Голден Фиш или черно-белое кино

Эта простая, но необычная история произошла в Санкт-Петербурге в начале 90-х на Загородном проспекте у Пяти углов.
В воскресное утро, около одиннадцати, в соборе на Владимирской заканчивалась всенощная. С колокольни волнами накатывал праздничный трезвон, сотрясая, не избалованные тишиной, прилегающие кварталы. Удары колокола пронизывали густой, влажный воздух, заставляя прохожих оторваться от мыслей, и взглянуть в недолгие голубые просветы, где тихо сияли соборные кресты.
В это время и появился у Пяти углов герой нашей истории, герой-не герой, но главный её персонаж.
Никто уже не помнит, пришёл он со стороны Кузнечного переулка или Социалистической улицы. Известно только, что в руках у него была банка. Обыкновенная трехлитровая, не имеющая никакой ценности. Какая в банке ценность? Ценность у неё может быть только внутри – пупырчатые огурчики, зардевшиеся помидорчики, не более того.
Однако в банке в этот раз не было овощной красно-зеленой толкотни. В ней, доверху наполненной водой, в неярких лучах солнца плавала рыбка. Большая огненно-красная рыбка!
В «счастливом» обладателе не бог весть какого «чуда», местные легко узнавали Витю Зубарева, бывшего спортсмена, выступавшего на городском ринге. После бесславной карьеры боксера-тяжеловеса, Витя подвязался грузчиком в овощном магазине на углу Загородного проспекта и Звенигородской улицы.
О себе Витя рассказывал редко. С его слов выходило следующее.
Карьера его складывалась многообещающе, но он оказался из разряда гениальных неудачников. Начиналось всё хорошо, закончилось плохо.
В те злополучные годы он не был невыездным, не был нонконформистом, не был диссидентом. Он даже слов таких не знал. В школьные годы Витя был физкультурник, разрядник, спортсмен. Висел на школьной доске почета «Наши маяки». Причиной неудачи в спорте, приведшей, в конце концов, к асоциальности Вити, стало хроническое невезение и роковое стечение обстоятельств.
Стартовал Витя замечательно. Спортшкола, КМС, институт. Тренер Борзов после городского чемпионата сказал: «Перспективы исключительные: республиканское первенство, кубок России, а там и олимпийский резерв. И имя у тебя хорошее, Витя –победитель».
Борзов, как профессионал обнадёжил Витю Зубарева. Каждый раз после очередного успеха, добавлял: «Исключительные данные! Хлесткий удар справа, крепкие ноги и феноменальная выносливость».
В результате такого расклада Витя взлетал по ступеням славы, как взлетает влюбленный по ступеням лестницы к дверям возлюбленной – стремительно. Все заговорили о его успехе, об исключительных данных, о перспективах. Но, как говорится – человек предполагает, а кто-то располагает.
Началось с того, что его исключили из Лесгафта. С третьего курса института. Практически «не за что». Формальная причина – систематические прогулы занятий, хронические хвосты. Причиной хвостов, стала необдуманная женитьба на смазливой блондинке, студентке филфака ЛГУ. Ещё на первом курсе. А также постыдное безденежье, из-за чего ему приходилось постоянно подрабатывать. Молодая жена хотела быть на виду – вести богемный образ жизни. Разгульная жизнь не укладывалась в рамки студенческого дохода. Семейный бюджет трещал. Стипендии катастрофически не хватало. Родители не помогали.
Необходимость подработки стала причиной вынужденных прогулов семинаров по идеологическим дисциплинам. Этого, как известно, тогда не прощали. График подработок, как назло, не совпадал с расписанием семинаров.
Но не это окончательно надломило Витю. Главным ударом судьбы стала неудача в спорте. Причиной крушения надежд послужило его участие в закрытых поединках. На них делались ставки. В случае победы можно было неплохо заработать. Понятно, ему хотелось не только спортивной славы, но материального эквивалента. Это в те времена, как правило, не совпадало.
После вердикта, вынесенного спортивной коллегией, от него отвернулись. Тренер Борзов развёл руками. Он повторил слова спортивного чиновника, прозвучавшие на заседании общества «Буревестник». «Ты опорочил высокое звание советского спортсмена. В нашем обществе бокс и тотализатор несовместимы».
Дорога на спортивный Олимп Вите была закрыта.
В такой ситуации ничего не оставалось делать, как соглашаться на любую работу. Имея значительные физические кондиции и привычку держать спортивную форму, он стал работать грузчиком. Там, где за это хорошо платили. В порту, на станциях, на перегонах.
Заработки принесли семье заметный достаток. Однако из-за отсутствия перспектив дальнейшего развития и реализации, проблемой стала внутренняя неудовлетворенность.
Витя стал задерживаться после работы, изрядно выпивать. Ночная работа, выпивки, привели к охлаждению отношений с женой. Вспышкам беспричинной ревности.
Возвращаясь однажды с работы, он заметил, что её кто-то провожает. На вопрос, кто это был, она, попыталась неловко отшутиться. Не сложно было понять, что она врет. Витя сорвался, ударил по лицу.          
 Спустя несколько дней, после работы, шли веселой компанией по ночному городу. В результате оказались в медвытрезвителе на Батарейной. Отношения с женой окончательно испортились.

Через некоторое время жена неожиданно объявила, что им нужно расстаться – она полюбила другого человека, перспективного с безупречной репутацией. При этом она не удержалась, и процитировала: «Понимаешь, одна грязная муха может испачкать все обои, а маленький грязный поступок может испортить всю жизнь». На что Витя неосмотрительно возразил: «Репутация как девственность на свадьбе – или есть, или нет?» Жена не промолвила ни слова. Взгляд её сказал все и о нём, и его афоризме. Витя понял – она не вернется. Что ж она уже ушла, как только поняла, что его ждёт судьба неудачника.
Однажды, после разгрузки вагонов, Витя заспорил за жизнь с бородатым бригадиром, когда тот, походя, бросил в его адрес: «Ты безнадёжен, старик – твоя песенка спета". Витя горячился, рубил ладонью воздух. Говорил, что не всё потеряно. Он еще возьмет своё – то, что ему положено. Бригадир был скептик, эрудит и философ, с незаконченным высшим образованием. Он доходчиво, хотя и замысловато всё объяснил Вите.
Пойми, чудак! Ты – жертва тоталитаризма. Пока он существует, ты будешь там, где ты есть. Проще сказать, тем, кем ты при нём стал. А стал ты, Витя… Бригадир взглядом обвел всех сидящих, приглашая в свидетели. Жертвой его идеологии. Ты сам во всём виноват. Сначала пренебрёг его основами…а потом стал антиподом и отщепенцем...
Скажи еще, что жертва сама находит… как его там – пытался отмахнуться Витя. Обидчика Витя, преследователя... Так оно и есть. Самое страшное Витя не это... Что же ещё? – То, что вляпался ты в это дело капитально. – Как это?! – А, так...
Он процитировал первоисточники, замелькали имена авторитетов психоанализа. Выходило, что дело, действительно, дрянь.
Всякое новое знание, обретенное человеком, выражается, не только в его представлениях, но и в желаниях, и поступках. Что в сухом остатке? А вот что! Ты попал в треугольник... Куда? Какой ещё треугольник... Бермудский?! Хуже, магический. Треугольник отношений. Он состоит из трёх вершин: жертва-обидчик-спаситель. Что самое хреновое, выйти из него невозможно. В нём все крутятся по ролям, и не могут уже остановиться. А ты говоришь, что не безнадёжен?! Пойми, в вакууме социальной невостребованности тебя уже никто не услышит.
Правда, сказанная бригадиром в лицо при всех, ошеломила Витю. Он впервые почувствовал и испытал сложную гамму чувств: от беспомощности и беспросветности, до безвыходности и бессилия. Сюда добавилось чувство никчёмности и растерянности. И затем уже со дна души, там, где она незаметно до сих пор таилась, всплыла обида. Нестерпимая.
Самое оглушительное произошло, когда Витя в одиночестве возвращался домой. Несмотря, что было тепло, по его спине пробежал озноб, а под сердцем возникла щемящая пустота. Из неё выползла мерзкая, гадкая жалость к себе. И только потом вылупился тошнотворный, омерзительный страх.
Сейчас он осторожно ступал по краю тротуара. Онемевшие руки бережно сжимали банку. Чрезвычайной особенностью его испитого лица была перекошенная улыбка и слезящиеся от яркого солнце глаза. От нездорового блеска, расширившиеся зрачки, излучали свечение. Как нечаянное чудо, на фоне серых домов, светилась банка, отражая поверхностью редкие лучи апрельского солнца.
В этот час улица была основательно заполнена прохожими. Совершенно очевидно, что хаотическое движение людского потока мешало ему перемещаться с таким необычным грузом. Своим внезапным появлением перед Витей прохожие создавали труднопреодолимые препятствия. С трудом преодолевая их, он продвигался вперёд.
Праздные зеваки, заметив «нечаянное чудо», резко останавливались перед Витей. Замешкавшись, неуклюже бросались ему под ноги. Общей реакций встречных ротозеев была пренебрежительная гримаса. Она вмиг вырисовывалась на лице застигнутого врасплох раззявы, выражая одновременно беспардонное любопытство или брезгливое удивление. Затем следовало резкое снижение интереса к столь незначительному событию. Ведь в этом уже не было ничего необычного.

Чтобы выйти из преграждавшего путь людского потока, Витя решился на безумный поступок – перейти проезжею часть Загородного проспекта. Пренебрегая правилами дорожного движения, чудом избежал лобового столкновения с автомобилем, попытавшимся объехать его.
Скользнув в ближайшую подворотню, торопливо просунулся через ее темное горло и вынырнул в мутном воздухе проходного двора. Шум улицы утих, будто убрали невидимую ручку громкости, и только в ушах у него все еще пульсировало эхо уличной жизни, а в груди неритмично бухала, подступая к горлу, усталая сердечная мышца.
Витя огляделся, бросив взгляд на темное отверстие подворотни, на желтые стены двора. Теперь его первым желанием было поближе рассмотреть то, что плавало в банке. Что, на самом деле, так сильно заставляло подпрыгивать его сердце.
Он развернул банку, приблизив её к себе. Вода выплеснулась ему на лицо, а выпуклая поверхность банки отразила черты лица, придав глупой улыбке гипертрофированные размеры.
Рыбка плавала по кругу, таская за собой цепочку черных сосисок. Он опустил банку, усмехнулся, и выдохнул скопившийся от минутного паралича легких воздух.
Лихорадочно дыша, Витя стал прислушиваться к звукам, доносившимся из глубины двора. Звуки настораживали его. Он пытался наверняка определить, откуда они раздаются.
Напряженно вслушиваясь, он втягивал черными ноздрями прохладный воздух, стараясь остудить разгоряченное ходьбой и волнением нутро. Звуки доносились с лестницы черного хода. Выхода, выводящего жильцов коммунальных квартир в мутный воздух петербургского двора-колодца. Звуки то затихали, то возникали с новой силой.
Витя перехватил банку, расположив ее в огромных ладонях, обвив её змеями побелевших пальцев. Банка обрела более безопасное и устойчивое положение. Закончив приготовления, он направился в глубину двора.

Пройдя вперёд, обнаружил источник, откуда доносились те самые странные звуки. Это была «парадная», все тот же подозрительный черный ход, мимо которого он сейчас проходил, пересекая двор.
Проходя мимо, увидел перекошенную дверь, висящую на единственной петле, и запачканные небрежной побелкой стекла фрамуги. Звуки были определенно человеческой природы: сумбурные крики и безудержный топот ног, по своему ритмическому рисунку напоминавший лошадиный галоп. Едва Витя сделал несколько шагов, как дверь с шумом распахнулась. Оттуда выкатился молодой человек с разбитым носом. На нём было перепачканное мелом, выгоревшее от долгой носки пальто. На правом рукаве, будто заплатка красовалась рыжая паутина.
Молодой человек, по всем признакам был типичной личностью окрестностей, прилегающих к Кузнечному рынку. Без определённого места жительства и рода занятия. Он визгливо выкрикивал, утирался отплёвываясь, пока из жерла черного хода не выдвинулся плотный мужчина в расстегнутом старомодном плаще и съехавшей на глаза кепке.
Грозно сутуля плечи, мужик уверенно направился в сторону перетрухнувшего парня. Тот уже увидел и оценил бессильной улыбкой размеры возникшей опасности.
Сжимая кулаки, верзила двигался в направление вероятного противника, осознавая все свои преимущества, как в физическом, так и психологическом аспектах. Веселый азарт куража бурыми пятнами проступил на его лице, оно раскраснелось и запылало, то ли от выпитого вина, то ли от предвкушения предстоящего поединка, результат которого совсем нетрудно было предугадать.
Парень видел, что дело безнадёжно и не останется для него без серьёзных последствий. Он, как раненая птица закружил по узкому двору, размахивая руками.
Эхо двора колыхалось в его четырех стенах, отбивая морзянкой несколько слов: «Мать…» и «мля…», более разобрать не представлялось возможным.
Не найдя никакого убежища, где можно было бы укрыться, юноша не нашел ничего лучше, как спрятаться за одинокую фигуру. Глупо стоящую с банкой, и от неожиданности застывшую в центре двора. Эта живая скульптура сейчас напоминала гипсовое изваяние времен социалистического реализма. Одну из тех, что устанавливали у входа в парк или у ворот пионерского лагеря.
Используя этот монумент, как оборонительный редут, парень стал наносить редкие, но неприятные удары по неприятелю. Он громко извергал из себя кровавые плевки, выжигая всё вокруг себя перегаром.

Эти жалкие удары в большинстве своём не долетали далее левого плеча одинокой фигуры.
Скульптура теперь выглядела, не только глупо, но и совсем потеряно. Вероятно, она лихорадочно изучала, можно ли переменить, складывающиеся не в её пользу предлагаемые судьбой обстоятельства.
Тем временем верзила получил значительный удар в единственно уязвимое, при этом способе обороны, место. В то, что ещё можно было назвать лицом. Редкий, но точный плевок, достиг безнадёжной цели. Безнадёжной потому, что трудно представить, чтобы в такой ситуации этот оловянный солдатик хотел добиться именно такого эффекта.
Эффект этот можно сравнить только с разорвавшейся бомбой, неожиданно угодившей в уже существующую воронку.
Верзила, получивший в лицо точный выстрел, двинулся с места так, как это делает тяжёлый колёсный трактор, стоящий на склоне холма, и самопроизвольно заводящийся под тяжестью собственной инерции.
Рванув резко вперед, мужик чуть не снёс не только того, кто сидел в укрытии, но и сам оборонительный редут. Бастион от соприкосновения с противником качнулся, и плеснул нападавшему в лицо другую какую-то жидкость – без вкуса и запаха… После такого конфуза верзила кинулся уже на саму державшую оборону крепость.
Размахивая кулаками, словно пудовыми гирями для взвешивания картошки, верзила вплотную приблизился к новоиспеченному противнику. Стоя по стойке «смирно», как новобранец перед старослужащим, с мокрой банкой в онемевших руках, наш герой старался предугадать дальнейший ход событий. В последний момент он, понял, что они приобретают наиболее предсказуемый и максимально разрушительный характер.
Первым же ударом верзила попал Вите в голову. По сути, Витя просто принял длинный прямой удар головой, подставив её, чтобы противник не попал в лицо.
Он видел удар и контролировал, принимая на себя всю его силу. Так, бывало, в годы на ринге. Принимаешь удар, чтобы, выдержав его сокрушительную силу, нанести противнику ответный и более сокрушительный удар.
Руки Вити были заняты, он стоял в неудобной стойке. С открытым лицом, и глупой улыбкой.
Он понимал – верзила одной весовой категории. Он не будет сводить бой к победе по очкам. Он надеется на нокаут.
Витя хотел уклониться от прямого удара справа. Готовясь выполнить уклон или, на худой конец нырок, но получил резкий удар сзади, не ожидая его и не контролируя.
В затылок вошла молния. Ослепительная вспышка сделала в его сознании день ночью.
Последним ощущением была банка. Она выскользнула из рук и глухо раскололась. Падая вперёд и, теряя сознание, Витя Зубарев услышал лёгкий щелчок. Что-то щелкнуло в его мозгу, будто тумблер невидимого аппарата.

Из нахлынувшей темноты вышел сфокусированный луч, и, устремившись вглубь неограниченного пространства, упал на белый прямоугольник.
«Как в кино - подумал Витя, - перед сеансом».
По прямоугольнику забегали тени. Замельтешили, зашушукали, как актёры за кулисами перед спектаклем. Картина ожила.
Сменяя друг друга картинки мелькали, словно кадры черно-белого кино: город – улицы – рынок – люди.
Среди людей Витя увидел себя. Понял, не сразу, что это он –   собственной персоной.
Неожиданно ему предстала чья-то незнакомая чужая жизнь. Постепенно становясь знакомой. Будто именно эта другая жизнь была его собственной жизнью: простой и незатейливой. Вместе с тем ясно, что непутёвой.
Невидимый луч воспроизвёл на экране мужские руки, лихорадочно пересчитывающие деньги. Лица самих мужчин. Они нетерпеливо сосредоточены — им необходимо набрать нужную сумму. Спорят, незлобно ссорятся. Деньги переходят к одному. Он быстро их пересчитывает. Выпавшие из рук мелкие монеты подбирает.
Три пары ног расходятся.
Одна пара в огромных изношенных башмаках, не спеша, передвигается по разбитому тротуару. Шнурок на ботинке – скрученный марлевый бинт, развязался. Подчиняясь ритму шагов, шнурок следует за хозяином, собирая грязь.
Витя узнал эти ботинки. Разношенные, удобные. Он с ними не расставался. Бывало, и спал в них.
Подойдя к урне, поставил на неё башмак. Негнущимися пальцами завязал опальный шнурок. Испачканные руки обтёр о пальто.
Витя увидел на экране свое лицо. Оно показалось ему чужим. Но он присмотрелся и понял — это его лицо. Недельная щетина в складках обвисшей кожи. Горбатый нос с признаками неправильно сросшейся переносицы. Большие обветренные губы над тяжелым внушительным подбородком, отмеченным спокойной ложбинкой.
Беспокойные серые глаза щурятся в неярком весеннем солнце. Слезятся, собирая вокруг себя мелкие морщины. Не спеша и задумчиво, он скребёт щетину. Водя по наросшей стерне неровными ногтями с черной каёмкой. Неспеша направляется вдоль церковной ограды.
Здесь неровной шеренгой стоят люди, торгующие с рук.
В руках у них и на грязном асфальте, на пожелтевших газетах, предметы уличной торговли. Стихийно организованной и незаконно осуществляющейся коммерции в этом бойком прикормленном месте.
На импровизированных прилавках, торгующих с рук, представлен нехитрый ассортимент. Полинявший от времени помазок, с перламутровой треснувшей рукояткой, стальная тёрка завода «Красный металлист» с отштампованной датой - 1947, безыскусная чеканка с наивным восточным мотивом. Здесь же в избытке непременный атрибут стихийной торговли - портрет Сергея Есенина, выполненный способом выжигания и покрытый паркетным лаком. Пройдя ряд до конца, Витя остановился возле небритого мужчины, торгующего с рук «палёной» водкой.

Продавца сразу заинтересовал покупатель, по лицу которого нетрудно догадаться «чего клиент хочет».
Мужчина с расторопностью бывалого коробейника, заучено продемонстрировал качество товара, встряхнув пол-литровую бутылку, закупоренную пробкой-бескозыркой.
Мелкие пузырьки, образовавшиеся в результате его нехитрых манипуляций, служили сертификатом качества предлагаемого к продаже напитка. Удовлетворённый такой проверкой товара, наш герой вроде бы и собирался забрать вожделенный продукт, но почему-то откладывал передачу денежного эквивалента предложенного ему товара.
Классическая формула любого рынка: товар – деньги, деньги – товар никак могла обрести своего завершенного вида.
Деньги, по какой-то непонятной причине, всё ещё оставались в руке у странного покупателя, а нагретая эффектной рекламой бутылка, в руках у растерянного бизнесмена.
В критический момент сделки, на экране промелькнули следующие картинки: неодобрительный взгляд продавца, с достоинством честного спекулянта, и покупатель — наш герой, безнадёжно теряющий шанс стать «добросовестным» приобретателем дефицитного продукта.
Взор нашего героя внезапно переместился на стоящего рядом мальчика с банкой в руках.
На крупном плане экрана появился продрогший на ветру пацан. С апатичным выражением лица. Судя по нему, он уже потерял последнюю надежду, отчаявшись что-либо продать.
В руках у него зеленоватая банка. В банке по кругу безмятежно плавает золотая рыбка с капроновым хвостом – красавец вуалехвост.
Деньги, предназначенные для покупки совсем другого товара, принадлежащие не самому покупателю, а коллективу товарищей, все до копейки перекочевали, по воле случая, в руки малолетнего продавца.
Мальчишка, расставшись с банкой, машинально сунул деньги в карман куртки с чужого плеча. И стал смотрел вослед удаляющемуся покупателю. Он, то ли удивлён столь странной покупкой, то ли удручен неожиданной продажей. То ли провожает в последний путь проданный товар…
Последняя картинка черно-белого кино, увиденного Витей – удивлённые глаза мальчика. Замерла в виде стоп-кадра, а, затем, ярко вспыхнула, словно зарница и угасла.
Наступила темнота. Темнота, в которой уже не было ничего, и которая была ничто.
Наверное, я умер, подумал Витя. Было темно и неуютно. Там, где ещё недавно билось сердце, была пустота. Ну, и ладно, подумал он.
И почувствовал что-то другое, чего ещё не было, но могло быть.
Что же это другое? Ответа не последовало, однако в темноте беспамятства возникло беспричинное беспокойство. Оно словно стрелка компаса, стало упорно искать, то неведомое другое. Способное вернуть ему чувство покоя и безразличия.
Беспокойная стрелка невидимого компаса, подчиняясь неведомой силе, вращалась в нём, стремясь исполнить волю закона.
            
Какого закона, подумал, Витя? Неважно какого. Главное его исполнить и обрести покой.
И всё, подумал он?! Так просто? Да, ответил он себе! Но как же это сделать? Должен ведь быть какой-то выход...
В темноте неожиданно приоткрылась дверца. Слепящий луч вычертил в темноте одинокий силуэт ребенка.
Мальчик шёл в потоке света. Приближаясь, фигура и лицо малыша обретали законченность формы и зримость очертаний.
Невидимый художник, искусно управляя потоком света, быстрыми мазками выписывал, наполняя жизнью, контуры силуэта.
Но это был не художник. Светящийся объект, к которому приближался мальчик, был тем невидимым творцом-живописцем.
Лицо ребёнка приблизилось к светящемуся объекту и обрело окончательную форму и цвет. Малыш внимательно разглядывал его.
Неожиданно лицо малыша засияло счастливой улыбкой. Словно из спелого бутона мгновенно расцвёл прекрасный цветок.
Кто-то окликнул его. Он, не спеша, стал удаляться, не сводя ещё глаз со светившегося объекта. В этом момент он по-настоящему был счастлив. Яркий цветной мир, возникший перед ним, наполненный тишиной и покоем, озаривший его лицо счастливой улыбкой, остался позади. Надо было идти дальше…
В этом мальчике Витя с трудом узнал себя …

Оказалось, что этот яркий и цветной мир всё еще оставался в нём. Словно секретик в песке. Секретик, который складывают дети из летних цветов и конфетной фольги. Накрывают осколком стекла, засыпают землёй и забывают, где и когда он был спрятан.
Теперь он припомнил тот день. Во время карантина в детском саду, по причине какого-то инфекционного заболевания, он был наказан. Всё потому, что не хотел ложиться спать и совсем расшалился.
Разгневанной, уставшей воспитательницей Витя был заперт в кладовой в дальнем конце коридора. В неразберихе о нём беспечно забыли.
В узкой комнате без окна, куда его поместили, стены были увешаны паутиной. На вверху у самого потолка за широкой решеткой воздуховода, что-то постоянно гудело и, если прислушаться, можно было услышать чьи-то приглушенные голоса.
Витя вспомнил, что первые несколько дней в детском саду, ему показались вечностью. И в тот день, когда его никто не забрал, он понял, что его бросили. Его бунт, был обычной детской паникой. В такой ситуации ребенок не понимает, за что его наказывают еще до того, как он в чем-то провинился.
Вот и теперь, сидя в темной комнате, он почувствовал – наказание слишком затянулось. Его душила обида за несправедливое наказание. За то, что забыли вовремя выпустить.

Витя решился попытаться самостоятельно выбраться отсюда.
Стучать ногой в обитую войлоком дверь было бессмысленно. Никто не услышит. После недолгих раздумий единственным способом выйти из комнаты ему представился воздуховод в стене под потолком. Туда можно было забраться по картонным коробкам, составленным ступенями у стены. Наверняка он приведёт к людям, раз там слышны голоса.
Преодолевая страх, он поднялся наверх и открыл решетку.
Проникнув в прямоугольную трубу, стал локтями передвигаться в заполненной пылью и паутиной темноте. Его надеждой на спасение были голоса, которые стали слышнее. Паутина липла к лицу, цеплялась за волосы. Слёзы тяжёлыми каплями срывались с ресниц и падали на руки. Пальцы собирали скопившуюся на поверхности пыль.
Вити казалось, что скоро он увидит свет, а узкий лаз в конце концов расширится. Однако этого не произошло ни через минуту, ни через две, ни через пять.
Закрыв собой значительную часть вентиляционного канала, он так ограничил приток воздуха, что через некоторое время почувствовал его недостаток.
Витя стал задыхаться.
В какой-то момент он понял, что должен принять единственно правильное решение. Повернуть назад и признать свое поражение или отчаянно ползти перёд, и будь что будет.
Немного отдышавшись, принял своё первое самостоятельное решение. Стал ползти вперед.
Преодолев несколько мучительных сантиметров, заметил, что проход начал постепенно сужаться и менять направление. Задранная рукой металлическая скоба, соединявшая стыки воздуховода, расцарапала ему плечо и незаметно впилась в рубашку.
Просунувшись в узкое горло поворота вентканала, Витя понял, что отсюда ему уже не выбрать – первое самостоятельное решение оказалось ошибочным.
В ужасе он стал судорожно двигать локтями и только сильней застрял в этом капкане. Острая металлическая скоба, всё глубже впивалась в рукав рубашки, задирая его вверх по руке, затягивая под горло.
Сделав несколько бесполезных движений, Витя окончательно выдохся. Он, наконец-то, осознал безвыходность своего положения, понял, что ему самостоятельно не выбраться отсюда.
Ему стало жалко себя. Одновременно и тех, кто его наказал. Ведь их тоже накажут. В этот момент обида его прошла. Появилось чувство вины, за своё безрассудство и легкомыслие.
Совсем обессиленный он лег, вытянувшись на всю длину. Руки протянул вперёд на сколько это было возможно. Витя приготовился ко всему самому худшему. Ещё немного и он задохнётся, и умрёт. Хотел закричать, но почему-то не смог.
Сколько Витя так пролежал, он уже не помнил.
Лежал, уткнувшись лицом в сжатые до боли кулаки, то ли собираясь с силами, чтобы позвать на помощь, то ли для того, чтобы изменить неудобное положение тела, и ослабить сдавливающий горло ворот рубашки.
Наконец перед тем, как закричать, он из последних сил судорожно стал цепляться за шершавую поверхность лаза, скатывая в комки собранную на пальцах грязь.
В последний момент он почувствовал, как пальцы коснулись жесткого ребра каркаса воздуховода и нащупали вертикальную плоскость уклона.
В этом месте лаз начинал уходить вниз, образуя выступ. Он смог зацепиться за него. Затем подтянувшись, протиснутся через узкий поворот вентиляционного канала.
Немного отдышавшись и, придя в себя, вцепился пальцами в спасительный выступ. Из последних сил рванулся, скрепя зубами, отталкиваясь от стенок прохода ногами.
Металлическая скоба натянулась ещё сильнее, сдавив горло.
Он нажал на ворот рубашки всей тяжестью тела. Внезапно, ткань лопнула, оставив на скобе грязный лоскут. Витя, как пробка из узкого горла бутылки, вылетел из вентиляционной трубы.
Падая вниз, сжался в комок, рассчитывая на болезненное и громкое приземление, но падал бесшумно, и в полной темноте упал на что-то мягкое.
В голове бешено стучала кровь. Вите показалось, что в момент падения он произнёс какие-то слова. Это были совершенно новые неизвестные ему слова. Слова, которые ему никто никогда не говорил. Вместе с тем, это были очень важные слова, и он уже их где-то слышал.
Эти слова беззвучно повторились в его голове. Не произнесённые они будто высвечивались перед глазами. Их смысл ускользал от него. Однако он знал, чувствовал, что именно сейчас они нужнее всего, больше всего на свете.
Он всматривался в эти слова. Повторял их.
Это было одно повторяющееся слово, или слова похожие друг на друга. Если это были и разные слова, то они были настолько близкими, что делались неразличимыми. Вместе их произносить было волнительно и приятно.
Его губы беззвучно шевелились, повторяя эти не произнесённые вслух звуки. Он молча произносил их и смысл слов становился ему понятен. Ему хотелось повторять их снова и снова.
После этого на душе его стало легко и спокойно.
Так, бывало. Он неожиданно просыпался ночью, и страх темноты пугал его. Он окликал мать, её теплая рука, и ласковый голос успокаивали его. Он спокойно засыпал.
Эти слова, их таинственный смысл, долго звучали в нём. До тех пор, пока в его душе всё не переменилось.
Из глаз потекли другие слёзы. Они всё текли и текли, не переставая. До тех пор, пока он не задремал.
В коротком сне он увидел, как лёгкая рука утирает слёзы. От этого они стали горячее.
Очнувшись от сна, он осторожно ощупал вокруг себя. Понял, что упал на матрасы, сложенные друг на друга.
Это была кладовая.
Детский сад, в котором Витя находился, был не обычным детским садиком. Отсюда детей не забирали после окончания рабочего дня. Детский сад был круглосуточным. Здесь были дети, чьи родители приходили только в конце недели. Чтобы забрать их на выходные.
Он вспомнил. Две недели назад мама очень долго о чем-то разговаривала с заведующей. Витя был все это время рядом в комнате. В ней были сложены постельные принадлежности – матрасы, одеяла и подушки. Это была узкая длинная комната кастелянши. Без окна и с дверью, обитой металлическими листами.
Он понял, что из этой комнаты ему не выбраться. Только утром, когда появиться кастелянша его выпустят отсюда. Когда это произойдёт – неизвестно.
Комната кастелянши была не шире матраса.
Он развернулся на нём поперёк и, стал перебирать ступнями ног по стене. Витя делал это до тех пор, пока не почувствовал, что ноги его соскользнули с поверхности стены. Ступни провалились в неглубокую нишу, похожую на дверной проём. Он ощупал её руками. Это действительно была дверь, заваленная матрасами выше середины. Он не сразу нащупал чуть ниже под матрасом задвижку. Не без труда ему удалось выдвинуть её из запора.
Дверь волшебным образом приоткрылась.
Витя просунул голову в щель и увидел, что дальнем углу темной комнаты что-то светится. Он осторожно проник в комнату.
Это был кабинет заведующей. Он пересёк его по диагонали. За окном была ночь. В комнате царил полумрак. Только у окна светился наполненный светом круглый стеклянный сосуд.
Аквариум, наполненный зеленоватой водой, в котором безмятежно плавали разноцветные рыбки.
Глазам, отвыкшим от света, яркое цветовое пятно показалось волшебной сказкой, в которой возможно любое чудо.
Мгновенно, словно мыльный пузырь, лопнула душившая его оболочка. Исчезла темнота, исчез и страх. Словно и не было его никогда. То место в груди под сердцем, где он был, заполнилось радостью избавления.
Чувства, прорвав плотину обиды, выплеснулись наружу слезами безотчетного счастья. Улыбка сияла на его лице, как знак окончательного освобождения из злого заточения. Радость заполняла в нём всё пространство: от сердца и до кончиков пальцев…
Перед ним был другой мир, в нём царили порядок, тишина и покой...

Комната с мальчиком исчезла с экрана. На нём, словно в калейдоскопе, быстро замелькали знакомые картинки.
Витя увидел себя, идущим по проспекту. Увидел удивлённые лица людей. Подростков, смеющихся над ним. И сам улыбнулся, поразившись нелепости своего вида.
Улыбнувшись, он невольно простил своих обидчиков – избивших его. Разбивших банку, в которой жила его рыбка. В тот момент она была важнее всего на свете. Теперь рыбка представилась ему неизбежной утратой. Как сама жизнь от начала и до конца.
Словно ледяной душ его окатило чувство вины. Обожгло чувство стыда, за всё пережитое и передуманное. Эти чувства прожгли его плоть словно удары тока, словно разряды реанимации, и вернули сердечную мышцу в рабочее состояние…
Едва шевеля разбитыми губами, он произнёс те слова. После этого на его лице проявилась бледная улыбка. Ощутив первую боль на лице, и во всём теле, он очнулся.

Витя не узнал, как закончился день, не заметил, как через черную подворотню в чужой двор, куда его бросила судьба, заползли сырые весенние сумерки. Как на грязных стеклах окон квартир, выходящих во двор-колодец, погасли последние капли скупого городского заката. Не услышал, как, всколыхнув ненадолго сырой вечерний воздух, отзвонили соборные колокола.
Очнувшись, он увидел в темных сумерках двора, в дальнем его конце небольшой просвет. Это была подворотня. В ней мелькали огни автомобилей – справа налево красные, слева направо жёлтые.
Он встал на четвереньки, пытаясь подняться, и не почувствовал, как осколки банки впились в ладони.
Поднявшись, он замер, чтобы отдышаться. Бровь и губы были рассечены. В темноте бледное лицо Вити напоминало гипсовую маску. Одной стороной маску трагедии, другой – маску комедии.
Что ж, так бывает. Мы выходим из театра, и уже точно не помним, чему мы смеялись, а от чего глаза, вдруг, наполнялись сладостной и одновременно горькой влагой. То ли облегчая слезами сердце, то ли очищая страданием душу.
Однако жизнь не театр. Отдышавшись и придя в себя, Витя пересёк тёмный двор и вышел на освещённый огнями Загородный проспект.
Улица жила своей обычной вечерней жизнью. Равнодушно мчались автомобили, пытаясь, обогнать друг друга. С той лишь незначительной разницей, что одни в одну сторону, а другие в другую. Людской поток делился надвое. Один к тебе лицом, другой – задом.
Витя смело вошел в поток. Остановился в нём, подумал, пока не принял окончательное решение, и повернул направо.
Среди всего потока только один человек шёл, не придерживаясь никаких установленных правил. Посередине потока, сталкиваясь с теми, кто слева и с теми, кто справа.
На затылке у него кровоточила рана. На лице были множественные ссадины. Он не обращал на это внимания. Всё это было сейчас не важно.
Важно было только то, что происходило у него внутри. За внешней невзрачностью и пугающей странноватостью этого неопрятно одетого человека. Там, где еще недавно всё ликовало и плескалось, выплёскиваясь через край, будто маленькая рыбка.
Теперь Витя шёл по улице прямо, никуда не сворачивая. Устремив свой взгляд поверх людских голов. В только ему видимую точку. У него не было никакого четкого плана. Одно он знал наверняка – он готов к новой жизни.

P.S.
Находясь заграницей, я рассказал эту историю в одном дорогом ресторане.
За хорошо сервированным столиком, напротив нашей компании, сидел странный человек. Смуглый, с темными глазами и нездешнем лицом. Он не ел, не пил. Казалось, ожидал кого-то. Сидел с отсутствующим видом. А, может, был просто под кайфом.
Когда мы вышли на воздух, он появился неоткуда. Подошел ко мне с полуулыбкой, открывшей жёлтые зубы. Тихо произнёс с каким-то странным акцентом.
- Amigo… Я знал этого человека…
- Кого…
- Вы только что рассказали … эту историю о нем …
- А, рыбка?! Ну, это была шутка – соврал я, чтобы быстрее закончить разговор.
- Нет. Я знал этого человека. И эту историю. Он рассказывал мне её несколько раз. И всегда он повторял её слово в слово. Хотите знать, что с ним потом произошло…
- Да, конечно, - неуверенно произнёс я.
- Он неожиданно и сильно разбогател…
- Вот как, и как же…
- После того, как с ним всё это произошло… он как бывший боксёр тяжеловес стал принимать участие в поединках: боям без правил. В то время бойцовые клубы в России появились везде. На них, в случае удачи, можно было неплохо заработать.
- Что, вот так просто пошел и стал участвовать в боях.
- Ну да, пришёл, назвал себя. Затем подписал бумагу. Что-то там, в случае летального исхода претензий иметь не буду. И стал участвовать в боях.
- Вот как, - я невольно улыбнулся, мне вдруг показалось, что это розыгрыш.
- На первых порах, удача улыбнулась ему. Появились какие-то деньги. На них он мог неплохо существовать. Купил комнату. Автомобиль, подержанный, конечно. Но всё это быстро и плохо закончилось. В общем: реанимация, больница, инвалидность.
Как опытный рассказчик он сделал паузу. Размял сигарету, желтыми пальцами курильщика, и закурил.
- Судя по всему, этим всё не закончилось, - испытывая заметное нетерпение, попытался заполнить паузу я.
- Да, не закончилось… Дальше значительно интереснее. У него, нашелся какой-то дальний родственник. Заграницей.
- Американский дядюшка… ну это часто случается, в кино.
- Не знаю, не то в Европе, не то в Америке.
- Как же это он узнал о нём, о его существовании!?
- Случайно.
- Это бывает, хотя не часто.
- Бои снималась на видео. Кассеты шли на продажу заграницу. В баре, куда изредка заходил его родственник, по телевизору он и увидел его. Разузнал всё.
- Невероятно, конечно, но чего только не бывает на свете, и что же было дальше.
- Вот именно чего только не бывает! Это вы очень правильно отметили.
Моя ирония и недоверчивый взгляд не смущали его, он расценивал это, как молчаливое согласие на продолжение повествования.
- Он продал квартиру, и по приглашению родственника уехал на лечение заграницу. Дядя, одинокий пожилой человек. Очень был рад ему. Помог устроиться там. У него была небольшая мастерская по ремонту автомобилей. Приносила скромный доход. С приездом племянника дела пошли значительно лучше. После смерти дяди, он далёкий от техники, продал мастерскую. На вырученные деньги и под залог дядюшкиной квартирки, перешедшей к нему по наследству, открыл ресторан с названием «Golden Fish». Что-то наподобие «Русской рыбалки» в России. Только с одним существенным отличием. Не рыбак ловит рыбу, а она сама выбирает рыбака.
- Не может быть?!
- Так и есть!.. каким образом это достигается – не понятно. Но, наверное, в этом и состоит его успех?!
- Поразительно… ловко!
Он предложил мне сигарету. Я не отказался, закурил.
- Так значит, он вырвался из этого круга?
- Какого круга?
- Магического.
- Не знаю! все может быть… но это как чудо! Знаете, что у него написано на входной двери в ресторан?!
- Даже не догадываюсь.
- The American dream is a Russian miracle.
- Американская мечта – это Русское чудо.
- Да… так и есть. Одно только в вашей истории мне показалось странным.
- Что же?
- Он с неизменной настойчивостью утверждал, что всё это произошло с ним не в Петербурге... а в Твери?!

И тут я понял, в чем истинный смысл этой простой истории и «этого чуда».
То, что этому человеку помогали и помогли, в этом не могло быть сомнений. Каждый, кто ему помогал, делал это не бескорыстно. Исходя из своей личной выгоды.
Смысл же этой истории, наверное, в том, что помочь можно только тому, кто что-то пытается делать. Невозможно помочь человеку, который лежит, и не думает встать.
Это понятнее, когда на ринге, после нокаута лежит человек, и ему совсем, совсем не хочется подниматься.
Нельзя помочь подняться человеку, который только хотел бы подняться. Помочь встать можно только тому, кто встаёт. Помочь идти можно лишь тому, кто идёт.
Для того чтобы, встать, пойти и победить необходимо пройти весь этот путь от начала и до конца.


© Ол Томский
Санкт-Петербург
2013г