Изобилие

    Сказочка на ночь для взрослых.
  Жил-был мужик, который промышлял охотой. Вот как-то одним днем впустую по болотам проползал, гектары лесного фонда истоптал, но даже кулика не подстрелил, и начали тогда его одолевать горькие мысли: "Ну ладно еще если бы оно так первый раз или пусть бы второй, или даже раз от разу, вон, поди, уж скоро сезон охотничий закончится, а я, бедолага, хоть бы суслика какого добыл, скоро на стол нечего подать будет, все запасы уже подобрал, все состояние расточил. Отвернулась от него удача охотничья, а, может, зверь ушлый пошел, матерый и несознательный."
Пришел он домой, по последнему обыкновению, пустой, на оголенных нервах и давай жаловаться жене на свое горе горькое, весь подол ей замочил. Душу отвел, полегчало конечно, вроде даже как-то приятственно стало. Да только решение вопроса насущного от этого не приблизилось. Ведь семеро же  в горнице по лавкам, причем один другого меньше, а жрать  им всем подавай. Ясно одно стало мужику - самим им проблему ни в жисть не разрешить.
Тут баба просветлела лицом и говорит:
- Знаю я, кажись, как выйти из сложившегося бедственного положения. Если уж кто и поможет тут, так это окружной судья. Ему власть дана, полномочия всякие. Давеча слыхала, как барин жаловался, что судья его лесные угодья одним махом за долги государю отписал. Цельный лес на корню одним росчерком пера со всем зверьем,  и даже судачат, вместе с хутором старообрядцев, вот так взял «Его Честь» и царю-батюшке преподнес.
- Вот, что, муженек, ты давай отправляйся-ка к судье и растолкуй ему нашу беду. Пусть присудит рыбе и зверью ловиться и в капкан идти, да только чтоб побольше и пожирнее. Я так полагаю, ему это вообще раз плюнуть будет.
В общем, порешили они , что пойдет завтра поутру мужик к окружному судье, жалобу на лесное зверье несознательное подавать. На том и спать легли.
   Назавтра предстал мужик перед судьей. Изложил ему свою беду.  Судья репу свою хитрую почесал и говорит просителю:
- Ты это правильно затеял, что сразу ко мне пожаловал. Нам, судейским, это все запросто, мы сейчас же судебное решение в твою пользу состряпаем, тут главное - печатей надо побольше нашлепать.
Я тебе так скажу, зверье - оно что человек, страсть как гербовые печати уважает. А ты, милостивый государь, что встал тут истуканом, пусть даже и ошалевшим от счастья. Дуй покуда в кассу -  пошлину платить, судебные издержки нести. Да и не скупись там особо, чем больше заплатишь пошлины, тем судебное решение весомее будет, против такого даже кабан, да что кабан - цельный лось не устоит.
Обрадовался мужик, давай у себя по карманам шарить, последние заначки из потаенных мест изымать. Наскреб денег на платеж и понесся в кассу – изобилие себе покупать.
  Наконец, держит он вожделенный указ в руках с гербовыми печатями, все чин по чину. Прибежал домой впопыхах от радости, на ходу патронташ нацепил, ружьишко прихватил, судейскую бумагу в сапог запихнул и на всех парах рванул в лес за изобилием, аж картуз забыл.
Проблуждал он по лесу, дрожа то ли от предвкушения, то ли от ранних заморозков, аж до вечера, только не то, что лося - белки даже не встретил. Грибов, правда, насобирал, да пока за ними ползал, бумагу с печатями где-то обронил. Ну да Бог с ней с бумагой, все одно, недостаточно полномочий видно оказалось у судьи, чтоб мужику охоту наладить.
 Опять собрали семейный совет. За грибной лапшой порешили, что после судебной незадачи осталось только прямиком царю-батюшке поклониться. Жаловаться на скудость, коварную рыбу и несознательных зверей. Окромя царя, видно, мужицкую проблему никто разрешить уже не в состоянии.
Вот отправился мужик к царю, долго ли, коротко добивался аудиенции, скорее долго, но все же принял его царь, но только коротко.
Мужик к нему в ноги прямо с порога кинулся и давай причитать в голос : "Так мол и так, государь, я холоп твой худой, с челобитной к тебе, ни промысел не спорится, ни земля не родит, и вообще все идет прахом. Ты самый главный, тебе видней, все твое вокруг, может, присоветуешь чего, или на рыб топнешь, иль на зверье крикнешь, царского слова они точно ослушаться не посмеют. В общем, вся надежа на тебя, кормилец, выручай, отец родной.»
Царь зевнул, почесал сытую репу, но тут же приосанился, корону поправил и изрек:
- А налоги-то ты, мил человек, исправно платишь с промысла в царскую казну?
Замялся тут даже мужик: «Вот те на, что это за зверь такой - налоги».
- Нет, отродясь не припоминаю такого греха за собой, государь, не вели казнить, мне бы охоту наладить, а то в дому семеро по лавкам, уже на скудный прокорм почти не хватает...
- Ах, вот оно что, браконьерствуешь потихоньку, значит, ну, и какой ты милости после этого хочешь от меня, смерд. Какой тебе в таком разе будет улов и прибыток? Сам же говоришь, земля - то царская и угодья со зверьем - царские, дождик тоже царский, все мое - прикормленное, за меня горой встанет, не потерпит досады царской казне. Поэтому прячется от тебя заяц и кабан, и енот не идет в силок. Могу тебе тут одно только и присоветовать, мошенник. Встань на налоговый учет, заплати недоимку за все время, да и пеней побольше там не забудь, и тогда придет к тебе в скорости изобилие через край. Чем больше заплатишь недоимки, тем будет тебе изобильнее. Вот такое мое царское слово нерушимое. А теперь ступай отсель, а то надышал тут чесноком и потом протушил весь дворец, аж в висках застучало, быть теперь мигрени, у меня от вашего мужицкого духа завсегда потом мигрень разыгрывается.
 Вышел мужик их палат царских просветленный: "Эвон оно как выходит. Зверь нынче ученый пошел, грамотный, видать, уже и ему документ об оплате государевых услуг подавай. Ну теперича ясно, в чем закавыка. Одним словом – экономика".
  Прилетел как на крыльях домой, давай скрести по сусекам, все из дома вынес, лошадь на ярмарку отвел, телегу заложил, но собрал нужную сумму и бегом в кассу – изобилие себе покупать. Выполнил царское повеление.
  Пришел домой, жену обрадовал:
- Давай, жена, ставь сковородку, раскочегаривай плиту, я на охоту – кабана валить. К вечеру жди меня с изобилием.
Но к вечеру мужик не вернулся, жена так и уснула у плиты. Утром тоже не вернулся. Жена уже устала его в окне высматривать, никогда раньше так надолго не уходил: «Вот видать поперло так поперло-то по царскому слову, поди, утомился кабанов и лосей стрелять.  Батюшки, а ведь их еще разделывать надо, а потом еще на себе до дому тащить. Стоило ему, олуху, хоть лошадь с телегой с собой взять. Постой, чего это я, какая еще лошадь, ее ведь давеча перекупщик увел».
Завалился мужик только под вечер следующего дня, в одном сапоге, мокрый, голодный и злой. По болотам проползал, заблудился, чуть не утонул, «ремингтон» свой утопил. Понятно, что не до кабанов ему было, не до изобилия. Слава Богу, что живой из леса ноги уволок.
  Тут совсем муторно стало у мужика на душе. Выпил с горя, а жене ему даже закусить нечем подать. Все из хаты повыносили в погоне за изобилием, одни лавки только голые и остались, на которых семеро сидят и пропитания просят.
Решился мужик: "Пойду-ка я на паперть, может, там чего наскребу, Христа ради, тут уж не до ложной скромности, когда-такая-то беда в дому, чай, вокруг люди добрые, крещеные, не оставят, поди, помирать".
  Вот пришел он на паперть, а там на ступеньках уже давно люди добрые сидят, а для новенького места вроде как вовсе и не предусмотрено оказалось.
Спасибо хоть поддержали по-христиански, мол, не надо тебе унывать, грех - это смертный. Да и они тоже, чай, не звери, как - никак люди крещеные, всегда готовы потесниться, правда, только деньги вперед: "И будет тогда тебе изобилие до скончания твоего века, аминь".
 Мужик и рад бы деньги вперед, да только если б они у него были. С другой стороны, если бы они у него были, разве он тогда сюда б сунулся.
- Ну в таком разе извини, - ему отвечают. - В таком разе Бог подаст.
Тут мужика как будто колом пронизало с головы до пят – а точно, может, Бог и правда подаст. Вот, по крайней мере, тот, у кого он еще пока не просил.
  Перепрыгнул через несколько ступенек одним махом и тут встал в растерянности: "Так это же Бог - Вседержитель, это тебе не окружной судья и даже не царь-батюшка, сколько же он потребует от меня за изобилие, а у меня самого ведь даже на самую скромную свечку денег нет, а, может, все-таки в долг отпустит?"
Делать нечего, преодолел себя бедолага и окунулся в тихий полумрак каменных сводов, а потом ноги сами привели его к лику Спасителя. С трепетом упал мужик на колени и неумело произнес, скорее прорыдал слова своей первой в жизни молитвы.
Прислонившись своим мокрым носом к прохладному стеклу киота, он жаловался Господу на несознательное зверье, рассказал про ушлого судью, про алчного, бессовестного царя и бессердечных «добрых людей», вспомнил семерых по лавкам и пустые полки в своем доме, утопленное ружье и извинился, что не может поставить ему восковую свечу.
И потому, как ему вдруг стало легко и тепло на душе, он понял, что его молитва была по ту сторону стекла услышана и вполне принята к исполнению. Он и не помнил, сколько вот так простоял на приеме у Господа, пришел в себя, когда уже батюшка произносил с амвона: «С миром изыдем».
Выходя с миром из храма, мужик приветливо кивнул «добрым людям», так и оставшимся сидеть на его ступеньках.
По дороге домой он едва дышал, словно боясь расплескать то изобилие, которым щедро и бесплатно наградил его Господь, и почему-то уже не сомневался, что все в его жизни отныне пойдет хорошо.
;