Синее сердце

  В дверь постучали, неторопливые шаги, щелчок заедающей щеколды. В рассеянном свете сперва показалась русая голова затем широкие плечи, одетые в осеннюю куртку и сразу за ними в прихожую полностью зашёл Вер – хлопок закрывшейся двери:
– Я успел? – замявшись, добавил – Привет.
– Как видишь, – сказал хозяин хмуро, однако, сделав усилие, сказал более дружелюбно – Здравствуй. Проходи, я поставлю пока чайник.
Раздевшись, Вер из прихожей пошёл на кухню по длинному коридору, пожалуй, самому большому помещению в этой квартире. В коридоре, да и во всех двух комнатах в блеклом дневном свете, которому мешала ещё и тюль, летала пыль. Обстановка была не то, чтобы бедная, но серая и пресная. Было ясно, что жилец совсем не интересуется домом, впрочем, так оно и было. Вер с печалью подумал: “ Скажи ему, что он будет жить на улице, и лишь плечами пожмёт”.
– Честно говоря, я думал, что опоздал – твою новую квартиру черт с два найдешь. Кстати, а что со старой, Наг? -  гость устало приземлился на табурет.
– А? Бабушкину я продал. Деньги мне нужней, впрочем, и этой вполне хватит,  – Нагар подал кружку –  А если без тебя начал, ты бы нервничал, да и дверь никто не открыл бы.
Вер поморщился – широкие губы слегка искривились. Лицо у него было простое, совсем  как его хозяин: на широком холсте были намалёваны большие серо-голубые глаза, прилеплен не менее широкий нос, под ним губы и квадратный подбородок – вот и всё. Ничего лишнего – всё идеально.
– Ладно, чёрт с чаем. Если ты ждал – значит уже невтерпёж, – слова получались неохотно и выходили неуверенно. – Быстрее начнём – быстрее закончим, верно?
Нагар улыбнулся – в противоположность другу его лицо было похоже на замысловатый узор: чёрные с блеском глаза будто терялись на смуглой коже. Тонкие брови подчас извивались, как два ужа, куда более живым был рот, кроме того постоянно дрожала и паутина мимических морщин. Относительно спокойной оставалась лишь тонкая переносица, как и созвездие пятен и точек на левом виске. Он медленно поднялся, слегка задрожав – можно подумать, что он наслаждается, растягивая время, но нетерпение просто пожирало его:
– Я уже всё приготовил, пошли скорей.
Они перешли в единственную жилую комнату в квартире. У дальней стены стоял потрёпанный диван, на полу протёртый красный ковёр, на стенах жёлтые обои, которые кое-где отстали от стен. Всю эту тусклую пыльную обстановку похабно нарушала ослепительно белая упаковка одноразового шприца. Около него лежал пакетик с белым содержимым.   Нагар достал ложку и зажигалку. Прозвучал щелчок кремня. Вер отвернулся – неприятно, когда ты учишься спасать жизни, а пару раз на неделе наблюдать, как друг себя убивает, и, если бы это было не так заметно, но Наг сильно осунулся по сравнению с тем, кем был год назад.
В поисках занять себя и отвлечься он подошёл к окну. Удивительно, но ещё полчаса назад и намёка не было на солнце: накрапывал дождь, облака на горизонте смешивались со смогом – осень входила в силу. А теперь о дожде напоминал лишь мокрый асфальт с лужами на месте ям, серый занавес вот-вот вспорет солнце. Шипение пламени резко оборвалось. Вер зажмурил глаза – внезапно свет дерзко залил всю комнату. По квартире разнёсся стон, не тот, который слышен в палатах тяжелобольных, но лёгкий и заманчивый, как ветер.
Вер обернулся – Наг извивался ужом в неестественном для окружающей обстановке свете. Он не видел, но живо представлял, как эйфория разливается по каждой клеточке тела, а над всем этим оркестром пульсирующий мозг, где нейроны сходили с ума от химического счастья, где синапсы нейронов переполнялись производным морфина, как реки весной,  и всё это и  есть единственный ключ Нагара к двери, за которой разгрузка и наслаждение жизнью. После того, как Нагар переехал из их деревни в город, он сильно изменился. Друзья почти пять лет, пока сам Вер не поступил в местный “мед”, поддерживали связь, но не так сильно и часто, поэтому изменения друга были особенно заметны  и болезненны: страх нового перешёл в агрессию, появилась изворотливость. Он грубел на глазах. “Ты чего встал, пошли уже, сама справится!”. Он стал злее. “Чужие люди для меня ничего не значат”. Он закрылся. Как бы не стать таким же.
– Как же всё-таки прекрасно жить, – слабый голос рассыпался на смех. Вскоре улыбку сменила встревоженность:
– Сколько прошло?
–Часов пять. Уже поздно. Я у тебя заночую? – Присматривать за другом – благородное дело, но Вер выглядел сильно уж измятым. – Убрался у тебя пока, а то ты совсем перестал следить.
 –Да. Да, спасибо, конечно, оставайся. Если что раскладушка в кладовке, на лестничной площадке, – и, помолчав, добавил – Наслаждение тоже забирает энергию, но я хотя бы чувствую себя не просто куском… Что-нибудь перекусить есть?
  –Ну котлеты пожарил. Всё на кухне.
Тарелка опустела. Нагар поднял глаза на друга – только жалость в голубых глазах. Вздох, выдох:
– Я знаю, про  что ты думаешь. Не стоит.
Веру трудно давалось, но он молчал.
–Ладно. Понимаешь, я и сам назад уже не могу. Вот сейчас я ещё могу тебе клясться, что это в последний раз, но потом… Жизнь сереет, проходит сквозь меня, словно вода сквозь сито. Ничего не остаётся, понимаешь? Я не могу, сложно возвратиться в обычную жизнь, без всего этого. Не будь их, я бы нашёл что-нибудь другое. Другое, понимаешь? Ведь это так кажется грязью. Со стороны. А начнёшь принимать и увязнешь – не выберешься – привыкнешь и ещё попросишь. 
Вверх по стене, белый потолок, снова взглядом вниз – Нагар собирал силы, чтобы продолжить, Вер – для того, чтобы молчать.
 – Давно было, но ,может быть, помнишь в школе, когда я ещё не уехал, как мы смотрели на курящего второгодника? А сколько потом к нему присоединилось? И ведь никто не бросил. Однажды, вроде бы в последний мой приезд в деревню, я встретил одного из тех – бледный, кашель с харчками смешивается. А ведь тоже пальчикам крутил сначала. Единицы не увязли, а ещё меньше выпуталось. А самое страшное, что это касается-то не только сиг и тому подобного: один раз где-нибудь даже в мыслях позволишь себе слабость, и всё: пропала чистота. Прошла. А возвращаться трудно.
Выдох.
– Знаешь, ты, наверное, на следующей недели не приходи. Не стоит.
Утром Вер ушёл, пока ещё Наг не проснулся. Он сегодня не сможет, да и, наверное, завтра, всё-таки этот раз он взял много, а до следующих выходных Вер сам не придёт – много пар, и к тому же им обещали клёвую практику.
В обед он написал, что всё было более-менее: оклемался, пошёл работать у каких-то странных “знакомых”. Суть его работы он, конечно, никогда не рассказывал.
Итак, понедельник. За лекциями Вер отвлёкся от раздумий. Неожиданно перенесли вскрытие до среды. Студентам никто, естественно, не собирался доверять вскрытие, однако даже посмотреть на это дело со стороны многие очень хотели. Не все могли освободиться: вскрытие – штука хорошая, но не у всех мог позволить график. Вот и Вер не очень обрадовался переносу, ведь он хотел всё же в среду навестить друга. Однако возможность практики была также важна.
“Однако он далеко не маленький ребёнок, чтобы за ним следить, - рассуждал Вер и решил. –  Тем более ещё тысячу раз ещё перенесут, пока найдется тело ”.
Перенос практики и встречу друга сделали время ожидания до безумия медленно – кое-как прошёл вторник.
Среда. Лекции, лекции, лекции: слова всплывали где-то рядом, растворялись, на их место приходили другие. Слайды сменяли слайды – всё это  укладывалось в стопочки или просто бросалось как попало в голове. В тетради небоскрёбы абзацев уходили вниз и вниз, хлоп – пошёл новый сталагмит, но занимали мысли лишь предвкушение предстоящего, и даже Нагар отступил куда-то вглубь. Лектор пробубнил что-то на прощание. Вер очнулся, помотал головой.  Его группа уже выдвинулась, преподаватель подошел – надо догонять.
“Вер, извини, на пять минут,”- его окликнули.  Он проводил уходящих взглядом – ладно, куда они идут понятно, придётся чуть опоздать – выдох:
 – Да, я слушаю…
Когда Вер наконец вбежал, вскрытие успешно продолжалось, и если судить по голосам, то уже добрались до сердца какого-то бедолаги:
–к…ак вы понимаете, это сердце. Видите этот необычный синий цвет в коронарных артериях? Знаете из-за чего это?
– Вроде бы из-за окисления оксигемоглобина в восстанавливающий гемоглобин.
– Верно, а значит он умер где-то вчера.
Опоздавший отворил дверь, орган в руках преподавателя завораживает его необычным синим цветом в основных сосудах. От них разбегался синевато-фиолетовый оттенок, переходящий в рубиновый. Слова вылетели непроизвольно:
– Ого, даже несколько красиво.
– Да, красиво, – промычал доктор, – потому что неестественно. Что-то в этом непривычным для наших глаз есть, но опять-таки чего эта красота стоит? Впрочем, мы отвлеклись. Вер, вы пропустили осмотр тела. Тут есть трофические язвы в районе паха. Наркотиками баловался. Однако он повесился.  Видите этот “ошейник”?
Вер поддался вперед. Ага, вот сиреневая линия, схватившая горло. Любопытство не могло не победить – он скользнул взглядом на лицо. Вы знаете, как уходит сердце и пробегает холод? И лишь через секунду вы начинаете осознавать. Или не через секунду. Однако Веру много времени не понадобилось: худое смуглое лицо с паутиной морщин. Это был Нагар.
– Извините, я выйду, выйду на минутку. Дурно мне, дурно, – его голос сейчас чужой. Когда он уже развернулся, в спину донеслось:
– Да, да, конечно.
Наружу. Выброситься на улицу за воздухом, господи, как душно.
Металлическая дверь. В сторону!
Небо. Не зря небо всегда приковывало взгляд. Сейчас оно всё было в синих шрамах на голубоватом фоне. Значит, Нагар, ты всё? Значит, ты ещё тогда подготовился? А тот монолог исповедь, да? А ведь и я предчувствовал плохое. Да забил.
Голубые глаза блестят, напротив Вечное Небо. Вдох. “А всё же смерть лучше, че его агония. Жизнью это не назовёшь. Жил он давно, пока не позволил слабину”. Внутри заскребло. Рядом идёт мужик с сигаретой.
 – Извините, можно? – слышит он себя.
 – Держи.
Вер с удивлением посмотрел на беленький цилиндрик в его руке. И именно он приносит облегчение? Снова взгляд на небо: “Нет, не стоит. Один раз оступишься и не обернёшься, ведь уже себе позволил. Всё: от наслаждения до красоты – всё фальшь, всё паутина. Я помню, Наг”.
Цилиндрик переломился – пару карих былинок понеслись к земле.
– Это, с тобой все в порядке, парень?– мужик всё стоял рядом, смотрел на странного студента.
“Не для меня это, Наг. Сильным надо быть, это понятно, волю сохранять, лишь тогда жизнь не нужно симулировать ничем. Она и сама поразит тебя красками, надо лишь не затенять её, ведь правда?”. Шаги обратно к двери. Скрип и хлопок. Мужик постоял, подумал: “Вот чудной”, и пошёл куда-то по своим делам. А город осветил пока слабый, но уверенный свет выбирающегося Солнца. Его уже не прикрыть ни тучами, ни дымом из труб, пока он твёрдо верит в свой идеал.
(май 2018-го)