Охота

Это было осенью. Когда все дачники разъезжаются по своим настоящим домам, у моего деда наступает сезон охоты. В тот промысел был вовлечен и я. Дед тратил много сил и времен на мое обучение, но поначалу моя беготня по лесу не давала ровным счетом никаких плодов. Дед кормил меня укорами. Вспоминая себя в моем возрасте, он говорил, что ружье, впервые попавшее ему в руки, убило зайца-трюкача. Я же на первой охоте прищемил себе ногу, складывая ствол об колено. Пусть я хромал, но переосиливая себя, все-таки смог вытащить из кустов, подстреленную утку – чем был горд неделю.

Все же долгие годы охоты смогли меня многому научить. Я знал, где прячется куница, как звучит шорох ласки и самое главное умел выжидать нужный момент.
 
Лес принадлежал только нам. Дед ушел своей дорогой. Он всегда говорил: каждый человек должен иметь свое собственное место для добычи сил, в этом выражается его уникальность. Сила у него измерялась исключительно в количестве добытой живности. Он всегда возвращался из древесной глуши  с двумя-тремя шкурами наперевес.
Поэтому я извечно сомневался, подходит ли эта мера для выражения силы. Но вслух сомнений не высказывал, боясь перечить деду. Все равно он видел меня насквозь и говорил. Одна-две шкуры, потому что мы должны брать столько, сколько позволяет унести судьба, ибо она всегда права. В моем мире прав был дед, а не судьба.

В тот день мы по традиции разошлись разными тропами. Я пошел в свое излюбленное болото, где почва устлана моховым настилом, а дед ушел в неизвестность. Я любил свое место и даже за долгие часы охоты, успел образовать специфическую лежанку из листвы и мха. Утром прошел дождь, и моя привычная лежанка утратила былые достоинства. Из уютной шкуры медведя она превратилась в разложившееся останки кабана.

Пришлось рыскать вдоль болотистого берега бобровые норы. Хотя поиски не имели положительного результата, — все норы, были заросшими, давно оставленными своими обителями — я не сдавался. Вдруг вдали я услышал шорох и затаился в ожидании. На противоположном берегу из ивовых кустов вышла цапля. Она омывала клюв в воде, а свободной лапой расчесывала гутой, черный хохолок. Какой же необычайной красотой она обладала! Из бархатного подола перьев произрастали стройные ноги, на шее спокойно трепетали шелковые обручи, на голове разноцветный эгрет слегка колосился, указывая направление клюву. Ее Умные серые горошины глаз внимательно осматривали водную гладь. Я сидел сраженный ее красотой и не замечал времени. Вдруг эти серые бусинки посмотрели прямо на меня. Я засмущался и в доселе неведанном мне чувстве голого стыда поспешил назад в село.
 
Я шел и думал, какая странная встреча в эту осеннюю пору. Все цапли уже давно улетели на юг, а эта осталась. Видно, помрет скоро. И тут меня осенило, это была не цапля, это была девушка. Ее красивые черные волосы, падающие на сочную грудь, приковали мой восхищенный взгляд. Своим внимательным взором полным высшей разумности она разоблачила мою слежку. Еще большее чувство стыда наполнило меня и, поглощённый одним этим чувством я дошел до дома.

Оказавшись дома, я развалился за столом.

Деда-то, где потерял? — спросила бабушка

Точно! Я пришел один, а он до сих пор в лесу. Но я почему-то солгал ей, сказав, что дед во дворе занят делами и просил его не отвлекать до обеда. Бабушка поверила и принялась хозяйничать в чулане, у печки. А я незаметно улизнул обратно в лес, чтобы разыскать деда. Этот маневр был излишним. Дед уже подходил к дому с двумя куницами на плечах.

Вечером дед заболел. Справившись о самом самочувствии, он сказал, что завтра на охоту мне нужно будет идти одному. Лес плодороден лишь в определенные дни, и не стоит их растрачивать на бессмысленные хлопотания по хозяйству. Все успеется — сейчас главное охота.

Наутро я пошел к привычному своему месту. Шел, чтобы встретить ее. Весь путь я был уверен, что она на прежнем месте стоит и ждет, чтобы я объяснился о вчерашней бестактности. Так и случилось. Она была там же, где и вчера. Распрекрасная она стояла по щиколотку в воде. Кончики мокрых волос касались груди. Тонкая белая, даже жалостливо бледная кожа была покрыта мурашками. В этот раз без капли стеснения она дала рассмотреть себя всю, но мы даже не обмолвились словом.

Вечерело. Мне нужно было идти домой, а я еще даже не приступал к охоте. Возвращаться ни с чем было нельзя, но сумерки сводили к нулю шансы обнаружить хоть бы мертвую полевку.

Я не мог сосредоточиться на охоте, мысли о прекрасной девушке не давали покоя. Какая же она! На нее ведь только смотреть и можно. Ее тело это стальное лезвие, пропитанное холодом, одно прикосновение к нему уничтожит раз и навсегда.

Я знал лес лучше, чем свои пять пальцев, но безрезультатное хождение по кругу выбило меня из сил, и я чуть было не заблудился. Но из любой ловушки выйдет невредимым, кто день наедине провел с такой опасной красотой. Я мыслил только о ней, опустив голову вниз, смотря исключительно в себя. Вернее на ту страсть, что загорелось во мне после сладкого дня. Это было непреодолимое желание бежать к ней и остаться рядом навсегда. Я так и сделал, но зацепился ногами за что-то и плашмя упал в листву. Тут же в ярости вскочив на ноги, злой сам на себя я решительно утвердил:

“Так не может продолжаться! Или я вернусь домой с добычей, или не вернусь вовсе”.

Кажется, падение пошло на пользу. Я вспомнил, где и зачем нахожусь. Внутренний диалог перебил писк. В капкане скрежетала лисица. Из-за этого хитрого сооружения я и упал. Вот так везение! Живность сама лезет в руки, даже патрон тратить не придется. Я прижал лисицу к земле, сдавливая ей глотку ровно столько, сколько потребовалось, чтобы она отдала себя почве. Животное скончалось без сопротивления и протеста, как бы полностью вверяя свою смерть мне. Дольный судьбой я ушел из леса.

Дед долго расхваливал меня и даже разрешил взять любую книгу из его библиотеки и вместо охоты, провести завтрашний день за спокойным чтением. Я тут же побежал к шкафу, где хранились все дедушкины книги, пока он не заметил, что лисица была вытащена из капкана, а не застрелена мной. Я выбрал одну из самых толстых книг с простым названием Горький. Собрание сочинений. Остальные же подписи на толстых книгах мне были непонятны — история социализма, марксизм-ленинизм и т.д. Я любил проводить дни за чтением, никуда не отлучаясь от кровати. За окном стужа, но мое тело в тепле, а душа в мире сочиненных автором образов.

Но в моих мыслях всплывал лишь один образ — той девушки. Я несколько раз перечитывал первое предложение, но совершенно не понимал его смысла. Отложив книгу в сторону, я пошел к дедушке. Готовый к тумакам за вечернюю ложь, я попросился на охоту снова. Дедушка удивился. Он и представить не мог, чтобы я когда-нибудь проявлял инициативу к охоте. Удивился и я, ведь дедушка не заметил явных дыр в лисьей шкуре.

Я взял ружье и побежал к тому болоту. Она, как и прежде была там. Такая же красивая, такая же желанная, как спелая налитая ягода на ветке. Нам удалось поговорить. Она поделились мне своей грустью. Ей было очень скучно в лесу, и она попросила принести котеночка или собачонку. Я был рад выполнить любую просьбу этого прелестного создания. Быть ее лакеем, верно служить ее красоте, исполнять каждое поручение теперь это мой смысл и радость, на фоне которой остальное — ничто.

В тот день удача мне благоволила. Я смог подстрелить двух куниц и гордо нес их домой. А после охоты еще долго бегал по селу и крал котят, чтобы следующим утром принести ей.

Так продолжалось несколько дней. Я разговаривал с девушкой и носил ей новых котят. У меня отлично получалось охотиться. Куда бы я ни пошел, везде находилась живность. Дед мой был рад и все побыстрее выздоравливал от моих вестей об удачном улове. Он говорил, что скоро не нужно будет ходить на охоту, потому что я уже наловил достаточно дичи.

Однажды моя бабушка спасла маленькую синичку от нашей хладнокровной котицы. Птичка более не могла летать и по меркам животного мира была нежизнеспособна, но бабушка выходила ее одним днем и поселила в мою комнату, в клетку.

Я решил, что птичка это отличный подарок для моей лесной красавицы. Она внесет разнообразие в ее мир. Наверное, котята ей уже надоели, а такой голубке каждый будет рад. Пусть лучше птичка живет в лесу под присмотром, чем у нас дома в заточении. Я выкрал птичку из импровизированной клетки, сказав бабушке, что она внезапно оправилась и вылетела из клетки, поэтому я отпустил ее на свободу. Бабушка была рада. А я-то как был рад! Убил двух зайцев сразу. Птичка своим свитов сбивала меня с читательского ритма, а моей девушке она будет в самый раз. Каково же было мое разочарование, когда она не только отвергла мой подарок, но еще и засмеяла меня. Она сказала, что лучше бы я, как и прежде носил котят и меньше импровизировал. Тогда я на нее сильно обиделся и, не распрощавшись, ушел домой с мыслями, что более к ней не приду.

Всю ночь мне снилось, как она издевалась надо мной, как она отвергла мой подарок и смеялась. Я даже проснулся в слезах от обиды. Но наутро вновь побежал к ней.

Я пришел к болоту, а ее там не оказалось. Я носился по всему лесу, но нигде. От беготни у меня сильно закружилась голова и я рухнул под дерево. Оно стояло сухим облезлым столбом, среди пышных елей, источающих аромат жизни. Но было в дереве что-то манящее. Я захотел забраться на него. Я лез выше и выше, мои ноги обхваnbли его талию, я крепко держался, судорожно взбираясь вверх, но моя голова закружилась сильнее и я упал.

Приземлился мягко и бесшумно в приятную и нежную листву. Тело мое, будто упало в охотничью лежанку, и я уснул. Мне виделась девушка, как она поманила меня к себе пальцем и разрешила целовать сперва белоснежные ручки, потом холодные плечи, худенькие ключицы и мы слились в объятиях. Ее губы контрастирующие теплом с телом, прильнули к моим, и мы утонули вдвоем в зыбком болоте, оставшись там навечно счастливыми.

Я проснулся оттого, что муравьи забрались мне под куртку и начали основательно жалить спину. Весь в чесотке я ушел домой.

Дед оправился и сказал, что завтра мы вместе идем в лес за дровами. К моему удивлению мы пришли именно к тому дереву, возле которого я вчера сладко спал. Дед сказал, что давно его заприметил на срубку. Мы срубили, распили, уложили на тележку, в общем, сделали все как положено. В бане поленья быстро высушились и сразу же были готовы к употреблению.

На ночь следовало протопить печь. Дед сказал мне, чтобы я использовал именно то дерево, что мы привезли сегодня. Так и сделал. Он было сухим. Я распилил, наколол дров и сложил их в печь, но как бы ни старался они не горели. И так и сяк, и с той стороны подожгу и с другой, и выложу их, по-иному переложу, а они совсем не горят. Позвал деда и он сказал мне, чтобы я отнес эти дрова к болоту. Не нам в пользу, так бобрам на плотину, пусть плодятся, а мы их потом отловим.

Так я и сделал. Давно я не посещал его. Вода в нем, как это обычно бывает осенью, стала прозрачнее. С берега было видно отчетливое дно. Видно как в воде копошатся пловунцы и другая разная болотная живность. Но девушки было не видно.