроде бы сила. Но тот, кто хоть раз участвовал, например, в дворовых драках стенка на стенку - может сказать что не очень-то удаётся  этак развернуться. А ведь ещё надо кому-то заниматься и тыловым обеспечением, да элементарно растить хлеб, скот на мясо; боеприпасы и технику выпускать и прочие высокотехнологичные изделия взаимного изничтожения. А ведь есть ещё дети малые да  немощные старики. Одним словом - защита Нас от Них - задача неимоверной сложности. Над разрешением которой и работают неустанно те, кто надо - в тайных своих местах дислокации, а народу своему, чтобы только не взбрело на ум самому разобраться - что к чему - выстраиваем для бодрости и гордости некую полуправду, информационную завесу весьма тщательно вытканную специалистами это делать.
      Одна из прочих многих более масштабных - история про связь вообще, а с отдалёнными районами, в частности. А ведь, казалось бы, что за дела, если есть  у нас - правда, самое мирное ведомство - Министерство связи. Кто из нас не посылал письмо, открытку с поздравлением? А то и переговоры междугородные устраивал себе: хоть и не без проблем, да всё же случалось дозвониться из одного отдалённого места до другого, чтобы поболтать о самом насущном, сведя переговоры к элементарному - какая погода у вас? а у вас? как вообще дела, как здоровье? нормально, и у нас нормально!
        Чудесно!
       А ещё чудесней будет узнать, что Министерство это для осуществления связи с отдалёнными районами воздвигло  целую систему связи аж тропосферной, разумеется под названием Север. Около полусотни станций составляет набор её линий, центров и узлов.
        То-то радость нашему какому-то там оленеводу, кажется получившему таким образом возможность поинтересоваться, не отходя от стада - как же идут дела у его сына, уехавшего на учёбу к невским берегам!
         Первоначально Министерство связи принялось эксплуатировать чудо-станции собственным, гражданским, персоналом. Элементарно: вот комплекс сооружений, размещённых на площадке в диких местах; и вот штат обслуживающего персонала числом до десятка. Но не все из них романтики, и холостяки есть с  необузданным характером, и женатики   со своей  жизнью индивидуальных тайн, а вокруг безлюдье. И эти обстоятельства подтолкнули немножко не совсем сознательный народ к идее рвать отседова когти. Не доводя дело до греха. И на том ему спасибо.
      А так как основным абонентом линий тропосферки являлись известно кто: основные же насельцы диких краёв - военные разных родов войск, то и логично было  решение передать эксплуатацию в их умелые руки. Но, как это водится у военных, умение выполнять задачу обеспечивается числом. Так на точках возникли воинские коллективы численностью много большей чем взвод с его командиром, замполитом и прочими должностными лицами  офицерского, сержантского и рядового звания. Дисциплину при таком раскладе теоретически держать предельно просто. Ею не особенно и не заморачивались. В этом деле - бейся, не бейся, а результат один: как бы сам собой получается бардак, известный каждому служаке, если, конечно,  он не трудно исправимый романтик, сохранивший до глубокой старости октябрятскую непосредственность, как способность видеть мир через войлочные очки, коими обычно оснащают рабочих лошадок, дабы не пугались они непривычных видов и смиренно тянули арбу своего существования. Но даже и этот  романтик службы, не в силах убедить и самого себя в том что воинский устав, инструкции и рекомендации плохо проявляют в жизни военного организма свою неукоснительную непреложность, сравнимую, например, с синусовым узлом- регулятором частоты сердечных сокращений. А здесь, на станции и далее везде, хорошо хоть работоспособность станций как-нибудь да обеспечивалась. А уж как - не берусь нынче раскрывать военные тайны.
 
      Хотя  многое можно сказать в этой связи; факты привести как бы разрозненные, не бесспорные и потому не определяющие, на первый взгляд, общее состояние системы. Но, однако же, жизнь показывает, что большое это испытание для отдельно взятого человека - длительное его пребывание в изолированных условиях монотонной микросреды. И первых лет достаточно бывает достаточно дрессированному романтику, чтобы трансформироваться в, потенциального тоже, беглеца куда глаза глядят, а то и элементарно деградировать до состояния вполне асоциального, конфликтного и подверженного  зависимостям от разного рода вредных привычек.

      Этим, есть у меня основания полагать, и можно объяснить события, случившиеся на площадке, куда добрался-таки наш лейтенант С.

      Если из точки, где автор в те годы оказался, провести окружность с радиусом в сто шестьдесят километров, то получится что на этой территории площадью в восемь тысяч квадратных километров нет ни городов, ни посёлков, ни деревень. Абсолютное, казалось бы, безлюдье. Да нет же - есть люди, работающие на перевальных пунктах геологов, оленеводов - их бригады перемещаются со стадами по угодьям в поисках корма для рогатых; ещё в летний полевой сезон  перемещаются здесь в разные стороны  малочисленные отряды тех же геологов,  биологов, географов, этнографов и прочих естествоиспытателей. Все они так распылены в пространстве, что если взбредёт на ум задача организовать встречу одного с другим, то поможет тут только случайность. И вот на северной оконечности избранного здесь радиуса обнаруживается  на карте некий топографический объект, обозначенный картографами как населённый пункт Рассвет с подписью в скобках (нежил). Что это за нежилец такой указан скрупулёзным специалистом, который не упустит возможность указать на карте и такой местный топоним как, например, совсем уж малозначимая для жителя  густонаселённых мест, Землянка Соболькова? Мало  ли кто где выкопал себе землянку, подвал соорудил,  да даже если  и гараж поставил? однако же вот и эта отметка есть на карте. Как интересно!
         Любопытство автора и вывело его к истокам сегодняшнего повествования.

        Оказалось, что  именем Рассвет картограф обозначил местонахождение одной из станций тропосферной радиорелейной линии связи (ТРРЛ «Север»), созданной именно для обеспечения связью отдалённых регионов страны.
       Линия  эта имела протяжённость 13 200 километров и состояла из сорока шести тропосферных радиорелейных станций (ТРРС), расположенных большей частью вдоль побережья Северного Ледовитого и Тихого океанов и крупнейших сибирских рек Енисея и Лены.
   Эта же станция 7/104 «Горький»  располагалась в 15-и километрах южнее места впадения реки Майн в реку Анадырь, севернее горы Эльдыныр, на расстоянии 32-х километров от посёлка Отрожный Чукотского автономного округа (на картах место расположения станции и обозначалось как посёлок Рассвет с координатами: 64°58;05; с. ш. 172°12;21; в. д)   и входила в восточный узел линии, а точнее, - в Анадырский центр "Юкон-1"
    Вид сооружений этого Юкона на сопке Святого Михаила надоедливо маячил мне всякий раз, когда я пытался из своей  дыры, прикрытой дерюгой секретности, хотя бы взглядом расширить свой солдатский кругозор, лишь изредка оживляемый редкими выездами на аэродром к прибывшим Ту-95, да ещё к прекрасным М-кам конструктора Мясищева. Несомненно, что через этот Юкон поступали приказы на наш узел связи, по которым мы и изображали свои энергичные телодвижения на местности. Правда,  ко времени прибытия лейтенанта С на площадку "Горький" в моём логовище произошли драматические изменения, через пару десятков лет завершившиеся "геополитической катастрофой двадцатого века". Так что глубинный смысл существования самой станции к тому времени потерял актуальность для генштабовских планов наших вооружённых сил, но ещё надо было жить тропосферке, пока космическая связь проснётся и в нашей стране, да мало-мальски окрепнет для выстраивания нового  механизма реализации  планов достижения мирового величия, а то и вообще - господства.
      Вряд ли конкретика этого процесса была доступна кому-либо из персонала станции; и там шла обыденная жизнь армейского захолустья. Всё как везде и всегда. Ну, может быть, и лучше чем где-либо в сходных условиях, когда возможности дать дёру (как у известных уже нам первопроходцев этого дела) нейтрализуются  особенностями воинской службы. Офицеры-специалисты ходили на смену в техздание; механики и энергетики тоже без дела не сидели; бытовой сектор тем более умудрялся минимизировать вред от консервированной от и до продукции, да санитария и гигиена личного состава тоже нуждалась в попечении; а срочный состав жил своей жизнью, известной каждому, кому довелось служить не в показушных условиях. Тем более, что вокруг, напомню, была пустота и только летом на большой реке возникало некоторое оживление, куда  - на перевальный пункт приёмки в навигацию поступающих расходных материалов -  были делегированы блатные воины, главным образом для заготовки рыбы на зиму  для всех и красной икры сами догадываетесь для  кого.
         Словом, установилась рутина жизни, когда кажется, что она идёт да и будет идти своим чередом, в известной только ей направлении, не особенно меняя свои особенности.
         Не знаю, как это бывает у читателя, а мною замечено, что такая стабильность по сути своей тревожна. Долго так продолжаться не может. Если всё долго идёт хорошо, значит, где-то громыхнёт. И тут, образно говоря, как не предохраняйся, а какой-нибудь из презервативов благополучия всё равно порвётся.
        И в одночасье прорвалось, да прорвалось не слабо.

        По-военному чётко об этом нам доложит  лейтенат Румиевский Владимир Болеславович. Подробный его доклад заинтересованный читатель легко может найти в инете. Здесь же, стараясь не исказить сказанное, автор приведёт выдержки, относящиеся к событиям на площадке "Горький" случившиеся в июне 1975 года.

        1 июня  утром командир  уехал на перевал-базу ГСМ, которая находилась на берегу реки в 20 км от нашей части, проверить состояние дел; но из-за поломки вездехода (он) вернулся в часть около 2-3 часов ночи.
        С 1 на 2 июня 1975 года дежурным по части заступил сержант М. Он заранее подговорил еще троих солдат для побега. Для исполнения запланированного, они задумали следующее: уничтожить весь личный состав части, убить офицеров, прапорщиков и членов их семей, завладеть их деньгами (магазина в части не было и вся северная, т.е. по тем временам приличная заработная плата сохранялась до отпуска в семьях), разлить из хранилищ ГСМ более 500 т солярки, поджечь все, сжечь трупы и уйти. Таким образом, нельзя было бы определить погибших и причину случившегося.
        Ночью М с рядовым Т, вошли в оружейную комнату и снарядили автоматные магазины. Около 5 часов утра, они разбудили еще двоих «соратников», а дневального  чтобы не мешал, отправили в дизельную. (он был не курсе их планов). Два «соратника» испугавшись, в последний момент, отказались участвовать в задуманном и спрятались. Тогда М и Т решили действовать самостоятельно. Они разошлись по кунгам, где отдыхали солдаты и стали в упор расстреливать спящих. Было уничтожено отделение автотранспортной службы и часть личного состава тылового обеспечения.
       В это время командир не спал. Услышав выстрелы, он выбежал на крыльцо общежития, где был убит выстрелом в грудь.
       Я, услышав выстрелы, выбежал на крыльцо. Командир лежал лицом вниз, из груди через решетку на землю, текла кровь. Он был мертв. Я вернулся в общежитие и по телефону позвонил дежурному по Центру в Анадыре. Дежурный стал меня спрашивать:
 - Кто стрелял, ФИО и воинские звания, принадлежность к ВЛКСМ или КПСС, номера оружия и т.д.
     Я перезвонил дежурному по Узлу в Магадан – аналогичная картина. В то время, никто не владел никакой информацией, по сути. Никто не знал, что будет с нами через минуту. Немного овладев информацией, я решил вооружить личный состав части.
        Я собрал офицеров и распределил обязанности по охране технического здания, дизельной и складов ГСМ. Организовал оставшихся солдат на охрану территории части. Прапорщику С, была поставлена задача, поехать на перевалбазу и предупредить охрану.

       Я позвонил диспетчеру в Анадырский аэропорт и попросил помощи вертолетом и врачами. Некоторые солдаты были тяжело ранены и требовалась квалифицированная медпомощь. Мне ответили, что рядом с нами в поселке есть вертолет и экипаж сделает все возможное. Вертолет с врачами к нам вылетел, но его вернули из нашего Центра в Анадыре, так как не гарантировали безопасности.

     ( Думаю, что  бы не спровоцировать у беглецов попытку захватить вертолёт. Авт.)

      Тогда я позвонил в поселок и просил сам о помощи, гарантировал безопасность, ведь за это время мы проверили все помещения и территорию вокруг части на 500 метров. Но команда вышестоящего штаба осталась в силе, и помощь оказана не была. Погибло 10 военнослужащих срочной службы и командир части .
 
       Около 11 часов стали слетаться вертолеты со старшими офицерами и генералами. В целом генералов и полковников было больше чем всего личного состава части. В большинстве своем они не знали, что делать, чем заняться и все беспрерывно меня спрашивали о состоянии дел для доклада выше. Забот прибавилось многократно. Их нужно было разместить, а где, накормить, а чем и за счет кого. Все пытались командовать, причем команды поступали несогласованные и зачастую противоречащие друг другу. Причина в том, что прибывшие были из различных штабов, организаций и связи между собой не поддерживали.

        И ещё такая деталь от лейтенанта Р.
        - Был такой случай. Весь генералитет и старшие офицеры, человек тридцать, собрались вместе на погребе-холодильнике. Это возвышенность на околице части высотой около 3-х метров. Я подошел к ним и попросил не собираться большими группами, тем более на таком простреливаемом месте. Они меня послали…  Но разошлись. А через некоторое время прозвучал выстрел. Это Л  не поставил автомат на предохранитель и нажал на курок. Все попадали и лежали минут 5. Наверное, всем захотелось вдруг жить, а не оскорблять лейтенанта. Позже выяснилось, что от группы генералов и офицеров в метрах 600-700, находились убежавшие М и Т и, что у них появилось, в столь выгодный момент, желание пострелять и вернуться в часть закончить начатое

         Впрочем, я не командовал. Я просто говорил, что кому делать и все. Все делалось исключительно. Такой беспрекословной подчиненности и исполнительности я, более, никогда и нигде, не встречал. Наверное, такое состояние людей помогло выстоять в трудную минуту.

       Командование Военного округа отправило нам на помощь по реке роту солдат. Они прибыли на нашу перевал-базу , как наиболее вероятное место появления преступников. Ведь до ближайшего населенного пункта 70 км и там уже все оповещены о сбежавших. Так и получилось. Не выдержав атак комаров, ночного холода и голода, ведь они ничего съестного в спешке не захватили, на третьи сутки, они пришли на перевал-базу и зашли, минуя выставленный заслон, в помещение к охраннику (не помню его фамилии, а жаль). Охранник, рядовой, уговорил их сдаться. Практически он их арестовал. Забрал оружие, вывел из кунга и повел в сторону оцепления.
Кто-то из охраны  выстрелил в охранника. Ранение пришлось в область ниже живота. Это ему в благодарность за задержание особо опасных преступников. Инвалид, без возможности иметь детей. Солдат заслужил награду, а получил пулю .

       Что же в связи с этим хочет выразить ваш автор?

       - Первая мысль очень простая и оптимистичная о том, что воля и самообладание одного конкретного  человека простого звания способна в  час драмы сорганизовать до того момента не вполне определившихся людей. И тогда они сообща смогут победить дурость любой системы сверху до низу.

       - Вторая - тоже понятна, но тревожна. Оказывается, совсем мало надо для того, чтобы в человеке, казалось бы не с того ни с сего, вспыхивает бунт против всего, что его до той поры окружало. Рассудок покидает его и он  забывает про тайные свои умыслы и расчёты, да начинает действовать спонтанно, да при том столь разрушительно, что  система, изощрённо выстроенная - якобы для защиты нас всех от бедствий, откуда бы они не исходили - отказывается  действовать осмысленно и чётко, а, наоборот, каждый её винтик впадает в прострацию и, кажется, занят только  одним - угадать что же будет с его вот ещё до сегодня  комфортным  положением в иерархии власти…
        А тем временем две стороны конфликта, персонифицированное Добро и Зло, выходят из под контроля чтобы сойтись в клинче,  и дело там кончается тем, что пострадавшими оказываются все: и сторона добра и сторона зла.
   
       - Но третья мысль моя покруче будет первых двух. Она - сама безысходность. Жизнь показывает, что, действительно, Добро побеждает Зло. Хотя порой для этого достаточно удачно выбрать, какую же из сторон целесообразно наделить свойствами доброты. К тому же действие победы Добра почему-то всегда распространяется на совсем не продолжительное время. Опять и опять - говорит нам многовековой отечественный опыт - власть "бараньих лбов" и ряженых генералов войны, промышленности, политики, да и прочих возвышенных сфер нашего социума быстро восстанавливает свою силу, разрушительную не только для сердца и ума обывателя.

        - И тут на задворках сознания даёт о себе знать мысль без номера, потому что совсем уж запредельна. Безусловно, у меня сложилось чёткое   отношение к сукам - стрелкам по своим же сослуживцам. Эти десяток человек  были со мной рядом ли или же в непроницаемом отдалении - как  и со стрелками своими - были же одной участи-судьбы. И вот они убиты. Ещё вчера жили, а сегодня уж нет. Этот факт невозможно принять как  обычную реальность.
        Но вот как воспринимать  такую реальность, как генерал на бугорке. По представлениям нашим это существо с бугра более возвышенного, он же по званию - полководец; коему уготована участь посылать  тысячи людей на гибель ради  идеи, очень часто тщательно камуфлированной и выставленной на всеобщее обозрение за драпировкой таких высоких смыслов, как защита Отечества, его народа от поругания супостатом. Но под прикрытием этих бесспорных задач совершается непристойная игра амбиций и шкурного интереса, когда  компетенция   военачальника не столь важна, как умение выйти сухим из любой личной передряги даже ценой гибели вверенного ему  войска, составленного из человеков подневольных и поставленных в безвыходное положение. И ведь не застрелится же, согласно понятию о воинской чести, такой герой ! 
        О чём тут говорить, если наш лейтенант Р приводит в своём нам докладе ещё такую  деталь. Прибывшим на площадку генералам и полковникам приказано выдать валенки (ведь у полководцев могут мёрзнуть ноги  в середине лета. Чукотка же!). И вот старшина, скрепя сердце, исполняет такой приказ, наперёд зная, что валенки эти никто  обратно не сдаст. И оказывается прав в своих низких предположениях.

      Зачем наш замечательный лейтенант Р приводит в своём докладе столь малозначительный факт с вещевым имуществом  малочисленного воинского подразделения? Сам лейтенант об этом умалчивает, думаю, что рассчитывая здесь на нашу сообразительность.
      Моя она такова, что я представляю себе гипотетическую картину как этой халявой одномоментно  имели бы возможность воспользоваться весь личный состав высших офицеров да генералов и адмиралов нашего отечества. Многие ли из них отказались получить, а если и получить, то и вернуть их прозорливому старшине?
     Из конкретной этой группы не вернул никто. Но такой уровень достоинства разве возможно ли распространить на всю нашу систему?
      Нет у меня ответа на этот вопрос, по сути своей маркирующий состояние системы.
      Валенки не вернул никто,а жить захотели все.
      Да уж…
         
       И, может быть, правы и мы, оставляя эту тему без развития, хотя сердце автора уж изнемогает от предвидения того, как наши светлые лейтенанты дослужатся до состояния таких вот генералов, или же со своими неизбывными понятиями о чести и достоинстве выпадут в осадок жизни, к нам в компанию.
      Но сейчас, вроде бы, мирное время, и весь вред от подобных полководцев заключается только лишь в том, что их высокие соображения всего-то и делают, что создают условия, которые высасывают из народа его предприимчивость и материальные основы существования. А уж они-то,  предприимчивость в благоприятных условиях, многие пользы принесли бы народу, если бы не уходили в бездну безумно затратных высокотехнологических химер, оказывающихся в скором времени устаревшими и разрушающимися под небесами Отчизны, так ничего полезного не совершив.

       Так ли уж - не совершив? Не очередная ли это умозрительность автора?

       Случилось как-то мне иметь не продолжительную беседу с военпредом одного оборонного предприятия, подвизавшегося на ниве выпуска радиотехнических изделий, разумеется , высокотехнологичных, материалоёмких, дорогих и дающих заработок немалому числу заводчан, козырно позиционирующих себя среди прочих обитателей большого города.
       Стараясь  избежать вопросов, относящихся к секретности, я спросил гордого военного о том, достаточно ли много выпущено заводом изделий, потому что они, будучи погруженными на  железнодорожные платформы, как бы исчезают без следа. И так изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год. Исчезают - это ладно. Но какую пользу приносит их всё возрастающее множество нашему населению; участвовали ли эти изделия в реальном противоборстве с противником, какова эффективность этих типов вооружения, и большой ли урон был причинён супостату в результате ?
        Мой собеседник от моих вопросов посмотрел на меня как на дурачка.
        Но не всё просто со мной, мой взыскательный собеседник. Может быть, я совсем не дурачок, или дурачок не совсем, а, наоборот... Может быть.

       И я тут же рассказал ему одну историю, которую и привожу сейчас в несколько развёрнутом виде.

 
      Начну с того, что к тому времени как неведомые силы приготовляли для наших лейтенантов  С и Р их роль в нашей истории, я, что называется, был тут как тут.
     Совсем ещё недавно я жил как частица воинского организма, когда особенности каждой его единицы не слишком принимались во внимание. Наоборот, было бы здорово, если бы мы были один к одному, как патроны в магазине автомата Калашникова. И в чём-то на этой стезе наши потребители преуспели. Однако же, вот все мысли наши были вовсе не о Родине, и даже не о себе самом, а, элементарно, о бабах. Что естественно, когда тебе двадцать лет плюс-минус с небольшим. Это естественно, хотя по сегодняшним временам вроде бы как и нетрадиционно. К тому же мысли наши были не в тренде нашего здесь предназначения, которое щедро награждало нас, сверх прочего снаряжения, ещё и подсумком с тремя магазинами полными патронов калибра 7,62. Этот подсумок  - да ещё в компании со штык-ножом - в минуты, отведённые уставом для отдыха, сползал у бойца  на ослабленном ремне вперёд и они вкупе вступали в конфликт с его гениталиями. Мы - словно бы безапелляционно заявляли они природному вооружению бойца - мы теперь здесь главные. Да оно и понятно, если учесть онтологическое предназначение сторон конфликта: патроны - убивать, а гениталии - наоборот. Однако патроны применялись нами довольно редко, да и то по мишеням, а вот эти другие, мало того что были обузой в ратном деле, да ещё и мешали бойцам полностью сосредоточится на боевой и политической подготовке, а, порой, ещё и досаждали нас, генерируя думы о бабах. Но ведь сколько о них не думай, не материализуешь даже бабу ни снежную, ни резиновую. А оружие - вот оно, всегда под рукой. И вот замечено мной, что духовная и физическая близость человека с оружием обнаруживает одно, казалось бы, неожиданное свойство: человек дуреет. И дурость эта поселяется в нём, внешне даже и не выказывая себя. Вот же и я не раз ловил  себя на желании выпустить весь рожок в первого же встречного, не вникая в его предназначение в жизни самого его, семьи, страны, планеты, вселенной и , вообще, Мироздания...

           ...Нет уж лучше думать о бабах. И, разумеется, я не был в этом исключением; хотя мечтания мои причудливо сочетали в себе вещи не сочетаемые до такой степени, что случайно к тому времени обнаруживший себя дар сочинительства в самое неподходящее время явил на свет опус.

 Мне был намёк: - Ну, напиши стихи
 О юбилее нашей части...

[И ведь, действительно в тот год наше командование отмечало - проведением юбилейного собрания партийно-хозяйственно актива - десятилетие со дня образования части. И автор был направлен туда для участия в некоей пресс экспресс группе, которой было приказано оперативно отражать, сказанное с трибуны, в листке-молнии. Из моего участия в ней, помнится только одно типа стихотворение:
               
            Пошёл по взлётной полосе наш друг Серёга.

 Хотя этот Серёга другом нам, оперативным творцам назидательных текстов, быть ну никак не мог . Ибо только что его порицали за то, что в навигацию он самовольно повёл свой КРАЗ с десятого причала по более для себя привычному маршруту: не в объезд по дороге через Угольные Копи, а напрямик, по взлётно-посадочной полосе аэродрома, создавая тем самым помеху для диспетчеров, как раз принимающих пассажирский рейс из М ].

Но продолжим, однако поэтическое:


 Да, стало быть, дела мои плохи.
 Мне этот юбилей, как для собаки - здрасте!
 мне бы на гражданку вырваться скорее,
 Где ходят женщины, доступные, как свал.
 Чтоб этот гриб плутониевый ядерной идеи
 Врасплох меня истасканным застал...
 Один малейший миг. И вот уже в материи межзвездной,
 -Тот, изначальный, мир её в галактиках тесня,-
 Навек обречено блуждать, частицею ничтожной,
 Теперь миллимикрон того, что называлось прежде - Я.
(http://www.proza.ru/2016/03/06/264)

        Но, тогда уж мы попадём ни куда-то в межзвёздное пространство, а прямиком, как говорит наш лидер, в рай, даже не зная, где он находится, а вот другие просто сдохнут. Но не пришло ещё на сей миг время такой счастливой для соотечественников развязки и нам приходится продолжать влачить бренное существование среди несуразностей на пути к мировому величию.
        Которое, подозреваю я не особенно-то кому из нас интересно. Особенно в ключе низменных житейских интересов.
        Но об этом  - в другой части повествования. Как говорится - продолжение следует на    http://www.proza.ru/2018/11/04/321