Болеть по-немецки? Смешно, но отставить!

Так как смех продлевает жизнь, то здравоохранение по определению должно быть смешным до колик - операции операциями, а ржать вы у нас будете до икоты, чтобы хирургическое вмешательство с полной анестезией для сердца и печени компенсировать.
Ну, немецкое здравоохранение действует так, проверено.

Вот у меня подруга однажды проснулась в больнице после операции на ноге. Она на собственной лестнице умудрилась сломать лодыжку напополам, а потом сместить обломки костей под анти-анатомическим углом, может, ползла за помощью неаккуратно и осколки оказались под мышками.
И вот её положили на операцию, всё починили и поставили металлическую пластину, надёжно привинтив её пятью шпунтиками. Поправили, то есть. Но ноге не сказали, что та уже здорова.
Потому среди ночи подруга моя, в шестнадцатый раз решая уснуть сидя вертикально с ногой в жёстком сапоге,  и она сама вокруг этой недвижимой конструкции аккуратно обернувшись, отключилась буквально на минутку.
В пол третьего ночи после суматошного дня с хирургами и анастезиологами можно уже и передохнуть. Вздремнула, то есть.
Как выяснилось, не вовремя.
Ночью в немецкой больнице спят только медсёстры, остальные деятельно бодрствуют.

В пол третьего ночи грохот пропустить нельзя, если на каждый шорох металлический гонг в ноге резонирует и гудит колоколом. Она скорее почувствовала, чем услышала, поэтому поскорее распахнула глаза и пожалела: прямо перед её кроватью, колышимый собственной анастезией, болтался дедушка, совершенно вне пространства и времени. При этом нёс полную галиматью, бредил то есть. Возможно, если ты ирландка под медикаментами, встречный немецкий под медикаментами - это реально страшно. Он даже в трезвую иногда пугает, а уж под фармакологией - война, застенки, пытки, беженцы опять же.
Кроме  бреда звукового, дедушка излучал его визуально и танцем. Одет он был легкомысленно даже для такого интимно-позднего часа: в лёгкой больничной рубашке, глухой спереди, но на спине и ниже, где спина теряет своё благородное название, вся конструкция держалась на таких невесомых бантиках, что полы вдоль дедушки вверх не сходились, открывая белеющий в темноте тыл во всей его седой волосатой незащищённости.
Было темно, и моя подруга могла бы сохранить больничную визуальную невинность, но дедулю так отчаянно швыряло в наркотическом  пасадобле, что он не раз и не два прокручивался вокруг своей оси, выкидывал коленца и сплетал руки вокруг собственного торца, пытаясь себя поймать и устаканиться, что даже в глубокой темноте моя подруга разглядела все подробности и мысленно распрощалась с потенцией на долгие месяцы.
Но самое страшное, что дедушка не танцевал вхолостую: он в движении пытался нащупать кровать и рухнуть в неё, поскольку четвёртый час утра и даже энергичным пенсионерам спать иногда надо. При этом он бормотал разные слова типа «шайсе», «бет», что в суммарном переводе моя ирландская подруга перевела как «какого хрена в мою кровать положили это дерьмо!?»

И хотя она сама с точки зрения наркотиков была не совсем стекло, но отчётливо понимала: если этот заблудившийся в больнице и фармокологии торчок приземлится на её свежесобранную ногу, то вся архитектурная инженерная конструкция из болтов и гаек в её анатомии превратиться из Эйфелевой башни в глубоко Пизанскую.
Поэтому она собрала весь свой немецкий язык в кулак на языке и ласково и громко проговорила нечто «я не шайсе, пожалуйста, не надо! иди в свою циммер, я тут, ты там и всё супер-пупер, сам шайсе.»
И параллельно с этим  давит и давит на кнопочку экстренного вызова медсестры, пожарных, полиции и санитаров с надёжной одеждой с очень длинными рукавами  из психического отделения тремя этажами ниже.
Не прошло и пяти минут, как влетела заспанная медсестра и со словами «херр С., ну что же вы опять сбежали - вам же вкололи так, что дотанцевать вы могли бы только до собственных тапок у кровати, а вы уже третьего пациента доводите до сердечного приступа, хотя у нас хирургия, а сердечники вообще в другом крыле. Экий вы шалун в нашей фирменной униформе «секреты Виктории, задний план, то что за кадром». А вы спите, дамочка, щас мы его прикрепим к кровати дополнительным уколом, отдыхайте!»

На следующее утро моя подруга, в красивых сиреневых естественных тенях вокруг глаз вместо косметики, с до одури болящей распухшей ногой, хмуро сидит в кровати и ждёт, пока ей дадут какую-нибудь большую, круглую и вкусную таблетку. И тут распахивается дверь и входит человек в возрасте. Да, седой. Одет в больничное светлое, не на завязках на торце, но явно казённое. Подошёл и внимательно на её полуприкрытые страданием  глаза смотрит, нависая. Всё как давеча, только без танца.
И она, без сил совершенно, уже немецкого в себе не найдя, бормочет на родном: опять припёрся, извращенец, хрен озабоченный с мохнатой седой жопой, только подойди - я тебя огрею гипсом прямо в «армия Шотландии при встречном ветре выглядит наиболее устрашающе».
И слышит, как дяденька по-английски говорит «бред, как есть бред, почему мне не доложили?», переходит на немецкий и начинает чихвостить стоящую сзади медсестру.
Оказалось, хирург в обход пришёл проведать пациентку. А у неё горячка белая, белая горячка.

Короче, подруга немножко в больнице подзадержалась. Всех уже отпустили, даже танцующего дедушку в эротических нарядах сдали прибывшим внукам, а её не выпускали.
Что правильно - через пару месяцев (не)заживления выяснили, что один из пяти винтиков, держащий пластину, вывалился из косточки и торчит остриём сквозь шкуру в лодыжке.
Положили опять и прооперировали там же.
Но она была уже учёная и просила сестру запирать её комнату снаружи, при этом кнопкой связи телеграфировала желания: кофе, газетку, сигаретку-спички-коробок. Хотя она не курит. Ну, все имеют право на месть, я считаю, тем более за свои собственные деньги.

Одним словом, немецкая медицина - это всегда весело.
Я тут пришла вчера к врачу, говорю: доктор....
Собственно, всё, что я по сути сумела сказать.
Он на меня внимательно голубым прямо в голубое неотрывно смотрит и явно думает мысль. А я неотрывно смотрю тем же в то же и думаю: врач не может быть дураком, только с самыми высокими баллами в медицинские институты 30 лет назад принимают.
И тут он выдаёт: знаете..... и такая долгая пауза по-английски, что я говорю: доктор, разродитесь  уже по-немецки, я не дура, я пойму.
А он мне с облегчением на языке Гёте: я не думаю, что что-нибудь серьёзное, вам всего 43 года и гастроскопию всего 4 года назад делали. Болит? Мне вас очень жаль. Но я не ваш доктор. Хотите, сходите вот вам адрес, но вообще-то всем больно, надо стойко переносить....

Смотрю я на него вчера, прямо в голубые его небесные глаза, и думаю: вот сегодня ты доктор, а завтра обследуют - и станешь танцевать анестезиологический танец в больничном с пунктирными завязками бантиком на спине. И никто в твои голубые глаза не взглянет, зато задний анфас запомнят навечно.
«Спасибо, доктор. Да-да, спасибо, со мной всё будет в порядке, а вот вам хорошего могу только пожелать.»

«Смейтесь, господа! Столько глупости в мире делается с серьёзными лицами! Смейтесь, господа, смейтесь!»