Мистическая философия Плотина и христианство

Бог присутствует во всех существах, независимо от того,
каким образом постигается это присутствие;
следовательно, мир принадлежит Богу…
Если бы в мире не было Бога, Его не было бы и в вас.
Плотин

Смотрите, братия, чтобы кто не увлек вас философиею
и пустым обольщением, по преданию человеческому,
по стихиям мира сего, а не по Христу
 (Кол. 2:8)

                В истории мировой культуры есть книги, являющиеся драгоценными камнями, к числу таких книг принадлежат и «Эннеады» Плотина – одно из наиболее глубоких и изумительных философских произведений, книга и по сей день волнующая и обращающая к себе внимание многих философов и богословов, поэтов и мудрецов. Со школьных лет жизнь моя проходила в напряженных духовных поисках Бога и смысла жизни. На первом курсе университета Плотин стал для меня – одним из образцовых религиозных мыслителей, чья мысль была всегда необычайно возвышенной, а слова исполнены философской глубины и поэтической красоты. И спустя много лет, я убежден, что «Эннеады» с рассуждениями о человеке и нравственности, о чувственном мире и о мировой душе и Уме, о Едином и высшем Добре – это одно из самых потрясающих произведений в истории мира, возвышенная философская поэма, а сам Плотин – один из величайших мудрецов, сравнимый с Иовом и Соломоном, Сократом и Платоном, апостолом Павлом и Мильтоном, Шекспиром, Достоевским и Лермонтовым. По свидетельству неоплатоника Порфирия Плотин вел аскетический образ жизни, был человеком нравственным, искренним и добрым, никогда резким и строгим, утешавшим людей, когда весь земной мир внушал отчаяние их страждущим душам. В философских диспутах он был искусным и вдохновенным диалектиком, внимательным и почтительным к собеседнику, лицо же его всегда сияло любовью и добротой. Как философ Плотин получил прекрасное образование, имел глубокие познания в музыке, геометрии и арифметике, изучил сочинения Платона и Аристотеля, не очень любил восточных мудрецов, опровергал гностиков, критиковал стоиков и эпикурейцев. Явившись на закате античности, Плотин стал одним из величайших идеалистов древнего мира, ученик алексадрийского Аммония Саккаса, выдающийся метафизик и диалектик, верующий, что существует умопостигаемая реальность, где душа может обрести мир, счастье и свободу, он – мыслитель с колоссальным духовным опытом и утонченной философской культурой, аналитик с не менее отточенным умом, чем Кант, психолог и пневматолог не менее глубокий, чем Августин Блаженный, Шекспир и Достоевский, он – философ, поэт и иерофант, отличавшийся своеобразным дарованием проповедника, пытавшийся примирить мистический опыт с философскими рассуждениями. Самое дорогое для меня в личности Плотина – устремление его томящейся души к Богу и неутолимая духовная жажда, побуждающая его искать мудрость в писаниях Платона и идеях «блаженных философов», олицетворяющих классическую эпоху древнегреческой мысли. С вдохновением пророка душа его рвалась к Божеству – к Единому и Непостижимому, ум жаждал созерцать Его славу и вечную красоту, а сердце было исполнено грусти, от того, что во внешнем мире столь много зла и скорбей. Историк философии В.П. Лега метко охарактеризовал Плотина как религиозного философа, ищущего путь к Богу, убежденного в бессмертии души, стремящегося объяснить зло, существующее в мире, и показать людям ничтожность материального мира и превосходство мира духовного. Известный французский исследователь Эмиль Брейе полагал, что «взаимозависимость интеллектуальной метафизики с мистикой есть определяющая черта плотиновской мысли», а сам Плотин – мистик, более близкий Упанишадам, чем эллинской философии и Филону Александрийскому, ищущий экстаза – слияния с Единым, утверждающий, что духовная жизнь не ограничивается аскетикой, таинствами и интеллектуальным познанием, а кроме того, он – «наиболее законченный и совершенный образчик «лирического метафизика» из всех, живших когда-либо философов. Его светозарный лиризм, всегда верный самому себе, никогда не прерывается возгласами надежды или ужаса как, например, в Псалмах. Лиризм Плотина возносит нас до мира, совершенно безразличного к миру нашему, так же как лиризм Пиндара переносит нас в мир мифов, туда, где боги с героями живут для себя самих, не заботясь о людях и не зная о них. Плотин целиком и полностью унаследовал состояние духа, отвечающее греческим мифам. У него мы видим все ту же радость не от того, как божественное проникает в человеческое, а наоборот – радость от нашего вознесения над человеческим в составе божественного мира. Жизнь сверхчувственных начал Плотина – Единого, Ума и Души – так же независима от чувственного мира, как жизнь Олимпа с ее небрежением жизнью греческих полисов».
                По натуре Плотин был глубоко религиозен, но отвергал обрядовую сторону религии, более стремясь к ее мистической сердцевине – единению с Богом: «В покое слияния с Ним духовная жизнь порождает красоту, справедливость, добродетель». По слову Порфирия: «Когда однажды Амелий, человек очень богобоязненный, всякое новолуние и всякий праздничный день ходивший по всем храмам, предложил и Плотину пойти с ним, тот сказал: «Пусть боги ко мне приходят, а не я к ним!», но что он хотел сказать такими надменными словами, этого ни сам я понять не мог, ни его не решился спросить». По мысли Плотина внутри человека находится духовный мир, душа способна общаться с Богом непосредственно и человеку ни к чему ходить в языческие храмы. В трактате «О нисхождении души в тела» философ писал: «Пробуждаясь от тела к себе самому, я оказываюсь от всего в стороне, самого же себя – внутри; созерцая мир изумительной красоты, я глубоко верю в то, что главному во мне судьбой назначен удел нетленных; я преисполнен сил жизни истинной и слит с бытием Божественным; утвердившись в нем, я охвачен силою того бытия, что превосходит все остальное в умопостигаемом, и вот опора моя там, - после такого успокоения в Божественном, снизойдя от ума к рассуждению, я всякий раз недоумеваю: как объяснить это мое нынешнее сошествие вниз и как душа моя вообще оказалась рожденною внутри тела». О нетленной и изумительной красоте, таящейся внутри человека, возвещают поэтические строки апостола Петра: «сокровенный сердца человек в нетленной красоте кроткого и молчаливого духа, что драгоценно пред Богом» (1 Пет.3:4). В Новом Завете сказано, что Царство Небесное внутри нас, а преподобный Исаак Сирин – великий богослов Церкви, будет писать, что тот, кто войдет внутрь своего сердца – взойдет на духовное небо, ибо сердце и небо – одно. Если в христианской религии с ее священной историей деяний Божиих в мире, направленных на спасение всех людей, с проповедью пророков и историческим явлением Иисуса Христа, Его искупительной миссией и, огромное значение имеют молитвы, таинства и богослужения Церкви, то в интеллектуально-изощренной и отвлеченной философии Плотина отсутствуют таинства, обряды и молитвы, ибо в неоплатонизме нет идеи Бога Творца, Промыслителя и Спасителя, приходящего на землю ради искупления грехов человечества, а само Единое мыслится как запредельное всему сущему Первоначало, оно недоступно молитвам и никогда не услышит молящихся. С точки зрения Плотина само философствование – это религиозное действие, философия есть не просто интеллектуальное разрешение проблем, но путь очищения души и ее восхождения к Единому, но, будучи мистиком, жаждущим освободиться от уз плоти и созерцать высшую реальность, он никогда не был оккультистом и магом, являясь намного более трезвомыслящим философом, чем его ученики, наполнившие неоплатонизм оккультными веяниями и магическими обрядами. Вся философия Плотина по преимуществу религиозная, но его духовность – отвлеченная, ибо Бог Плотина – это не библейский Бог пророков и Откровения, не Святая Троица, не живой и личный Творец, Промыслитель и Спаситель мира. В христианской мистике и философии душа обращается к Богу, не отвращаясь от истории мира, более того – история начинается с акта миротворения, в центре истории – чудо Боговоплощения, жизнь, смерть и воскресении Мессии – Иисуса Христа, а ее конец – второе пришествие Сына Божиего в Его Божественной славе и Страшный Суд. В платонизме и неоплатонизме душа обращается к Богу, отвращаясь от  зрелища земной истории, ищет единение с абстрактным Божеством, отрешаясь от всего многообразия чувственного мира и возвращаясь к Единому. Бертран Рассел писал о Плотине: «Он отвернулся от зрелища разорения и нищеты в реальном мире, чтобы созерцать вечный мир блага и красоты. В этом он находился в согласии со всеми наиболее серьезными людьми своего века. Для всех них – и христиан, и язычников – мир практических дел одинаково кажется не дающим надежды и только «иной мир» представляется достойным преданности. Для христиан «иной мир» был Царством Небесным, обретаемым после смерти; для платоника – это был вечный мир идей, причем реальный мир противопоставлялся миру иллюзорной видимости». Философия для Плотина – это душеспасительный путь возвращения человека к Богу, бессмертной души к ее вечному истоку – к единому и непостижимому Божеству, она – религия, не знающая таинств, молитв и обрядов, ибо Единое недоступно для наших молитв и воздыханий.
                Выдающийся историк философии Куно Фишер – последователь Гегеля и Канта, с изумительной ясностью писавший о великих философах – от Бекона, Декарта, Спинозы и Лейбница до Фихте, Шеллинга и Шопенгауэра, определил философию Плотина как религиозный платонизм, а ее наивысшую миссию – возвращение к Богу и поиск мироискупления, подчеркивая, что взяв на себя сотериалогическую функцию религиозно-философское учение Плотина «идет навстречу христианству, приготовляя его, состязаясь с ним, вступая с ним в борьбу с желанием одолеть его; но победу одерживает новая религия». В свое время Блаженный Августин говорил, что философская система Платона – это «чистейшая и самая блестящая из всех систем философии», а Плотин – мыслитель, в котором «снова живет Платон», утверждая, что если бы он жил позднее, «изменил бы несколько слов и фраз и стал христианином». Вопрос о взаимоотношениях неоплатонической философии и христианского вероучения, античной мудрости и библейского Откровения и догматов Православной Церкви всегда волновал христианских философов и богословов. Еще апостол Павел предостерегал христиан: «Смотрите, братия, чтобы кто не увлек вас философиею и пустым обольщением, по преданию человеческому, по стихиям мира сего, а не по Христу» (Кол. 2:8). Но  эти апостольские строки, вошедшие в Священное Писание – боговдохновенные книги Библии, оберегая христиан от лжеучений языческой мудрости, не отвергают возможность христианской философии – «философии по Христу», представленной в святоотеческой литературе – в произведениях Григория Богослова и Василия Великого, Григория Нисского и Дионисия Ареопагита, Иоанна Дамаскина и Максима Исповедника, приобщившихся к лучшим образцам античной культуры, глубоко изучивших наследие античного искусства, науки и философии, находивших у Сократа, Платона и Аристотеля мысли согласные со Словом Божиим,  и изобличивших в их писаниях то, что было противно Божественной Истине. В истории Церкви были мыслители, подобно темпераментному иррационалисту Тертуллиану с его кредо «верую, ибо абсурдно», противопоставлявшие мудрость философов и библейскую веру пророков – Афины и Иерусалим, и рассматривающие философию как матерь всех ересей, но с другой стороны уже сам апологет христианства из Карфагена получил прекрасное риторическое и философское образование и в своих многочисленных  и пылких спорах опирался на диалектику. Если мы обратимся к богословским и апологетическим сочинениям Иустина Философа и Климента Александрийского, то обнаружим следующее: они считали, что для эллинов философия была «детоводителем» ко Христу, подобно тому, как евреев к пришествию Спасителя приуготовлял весь Ветхий Завет от стихов первых глав книги Бытия и таинственных строк книги Иова об Искупителе до христологических мотивов Псалтыря и мессианских ожиданий у пророков. Христианская религия – это не философская система, а Божественное Откровение, в ее центре вера в Иисуса Христа из Назарета как в истинного Бога и Спасителя мира – Сына Бога Живого, искупившего на Голгофе грехи рода человеческого. Но невозможно отрицать того исторического факта, что формулируя догматы христианского вероучения на Вселенских Соборах святые отцы Церкви использовали категории античной философии, излагая Божественное Откровение и боговдохновенные истины Священного Писания на языке философов и эллинских мудрецов, что протоиерей и историк Церкви о. Георгий Флоровский метко назвал «воцерковлением эллинизма». Для православного философа и богослова невозможно подобно протестантским исследователям вроде Гарнака, вслед за Лютером, отвергать Священное Предание Церкви и видеть в ее догматах – искажение евангельской веры философией. Все догматы Православной Церкви есть богооткровенные истины веры, изложенные на страницах Библии и с филигранной точностью богословски сформулированные и выраженные на языке эллинской философии. Когда великие богословы Церкви обращались к сочинениям Платона и Плотина, исполненным красоты слога и глубокомыслия, то они не только находили в них источник вдохновения и вразумления как Блаженный Августин, но и сознавали, что эти книги могут содержать опасность для догматической чистоты христианского вероучения, примером чему служат еретические заблуждения Оригена: субординатизм в учении о Святой Троицы – вера в то, что Лица единого Божества не равны между Собой по Своему Божественному достоинству, ложное представление о том, что Бог по природе Своей Творец, поэтому Он не может не созидать, а следовательно, творение совечно Богу и после конца нашего мира Он будет творить иные миры, типично платоническая идея предсуществования душ и их падения в тела – материальные темницы, учение об апокатастасисе, циклическое понимание времени и эсхатологический оптимизм, отвергающий тайну свободы людей и Ангелов, несовместимый с трагическим описанием истории Церкви и мира в Апокалипсисе апостола Иоанна Богослова. Но в то же время прав русский религиозный мыслитель Евгений Трубецкой, утверждавший, что философия Сократа и Платона подготовила эллинов к вере в единого Бога, а лучшие достижения античных философов были использованы святыми отцами Церкви в их догматическом богословии. Многие исследователи отмечали, что учение Плотина вобрало в себя достижение почти всей древнегреческой философской мысли, вот почему постижение его духовного наследия с точки зрения христианского миросозерцания столь притягательно для православного философа и богослова. Русский религиозный философ С. Н. Трубецкой, пытаясь разрешить вопрос о взаимоотношениях христианства и эллинистической философии, писал, что вера не противостоит разуму, а освящает его, а эллинская философия в лице ее лучших и наиболее глубокомысленных представителей – Платона, Аристотеля и Плотина – «восстала против языческого многобожия и проповедала единого духовного Бога разумною проповедью», «приготовила все просвещенное человечество древнего мира к разумному усвоению начал христианства». Многие святые отцы Церкви использовали достижения философской мысли для точной формулировки церковных догматов, они воцерковляли эллинизм и перелагали Библию с языка пророков на язык философов, но вместе с тем, они прекрасно осознавали, что обращение к платонизму может представлять опасностью для ортодоксального вероучения Церкви, ведь ее догматическое богословие создавалась не столько в мирном сотрудничестве христиан и язычников, сколько в идейной борьбе, в которой христианство противопоставило святоотеческую мудрость последнему великому и грандиозному синтезу эллинистической философии – неоплатонизму.
                Как философ Плотин черпал мудрость у Пифагора и орфиков, Парменида и Платона, Аристотеля и стоиков, во многом переосмысливая их учения, изучал философию персов и индийскую мудрость, но при этом он был оригинальным и самобытным философом, а не эклектиком, мыслителем, превзошедшим в мудрости Сократа, Платона и Аристотеля.  Ученик Плотина и его жизнеописатель – Порфирий, восхищался всеобъемлющей многогранностью философского гения своего учителя – мудреца и мистика-созерцателя, охватившего своим умственным взором науку, искусство, философию и религию, обращавшегося к идеям древних мыслителей: «Мы должны понимать, что древние праведные философы уже открыли истину. Нужно только узнать, кто ее нашел и как нам ее распознать… В наших теориях нет ничего нового, и не сегодня они придуманы. Изложили их очень давно, но не объясняли, и мы – просто толкователи этих древних учений, о которых нам сообщает старина в текстах Платона». Но если бы Плотин был только эклектиком, а не самобытным мыслителем, то он не был бы гениальным философом, идейным вдохновителем неоплатонизма, кроме того, на всей философии Плотина лежит отпечаток его эпохи. Изощренная философия Плотина не столько метафизическая система, сколько эскизы духовного мира и мистического опыта, изложенные на языке платонизма, но он был философом по преимуществу и философствовать для него –  словно дышать воздухом. Высшее познание у Плотина есть умное созерцание, а не аналитическое и дискурсивное мышление, поэтому он использует не только понятия Платона и Аристотеля, но и апории и притчи, не одну диалектику, но и вдохновенную проповедь, стремясь не только рационально доказать что-либо, но и убедить слушателей, покорить их души. По складу души Плотин был мистиком, великим моралистом и учителем жизни, ценителем красоты и проповедником любви – все  это сообщало его отвлеченным писаниям особую проникновенность. Многие исследователи критиковали стилистику Плотина, но в действительности, его стиль – один из самых прекрасных стилей, передающих движение живой философской мысли, он полон блистательных образов, являющихся не внешним орнаментом, а сильнейшим художественным выражением идеи. Язык Плотина изощрен и сложен, поэтические образы и яркие метафоры у него порой причудливо переплетаются с отвлеченными рассуждениями, а изумление поэта сменяет иронический тон или философская грусть. Духовная мудрость выражает себя не в логических суждениях, а в прекрасных образах. В «Истории античной эстетики» А.Ф. Лосев называет философско-эстетическое мышление Плотина символическим, замечая, что для него все в зримом и материальном мире есть символ и тень мира незримого и духовного бытия. Если у Платона назначение философа – созерцание вечных идей, которые у Филона Александрийского и Августина Блаженного являются мыслями Бога, то для Плотина высшая цель философской жизни – соединение души с Богом, открывающим Себя в трех аспектах: Блага, Красота, Истина. Если через аскезу и нравственную жизнь человек очищает душу и возвращается к Богу – Благу, а через любовь к прекрасному, восходит к Красоте, то через созерцание он постигает Истину. Вся сущность идеализма Плотина – это обращение души к Богу, возврат к Единому, а сам философ – утонченный мистик.
           По типу своего мышления Плотин не столько рационально мыслящий логик и диалектик, сколько парадоксалист, утверждающий, что высшее Первоначало – Единое, оно выше всего сущего и имманентно мирозданию: «Сущее, исходящее от Единого, не отделяется от него, хотя и не тождественно ему». «Единое – внутри всех вещей и в глубине их». «Единое запредельно умопостигаемому и у нас уже нет никаких способностей и чувств, при помощи которых мы могли бы его представить или осознать». В своей «Истории греческой философии», Гегель писал, что Плотин не восторженный мистик, а эллинский мыслитель и наследник Платона, его экстаз – «чистая мысль, взятая сама по себе», а «сущность Бога есть мышление само по себе и что сущность эта присутствует в мышлении». Но в рассуждениях рационалиста Гегеля заложена глубочайшая ошибка, ведь Плотин не только величайший философ эпохи заката античного мира, стоящий на вершине эллинской мудрости, но и апологет апофатического Богопознания.В представлении Плотина и неоплатоников мышление и бытие – одно, но Единое выше всех категорий нашего мышления и выше бытия, оно есть невыразимое, неизреченное и сверхмыслимое Божество: «Его нельзя представлять себе как что-либо определенное, нельзя ничего утверждать о Нем, нельзя даже приписать Ему какое-либо имя, а можно лишь говорить о Нем апофатически, указывая, что Оно не есть ни то, ни это – ведь нельзя Его объять никаким определением, и нелепа была бы всякая попытка представить себе Его непознаваемое, бесконечное существо». Нельзя согласиться с суждением богослова Владимира Лосского писавшего, что «Бог Плотина по природе Своей не непознаваем», ведь Единое – выше мышления и познания, оно не знает само себя: «Как! Единое не будет знать ни себя, ни другое? – Да, не будет. Оно останется неподвижным в своем величии, а прочие вещи по отношению к нему вторичны... – А как же промысел? – Единому достаточно просто быть, поскольку из него все исходит. – Но как же оно относится к себе самому, если оно не мыслит себя? – Оно останется неподвижным в своем величии...». В «Диалогах» Платона – этой сокровищнице древнегреческой философской мысли, мы находим наброски апофатического Богопознания – учение о том, что познать Бога трудно, а изречь невозможно. В «Эннеадах» утверждается, что единое Божество непостижимо ни чувством, ни мыслью, ни воображением, ни суждение, ибо превосходит всякое знание и слово, будучи превыше ума и бытия. Умозрительная мистика Плотина лишь внешне напоминает апофатическую теологию Дионисия Ареопагита и Максима Исповедника, но имеет более схожие черты с Упанишадами и оказала сильнейшее влияние на средневековую теологию и духовный мир Данте, на идеи и философию немецких мистиков – Мейстера Экхарта, Таулера, Якоба Беме и Ангелуса Силезиуса. Но если Мейстер Экхарт учил о невыразимом и сверхсущем Божестве, которое глубже Бога Творца, выше всех Лиц Святой Троицы и не участвует в драме мировой истории, а немецкий теософ Якоб Беме помещал мировую драму в сокровенную глубину внутренней жизни Божества, находя в Боге источник мирового трагизма – добро и зло возникают в «темной глубине самого Божества», то Плотин мыслил Божество запредельным драме мировой истории – не в Боге источник трагичности наших земных судеб, наоборот – в Нем избавление от скорбей, Он абсолютно совершенен. «Единое – существо не просто совершенное, но и совершеннейшее из всех существ, то и по силе своей Оно – первое, то есть превосходит ею все другие существа, которые и в этом отношении только более или менее подобны Ему». В христианстве Бог Троица тоже запределен, совершенно непостижим и трансцендентен по Своей Сущности миру, но Он Сам открывает Себя сердцу и уму верующего в Него, а Божественное Откровение предполагает ответ человека Богу – свободный ответ веры и любви. Святой Дионисий Ареопагит провозгласил апофатический путь познания Божества – ни люди, ни Ангелы не могут мыслить Бога в Его Сущности, ибо Святая Троица превыше чувственного и духовного – выше славы звездных небес и ангельского мира. В Библии Господь именуется Богом «скрытым» и «неведомым», открывающим Себя, когда Ему угодно, оставаясь в Сущности Своей неприступным и непостижимым. По выражению Василия Великого человек может познать силу, премудрость и любовь Бога, но не Его Сущность – непостижимую, неописуемую, неприступную, ведомую только для Святой Троицы – Отца, Сына и Святого Духа. Творец бесконечно таинственен в Божестве Своем и акт сотворения мира из ничего – бесконечно таинственен и непостижим для разума – сокрыт в неисследимых глубинах Божественной Премудрости. Но библейский Бог – это живой Бог пророков и Откровения, а не Бог философов – безличный Абсолют, мировой разум и абстрактное Единое неоплатоников, Он – Троичное Божество и абсолютная Личность, с Ним верующий может общаться в молитве и обратиться к Нему сердечно и сокровенно – «Ты». Апофатическое богословие Церкви есть поклонение живому и непостижимому Троичному Божеству, запредельному и личному Богу, а не абстрактному Абсолюту соприродному нашему духу, ибо эта соприродность неизменно ведет к пантеизму, отрицанию свободы воли человека и делает невозможной теодицею – оправдание Бога перед лицом зла, царящего в мире. Мистика монистического типа у философа Плотина, индийского мудреца Шанкары и немецкого богослова Экхарта – всегда враждебна христианскому персонализму в теологии – учении о Боге, и в антропологии – учении о человеке, ибо для христианина Бог есть Абсолютная Личность, и каждый человек, сотворенный по Его образу и подобию – уникальная, своеобразная и неповторимая личность, в которой отражается творческая премудрость и величие Создателя. В основе христианства лежит Божественное Откровение, а не философская система, ее суть – не спекуляция абстрактными понятиями, но общение с живым и личным Богом. Если в христианстве Бог есть единосущное Божество в трех Ипостасях, с Ним возможно общение, ибо Он – всемогущая Личность и свободный Творец мира, молитва – это основа религиозной жизни, а Откровение – вершина Боговедения, то у Плотина Бог есть абстрактный и безличный Абсолют, это Бог ученых и философов. Для христианина между Богом, Святой Троицей и сотворенным Им миром глубочайшая разница, а у утонченного пантеиста Плотина космогония есть теогонический процесс, вселенная – низшее проявление Божества, эманация есть процесс поэтапной деградация Абсолюта, хоть и без того катастрофического процесса, ярко описанного гностиками в их мифе о грехопадении Софии Ахамот. В своих антигностических сочинениях Плотин выражал эллинское мирсозерцание и доказывал, что космос – это прекрасное произведение и истинное подобие умопостигаемого мира, завершенная вселенная, тем самым он с одной стороны указывал, что материальный космос – не творение злого и безумного Демиурга, но с другой стороны этот философ не осознал, что первозданный мир Божий осквернен первородным грехом и находится в катастрофическом состоянии – «лежит во зле», в конце времен произойдет духовное преображение неба и земли и наступит Царство Небесное.
                Все догматическое богословие Православной Церкви, ее литургическая жизнь и духовный опыт ее величайших мудрецов и подвижников – все зиждется на догмате о Святой Троице, а догмат этот – вершина апофатизма, ибо догмат о Святой Троице необъясним рационально, но принимается верой. Библейский Бог непознаваем как Святая Троица, не только Его Сущность, но и три Лица – непостижимы. В основе христианского богословия лежит библейское миросозерцание и апофатическое мышление. По слову православного богослова Владимира Лосского «апофатическое мышление, отказываясь от всякой опоры, находит свою опору в Боге, непознаваемость Которого явлена как Троица». Догмат о Святой Троице – это высочайшая истина христианской веры, непостижимая для ума, неисследимая для сердца и невыразимая для слов, и нет ни среди Херувимом и Серафимов, ни среди мудрецов мира, никого, кто мог бы в совершенстве постичь и изъяснить непостижимую и невыразимую тайну Троичного Божества. В догмате о Святой Троице все неизреченно и непостижимо. Святой Афанасий Великий был убежден, что «Церковь основана на вере в Святую Троицу, отпавший от этой веры не может быть и даже именоваться христианином». Без веры в Святую Троицу нельзя быть христианином – членом Церкви, мистического Тела Христова, где действует благодать Святого Духа, ибо в Церковь входят верой и крещением во имя трех Лиц единого Божества, и все в Церкви совершается Отцом через Сына в Духе Святом – все таинства и богослужения, откровение всех догматических истин и нравственных заповедей, и все чудеса – свидетельства всемогущества Всевышнего. Вера в Святую Троицу – это тайна всех тайн Ветхого Завета и Нового Завета, отличающая христианство от всех иных философий и религий. Святой Дионисий Ареопагит пояснял, что всепревосходящее Божество воспевается христианами и как Единица, и как Троица, ибо Бог превосходит антиномию единства и троичности, Он совершенно непостижим в Своей сущности, но открывает Себя в трех предвечных Ликах – Отца, Сына и Святого Духа. Как эллинский философ Плотин не мог понять тайну Троичности Божества – самую великую и святую тайну Божественного Откровения. Христианская вера есть вера в Святую Троицу – единого Бога в трех Лицах – Отца, Сына и Святого Духа. Вместо богооткровенного догмата святой Церкви философ провозгласил умозрительную триаду неоплатоников: Единое – мировой ум – мировая душа. Бертран Рассел писал в «Истории западной философии», что метафизика Плотина начинается с учения о Троице: Единое, мировой ум, мировая душа, но эта триада глубоко отлична от христианского учения о Святой Троице, ведь у Плотина учение о Троице неизбежно скатывается к субординацианству (как и у Оригена), враждебному христианской истине об абсолютном совершенстве и совечности трех Ипостасей единого Бога. В трактате «О Святом Духе» святитель Василий Великий защищавший основные истины христианской веры, подчеркивал равное Божественное достоинство и совечность трех единосущных Ипостасей Святой Троицы, ибо каждое Божественное Лицо обладает бесконечным могуществом и мудростью, беспредельно по Своему величию, неизмеримо временами и веками. Нельзя отождествлять плотиновское единое Божество с Богом Отцом, мировой ум с Богом Логосом, а мировую душу со Святым Духом, как  сделал Владимир Соловьев в своих «Чтения о Богочеловечестве», развертывая учение Плотина о «трех начальных ипостасях» – Едином, уме и душе – «трех субъектах бытия, имеющих единую сущность», где Единое есть субъект воли, ум – субъект представления, а душа – субъект чувств. Святитель Григорий Богослов, обладавший глубочайшей философской эрудицией, прекрасно знал учение Плотина о едином Божестве и всю неоплатоническую космогонию, и опровергал его «вертикальную триаду», поясняя, что Бог Сын и Бог Святой Дух абсолютно совершенны, премудры, всемогущи и святы, как и Бог Отец, а значит, все Ипостаси единосущей Святой Троицы равновелики и равночестны. Как один из наиболее проницательных мыслителей Церкви, святитель Григорий Богослов метко подметил, что если Святой Дух предвечно исходит от Бога Отца, то в философии Плотина мировая душа исходит от мирового ума, а не от Единого. По мысли Григория Богослова нерожденность и единоначалие Бога Отца нисколько не умаляет Божественное достоинство Сына и Святого Духа. Критикуя католическое учение об исхождении Святого Духа и от Сына –Filioque, Марк Ефесский справедливо писал, что католическое богословие принижает Божественное достоинство Святого Духа, делает Его меньшим Бога Отца и Бога Сына, но и в вопросе об исхождении Святого Духа гораздо ближе неоплатонизму – языческой философии, чем Божественному Откровению. Великие богословы и мудрецы Православной Церкви всегда учили, что Святой Дух предвечно исходит от Бога Отца и видели в Filioque – католическом учении об исхождении Святого Духа от Отца и Сына еретическое заблуждение, нарушающее единоначалие Бога Отца, и следствие негативного влияния неоплатонизма на христианское вероучение, принижающее Божественное достоинство Святого Духа, умаляющего Его в сравнении с Отцом и Сыном. А.В. Ситников в замечательной книге «Философия Плотина и традиция христианской патристики» верно поясняет, что учение Плотина о Едином, мировом уме и мировой душе – это не учение о трех Лицах единого Божества, а космогония – учение о том как из совершенного Первоначала возник ущербный, но по своему прекрасный и стройный материальный космос. Если в основе христианской космогонии лежит идея творения – всемогущий и всевосершенный Бог создал небо и землю из небытия, как возвещают стихи Библии, Он – самодостаточный Творец и Зиждитель бытия и мир мог бы не существовать, ибо Бог ни в чем не нуждается и творение есть акт Его абсолютно свободной воли и любви, то для эллинского сознания идея творения из ничего – совершенно чуждая и непонятная идея, неизъяснимая тайна. В представлении древних греков космос или спонтанно возникает из хаоса (мифология и натурфилософия), или всегда был, есть и будет, а его история – вечное возвращение и круговращение (Гераклит и стоики), или оформляется Демиургом из вечной материи (Платон), или являются следствием эманации (Плотин и неоплатоники). В неоплатонизме Единое – это непостижимое и неизреченное  Божество, находщееся превыше всего – мышления и бытия, пронизывающее все и остающееся от всего независимым, сверхсовершенное  сверхмыслимое Благо, оно – вечно и неизменно, не замкнуто само в себе, а изливается через края без ущерба, как переполненная золотая чаша. Как солнце излучает из себя свет, который становится все слабее, отдаляясь от источника, так и из Единого эманирует Ум, заключающий в себе бытие и мышление, платоновское царство идей и архетипов, а затем Ум порождает из себя третье начало – мировую душу, являющуюся связующим звеном между «космосом ноэтикос» и «космосом эстетикос» – между миром умопостигаемым и миром чувственным.  В космогонической концепции Плотина учение о мировой душе решает проблему перехода и взаимодействия Ума и царства идеальных первоообразов с материальной вселенной, ибо задача души – связывать духовное и чувственное, ее высшая часть всегда обращена к Уму и занята чистым и отрешенным созерцанием, а низшая часть – обращена к чувственной вселенной.По мысли Плотина вне мировой души нет никакого бытия, материя есть инобытие царства идей Платона, она – меон, небытие, имеющее возможность стать бытием. Всеобщая душа нисходит в громадную инертную массу материи, сообщает ей движение и жизнь, наполняет ее животворными силами, одушевляет все ее части – великие и малые, превращает ее в чувственный мир, придавая ему смысл, ценность и красоту. Если духовный мир идеален, то на материю Плотин взирает оком платоника: сама по себе она – бездушна, бессмысленна, безобразна, меонична и является источником зла, ибо материя – мать всех несовершенств и изъянов, источник всякого безобразия. Как эллинский идеалист и последователь Платона, Плотин считал, что материя умаляет и искажает образы идеального мира, но в то же время, в полемике с гностиками, философ высказал мысль, что космос со всей его великолепной стройностью и красотой – это хоть и ущербное, но подобие умопостигаемого мира, объект любви и благоговения всех мыслящих и эстетически чутких людей, чьи души устремлены к идеальному. Весь чувственный мир есть оформленная материя, это космос – «красота» и «порядок», прекрасно многообразие его звуков, и красок, их сочетаний и оттенков. Материальный космос – это наш видимый мир, чувственная вселенная, она – слабый отблеск и тень идеального мира, и в тоже время – материальный мир есть отображение идеального мира и поэтому космос прекрасен. Красота чувственного мира восхищает человека, но она должна возводить наш муслящий дух – нус к непреходящей и вечной красоте мира умопостигаемого: «Ежели кто восхитится чувственным порядком – величием его и красотой, порядком его вечного движения и богов в нем, видимых и незримых... То пусть такой человек взойдет к образцу этого и истинной его яви; пусть он узрит там все умопостигаемые существа с их собственной исконной вечностью, знанием себя и жизнью; и еще узрит чистый Ум – их господина и удивительную мудрость и Божью жизнь, то есть – Насыщенность и Ум. Ибо Ум сей объемлет всех бессмертных, всякого бога и душу всякую стоящими в вечном покое». Любовь к прекрасному – достояние подлинного философа, она томит человека и возводит его мысль от материального бытия к духовному миру, она просвещает душу  и наполняет ее красотой, ибо безрассудная и многогрешная душа – безобразна,  наконец, любовь к прекрасному выше диалектики, ибо на вершине своей она возносит нас к сверхмыслимому экстазу – слиянию с Единым: «Прийти в горнее обиталище может от природы исполненный любовью и по существу склада своего изначальный философ, то есть тот, кто хотя и терпит муки по красоте как исполненный любовью, однако же не задерживается на плотской красоте, но восходит от нее к красотам души – добродетелям, наукам, обычаям и законам и затем делает еще шаг вверх – к причине этой красоты в душе, и затем – еще выше... Но как ему подняться и откуда взять силы, и какое рассуждение послужит наставлением в этой любви? Пожалуй, вот какое. Та красота, что в телах приобретается ими извне – она в них как форма в материи... Что же в таком случае сотворило в телах красоту? В каком-то смысле – присутствие красоты, но в другом – душа, поскольку это она обрабатывает их и вкладывает в них красоту. Как! Неужели душа прекрасна сама по себе? Да нет же, коль скоро одна душа – разумна и прекрасна, а другая – безрассудна и безобразна. Поэтому прекрасное, связанное с душой, - от разумения. Но кто, в таком случае, дал душе разумение? Пожалуй, выходит, ум, но только не такой, что сейчас это – ум, а потом – не ум, а ум в истинном смысле».В религиозной философии Плотина существует иерархия красоты: Бог выше красоты, Он – ее источник, от Него все истинно прекрасное, духовный мир – первообраз красоты, душа – ее образ, а космос – чувственный мир, в котором отразился отблеск духовной красоты, поэтому наша вселенная – это художественное произведение. Весь космос прекрасен, не только живописен и пластичен, но и музыкален, ибо музыка – высокая наука, философское искусство, ее цель – сделать невыразимо прекрасное явным, она покоряет душу гармонией чувственных звуков, свидетельствуя о гармонии умопостигаемой. Материя сама по себе бесформенна и безобразна, но оформленная материя есть стройный космос. Но никакая преходящая красота солнца, луны и звезд, морей, гор и лесов, никогда не сравнится с красотой бессмертной души и духовного мира.
                Полемизируя с гностиками, Плотин утверждал, что видимый нами космос прекрасен, вселенная – это тень и отражение идеального мира в мутном зеркале материи: «наш прекрасный земной мир – не более чем его отражение и тень». Опровергая гностическую идею о том, что Творец материального мира зол, Плотин утверждает, что созерцая красоту и великолепие  видимой вселенной, человек может возвыситься до мысли о премудрости ее Творца и несравненно более изумительной и таинственной красоте мира духовного: «Конечно, красота частных вещей не идет ни в какое сравнение с истинной, умопостигаемой красотой, как равно и отдельные вещи уступают в своей значимости всеединству. Но мы должны также и признать, что даже в чувственном и разделенном мире имеются вещи, сравнимые по красоте с небожителями, формы, чья прелесть вызывает в нас благоговение перед их Создателем и убеждает в божественности их источника. Порой мы можем наблюдать такие красоты, сквозь которые явственно проступает великолепие умопостигаемых сфер, и тогда, восхищенные и полные восторга, мы как бы отступаем перед ними, чувствуя, что недостойны, оставляя их другим». Для Плотина материальный мир не зло, а образ и отражение духовного мира, но отражение несовершенное и ущербное, ведь в земном мире вечны скорбь, стихийные бедствия, войны, а потому человек должен устремиться от образа к первообразу – к духовному миру и Богу – Единому. По излюбленной мысли философа: «Наш мир не обособлен от духовного мира», а «Бог присутствует везде». Философское миросозерцание Плотина более гармонично, чем мрачная и трагическая доктрина гностиков о грехопадении Софии Ахамот – метаисторической катастрофе внутри плеромы, злом Демиурге и вселенной, как юдоли скорби и темнице душ. Гностицизм – это эклектическая философия,  вобравшая в себя мотивы и сюжеты из Библии и восточных религий, элементы из язычества и иудаизма, из халдейской астрологии и восточного дуализма, из философии Платона и стоиков, облекая их в пестрые мифопоэтические формы. Среди гностиков было много интеллектуалов, хорошо образованных и философски мыслящих людей, размышлявших о происхождении зла и страдании, о том, почему дух человека оказался заключен в материю, и как ему вернуться к Богу, излагающих свои мысль на поэтическом языке, украшая его мифологическими образами и фантазиями. С наибольшей остротой ощущая, что земной мир – юдоль скорби, зло здесь всевластно, а ходом истории управляет неумолимое движение небесных светил, гностики искали путь освобождения души от уз материи, путь возвращения к Богу – непостижимому и далекому, но в тоже время – близкому, все пронизывающему и наполняющему жизнью. По слову выдающегося русского историка и религиозного философа Льва Карсавина, гностики искали освобождения от злого мира через аскезу, магические обряды и формулы, но более всего они жаждали высшего знания – «мистического ведения». Тертуллиан утверждал, что гностики, смешав в своем учении «иудейские басни», восточные мифы и умозрения эллинов, жадно искали ответов на извечные философские вопросы:  «Откуда зло и почему? Откуда человек и как?.. Откуда Бог?» Остро ощущая зло, гностики жаждали искупления и слияния с Богом, но их религиозная мысль не могла постичь тайну воплощения Божиего – докеты и Маркион кощунственно учили, что Иисус Христос обладал лишь видимостью плоти, а Его страдания и смерть на Кресте – были мнимыми, в сущности, отрицая религиозный смысл Голгофы и чудо воскресения из мертвых, превращая всю евангельскую жизнь Спасителя мира в мистификацию. Для гностиков материальный мир – это следствие космической катастрофы, грехопадения мятежного эона Софии Ахамот, ее выпадения в кромешную тьму небытия – кеному. Вся грандиозная космогония Валентина с его драмой Софии, возгоревшейся желанием познать Бифос – бездну Божества, и последующее извержение Ахамот в кеному – безобразную пустоту, помещает источник трагедии мира в самую глубину Божества, обличая изъян в самой Божественной Жизни и делая невозможным теодицею. Маркион полагал, что существуют два Бога – жестокий, но справедливый Бог Ветхого Завета – Демиург, сотворивший наш земной мир, где столько зла и страданий, и добрый и милосердный Бог Нового Завета – истинный Бог любви и спасения, возвышенный и совершенный Отец, Которого не надо бояться, но надо любить.  Гностики учили, что человек образован из духа, души и тела, но если христиане учили, что спасение открыто каждому человеку, то гностики разделяли людей на три типа: материальные – гилики, злые, низкие и обреченные на погибель, душевные – психики, способные к добру и злу, спасающиеся верой и добрыми делами, но не способные достичь высочайшего блаженства, и духовные – пневматики, обладающие истинной  мудростью и почитающие Небесного Отца, их одних ждет вознесение в плерому – полноту Божественной Жизни. Борясь против гностиков, Плотин призывал смотреть на мир духовным взором «видя все великолепие чувственного мира, гармонию его пропорций, царящий в нем чудесный порядок, красоту далеких планет», но более всего душа должна возлюбить Бога. В эссе о Плотине Пьер Адо верно заметил, что для описания своего духовного опыта он «использовал Платона, как христианские мистики будут использовать Песнь Песней».
                В диалоге «Тимей» Платон рассуждает о том, имеет ли мир начало или нет, и приходит к мысли, что весь материальный мир – «космос эстетикос», сотворен Богом – Демиургом, по идеальному образу – «космосу ноэтикос», царству вечных идей и первообразов. Бог Демиург созидает космос из совечной Ему бесформенной, бездушной и безобразной материи по вечным образцам – идеям, а сами идеи свободны от власти пространства и времени, они образуют идеальный мир трансцендентный чувственной вселенной. Протоиерей В. Зеньковский в своей глубокомысленной статье «Преодоление платонизма и проблема софийности твари» писал, что «учение Платона устанавливает полную и решительную трансцендентность идей миру», но в то же время мир идей «является идеальной основой мира».  Во всей красе концепция вечных идей появляется уже в «Диалогах» Платона, а от афинского мудреца она досталась по наследству не только Плотину и неоплатоникам, но и святым отцам Церкви, толкующим платонические идеи как творческие замыслы и вечные энергии библейского Бога Творца. В платонической философии именно идеи являются идеальными первообразами всех материальных вещей, они делают их прекрасными и придают смысл их существованию, идущий от высшего мира и Божественного Первоначала. С точки зрения христианства творческие идеи Бога – запредельны всем Его созданиям, являясь их трансцендентными первообразами в замыслах Создателя, а не их имманентной сущностью. Пытаясь примирить Ветхий Завет и эллинскую философию, Филон Александрийский учил, что платонические идеи – это вечные образцы и архетипы мира, не существую вне Бога, они – Его мысли, но христианскому философу надлежит помнить, что и толкование идей Платона как творческих замыслов Бога Творца может привести нас к пантеизму, если мы отождествим их с идеальными сущностями Его творений, ибо с христианской точки зрения – идея Божия о человеке, не есть его идеальная сущность – наша сущность сотворена Богом из ничего – но есть трансцендентный прообраз сущности человека в мысли Творца. Но философия Платона пантеистична – в диалоге «Тимей» сотворение мира понимается как реализация идеальных первообразов совечных Богу, а они мыслятся как сущности вещей – у Аристотеля становясь формами и энтелехиями, имманентными вещам. В то время как в Библии духовный мир не совечен Богу, а сотворен Им из ничего, как и мир материальный, а творческие идеи и замыслы Бога Творца относятся к предвечному совету Божиему и не являются сущностями Божьих творений, иначе бы христианство неизбежно скатилось к пантеизму. В основе христианского миросозерцания лежит идея Бога Творца и сотворения мира и человека, ее не знала античная философия, но она представлена в Библии и познается в жизни и духовном опыте Церкви. Священное Писание начинается истиной о Боге Творце мира: «в начале сотворил Бог небо и землю» (Быт.1:1) из небытия, небо – духовный мир, а земля – материальная вселенная. Если Плотин и неоплатоники как пантеисты отрицали тайну творения и учили, что мир – это эманация Божественной Сущности, космос совечен Богу и единосущен Ему – космогония становится теогонией, дуалисты вслед за Платоном и Аристотелем писали о двух совечных началах – Боге и мире, царстве вечных идей и материи, а материалисты думали, что мир возник из материи через действие имманентной силы, то христиане проповедовали, что Богом «создано все, что на небесах и что на земле, видимое и невидимое: престолы ли, господства ли, начальства ли, власти ли, – все Им и для Него создано; и Он есть прежде всего, и все Им стоит» (Кор. 1:16-17). Бог Творец трансцендентен сотворенному Им миру, космос – это прекрасное творение Его святой воли, а значит космос иноприроден Богу – своему предвечному Творцу. Для христианина идея Творца и творения – это ответ христианской веры на философское вопрошание о происхождении человека. Господь сотворил человека по образу и подобию Своему и одарил его свободой воли, разумом, совестью, самосознанием и творческими талантами. А если человек сотворен по образу и подобию Бога, то он сообразен своему Творцу – призван уподобиться Ему, «ходить пред лицом Божиим», ибо только в Нем душа обретает счастье и блаженство. Но между Богом и человеком, между нашей душой и ее Творцом существует абсолютное различие, ибо наша душа иносущна Троичному Божеству. Преподобный Макарий Египетский прозорливо писал о душе человека: «Он – Господь, а она – раба; Он – Творец, а она – тварь; Он – Создатель, а она – создание, и нет ничего общего между Его и ее естеством». Как замечает религиозный философ Евгений Трубецкой: «Никакого слияния между Богом и миром в христианстве не происходит: неслиянность Творца и твари – одно из самых категорических его утверждений». Святой Григорий Нисский в толковании на Песнь Песней описывал духовный опыт единения души с Богом – мистического брака. И чем сильнее душа в порыве любви устремляется к своему Возлюбленному, тем глубже выявляется Его запредельность и абсолютная недосягаемость Божественной Сущности. Святитель Григорий Богослов учил, что Сущность Божия – непостижима и неизреченна, сокрыта от самих Серафимов, ведома только Отцу, Сыну и Святому Духу, но Бог открывается миру в Своих нетварных энергиях – в Своей любви, премудрости и могуществе. На мире лежит печать премудрости Божией, отблеск славы Творца, сообщающий творению стройность, красоту и целесообразность. По слову святого Григория Нисского непостижимое и ни с чем несравнимое естество Божие познается только через Его действия, и акт сотворения мира – это величайшее и непостижимое чудо, совершенное Богом. С точки зрения христианского вероучения Бог непостижим, но Он открывает Себя человеку, ищущему Его. В священных книгах Библии записано было Божественное Откровение, а церковное толкование этих боговдохновенных книг есть основной путь богопознания. Господь сказал о Себе в Ветхом Завете: «Я есмь Сущий».  Размышляя об этих словах Священного Писания, Августин Блаженный напишет, что Бог вечен и неизменен, Он есть Жизнь и от Него бытие. Догмат о сотворении Богом мира из ничего возвещает, что Бог абсолютен и всемогущ, Он сотворил небо и землю – духовный мир и материальный мир актом Своей воли. Господь всемогущ и самодостаточен – Святая Троица могла бы существовать без всякого миротворения. Если Бог всемогущ, то в Его жизни нет места необходимости, Он абсолютно свободен – властен быть Творцом и создать вселенную, и властен не творить, ибо акт сотворения мира – акт абсолютно свободного Божественного творчества. Иоанн Скот Дунс – средневековый богослов, прозванный «тонким доктором», писал о совершенной свободе Бога Творца: «Творение вещей совершается Богом не по какой-либо необходимости существа, или ведения, или воли, но из чистой свободы, которая ничем внешним не подвигается и тем более не понуждается к причинению». Бог Сам определяет Себя, Он свободно возжелал сотворить мир и стать Творцом и Промыслителем вселенной. Господь всеблажен, Он абсолютно совершенен и сотворения мира не могло ничего прибавит к Его Божественному блаженству и совершенству. Если бы Бог не был Творцом и не стал творить мир, Он был бы столь же совершенен, ибо ни любовь Божия, ни милосердие Его не могут возрасти. Бог самодостаточен и самодовлеющ, Он абсолютно всемогущ и свободен, ничто не ограничивает Его волю, для Него нет ничего невозможного и Его акт сотворения мира ничем не обусловлен. По догматически безупречному утверждению православного богослова о. Георгия Флоровского: «Бог мог бы допустить, чтобы вне Его не существовало ничего. Творить и не творить для Бога одинаковое благо, и бесполезно докапываться до причины Божественного выбора, ибо акт творения не был обусловлен даже милосердием Бога и Его бесконечным совершенством». Мир не мог бы возникнуть и существовать без воли Бога. Основа сотворения мира – это абсолютно свободная воля всемогущего Бога. Опираясь на мысль Плотина о том, что совершенное Божество не может оставаться в Самом Себе, ибо безграничная мощь Его любви преизбыточна, Ориген ошибочно полагал, что Бог не был бы всемогущим, если бы не был предвечно Творцом, а раз Он – предвечно Творец, то никогда не было времени, когда мира не существовало, вульгарно отождествив идею о мире в замысле Бога и сотворенный Им мир. «Бог – предвечно Троица, но не предвечно Творец, как мыслил Его Ориген, плененный циклическими представлениями античного мира, чем и ставил Его в зависимость от тварного»  – поясняет Владимир Лосский в своей книге «Догматическое богословие». Господь абсолютно свободен и творение мира есть акт Его свободной воли – Бог Троица пожелал быть Творцом и стал Им, Он совершенно свободно и ни в чем не нуждаясь захотел излить Свою бесконечную любовь – сотворить небо и землю. Но наш Господь не только всемогущ, Он еще и всеблаг и акт миротворения не только акт Его всемогущества, но и акт Его Божественной Любви. Существование мира есть чудо Божие, а причина миротворения – безмерная любовь всемогущего Бога, непостижимая и сверхразумная тайна Его любви и милосердия, преизбыточное и творческое излияние Его благости и милости. Сотворение мира есть свободный акт любви Божией, ведь именно безмерная и всесильная любовь Бога к Своему творению покрывает то бесконечное расстояние между Творцом и Его творением – расстояние природ, ибо мы иной природы, нежели Бог. В Новом Завете сказано, что существует предвечный совет Святой Троицы о спасении и искуплении – «предвечное определение» (Еф.3:11), ибо Сын Божий есть Агнец, что от века предназначен к Воплощению и Кресту – «заклан от создания мира» (Откр.13:8), Он же – вечный Первосвященник, но это предвечное определение и предназначение не относится к внутренней жизни Святой Троицы и не выражает ипостасное бытие Бога Сына – Божественного Логоса, а есть «домостроительство тайны, от века в Боге сокровенной», свободное самоопределение Бога, ибо Он свободно возлюбил мир, пришел на землю и взошел на Голгофу, чтобы спасти всех нас. Но Бог не только всемогущ и всеблаг, но и премудр, Он сотворил мир по замышленному Им первообразу и идеям – Божественному архетипу миротворения. Преподобный Максим Исповедник пояснял, что предвечный совет Святой Троицы есть творческий замысел Бога о мире, который нужно строго отличать от самого мира, ибо замысел Творца – это «самосовершенные и вечные мысли вечного Бога». Существует четкое различие между идеей Бога о мире и сущность сотворенного Им мира. Вечные идеи Бога – это не сущности тварных созданий, а прообраз и эскиз творения. Бог создает все творения в соответствии со своими вечными идеями и творческими замыслами, но сами идеи Его трансцендентны всему тварному миру. Божественные идеи и замыслы – вечны и неизменны, они составляют совет Бога и Его творческую мысль, и не являются субъектом становления и неподвластны неумолимому потоку времени. Все пантеисты глубоко заблуждаются, полагая, что идея Бога Творца о мире и человеке и есть идеальная сущность мира и человека. Если сущность человека или мира была бы идеей Бога, то она была бы Божественна, но взирая на зло, царящее в мире, мы пришли бы к двум абсурдным мыслям – или зло было задумано Богом и Он ответственен за наши грехи, что делает невозможным теодицею, или человек не был бы самоопределяющейся личностью и не мог бы грешить. Идея Божия есть вечный прототип творения, трансцендентный замысел и план Создателя, а сущность творения заключается в том, что Господь создает нечто небывшее – творит из небытия новую сущность, несущую в себе идею Божию – смысл своего существования и призвана реализовать ее. Замысел Бога о человеке есть смысл его жизни, но человек свободная и самоопределяющаяся личность, он призван или свободно реализовать идею Божию или отвергнуть ее и жить бессмысленно. Итак, для христианина ясно, что мир в двух его аспектах – духовном и чувственном есть произведение всемогущего Творца. Бог всемогущ, Он абсолютно свободен и акт сотворения мира – это акт Его Божественной Свободы. Бог всеведущ, Его премудрость совершенна и акт сотворения мира – это акт Его Божественной Премудрости. Бог всеблаг, Он бесконечно добр и милостив, и акт сотворения мира – это акт Его Божественной Любви. Мир сотворили все Лица Святой Троицы – Бог Отец именуется Вседержителем и Творцом, Он «все делает через Сына в Духе», а это значит, что Бог Слово и Святой Дух принимали участие в акте сотворения мира: «Словом Господа сотворены небеса и Духом уст Его – все воинство их» (Пс.32:6).
                Но откуда и каким образом в мир Божий вошло зло и как проблема зла решается в христианстве и неоплатонизме? Много размышлял Плотин о том, зачем существует материальный мир и где истоки зла, что такое счастье и откуда возникла смерть. Прежде всего, он отрицает наличие зла в Боге и умопостигаемом мире, ибо Бог всеблаг, Он – не виновник зла, не существует и идеи зла, ибо злу нет места в идеальному мире. Но если Бог и мировой ум – Благо и бытие, то зло противоположно им, оно – небытие, оскудение добра, отсутствие любви и красоты, как тьма есть отсутствие света. Зло не имеет сущности, но оно существует, ибо космос, будучи прекрасной копией идеального мира, все же материален, а материя сама по себе безобразна, она не может воплотить ничего совершенного. Но если душа единосущна Богу, бессмертна, свободна и духовна, то почему она оказалась в таком бедственном состоянии, ка она стала пленнице плоти? «Часто я пробуждаюсь от своего тела к себе самому; я становлюсь недосягаем для внешнего мира, я внутри себя; я вижу красоту, исполненную величия; тогда я верю: я прежде всего принадлежу к высшему миру; жизнь, которой я живу в эти моменты – лучшая жизнь; я сливаюсь с Божественным, живу в Нем; достигнув этого высшего взлета, я останавливаюсь; я возвышаюсь над любой другой духовной реальностью; но после этого отдохновения в Божественном, опускаясь от созерцания до рефлексии и рассуждения, я спрашиваю себя: как я мог и раньше и вновь пасть так низко, как могла моя душа оказаться внутри тела, если, даже находясь в этом теле, она такова, какой мне предстала?» Плотин полагает, что грехопадение души – это забвение Бога, но отчего душа забывает Бога, будучи Божьим созданием и теряет знание о Нем и самой себе, избирая горькую участь изгнанницы небес и узницы материального мира? Размышляя о тайне грехопадения души и забвения Бога, о том, почему наши души оказались заключены в смертные тела, обречены на нескончаемые беды и мучения, привязались к суете чувственного мира, не помышляя о мире духовном, философ приходит к мысли, что причина зла – кроется в них самих, в эгоистическом обособлении наших душ от Бога и стремлении обрести независимость от Божественного Первообраза: «Отчего происходит, что души имея Божественную природу, будучи созданием и достоянием Божьим, теряют знания и о Боге, и о самих себе? Причина постигшего их зла лежит в них же самих – в их дерзостном осуществившемся желании рождения, в их изначальном стремлении к инобытию и обособлению, в их  замысле ни от кого не зависеть, а быть и жить по своей воле, от себя и для себя». Размышляя о том, где таится корень зла и в чем заключено высшее Благо, Плотин заявляет, что Единое и высший идеальный мир – источник добра, порядка и гармонии во вселенной, возникновение метафизического зла связано с несовершенством материального мира, а нравственного зла – с пристрастием наших душ к преходящим благам земного бытия. В платонической традиции материя – ущербна и бескачественна, она все портит и нарушает порядок бытия, а сущность греха заключается в дерзостном желании душ к обособлению от Единого, в пристрастии к материальным вещам, которое оскверняет душу – носительницу вечного блага, искажает ее природу и помрачает ум, сбивает с пути ее истинного предназначения: «Души отходят от целого мира к его частям, каждая хочет быть для себя, ей тягостно быть с другим и она замыкается в себе. Долго пробыв в таком отдалении и отрешении от всего, не стремя взор к умопостигаемому, душа становится фрагментом, становится одинокой... оперевшись на что-то одно, оторванное от целого, душа отдаляется от всего остального; она все ходит и крутится вокруг этой своей вещи, побиваемой другими – и еще больше отдаляется от целого, и сперва едва-едва правит своим единичным достоянием, но потом уже соприкасается с ним, и бережет его от другого, и вот едва ли не вся проникает в него. Вот от чего случается так называемая потеря крыльев». С точки зрения Плотина существование космоса – это результат развертывания из Единого всей иерархии сущего, материя – причина болезни души и источник всех зол, она влечет души и наполняет их страстным желанием обособления. Для платонизма характерно негативное отношение к телу, ибо телесность и чувственность воспринимаются как знак причастности низшему миру, материи и небытию – «меону». Человек призван осознать, что естеством своим он причастен не только материи, но миру идей и высшему Благу, принадлежит бытию и небытию – отсюда его смертность, ибо связь между душой и телом – это временная связь, ограниченная периодом воплощения. Многие античные мыслители определяли человека как существо разумное и смертное, с одной стороны свидетельствуя о его причастности духовному миру, с другой – о конечности его земного существования. В диалоге «Федон» Платон вложил в уста Сократа свою излюбленную мысль о сущности философии – философ больше всего размышляет о смерти и меньшего всего боится ее, ибо философия есть искусство умирания для чувственного мира и искусство жизнь для Бога. Для Платона смерть есть освобождение души от уз плоти, в смерти есть избавление от страданий, она открывает врата вечности, где душа может общаться с Богом. Но Платон порицал самоубийство как страшный грех – против жизни и Бога, и Плотин учил, что если наша душа заключена в теле, то в нашей земной жизни есть смысл и цель, угодная Богу. Однажды Порфирий – ученик Плотина, решил добровольно уйти из жизни, но философ отговорил его, указав на то, что срок нашей земной жизни определяет Промысел Божий и нам надлежит не насильственно разлучить душу и тело – убить себя, а очистить душу от всего плотского, уже в материальном мире жить духовной жизнью и исполниться волей Единого. Человек должен познать самого себя, познать свою душу и смысл своего существования. По мысли Плотин самопознание есть познание человеком своей бессмертной души, своего истинного я – мыслящего духа, и оно основано не на ощущении и не на дискурсивном мышлении, но на духовном акте созерцания. Человек занимает срединное место между Богом и животными, он есть микрокосм: «Каждый из нас – разумный микрокосм, связанный с чувственным миром тем низшим, что присутствует в нас; высшим же мы сроднены с Божественным Умом, то есть разумной частью нашего естества мы неизменно пребываем в высших сферах».   Но человек есть не только мыслящий дух, он обладает телом и пятью чувствами, а еще он – существо эмоциональное, очень сложное и загадочное. Плотин полагал, что существует три типа людей: одни больше руководствуются чувствами, чем умом, ищут чувственных наслаждений, считают, что удовольствие – это благо, а страдания – зло; иные – осознают, что у них есть душа и пытаются обратиться к лучшему, но, не имея горней мудрости, возвращаются к земной жизни и живут больше расчетливостью, чем добродетелью; наконец есть и одухотворенные люди, обладающие интеллектуальной и нравственной мощью, глубиной суждений, забывающие о земных вещах, ощущающие себя странниками, скитающимися на чужбине, живущие добродетельно и созерцательно, неустанно устремляющиеся к Богу. Трем типам людей по Плотину соответствуют три типа философских учений: эпикурейство, стоицизм и платонизм.  Все что существует во вселенной и человек – все причастно миру идей, но вместе с тем – причастно и материи, принадлежит бытию и небытию – его идеальная сущность бессмертна, но как чувственное существо он обречен на смерть. На протяжении всей земной жизни бессмертная душа человека временно связана с бренным телом. Для Плотина человек есть мыслящий дух, заключенная в темницу плоти – временное пристанище и гробницу души: «наша душа – измученный, несчастный узник тела, жертва тягот и лишений, желаний, страхов и прочих зол, что тело – ее тюрьма и могила». «Оказавшись в теле, человеческая душа терпит зло и страдания; она живет в печали, желании, страхе и прочих напастях. Тело для нее – тюрьма и могила, а мир – западня и пещера». Как типичный платоник, отрешенный от мира аскет и одинокий созерцатель, Плотин, по свидетельству своего ученика Порфирия, «стыдился, что у него есть тело», ибо тело для него – темница и склеп, свидетельство отпадения души от Единого. В трактате «О бессмертии души» Плотин доказывает, что душа человека – бессмертна, ее происхождение – духовно, она призвана оставить материальный мир – пещеру Платона и вернуться в мир идеальный, а ее спасение – возвращение к Богу и слияние с Ним в мистическом экстазе. Многие аргументы Плотина о бессмертии души и ее духовности невероятно убедительны, в дальнейшем их будут использовать в своих богословских трудах отцы и учителя Церкви: Блаженный Августин, Дионисий Ареопагит, преподобный Максим Исповедник и святитель Феофан Затворник. Плотин подробно описал четыре концепции души – эпикурейскую, стоическую, пифагорейскую и аристотелевскую, подвергнув их основательной критике и отдав предпочтение возвышенному учению о душе Платона. Эпикур учил, что душа состоит из огненных атомов, но атомы – это мельчайшие частицы материального мира и ни один атом сам по себе не обладает жизнью. Откуда же возьмется жизнь в совокупности атомов, если ее нет ни в одном из них? Но душа оживляет тело, без нее материя мертва и бездушна, а значит – душа не есть совокупность атомов, она духовна и одушевляет материю, вселяет в нее жизнь. Стоики учили, что душа материальна, она состоит из тонкой материи. Но если душа материальна, то она должна обладать и свойствами материи – телесностью, но это абсурдно. Если душа телесна, то материя должна входить в душу и образовывать ее – но тогда у души не было бы ни памяти, ни мышления, ибо мышление есть восприятие умопостигаемого. Все материальное имеет части и форму, но душа совершенно неосязаема, ее нельзя воспринять нашими органами чувств. Материальная душа не могла бы общаться с Богом и соприкасаться с духовным миром. Если бы душа была материальной, то она питалась бы материей, но душа питается Истиной, Красотой и Благом. Для материи не существует этических категорий – добра и зла, к камню неприложимы понятия нравственности, но наша душа обладает совестью, нравственным сознанием, она различает добро и зло, может быть порочной или добродетельной, а значит – душа духовна. Пифагорейцы утверждали, что духовной души не существует, есть только душа как гармония тела. Гармония лиры – это прекрасные звуки, а гармония стройных частей тела образуют душу и жизнь. Но если душа есть гармони тела, то без тела души не существует, и со смертью тела душа исчезает, перестает существовать. Плотин убежден, что если и использовать излюбленную метафору Пифагора о гармонии лиры, то тело – это музыкальный инструмент, а душа – это ее настройщик и музыкант, играющий на нем. Как музыкант управляет инструментом, настраивает его и продолжает жить, даже если лира сломалась, так и наша душа управляет телом, избирает свою жизнь – порочную или добродетельную, и продолжает существовать и после смерти тела. Аристотель считал, что души не существует как субстанции, душа есть лишь форма и энтелехия тела. Если умирает тело, то умирает и душа – сущность тела. У Аристотеля нет никакого бессмертия души, для него бессмертен только мировой ум. Но возражая Аристотелю, Плотин писал, что если душа – это энтелехия тела, то тело и его нужды полностью определяют все наши мысли, намерения и поступки, но тогда не могло бы быть аскезы, отшельничества, поста, созерцательной жизни. Если бы у человека не было бы души, то он не мог бы жить духовной жизнью: любить, молиться и философствовать. Разобрав четыре концепции души – эпикурейскую, стоическую, пифагорейскую и аристотелевскую, Плотин обнаруживает их необоснованность и соглашается с учением о душе Платона. По глубокомысленному суждению Плотина одухотворенные души влюбленных, музыкантов и философов, испытавшие моменты высшего счастья, в обыденной жизни ощущают неутихающую грусть утраты, ибо их души чувствуют потерю крыльев и жаждут вернуться к высший мир, томясь на земле. В представлении Плотина душа – это великая странница в мире физическом и метафизическом, она – чистый порыв, связующий две сферы бытия – умопостигаемую и чувственную, она может как нисходить в тело – гробницу и темницу свою, так и восходить в царство идей и к Единому. Плотин утверждает, что душа природа души двойственна, высшая ее сторона обращена к духовному миру и Богу, а низшая – к материи и миру чувств. Он метафорически сравнивал душу с амфибией – существом, живущим в двух мирах, она причастна как миру чувственному, так и миру духовному. Душа подобна слитку чистого золота, испачканного грязью, ее надлежит очистить и освободить от пристрастия к материальным вещам и земному миру, дабы она вновь обрела крылья и устремилась к горним сферам. Душа духовна, а не материальна, тело зависит от души, а не душа от тела, она – самостоятельная сущность и является бессмертной, ее высшая цель – соединение с Богом. По учению Плотина душа единосущна Божеству, в мистическом экстазе – исходе из самой себя к Богу, она «соединяется воедино с Ним» – Бог и душа становятся одним и сливается с Единым до самозабвения. Для признания вечности человека и его уникальной личности в Боге нужно признать, что истинный Бог есть Абсолютная Личность, а не безликий и абстрактный Абсолют.
                Для философии Плотина характерно трагичное мироощущение: красота проницает вселенную и наполняет нашу жизнь идеальным смыслом, но в земном мире неизбежно зло – смерть, войны, эпидемии и голод. Плотин – трагический оптимист, он полагает что, несмотря на все зло, каждой душе открыт путь к Божеству. Наше бытие драматично, внешний мир – это арена борьбы добра и зла, а вселенная прекрасна, но полна изъянов.  Весь мир – это драматическая пьеса, вселенная порождена высшей сущностью – Единым, она прекрасна в целом, хоть и не совершенна в частях своих из-за материи, космос – отображение умопостигаемого мира, а жизнь во всей ее полноте – это хор голосов, мелодия, складывающаяся из разных звуков, гармония согласующихся между собой противоположностей. В понимании Плотина «моральное зло приносит и пользу всему мирозданию. Прежде всего, оно позволяет проявиться Божественной справедливости. Кроме того, оно приносит и другую пользу. Оно заставляет людей сохранять бдительность, оно будит наш ум и наш дух, чтобы мы могли противостоять распространению зла. Оно позволяет нам понять, как хороша добродетель по сравнению с бедами, которые есть удел дурных людей».  «Зло существует в порядке вещей», оно «в масштабе вселенной согласуется с природой», а «моральное зло приносит пользу всему свету. Прежде всего, оно позволяет проявиться Божественной справедливости». Зло есть темный фон, на котором проявляется мудрость Бога и Его справедливость, оно – неизбежное украшение мира. Именно у трагического оптимиста Плотина теолог Августин Блаженный заимствует эстетическую теодицею: весь мир – это драма, а наличие зла лишь украшает ее как диссонанс в музыке или тень в живописи. По мысли святителя Григория Богослова наша жизнь – это незаконченная пьеса, Бог – художник и драматург, а весь тварный мир – картина, где есть не только светлые краски, но и темные тона, без которых картины бы не получилось, а Промысел Божий использует злодейства в Своих добрых целях. Но несмотря на то, что многие богословы и философы Церкви исповедовали эстетическую теодицею, она по сути своей неприемлема для христианина, ведь предполагает, что Господь использует для достижения Своих целей темную силу – зло, что отрицает всеблагость и всемогущество Бога. Евгений Трубецкой в книге «Смысл жизни» глубокомысленно заметил, что эстетическая теодицея утверждает, что Бог для осуществления Своего замысла нуждается во зле. «Вместо того, что быть «оправданием» Бога, такая теодицея есть тяжкое против Него обвинение, ибо она представляет Его жестоким мучителем, для которого страдания твари служат эстетическим наслаждение». Религиозный философ Б.П. Вышеславцев – еще более сильный критик эстетической теодицеи Плотина, Августина Блаженного, Григория Богослова и Лейбница, где исторический процесс сравнивается с трагической пьесой, а Бог – с драматургом, в поучительной статье «Трагическая теодицея» писал: «Эстетическая теодицея так же несостоятельна и, пожалуй, даже еще более, чем этико-телеологическая. Эстетическая необходимость («тень», «диссонанс») никогда не может оправдывать реального зла, ибо этические ценности не могут быть принесены в жертву эстетическим; первые – иерархически выше. Существо, которое создало бы и предопределило реального (а не театрального) Иуду и его предательство, для красоты целого, было бы для нас существом этически неприемлемым. Если Бог «сочиняет» трагедию миpa просто для того, чтобы «созерцать» трагедию миpa, то Он не есть любящее, мудрое и моральное существо». Плотин говорил, что Бог есть Благо и Любовь, но Бог неоплатоников совершенно не беспокоится о страданиях и скорбях отдельного человека, для Него важна лишь мировая гармония вселенной. Плотин не смог бы понять религиозной трагедии Иова, его богословских речей и скорбных молитв, а учение о воплощении Бога, Его крестных муках и искупительной жертве – показалось бы ему безумством. Если в неоплатонизме Бог равнодушен к трагедии человека, его скорбям, исканиям, раздумьям и молитвам, то в христианстве Бог ближе человеку, чем его собственное сердце, и для Него бесконечно дорога душа каждого Своего творения. Апостол Иоанн Богослов писал, что Бог есть Любовь. Тайна сотворения мира и тайна крестной жертвы Сына Божиего, Иисуса Христа – это тайна проявления бесконечной любви Бога к миру и человеку, тайна Его Божьей милости и доброты, не знающей никаких ограничений. «Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную» (Ин.3:16).  В Новом Завете, у апостолов и в святоотеческих трудах провозглашается, что любовь есть причина существования мира, она – «наибольшая заповедь» и Божий дар, соединяющий творение с Творцом. Любовь Божия не только бесконечно сильна и вечна, она жертвенна и сострадательна, и лучшее выражение этой любви мы находим в возвышенных словах апостола Павла: «Бог Свою любовь к нам доказывает тем, что Христос умер за нас, когда мы были еще грешниками» (Рим. 5:8). Если в христианстве Бог есть любящая Личность и любовь Его изливается на всю вселенную в целом и на каждое создание, то у Плотина Единое – безличное Божество, оно испытывает любовь только к себе самому, но не к мирозданию и людям.
                Задолго до английского драматурга Шекспира Плотин скажет, что весь мир есть театр, жизнь – это пьеса, а люди – ее персонажи, исполняющие роли, ниспосланные им Богом – «поэтом вселенной». Если мир есть театр, а человек – актер, то жизнь – мировая драма: счастье и горести, богатство и нищета, слава и позор – сменяющие друг друга сцены драмы, смерть же – конец нашей роли. Человек для Плотина существует на пересечении двух миров – духовного и чувственного. У него есть свобода воли, но в то же время существует судьба. Жизнь – трагедия, но она прекрасна, а человек – актер, разыгрывающий космическую драму. Следуя этическому учению стоиков о покорности судьбе, Плотин напишет: «Если душа примирится со своей судьбой, она согласует свою игру со строем драмы и с всемирным разумом». Жизнь человека – это игра актера на сцене, Промысел ниспослал ему роль, и человек может лишь быть исполнителем этой роли заложенной в мировой драме, а конец спектакля – это смерть. Смерть по Плотину не зло: если смерть – это уничтожение как учат эпикурейцы, то оно не зло, ибо не приносит страданий, а если душа бессмертна как учил Платон, то смерть – это благо, ибо она соединяет душу с Богом. Если душа терпит наказание посмертно за совершенные грехи, то виновна не смерть, а дурная жизнь человека, смерть же есть освобождение души от бренных уз плоти. Если философия – это искусство жизни и наука о смерти, то философствовать – значит умирать для земного мира и духовно жить – соединяться умом с Богом в возвышенном акте созерцания. Мудрец уверен, что «смерть лучше, чем жизнь в своем теле», ибо земная жизнь исполнена несовершенств и страданий. Живя в земном мире, человек обречен на душевные муки и физическую боль, но истинный мудрец даже претерпевая самую жестокую муку, покажет, что его душа сильна, ибо она будет сиять подобно свету фонаря посреди страшных порывов ветра. Представляя портрет идеального мудреца, Плотин переосмысливает многие идеи стоика Эпиктета и, размышляя о том, что такое счастье, приходит к выводу: «счастье – это полнота духовной жизни», «жизни по законам Духа», ведь чувственная жизнь – лишь тень и кривое отражение жизни духовной. Плотин исповедует отвергнутое Церковью древнее учение о метемпсихозе – перевоплощении души. Но если смерть есть перемена тела, как актеры меняют маски и одеяния на сцене, то и уникальная личность человека есть лишь маска. В неоплатонизме не раскрывается тайна личности, тайна любви к конкретному существу – уникальному Божьему творению с неповторимой индивидуальностью, иное – в христианстве. Христианство – это истинная философия Святого Духа, учащая, что человек есть уникальная личность, ибо он сотворен по образу и подобию Божиему, а Бог – Абсолютная Личность. В христианстве человек был премудро сотворен Богом по Его образу и подобию, он стоял на грани неба и земли и соединил в себе два мира – духовный и материальный, чтобы через веру в Бога и любовь к Нему, через познание Бога и исполнение заповедей Его жить небесной жизнью Ангелов, предать себя всецело своему предвечному Творцу – совершилось бы обожение человека через, а него и всей вселенной. Но человек нарушил заповедь Божию – предал своего Творца и отверг свое высшее  предназначение – стать совершенным как Бог, уподобиться во всем своему Божественному Первообразу – в любви и красоте, в премудрости и свободе, соединиться Ним всецело умом, сердцем и волею – возлюбить Его всей душою. Но грехопадение не изменило замысел Творца о человеке, и миссию ветхого Адама исполнил Христос – Новый Адам, в Нем беспредельная любовь Божия соединилась с безмерной человеческой свободой, ибо Он – Искупитель грехов, Спаситель мира и Богочеловек, совершенный Бог и совершенный человек. Христос есть высочайший образец и нравственный идеал, Он – Мессия, оправдавший человека перед Богом, только в Нем и благодаря Нему стала возможна антроподицея. Христос есть второе Лицо Святой Троицы – Бог Сын, предвечное Слово Божие, Премудрость и Сила Божия, Он – Агнец, закланный от сотворения мира и истинный Мессия, Его пришествие на землю предрекали пророки. В Новом Завете сказано, что Христос – Небесный Адам, «второй человек – Господь с неба» (1 Кор.15:47), Личность Его – Божественное Лицо Святой Троицы, Он единосущен Отцу и Святому Духу по Своему Божеству и нам по Своему человечеству, истинный Бог и истинный человек – Богочеловек, в Нем неслитно, неизменно, нераздельно и неразлучно соединились две воли и природы – Божественная и человеческая, Он – идеальный образец для всех нас, не только совершенный Бог, но и совершенный человек. Догмат о Боговоплощении – это сердцевина всего вероучения Церкви и нашей веры в Сына Божиего, Иисуса Христа, предвечно рожденного от Бога Отца и единосущного Ему, а по Своему человечеству чудесно и непорочно рожденного от Святого Духа и Девы Марии в Вифлееме, ходившего по земле, преданного на позорную казнь – распятие на Голгофе, воскресшего из мертвых и разрешившего узы греха и смерти, низошедшего до врат Ада и низвергнувшего власть смерти и дьявола. Но Плотин был эллином по складу философской мысли, он не мог принять Боговоплощение и Богораспятие, для него Голгофа и чудо воскресения из мертвых – безумие.
                Библейский сюжет о сотворении человека повествует о том, как Господь сотворил Адама из «праха земного» – материи, а затем «вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душою живою» (Быт. 2:7). В библейской антропологии человек рассматривается как существо духовно-телесное, и его тело в высшем смысле задумано Всевышним как изумительный и великолепный храм Божий, о чем столь вдохновенно проповедовал апостол Павел  в своих посланиях. По слову апостола Павла человек есть триединое существо, обладающее духом, душой и телом. Душа человека сотворена Богом и тело – от Творца, оно – драгоценна оправа его бессмертной души, которое должно стать храмом Святого Духа, украситься духовной красотой, ибо призвано к вечной жизни – всеобщее воскресение из мертвых в духовно преображенном теле. Митрополит Антоний Сурожский подчеркивал, что целостный человек – это дух, душа и тело; не только душа, но и тело предназначено к вечной жизни и славе бессмертия в Боге.  Если Плотин находил метафизическое объяснение зла в материи и распространял осуждение материи на тело, то святые отцы Церкви веровали, что Бог – Творец неба и земли, все созданное Им – благо и прекрасно, источник зла таится не в материи, а в свободной воле творения, восставшего на своего Создателя. На страницах Библии возвещается, что восстание на Бога произошло на небесах среди бесплодных духов – треть Ангелов, возглавляемая Люцифером, вознамерилась свергнуть Творца и воссесть на престол Божий – захватить власть над вселенной. Если для Плотина соединение души и тела – следствие грехопадения, ибо тело – темница души, а спасение – развоплощение и исход к Единому, то христианство с его библейским сюжетом о сотворении Адама из горсти праха земного и догматом о Боговоплощении реабилитирует материю – очищаться надо не от материи, а от греха, к спасению призван целостный человек, его дух, душа и тело. Для всех платоников, гнушающихся материей, тело – это темница души, соединение духа и плоти – противоестественно, и мысль о телесном воскресении из мертвых – безумие. Как справедливо замечает Ситников: «Неудивительна та реакция эллинов на проповедь апостола Павла о телесном воскресении, которую мы видим в книге Деяний апостольских: «Услышав о воскресении мертвых, одни насмехались, а другие говорили: об этом послушаем тебя в другое время» (Деян. 17:32)». Апостол Павел, проповедовавший о воскрешении всех мертвых и о преображении материи, утверждал, что наша духовная борьба направлена не против крови и плоти, а против духов злобы поднебесной – демонов, и очищаться надлежит не от материи, а от низменных страстей. Архимандрит Рафаил Карелин писал о сотериологическом аспекте материи и времени для человека, нарушившего заповедь Бога: «Если бы не было материальности и времени, то человек, разрушив союз с Божеством, мгновенно превратился бы в демоническое существо и пополнил бы не ряды Ангелов, а злых духов». Наличие у человека тела имеет религиозное значение – тело служит душе для участия в таинствах Церкви. Без тела человек не мог бы причаститься Святых Тайн, евхаристическое приобщение к Богу было бы невозможным. Для платоников материя есть источник зла, но в христианстве материя и тело не являются источником зла. В Новом Завете рассказывается, что Слово Божие стало плотью, Бог явился во плоти людям, во Христе миру открылась правда Божия. Господь сотворил человека свободной личностью, именно свободная воля, противостоящая святой воли Всевышнего есть причина грехопадения и источник зла. Блаженный Августин подчеркивал, что в естестве человека существует иерархия – тело подчинено душе, а душа – духу, и когда совершилось грехопадение  Адама, «не плоть тленная сделала душу грешною, а грешница душа сделала плоть тленною», и когда мы грешим, то именно душа склоняет плоть ко греху и служению страстям. Если Плотин учил об освобождении души от уз тела, то апостол Павел проповедовал, что «наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесной» (Еф.6:12). Аскеза в христианстве – это не борьба души с телом, а борьба с низменными страстями, греховными помыслами, духовная брань со злыми духами – бесами, искушающими человека, борьба за вечную жизнь целостной личности, за духовное преображение и спасение не только души, но и тела. Святые отцы Церкви учили о величии и достоинстве человека, о его духовности и богообразности, то они же много писали о его греховности, о том, что грех есть отказ восхождения к Богу и оскорбление Творца, а покаяние – возвращение к Богу, очищение от скверны греха и преображение благодатью Святого Духа. Преподобный Иоанн Дамаскин писал, что «Бог сотворил человека непричастным злу, нравственно добрым, беспечальным, свободным от забот, весьма украшенным всякою добродетелью, цветущим всякими благами».  Но после грехопадения Адама и Евы, сердце человека стало осквернено грехом, оно перестало быть средоточием любви и сделалось капищем страстей, ум же помрачился и потерял способность созерцать Бога, и только благодать Святого Духа может возродить человека. По Плотину человек несет на себе отпечаток Божьего совершенства, он причастен не только материальному, но и духовному миру, его душа прельстилась земным и стала узницей материального мира. Но в учении эллинского философа о падении души нет мыслей о ее нравственной вине и оскорблении Божества. Известный исследователь античной философии  А. Ф. Лосев очень точно подметил, что восхождение человека в горний мир и к единому Божеству у Плотина не знает ни слез покаяния, ни жажды искупления грехов, ни искания молитвенного общения с Высшей Личностью – Богом. Как справедливо замечает Ситников: «Очищение в христианстве понимается как покаяние. Оно является необходимым для всех (Лк. 13:3) и заключается в «признании грехов и осуждении себя за них». Если грех – это отказ от восхождения к Богу, то в покаянии главное состоит в возвращении к этой добродетели, или, как пишет Иоанн Лествичник, «покаяние есть завет с Богом, чтобы начать другую жизнь». Подобно тому, как потемневшая икона обретает свой изначальный свет, человек обращается к Богу, не только очищается от скверны, но и впускает в себя Божью благодать. Буквально греческое слово метаноя означает перемену ума, изменение отношения к Богу. По слову Исаака Сирина, покаяние – это «оставление прежнего и печаль о нем; также сердце сокрушенное и смиренное». Библейское и святоотеческое восхождение  довольно далеко отстоит от античного интеллектуализма. Человек в христианстве не ограничивается только «видением» (в платоновском понимании), но ведет «доверительную беседу с Богом», «возносит свой ум к Богу, обращается к Нему с прошением о своих нуждах». Именно так в христианской аскетической литературе определяется молитва. Благодаря этому молитвенному обращению к живой Личности, к Богу невозможное становится возможным, непосильное – посильным человеку. Данным христианским учением нарушаются все неоплатонические «законы» восхождения, игнорируются жестко установленные Плотином этапы «возвращения» к Первоначалу. Отступление от «канонов» неоплатонизма мы постоянно видим в святоотеческих творениях, посвященных духовному пути. Почти вся святоотеческая литература посвящена искусству покаяния. Поскольку любой грех – это оскорбление Творца, то только Он может освободить людей от греха, спасти, искупить нас от клятвы Закона, сделавшись за нас клятвою (Гал. 3:13). Естественно, что в плотиновской философии не нужны христианские понятия покаяния и сокрушения о грехах. В учении Плотина «ниспадение» душ не имеет оттенка вины, оскорбления Божества. Оно далеко не тождественно понятию «грехопадения» в патристике, поэтому совсем не требует прощения и искупления». В христианстве путь очищения души человека и его восхождения к Богу немыслим без покаяния и сокрушения сердца – это путь истинного самопознания, изменения ума и отношения к Создателю, обращения к Нему с покаянной мольбой. Для христианина грех – это оскорбление Творца и попрание Его святой воли, а познание своих грехов и печаль о них – дар Святого Духа. Чем более человек приближается к Богу, тем больше он осознает свою греховность и тем сильнее и глубже его покаяние, проникнутое надеждой на то, что всеблагой Господь может искупить грехи мира и спасти всех кающихся. Святитель Василий Великий восторженно писал, что воплощение Сына Божиего – знак высочайшей славы и превосходства Христа, ибо безмерное могущество Бога и Его безграничная сила Его любви обнаружилось не только в великолепном устройстве мира, но и в том, что «бесконечный Бог без вреда для себя испытал смерть, чтобы освободить нас от страдания Своим страданием».
                Вопрос о зле и теодицее, о том, как всемогущий и всеблагой Бог может терпеть существование зла в мире – один из самых глубоких вопросов, над которым бились еще древние философы и мудрецы – Иов, Давид, Соломон, Эсхил и Софокл. Плотин полагал, что зло не существует онтологически, ибо если бы Бог сотворил зло, то оно присутствовало бы в замысле Бога, а значит – Он был бы злым Творцом как думали гностики. Многие святые отцы и учителя Церкви – Августин Блаженный и Григорий Нисский, Дионисий Ареопагит и Максим Исповедник также учили, что зла онтологически не существует, но просвещенные благодатью Святого Духа, они философствовали гораздо глубже Плотина и познали почему человек смертен, склонен ко злу и может противиться Богу. По слову святителя Григория Богослова Господь заложил в человеке самовластие духа – свободу самоопределения, а значит – человек может служить Богу и исполнять Его святую волю, или отвергнуть Бога и восстать на Него. Зло есть вражда с Богом, отрицание Его замысла и отвержение Его любви, оно – опустошение и извращение бытия. Зло противно Логосу Божиему, оно – алогично и бессмысленно, безобразно и безнравственно. В общении с Богом или в отлучении от Него, в опыте восприятия благодати Святого Духа или на пути погибели, человек являет свою свободу – позитивное или негативное самоопределение, сохраняя свое бытие, ибо Творцу бесконечно дороги все Его творения. Грех есть духовное и нравственное зло, путь зла ведет к вечной смерти и погибели, ибо грех – это духовная смерть, разлучение души с Богом, а Бог есть Свет и Жизнь. По слову преподобного Иоанна Дамаскина «Бог сотворил человека непричастным злу, нравственно добрым, беспечальным, свободным от забот, весьма украшенным всякою добродетелью, цветущим всякими благами»  – человек нес на себе отпечаток Творца, а смерть и страдания вошли в мир через первородный грех Адама и Евы – богоотступничество. В Священном Писании сказано, что «Бог смерти не воздавал» (Прем. 1:13), смерть вошла в мир через грех человека, ибо грех разорвал его духовную связь с Богом Творцом – источником вечной жизни. Со времен грехопадения Адама все люди сделались падшими и смертными, оскверненными грехом. Господь сотворил прекрасный мир, но через грех – отпадение от Бога, возникла смерть, а истоки зла таятся в свободе воли, ибо человек, как и небесные духи – Ангелы, создан со свободной волей и сам избирает добро или зло. Святой Григорий Нисский писал, что свобода – это дар богоподобия человека, она и ее осуществление – великое благо, но свободу можно использовать и во зло, возможно негативное самоопределение Ангелов и людей по отношению к Богу. В святоотеческом богословии грех рассматривается как добровольное нарушение этической нормы – заповеди Божией, недолжный поступок – беззаконие, падение и преступление, а его метафизическая сущность – отказ исполнять волю Вседержителя и вражда с Творцом, отвержение высшего порядка и оскорбление Всевышнего, поэтому грех – это личная вина свободного и разумного творения, вносящего разлад в мир Божий. Согласно библейскому Откровению, после грехопадения Адама люди сделались «рабами греха» (Рим. 5:12), стали падшими существами, приговоренными к смерти и страданиям. Страсти затемнили образ Божий в душе человека, осквернили волю и ослепили ум, помрачили сердце и лишили нас непосредственного созерцания Божественной Истины. Христианская жизнь – это борьба за свободу духа и поиск Истины, ибо только познание Истины делает человека свободным и лишь очищение от страстей и единение с Богом дает подлинную и высшую свободу. Падший человек колеблется между добром и злом, в его душе сохранилось смутное воспоминание о потерянном Рая и тоска по Богу, он может стать свободным став на путь духовного совершенствования и веры во Христа Богочеловека, а может окончательно утратить свободу и навсегда стать рабом греха. Путь зла – это путь к вечной смерти, духовное и метафизическое самоубийство, но не онтологическое самоуничтожение, ибо тварь, вызванная из небытия могуществом, премудростью и любовью Бога Творца, онтологически неистребима. По слову Августина Блаженного вне Бога нет жизни, но есть бытие – отпадая от Бога тварь, не уничтожается, но утрачивает жизнь, обрекает себя на вечную смерть – адскую муку. Бог не создавал ни Ада, ни смерти. Смерть вошла в мир через грех как проклятье Адама и Евы, а Ад есть держава смерти, опыт вечности без Бога, памятник свободной воли грешника. Грех в библейском смысле есть не только этическая категория, нарушение нравственной нормы и морального закона, но и вероломное отступничество от Бога, извращение души, разрыв с Творцом и злоупотребление свободой, предполагающее искупление, без которого нет надежды на спасение. С пришествием Иисуса Христа началась новая эра в истории мира, ибо Он совершил искупление грехов на Голгофе, и только через Него стало возможно духовное возрождение и преображение человека. Апостол Павел писал, что где дух Господень, там и свобода (2 Кор. 3:17), а значит, человек должен стать храмом Святого Духа и обожиться, дабы обрести высшую свободу. По изъяснению святого Григория Нисского: «Мера и красота души, которые подаются благодатью Духа через усердие восприемлющих эту благодать, зависят от нашей воли. Ведь до какой меры простираем мы подвиг ради благочестия, до такой простирается вместе с ними и величие души, достигаемое благодаря этим подвигам и трудам». Библейский Бог всемогущ и существуют намерения Божия, которые не могут быть остановлены и не зависят ни от какой иной воли – предопределения Вседержителя, например, сотворение мира и установление высшей цели бытия сотворенных созданий – обожения, но спасение – это дело синергии, содействия и соработничества, ибо Бог все предвидит, но не все предопределяет, Он никого не спасает насильно, равно как человек не может спасти себя сам без искупительной жертвы Сына Божиего, Иисуса Христа и освящающей благодати Святого Духа.
                Мистический опыт по Плотину также находится не только за гранью логики – существование Бога нельзя доказать, ибо Бог выше бытия, но и за гранью времени. Божество у Плотина выше бытия и мышление, выше слова и чувств, ибо Божество есть Эон, вечное и неизменное Единое. Острый философский ум Плотина великолепно проанализировал тайну времени. Как и у Платона, вечность у Плотина есть неподвижный образ времени, или лучше сказать – первообраз и прообраз, ибо все идеальное – вечно и неизменно, а все материальное – временно и изменчиво. И если вечность – бесконечна и невыразима, то время есть текучий образ вечности, оно кругообразно и циклично, ее закон – необратимость и изменчивость. Еще древнегреческий мудрец Гераклит изрек: «все течет, все меняется». Время – это поток и неоплатоники метафорически назвали этот поток – «рекой становления». Но уточняя свою мысль, Плотин будет утверждать: «невозможно, что время было движением». Если движение предполагает время, то время не требует движения, ибо движение может прерываться, а время непрерывно. Плотин считал, что учение Аристотеля о времени как «числе и мере движения» – ложно, как и учение о том, что «время есть сопутствующая движению последовательность». Время в нашем земном мире можно охарактеризовать как выпадение из вечности. Но если христианский богослов и философ Августин Блаженный мыслит отпадение от вечности катастрофически – это отпадение от Бога, связанное с грехопадением и трагизмом мировой истории, то неоплатоник Плотин мыслит время гармонически – как круговорот бытия. Более того, Плотин приходит к идее, что вечность и время не разорваны. Если время – это текучий образ вечности, то сущность времени есть «протяжение вечной жизни души», она – бесконечна и численно неопределима. Время не есть число и мера, но движение есть мера времени, ибо движение небесных сфер – не порождает время, но показывает его. Время существует в нас самих – в наших душах, оно не дробится, но объемлет всю вселенную и каждого человека. В представлении Плотина время неразрывно связано с душой, как вечность неразрывно связана с умосозерцаемым миром. Метафизика Плотина не знает грехопадения – мировой катастрофы известной каждому христианину, поэтому для него нет разрыва между Божеством и миром, но нет и ответа на вопрос – откуда в мире возникли зло и смерть? У неоплатоников власть времени не катастрофична, а гармонична. Затрагивая проблему времени и вечности в философии Плотина, А.Ф. Лосев писал: «Для Плотина не существует никакого времени и даже мельчайшего момента времени, где не отражалась бы вечность». В христианстве Бог – Святая Троица, Он предвечен, выше вечности и времени. По слову святителя Григория Богослова Свята Троица от вечности «созерцала вожделенную светлость Своей красоты, равную и равно совершенную светозарность трисиянного Божества». Прежде сотворения мира Господь «рассматривал также в великих Своих умопредставлениях Им же составленные образы мира, который произведен впоследствии, но для Бога и тогда был настоящим». По учению святых отцов Церкви совет Божий вечен и неизменен, а Божественные идеи предшествуют всему сотворенному. Мир не совечен Богу. Творец замыслил идею творения, но и идея Божия о миротворении вечна, но не совечна Богу, ибо Святая Троица предвечна – превыше вечности и времени. Григорий Флоровский проницательно делал различие между вечностью Святой Троицы и вечностью идеи Божией «Троица как основа «предваряет» Божественную волю и замысел, поскольку воля Бога есть общая воля Святой Троицы». «Божественная идея мира вечна иной вечностью, нежели Божие существо и самосознание». «Идея мира имеет свое основание не в существе, но в воле Бога. Бог не столько имеет, сколько измышляет идею твари». Троичный Бог обладает мудростью, самосознанием и волей, но Он располагает всем в совершенной свободе. В замысле о мире и в акте миротворения открывается безмерная свобода и любовь Создателя. В истории творение должно свободно осуществить идею Божию, замысел своего премудрого и предвечного Творца. Много размышлял о времени и Августин Блаженный, он писал: «Так что же такое время? Если никто меня о нем не спрашивает, то я знаю - что, но как объяснить вопрошающему - не знаю. Твердо же знаю я только одно: если бы ничего не проходило, не было бы прошедшего; если бы ничего не приходило, не было бы будущего; если бы ничего не было, не было бы настоящего. Но как могут быть прошлое и будущее, когда прошлого уже нет, а будущего еще нет? А если бы настоящее не уходило в прошлое, то это было бы уже не время, а вечность. Настоящее именно потому и время, что оно уходит в прошлое. Как же можно тогда говорить о том, что оно есть, если оно потому и есть, что его не будет? Итак, время существует лишь потому, что стремится исчезнуть». В христианстве человек есть не только духовное, но и историческое существо. Блаженный Августин различает два типа времени: внешне-календарный связанный с движением небесных светил, и внутренне-экзистенциальный – время как состояние самой души, ибо в нашей душе есть память, обращенная к прошлому, сознание и внимание, направленное на настоящее, и ожидание, устремленное к будущему. Если Бог вечен, у Него нет начала и Ему не будет конца, то время – временно, возникает вместе с сотворением мира. Но если время возникает с сотворением мира, то нельзя вопрошать – «что делал Бог до миротворения?», ибо тогда не было времени, и более того – если мир существует во времени, а времени не существует без мира и оно временно, то время линейно – имеет начало и конец. В Апокалипсисе сказано, что совьется небо, окончится история и «времени больше не будет» (Откр.10:6), мир не прекратит существование, но свершится Страшный Суд и преображение вселенной –  на новую землю с новых небес сойдет горний Иерусалим и наступит жизнь вечная и небесное блаженство для всех спасенных, а дьявола, Антихриста и всех нераскаявшихся грешников будет ожидать геенна огненная и муки вечные.
                С загадкой времени и вечности связана проблема истории и эсхатологии. Миросозерцание Плотина антиисторично, он – античный человек, у него нет никакого учения о сущности исторического процесса, ведь время в его понимании циклично, а история – вечное круговращение. По верному замечанию Ситникова: «Эпистрофическое видение космического движения предполагает, что все эманирующее возвращается к тому, из чего эманирует. Мировой цикл, в котором конец связывается с началом, образует единое и непрерывное движение от Первоначала, остающегося неподвижным, в направлении обратно к нему. Все циклично эманирует от причин к причинам, ибо «все – от него и к нему» Всякая реальность исходит из первопринципа; сама она существует лишь в той мере, в какой она есть первопринцип и к нему возвращается. Для Плотина этот цикл является прототипом всякого существования». По мысли А.Ф. Лосева «у Плотина нет и намека на какое-нибудь учение об истории». Для античной культуры с древнейших времен – от Эмпедокла и Гераклита – до стоиков и неоплатоников, характерно циклическое понимание истории как вечного возвращения и круговорота, и время мыслится как отпадение от вечности, лишаясь исторического смысла. В античном мире были выдающиеся историки, такие как Геродот и Фукидид, рассказывающие о временах прошедших и о событиях текущих, но древние греки не знали линейного времени и эсхатологического ожидания конца истории. Для античного человека бытие – это космос, а не история, время для него циклично, а не линейно, а мировая драма с ее кровопролитными войнами, стихийными бедствиями и всевозможными несчастьями воспринималась как трагическая сцена земного бытия. Русский религиозный философ Николай Бердяев точно подметил, что «у Платона и Аристотеля нет философии истории. Философия истории зачинается в древнем Израиле, в откровении Бога в истории, в сознании пророков, в книге Даниила. Окончательно делается возможной философия истории лишь в христианстве.  Античный мудрец достигал внутреннего покоя, гармонии и радости без изменения мира, не требуя исторического движения в нем, не имея беспокойства о будущем». В эпоху Плотина Римская империя шла к крушению  и эллинский мудрец ясно понимал это, но перед картиной грозных исторических судеб, он оставался удивительно спокоен. У Плотина нет никаких надежд на преображение мира, нет никакого осмысления мировой истории и ее цели, но осознавая трагизм земного бытия, философ учил о всеобщей гармонии и искал утешения от скорбей в философии. Самые лучшие мыслители и мудрецы эллинского мира – Платон, Аристотель и Плотин не смогли разгадать тайну времени и постичь смысл исторического процесса. Если античная культура и эллинская философия в лице своих величайших мудрецов – Эсхила, Софокла, Еврипида, Сократа, Платона, Аристотеля, стоиков и Плотина не знала перспективы, линейного времени, и не понимала смысла и цели исторического процесса, то библейское миросозерцание исторично, ибо в центре Библии – история Бога и человека, сотворения мира и грехопадения, событий Ветхого Завета и воплощения Бога Сына – пришествия Иисуса Христа на землю, Его искупительную жертву на Голгофе и воскресение из мертвых. Блаженный Августин справедливо писал, что представлении об истории как о вечном круговращении чуждо христианской вере, ибо для библейского мироощущения свойственен историзм и линейное восприятие течения времени, убежденность в том, что время имеет начало и конец. В Священном Писании нельзя найти разработанной философии истории, но Библия дает нам целостное видение исторической драмы, ее начала и конца, раскрывает ее сокровенные истоки, смысл и «еще не бывшую» цель, назначенную Богом. В Библии ярко и образно описывается драматичная история Бога и человека, Церкви и мира, и каждое событие в истории уникально: сотворение неба и земли Богом из ничего, грехопадение Адама и Евы, всемирный потоп, избрание Моисея, жизнь, крестная смерть и воскресение Иисуса Христа. Христианство есть религия историческая и эсхатологическая, она раскрывает смысл истории – история имеет смысл, ибо в ее центре – Иисус Христос и в истории действует Промысел Божий, она имеет высшую цель – история имеет смысл, потому что она закончится. По глубокомысленому суждению протоиерея о. Георгия Флоровского в Божественной Личности Сына Божия, Иисуса Христа сходятся начало, центр и конец истории, ибо Христос не только является в центре истории, освящая ее и придавая ей смысл, но Он, используя язык Апокалипсиса, – ее «Альфа и Омега, Начало и Конец». Представление античных мыслителей о цикличности истории сменяется у христиан мыслью о «стреле времени» – история мира устремлена к уникальному событию – второму пришествию Иисуса Христа в силе и славе Его Божественного величия, концу времен и Страшному Суду, к всеобщему воскресению мертвых и духовному преображению вселенной. Бесконечность земной истории была бы бессмысленна. Внутри истории нет разрешения трагичности наших судеб и судеб мира, но смысл истории заключен за гранью истории – в Боге и Царстве Небесном, в горнем Иерусалиме, где времени, смерти и страданий, болезней, горя и разлук уже не будет, но настанет вечная жизнь. Истинная философия истории имеет мессианский и профетический характер – весь Ветхий Завет и все книги пророков отмечены напряженным ожиданием пришествия Мессии, Иисуса Христа, но также она эсхатологична – восходит к идее конца истории, обращена к трагическим сценам из Апокалипсиса и Царству Небесному. Когда Господь сотворил Ангелов и людей, Он одарил их таинственным и святым, великим и страшным даром – свободой воли. Всем высшим созданиям Божиим, наделенным свободой самоопределения, открывается равная возможность двух путей: путь жизни – верности Богу и соединения с Ним в любви, и путь погибели – измены Творцу и отчаянной вражду с Ним. Любовь Божия настолько велика, что, даже отпав от своего Творца, падшие Ангелы и люди не обратились в небытие – они неуничтожимы, ибо их сотворила всемогущая десница Господня, но определив себя против Бога, они не унаследуют жизнь вечную и Царство Небесное, но обрекают себя на геенну огненную. Православная Церковь отвергла эсхатологический оптимизм Оригена, учившего об апокатастасисе – всеобщем спасении, понимаемом как возвращении всех душ к Богу и первозданному состоянию, ибо эта концепция не понимает всего трагизма свободы личности и ее грозной тайны, и не признает, что высшая цель христианской жизни – это не возвращение в потерянный Эдем, а достижение высшего совершенства – обожение, ведь человек призван стать совершенным как Отец Небесный. Преподобный Иоанн Дамаскин учил, что Господь благ и всемогущ, Он хочет всех спасти, но бесконечно ценит свободу Своих созданий и никого не спасает насильно – вопреки его воле, вот почему история Церкви и мира и конец веков, описанные на страницах Апокалипсиса, столь трагичны, в отличие от умозрительных построений Плотина и иных неоплатоников. Все сотворенные Богу создания – иносущие и самостоятельные существа, а люди и Ангелы обладают свободой духа и самоопределения оп отношению к Богу – они могут соединиться с Творцом в любви и творить Его волю, а могут избрать путь богоотступничества и зла, не обратиться к Богу с покаянной мольбой и обречь себя на вечные и ужасающие адские муки.
                По убеждению Плотина высочайшее благо для человека – соединение с Божеством, а без созерцания и духовной жизни «человек земного мира может быть красив, велик, богат, может быть властителем людей», но его величие обманчиво, и он глубоко несчастен, ибо стал жалким и ничтожным рабом земной юдоли. Как ни высока судьба царя, но без добродетели он пленник порока, без мудрости – глупец в расшитом золотом облачении, а без созерцания – слепец, не знающий смысла жизни и нищий, не обретший драгоценное сокровище – блаженство духовной жизни. Будучи учителем жизни, Плотин проповедовал идеал созерцательной жизни и отречения от суетного мира – скорбной юдоли. «Что есть добродетель? – То, что получает душа от слияния с Богом. – Так что же это? – Созерцание». Мудрец отрешен от мирской суеты, он избирает духовную жизнь. Плотин не устает повторять, что «без добродетели Бог – только слово», и чем лучше человек, тем добрее он по отношению ко всему живому. Добродетель – это путь к Богу, доброта – уподобление Богу, ибо Бог есть Абсолютное Добро. Историк философии Виктор Лега писал, что «возвращение к Богу для Плотина – это процесс чисто интеллектуальный», но с этим утверждением нельзя согласиться. Для Плотина возвращение к Божеству – это процесс не только интеллектуальный, но и нравственный, духовный и мистический, ведь чтобы вернуться к Нему душа должна очиститься от пороков и страстей, стать бесстрастной, возлюбить Бога и соединиться с Ним. Добродетель – это красота души, а Эрос – стремление души к духовному общению с Богом. Уже мудрец Платон в диалогах «Пир» и «Федр» изложил учение о низшей любви – влечении к низменным наслаждениям, и высшей любви – стремлении к вечной красоте и духовному совершенству, силы, возносящей душу ввысь к Благу, «желании вечно обладать им», которое делает человека мудрее и благородней, прекрасней и богоподобней. В трактате «О любви», Плотин пишет, что существует два типа любви, две Афродиты – Урания и Пандемос, одна – духовная, вечная и небесная, возвышенная любовь к Богу, иная – чувственная, временная и земная, вульгарная любовь толпы. Вся красота земного мира меркнет перед сверхчувственной красотой души, а красота души перед непостижимой славой Божества, но созерцать духовную красоту способна только прекрасная и добродетельная душа. Нельзя не вспомнить здесь Нагорную проповедь Сына Божиего, Иисуса Христа, сказавшего: «Блаженные чистые сердцем, ибо они Бога узрят» (Мф.5:8). Убежденный в высоком достоинстве души, Плотин полагал, что душа имеет «божественную природу» – она единосущна Богу, и только через нее и ею познается Бог, ибо Он близок ей и она причастна Ему через любовь. «Нечего тебе искать Его слишком далеко; немногое отделяет тебя от Него. Чтобы возвыситься до Него, отдайся руководству высшей, божественной части души – той силы, от которой сама душа происходит и которой соприкасается с миром сверхчувственным, мысленным». Плотин учил, что истинная любовь бессмертной души – это Бог, ведь все земное – хрупкое, смертное и преходящее, и только Бог вечен, Он открыт для всех кто Его ищет. Любовь обращает душу к горнему миру, и чем более душа устремляется ввысь, тем более она забывает все земное и отрешается от мирских сует, для нее меркнут красоты материального мира и она предается созерцанию Бога.  Плотин говорил, что душа должна не только познать себя, но и изваять в себе образ Божества – уподобиться Богу в любви, ибо любовь – это наивысший образ вечной и непреходящей красоты. В трактате «О Благе и Едином», Плотин говорит, что миф, где Психея влюбляется в Эрос, символически повествует о том, что нашей душе соприродна любовь к Богу, имя Которому – Благо и Любовь. Для Плотина любовь – это устремленность к Благу и духовному самосовершенствованию, влечение к Единому, заложенное в душах людей. Позднее преподобный Максим Исповедник в «Сотницах любви» напишет, что христианин призван любить Троичного Бога – любить Саму Любовь. Но, как и платоновское Божество, Единое Плотина никого не любит кроме себя – ни людей, ни вселенную, оно устремлено только к самому себе, в то время как христианский Бог любит весь сотворенный Им мир. Апостол Иоанн Богослов говорил, что Господь возлюбил нас прежде, чем мы возлюбили Его, Он послал Сына Своего искупить грехи рода человеческого, и Христос умер за нас, когда мы все были Его врагами, находя в самом падшем и грешном человека личность, задуманную Богом, обладающую достоинством, свободой и несущую на себе онтологически неистребимую печать образа Божиего. Если в христианстве путь в Царство Небесное открывается только верой, действующей любовью, и лишь просвещенный верой ум познает Бога, а сама вера синергетична, она есть духовный подвиг человека, дело его свободы и дар Святого Духа, ибо благодать Святого Духа делает веру совершенной, то у Плотина путь к Богу лежит через очищение, философское умозрение и созерцание мира идей и Единого. Вся этика Евангелия основана на трех добродетелях – вере, надежде и любви, без которых спасение невозможно, любовь же – высшая добродетель. В Нагорной проповеди Иисус Христос возвещает о пути спасения – это путь жертвенной, духовной и бескорыстной любви к Богу, ближним и даже врагам. Божественный Спаситель призывает благословлять проклинающих, молиться за гонителей, прощать врагов и наставляет очищать сердца наши от всякой страсти, ибо «чистые сердцем Бога узрят» (Мф.5:8) – обретут способность к Боговидению, к созерцанию Божественного Света, о котором писал преподобный Григорий Палама. По учению Плотина «чтобы узреть Первоединое, нужно войти в самую глубь собственной души, как бы во внутреннее святилище храма, и отрешившись от всего, вознесшись превыше всего в полнейшем покое, молчаливо ожидать, пока не предстанут созерцанию сперва образы как бы внешние и отраженные, то есть Душа и Ум, а за ними и образ внутреннейший, первичный, первосветящий – Первоединое». Плотин никогда не противопоставлял научное познание и философское искание Истины сверхчувственному созерцанию Бога и единению с Ним, ибо как последователь Платона, он был убежден, что наука, изучая видимый космос, ведет нас к познанию Первоначала всего сущего. Плотин никогда не противопоставлял свободу и Истину, для него Бог есть Истина, и невозможно быть свободным не познав Истину. В Новом Завете сказано: «и познаете Истину, и Истина сделает вас свободными» (Ин.8:32). Путь познания Истины и есть путь познания Бога. Абсолютная свобода – только в Боге, только в Нем человек свободен от желаний и страстей, от нужды и житейских забот. Но философия Плотина не знает тайну личности, а мистическое слияние с Единым неоплатоников имеет внеличностный характер, в то время как Библия повествует о деяниях личного Бога и священной истории Его избранного народа, а затем о вхождении Бога Слова в историю – чуде Боговоплощения. В христианском учении о спасении и обожении личность человека не исчезает в Боге и не утрачивает свою свободу, а преображается и приобщается к Божественной Жизни, соединяется с Богом через веру, надежду и любовь, через борьбу со страстями, покаяние и молитву, через литургическую жизнь в Церкви и участие в ее таинствах, через исполнение заповедей и Богопознание.
                Живя в Александрии III века нашей эры – блистательном и прославленном городе, крупном духовном, культурном и научном центре эллинистического мира, где существовали не только различные философские школы, но и иудейская диаспора и христианская община, Ветхий Завет переводился на греческий язык и некогда жил Филон Иудей, опирающийся не только на закон Моисея, но и ценивший Пифагора, Сократа, Платона и Аристотеля, примиряя иудейскую веру с греческой мудростью, Плотин знал о существовании христианства и имел общение с христианами,  но этот великий философ, ищущий Бога и учивший о слиянии с Ним и обретении истинной свободы, так и не принял христианское вероучение. Прежде всего, Плотин – эллинский философ, он искал философской мудрости и разумных ответов на религиозные вопросы: В чем заключается смысл нашей жизни? Что такое зло и откуда оно возникло? Как человеку вернуться к Богу и обрести спасение? Плотин искал философский путь к Богу и разумных обоснований идеи бессмертия души и существования духовного мира. Вера в библейские чудеса и пророчества, в Иисуса Христа распятого и воскресшего – вопиющий абсурд для него. Еще апостол Павел писал: «Ибо и Иудеи требуют чудес, и Еллины ищут мудрости, а мы проповедуем Христа распятого, для Иудеев соблазн, а для Еллинов безумие» (1Кор.1:22–23). В.П. Лега прав, характеризуя Плотина как классического эллина, для которого вера во Христа распятого и воскресшего – безумие. Плотин не мог понять ни тайну воплощения Слова Божиего, ни смысл Его Нагорной проповеди, ни значение Его жертвы на Голгофе, когда святая кровь Спасителя мира искупила грехи рода человеческого, ни молитву Распятого: «Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил?», ни чудо воскресения из мертвых, явившее миру спасительное всемогущество Божества, победу Иисуса Христа над Адом и смертью, ибо смерть войдя в Него испепелилась в Его Божестве не найдя в Нем себе места. По справедливой оценке многоученого А.Ф. Лосева «Эннеады» Плотина и «Первоосновы теологии» Прокла при всей своей духовности не имели ничего общего с христианством, ибо вся эта интеллектуально изощренная неоплатоническая философия не исповедовала веру в Святую Троицу, не знала идеи сотворения мира из ничего, не учила о грехопадении и искуплении, о крестных страданиях Сына Божиего на Голгофе, Его смерти, воскресении и вознесении, была чужда учению о Церкви и ее таинствах, о Страшном Суде, Аде и Рае. Русский философ и историк Лев Карсавин, очень высоко оценивая Плотина как гениального мыслителя и мистика с глубоким умом, предтечу Иисуса Христа среди язычников, не знающего Божественного Откровения, но открывающего путь эллинам к христианскому миросозерцанию, полагал, что  «для стремящегося христиански философствовать христианина нет лучшей школы, чем изучение «Эннеад» Плотина». Но в лице Плотина не только раскрылась вся философская мощь и гениальность эллинской мудрости, но обнаружилась ее духовная ущербность – невозможность без благодати Святого Духа и религиозного Откровения постичь тайну Троичного Божества и сотворения мира из ничего, смысл исторического процесса и Богочеловечество Иисуса Христа, тайну грехопадения и искупительной жертвы Спасителя. По проницательному суждению Бердяева: «Плотин – величайший мистический философ человечества, но не величайший мистик. Духовность, раскрываемая у Плотина, все же ограничена, и безмерно выше и человечнее духовность христианская». Христианский философ во всех размышлениях о Боге и человеке, о смерти и бессмертии, о жизни и ее смысле, о времени и вечности, о добре и зле, должен исходить из Божественного Откровения, хранимого Церковью, призван жить литургической жизнью Церкви, созерцать ее догматы как вечные богооткровенные истины, а свою душу – ум, волю и сердце – преобразить верой. Христианская философия начинается с вечных истин веры, исходит из Божественного Откровения, определяющего религиозную жизнь, мышление и миросозерцание философа. Августин Блаженный, столь высоко ценивший Плотина, признается, что тщетно искал в книгах Платона и умозрительной философии неоплатоников веру в Святую Троицу, в Боговоплощение и искупление грехов страждущим Мессией, в воскресение из мертвых и Церковь, в горний Иерусалима, где зла и смерти не будет: «чтение книг платоников надоумило меня искать бестелесную истину: я увидел «невидимое, понятое через творение», и, отброшенный назад, почувствовал, что, по темноте души моей, созерцание для меня невозможно. Я был уверен, что Ты существуешь, что Ты бесконечен, но не разлит в пространстве... Итак, я с жадностью схватился за почтенные книги, продиктованные Духом Твоим, и прежде всего за послания апостола Павла... Я начал читать и нашел, что все истинное, вычитанное мной в книгах философов, говорится и в Твоем Писании... (Но в книгах философов) не было облика этого благочестия, слез исповедания... «сердца сокрушенного и смиренного» (Пс.50:19), не было ни слова о спасении народа, о «городе, украшенном, как невеста» (Апок. 21:2), о «залоге Святого Духа» (2 Кор. 1:22), о Чаше, нас искупившей. Никто там не воспевает: «разве не Богу покорена душа моя? От Него спасение мое...» (Пс. 61:2). Никто не услышит там призыва: «Приидите ко Мне, страждущие». Они (философы) презрительно отвернутся от Того, Кто «кроток и смирен сердцем» (Мф.11:25-28). Святитель Григорий Богослов писал, что платоники «думали о Боге лучше всех и есть ближайшие к нам», но они еще не были просвещены Словом Божиим и Святым Духом. Размышляя о Промысле Божием, таинственно действующем в судьбах разных народов, Климент Александрийский писал, что философия была для эллинов тем, чем был Ветхий Завет для иудеев – «детоводителем ко Христу», она подготовила античный мир к восприятию благой вести Церкви, а христианская вера и апостольская пророведь ответила на те вопросы, что занимали умы лучших эллинских мудрецов. Протоиерей Георгий Флоровский писал, что христиане всегда сознавали свою веру как всеобъемлющую истину, имеющую источником Божественное Откровение, а святые отцы Церкви – ученейшие люди своего времени, воцерковили эллинизм, переложив библейскую веру в категории греческой философии и сформулировав церковные догматы. В завершении философского эссе о Плотине и христианстве мне бы хотелось обозначить следующие выводы: 1) умозрительная триада Плотина – Единое, Ум и мировая душа – это не учение о трех Ипостасях единого Бога, оно имеет космологический смысл и описывает процесс эманации – возникновения ущербного, но прекрасного космоса из совершенного Божества; 2) в языческой философии Плотина и неоплатоников нет библейской идеи сотворения мира из ничего, а Единое мыслится как безличный Абсолют, а не как личный Бог Библии – всемогущий и благой Творец, Промыслитель и Спаситель; 3) Плотин исповедовал идею предсуществованию душ, отвергнутую Церковью, он думал, что источник зла заключен в материи и пристрастии души к материальным вещам, называл тело – гробницей души, не принимал учение о воплощении Бога Слова и всеобщем воскресении мертвых, не видел нужды в искупительном подвиге Иисуса Христа для нашего спасения и не понимал тайну свободы – той истины, что зло возникло из негативного самоопределения падших Ангелов и людей по отношению к Богу; 4) в представлении Плотина время циклично, а история мира есть вечное круговращение, в то время как в христианстве время возникло вместе с сотворением мира и имеет эсхатологическое завершение, таинственно и пророчески описанное в Апокалипсисе; 5) если для Плотина путь спасения – это очищение души от пристрастия к земным вещам и интеллектуальное и мистическое восхождение к созерцанию мира идей и Единому, слияние с Богом до ее самозабвения и потери своего «я», то в христианстве спасение немыслимо без  крестной жертвы Христа Богочеловека на Голгофе и освящающей благодати Святого Духа, без Церкви и ее таинств, без веры, молитвы и покаяния, а в обожении христианин не утрачивает своей личности и свободы, но преображается, освящается и одухотворяется, ибо Сущность Божия остается запредельной, непостижимой и неприступной для всего сотворенного; 6) великие христианские богословы древней Церкви знали трактаты Плотина и высоко оценивали его учение, но в своих суждениях они исходили из Божественного Откровения, запечатленного в Священном Писании, и духовного опыта, являющегося достоянием церковной традиции, ясно и четко сознавая, что между неоплатонической философией и христианством существуют колоссальные различие – мировозренческая пропасть, преодолеть которую может лишь личный подвиг веры во Христа Спасителя. Плотин является одним из величайших мудрецов древнего мира, он – одна из ярчайших звезд эллинистической философии, его идеи, интуиции и прозрения порой приближаются к богооткровенным истинам христианского вероучения, но все же – как звезды меркнут при ослепительных лучах солнца, так меркнут все философские умозрения перед Божественной Премудростью, запечатленной в Священном Писании.