Крепостное право

Над поймой Амура полыхала золотая осень. Та самая пора, когда комары и весь прочий гнус то ли улетает с птицами на юг, то ли ложится спать в берлоги вместе с медведями, и не портит больше отдыха на природе. Бездонное, чистое скорее синее, чем голубое, небо, лишь в зените почёрканное инверсионными следами самолётов, опираясь на сияющее золото берёзовых рощ, пародировало цвета украинского флага. Солнце уже прикидывало как удобнее скрыться за отрогами то ли большого, то ли малого Хингана, но пока ещё добросовестно освещало окружающее благолепие.

 Мы сидели у костерка втроём: я, полковник и Митрич, каждый что-нибудь да чистил. Мне, как молодому коня подсунули ( не пугайтесь, это рыба такая), а он, гад, всё норовил из рук выскользнуть. Не то, что картошка или морковка, которую чистили мои визави. С нами хозяин «буханки» не поехал – благоверная на дачу увезла, уж он бы и рыбы наловил, и почистил бы эту чёртову лошадь на раз-два! Вместо себя  рыбака подсунул, как там его? Лёшка или Васька? Он всю дорогу трепался так, что не переспросили имя, а потом надул свою лодку, и стал протоку сетями заплетать. Там не до разговоров, так только мать-перемать. Мы с полковником на вёслах по очереди сидели – один промокнет, другой его меняет Лодчёнка рыбака травила, и сосем не анекдоты. Мы, люди корпулентные быстро уходили под воду, а рыбак сетовал, что таким толстякам не место на приличном судне. Мы уж и убеждали его, что для нас то судно хорошее, которое на кровати подкладывают, да в его мешке сети всё никак не заканчивались. Так с обеда и болтались по морям, по волнам.

 Рыбак и сейчас чем-то булькал на протоке, донки –шмонки какие-то ставил. А мы втроём, да наша с полковником мокрая одежда окружили костерок плотным таким кольцом. Мы трое, не считая одежды, ужин готовим, хорошо, что Митрич в лодку шкипером не полез, а, наоборот Поймал на удочку коня и плеть(это тоже рыба) – уха состоится! Мне ещё плеть эту чистить предстоит, хорошо, что Митрич пилы-плавники ей кусачками отгрыз, да плохо, что она вёрткая как змея и сопливая как сом.
- Ты её за жабры, да потроши, - советует Митрич, - а сопли не тронь, не счищай, они навар для ухи дадут! Всему вас, молодёжь, учить надо. Насколько старше меня он никто не знал – постарел когда-то давно, и с тех пор не менялся. Совсем не менялся.
- Какая я молодёжь, вот нынешняя…
- И что нынешняя?
- Третьего дня читал, на экзамене парень деваху спрашивает, мол, когда крепостное право отменили? А та ему в ответ, что в шестьдесят первом году. Дык в шестьдесят первом Гагарин, кажется, полетел? Ну отменили крепостное право, вот он и полетел… Полковник хмыкнул, Митрич задумался:
- Его пораньше отменили, может году в пятьдесят седьмом, но не совсем…
- Я тебя умоляю, Митрич, я про девятнадцатый век!
- А в том веке всё равно крестьяне при помещиках остались, если только на новые земли не уехали, а потом прямиком в колхозы.
- Да к лешему вас, паразиты, - возмутился полковник, - ни в одном глазу, а вы Гагарина  запускаете. Ты уж режь свою рыбёшку, а я пойду принесу что-нибудь под холодное. А рыболов, если не утонет, на запах ухи придёт…


Выпили по первой и по второй, Митрич сосредоточенно кашеварил, что-то подсыпал, пробовал с длиннорукой деревянной ложки и бормотал что-то. Солнце, нашло наконец-то подходящую ложбинку и нырнуло за сопки. На несколько минут протока и небольшие озерца вокруг полыхнули алым, и всё погрузилось во тьму. Только круг света вокруг костра, да шаман с длинной тенью, колдующий над котлом.
- Рыбу давай,- вдруг сказал он человечьим языком. Плюхнул её в котёл, потом туда же рюмку водки, и дровину из костра там же загасил, - ну всё, щас настоится и понужай-не хочу.
- Рыбака звать надо, сказал полковник. Митрич промолчал, а я спросил:
- Как звать?
- По имени, вон он фонариком мельтешит.
- А имя какое?
- Вашу мать!- сказал полковник.
- Странное, но вряд ли он на него откликнется.
- Да ладно, - резюмировал Митрич,- не утонет, так скоро придёт, и ушица настоится, наливай!


- А когда же, Митрич, совсем крепостное право отменили, - спросил я дожёвывая сало.
- Пока не отменили…
- Да ты чо? – чуть не подавился полковник.
- Чо по- китайски жопа! (все знают, что это не так, но, это, увы, поговорка). – вот где мы сейчас сидим? Куда по блату заехали?
- Ну за систему.
- А что такое по твоему система? Проволока колючая! И вся страна ей  огорожена.
- Была.
- А мы за чем сидим?
- за ней, заразой!
- Дак, кое где сняли!
- Теперь от нас ставят.
- На самолёт садись, да и лети куда хочешь! – не выдержал я.
- Эх, мил человек, это же паспорт заграничный надо. Вроде как раньше справку от председателя колхоза… Ты, это, покричи рыбаку нашему, что-то ветерок поднимается, на боковую бы. А ты, полковник разливай, я ушицу подавать буду.
- Что я ему кричать буду?
- Ау, кричи, или эгегей!


После второй от начала смакования ухи, подошёл рыбак, не тот, что был с утра, а тряпичный такой, на подгибающихся ногах. Выпил без удовольствия, ел уху и молчал, Совсем молчал. Спросил только, когда снова про крепостное право завели.
- Да неужели?
- У тебя, парень, дети есть? – спросил Митрич.
- Есть.
- Ты их без прописки в детсад или в школу устроишь?
- Нет.
- А сам на работу?
- А сам я спать хочу, - и пошёл безымянный рыбак к «буханке» по-матросски широко расставив ноги. Мы же дождались полного высыхания одежды.


   Ночью ветер аккомпанировал снам, а утром выяснилось, что сети забиты опавшей листвой, а вовсе не рыбой. Впрочем мы рыбака теперь таскали по протоке на длинной верёвке, и, практически не пострадали. Он, бодрый с утра, материл ветер, осень, тупую рыбу, успокоился лишь тогда, когда снял с донок сомов…
 Митрич, вставший раньше всех, накормил нас беспородными рыбёшками , поджаренными на рогатульках и холодной ухой с водкой.
- Ну, что, братва, на Родину, за систему – ты,  рыбачок, пару сомиков начальнику заставы оставь, чтобы в следующий раз нас на волю пустил.