Почти Крошечка-Хаврошечка

Глава 1. Подруга.

   В одном небольшом городке жила довольно молодая женщина (ей не было ещё и 35 лет), звали её Валентина Ивановна Хаврошина. Работала она в местной библиотеке. Все коллеги и начальство очень уважали старшего библиотекаря Валентину Ивановну Хаврошину за аккуратность, эрудицию, принципиальность и потрясающую память: Валентина Ивановна помнила, где именно, на каком месте, на каком стеллаже стоит нужная читателю книга, за что коллеги прозвали её ходячим каталогом. Валентина Ивановна и внешне была похожа на узкий каталожный ящик: всегда в строгом костюме, со строгой причёской вокруг узкого лица, немногословная и неулыбчивая, как манекен или робот, она бесшумно передвигалась между книжными полками, безошибочно и быстро выполняя читательские заказы. Хотя черты её лица были совершенными, но после встречи с ней невозможно было вспомнить это идеальное лицо: в памяти оставалось какое-то бледное пятно в очках. И всё. А жаль… Потому что затемнённые очки скрывали удивительно красивые, умные, глубокие и всегда грустные карие глаза. Такие глаза бывают у лошадей.
   Отчего же эти красивые глаза были всегда грустны? Валентина Ивановна (Валюша, как звала её мама) никогда не была замужем, да и не стремилась туда, но очень хотела ребёнка. Эта мечта, ставшая к 35 годам почти несбыточной, терзала душу Валюши нестерпимо прекрасными снами о материнстве, о малыше, который обнимает её шею маленькими ручонками, сладко посапывая носиком-кнопочкой.
   Каждый вечер Валентина Ивановна возвращалась в старую однокомнатную квартирку, где совсем недавно жила вместе с мамой, а теперь вот осталась одна.
Угасая от мучительной болезни, мать всё время шептала: «Доченька, как же ты будешь без меня одна?.. Надо было тебе выйти замуж за Димку, он ведь любил тебя, дурочку!..» Валюше не хотелось огорчать мать, пусть та думает, что её дочь кто-то любил. А Димка Круглов просто был соседом по подъезду, и никогда он не был влюблён в Валюшу, а просто частенько забегал к ней занимать денег на пиво и никогда их не возвращал. Только однажды сказал, что принёс долг, порылся у себя в кармане и торжественно вручил Валюше пару чёрных мужских носков, они были новые, ещё с ярлыком, видать, Димка Круглов спёр носки в ближайшем магазине. К удивлению Димки Валюша от подарка отказалась и строго запретила Димке впредь появляться на пороге её квартиры. Вот и вся любовь!..
   Но не подумайте, что Валентина Ивановна была этаким «синим чулком», сухарём, нет, были, были в юности Валюши и «безумства», как она их в душе называла, правда, совсем маленькие, даже крохотные. Точнее, всего два «безумства», и все два были связаны с Иркой Максимовой, подругой детства, задушевной подруженькой, которую Валюша обожала, которой безоговорочно покорялась и растворялась целиком в Иркином бесшабашном обаянии. Ирка Максимова с самого детского сада уже была звездой их маленького городка, а в школьном возрасте и вовсе её яркая красота стала просто убийственной для юных, и даже зрелых, сердец противоположного пола. Ох, сколько же драк и поножовщины случилось в городке из-за Иркиных тёмно-синих озорных очей, да белокурых кудрей, да острых насмешек!

   В общем, если бы этот безжалостный тайфун по имени Ирка Максимова не унёсся в одно прекрасное июньское утро в крупный областной центр, где удачно осел в аудиториях театрального училища, то неизвестно, сколько бы ещё израненных мальчишеских судеб осталось кровоточить на малой Иркиной родине.
   Но вернёмся к «безумствам», которых было всего два в юности Валюши Хаврошиной.

   Первое «безумство».

   Первое «безумство» случилось в Новый год, когда в сонный мирок Валюшиной квартирки, как раз посреди телевизионного «Огонька», ворвалась прямо с вокзала оглушительно прекрасная, хохочущая Ирка Максимова с бутылкой вина. Ирка только что приехала на зимние каникулы из своего волшебного театрального далёка. Сопротивляться ей было бесполезно. Ирка потащила свою очумевшую от неожиданности подружку гулять по ночному заснеженному городку, взахлёб рассказывая о своих успехах, этюдах, репетициях, многочисленных романах и даже о своём первом аборте. Обо всём этом она поведала легко, в комичных красках. Замёрзнув, подруги укрылись в каком-то подъезде, где у батареи на подоконнике они на двоих распили бутылку дешёвого вина, припасённого Иркой, распили без закуски, без стаканов, «прямо из горлА», как говорится. Опьянев, Ирка попросила Валюшу почитать стихи Ахматовой и Цветаевой, которые Валюша знала в огромном количестве, но всегда стеснялась читать вслух, а тут был особый случай, и любимые строки выстраданно затрепетали на её губах. Ирка слушала со слезами на глазах и покачивала в такт стихам своей кудрявой головой. Вокруг за чужими стенами шумели, пели, плясали, ругались и мирились незнакомые им люди, встречавшие свой очередной Новый год. Какая-то старушка, которой не спалось, высунувшись из-за своей двери, обругала подруг: «И не стыдно шляться по подъездам? Потаскушки чёртовы! Сейчас милицию вызову! Пошли отсюда вон! Бесстыжие!"
 На что Ирка расхохоталась во весь свой алый рот, полный жемчужных зубов.
   Странно, но тот Новый год с бутылкой дешёвого вина в холодном подъезде запомнился Валентине Ивановне как самый счастливый в длинной череде однообразных, безликих праздников в её жизни.

   Второе «безумство».

   В другой свой приезд Ирка потащила свою тихоню-подругу на дискотеку в горный техникум, главное учебное заведение, через которое проходили почти все юноши их маленького городка, а ведь это всё потенциальные женихи, только успевай – лови! А Ирка очень была обеспокоена будущим своей скромной подруги-умницы и затворницы, у которой никогда не было своего парня, хотя другие, страшненькие и глупенькие, уже давно обзавелись ухажёрами. Такой несправедливости Ирка допустить не могла и решила бороться за личное счастье своей подруги известными ей способами. Победоносно вынув из сумочки свою косметичку, Ирка произнесла: «Сейчас мы будем делать из тебя красотку!» Она буквально силой подкрасила Валюше глаза, хотя та отбивалась, чуть не плача, затем нарумянила ей щёки, напомадила губы и безжалостно взбила волосы в какую-то кривоватую башню. «Вот теперь ты прямо Софи Лорен!» - с восхищением выдохнула Ирка, поднося зеркало к лицу подруги. Из зеркала на Валюшу таращилась не милая отличница библиотечного техникума, а какая-то незнакомая разбитная официантка из кафе для дальнобойщиков. Библиотекарша  и официантка смотрели друг на друга с ужасом! Но спорить с Иркой было бесполезно, как бороться с ураганом. И Валюша в таком виде появилась с красавицей подругой на дискотеке. «Вот позорище-то! – думала Валюша, стараясь пониже наклонить голову, чтобы спрятать лицо. - Да кто же подойдёт знакомиться к такой страхолюдине!» Но, как ни странно, Валюша на той памятной дискотеке имела бешеный успех, она затмила собой даже саму Ирку Максимову! Кавалеры наперебой приглашали Валюшу танцевать и напрашивались проводить её домой. Правда, ни один из них не вызвал её ответного интереса. Поэтому домой Валюша ушла вместе с Иркой, вернее, они обе сбежали от назойливых парней, и всю дорогу до дому с хохотом обсуждали эту безумную дискотеку, первую и, как оказалось, единственную в жизни Валюши.

   А позже, уже в её взрослой жизни, мужчины никогда не обращали внимания на Валентину Ивановну, как будто она жила не рядом в одном с ними городе, на соседней улице, в одном подъезде, а где-то на другой планете. Правда, однажды она ощутила на себе неожиданное мужское внимание. Случилось это во время субботника в библиотеке, когда пришлось всем сотрудницам красить стеллажи и полы после прорыва батарей в читальном зале. В обеденный перерыв уставшие женщины прямо в рабочей одежде забежали в закусочную рядом с библиотекой, там-то Валентина Ивановна, очень стеснявшаяся своего рабочего халатика и шароваров, испачканных краской, и поймала на себе многочисленные заинтересованные взгляды мужчин, собравшихся здесь за пивком, вдали от жён.
Мужчины улыбались ей и даже нахально подмигивали, что привело Валентину Ивановну в ярость и негодование. «Неужели нужно выглядеть бомжихой или доступной женщиной, чтобы вызвать мужской интерес?! А когда скромная, порядочная женщина цитирует наизусть Пушкина или Шекспира, она для мужчины кажется скучным книжным червем!» - с горечью думала Валентина Ивановна. Конечно, она была несправедлива, мужчины все разные, а она не знала в своей жизни близко ни одного из них. Валентина Ивановна была очень одинока, особенно после смерти матери. Да и единственная подруга юности Ирка Максимова давно перестала бывать в родном городке, завертела её яркая театральная жизнь, уже много лет от неё ни слуху, ни духу, а писем к Валюше Ирка вообще никогда не писала.

Глава 2. Собака.

    Шло время, шла своим чередом жизнь. Возвращалась как-то Валентина Ивановна вечером после работы домой, накрапывал дождь. Путь к подъезду лежал мимо мусорки. И тут что-то остановило Валентину Ивановну, как будто споткнулась обо что-то. Рядом с мусорным баком кто-то выставил поломанный стул, а на нём сидел небольшой рыжий фокстерьер, одно ухо у него торчало, будто прислушиваясь, а другое грустно повисло; из-под намокшей чёлки на Валентину Ивановну с надеждой смотрели влажные тёмно-карие круглые собачьи глаза. Близорукая Валентина Ивановна без очков издали не сразу поняла, что собака-то не настоящая! Это была мягкая игрушка, очень искусно сделанная из светло-коричневого плюша и золотисто-рыжего меха. Ну совершенно как живая! Да ещё капельки дождя оживляли её глаза-вишни и её влажный чёрный нос! Валентина Ивановна не удержалась и погладила игрушку: «Ну что, рыжик, выбросили тебя? Поиграли, поиграли – и выставили на мусорку. Да… Вот так бывает».
   Дождь накрапывал всё настойчивее. Валентина Ивановна побрела дальше к своему дому, но, сделав несколько шагов, вдруг неожиданно для самой себя вернулась и забрала собаку. Дома Валентина Ивановна помыла игрушку и поставила к батарее сушиться.
   Так появился в её квартире молчаливый и верный друг Рыжик. Валентина Ивановна весело здоровалась с ним по утрам, разговаривала о жизни по вечерам, а Рыжик отвечал ей беззаветной собачьей преданностью и пониманием. Нет, вы не подумайте: Валентина Ивановна не сошла с ума, не съехала с катушек. Ведь разговаривают же одинокие люди с телевизором, с фотографией любимого, с комнатным цветком, с аквариумной рыбкой, так чем, скажите, это общение отличается от разговора с тёплой, мягкой, всё понимающей игрушкой?

   Однажды Валентина Ивановна Хаврошина увидела сон, будто Рыжик вдруг заговорил с ней маминым голосом:
 - За то, что спасла ты меня от гибели, приютила и пригрела, я исполню любое твоё желание.
Застеснялась Валентина Ивановна, трудно и страшно открывать сокровенное. Но Рыжик успокоил её:
 - Не обязательно говорить вслух, просто подумай, произнеси про себя то, о чём горячо мечтаешь. Не бойся!
Валентина Ивановна почти беззвучно, одним шевелением губ, прошептала:
 - Хочу, чтобы у меня был ребёнок!
Рыжик ответил:
 - Для того чтобы мечта твоя сбылась, ты должна влезть в моё левое ухо и вылезти из правого уха.
 - Да как же я туда пролезу? Что я Крошечка-Хаврошечка что ли?
 - Не горюй! – ответил Рыжик и протянул ей леденец. – Съешь-ка волшебную конфетку и станешь маленькой и удаленькой.
Не совсем поверила в эти слова Валентина Ивановна, но всё же проглотила кисленький леденец и начала стремительно уменьшаться, пока не стала ростом с ноготок мизинца у младенца.
 - Теперь лезь ко мне в левое ухо, пока не наступило утро, а то всё сорвётся! – скомандовал Рыжик.
Валентина Ивановна начала карабкаться по его передней лапе, запутываясь в шерсти, как в густой траве. Видя эти неловкие, безуспешные попытки, Рыжик прилёг на пол и наклонил левое ухо к Валентине Ивановне; она наконец добралась до ушного отверстия и бросилась с неожиданным для себя бесстрашием в тёмный ушной проём, как в неведомую пещеру. Валентина Ивановна то скатывалась по каким-то переходам, то протискивалась через узкие отверстия, боясь задохнуться от давящей тесноты, пробираясь по живому лабиринту, потеряв представление о времени и направлении движения.
- Где же это правое ухо? Этот выход? Темень! Теснота! Ничего не видать! И куда я лезу!? Занесло же меня! – лихорадочно думала она.
   И наконец Валентина Ивановна уткнулась в глухую перегородку, ощупывая которую, она не находила ни малейшего прохода, даже щёлочки. И тогда от ужаса она закричала:
- Спасите! Помогите! Я заблудилась!
   Рыжик громко чихнул несколько раз, и Валентина Ивановна вылетела из его носа, как застрявшая горошина.
- Неужели всё было напрасно? Я ведь не прошла испытания? Я не заслужила ребёнка!
   Рыжик с важностью подытожил, успокаивая свою хозяйку:
- Ну, почему же. Вы прошли половину пути. И ваше желание исполнится, но только наполовину.
- Как это понимать: наполовину? – изумилась Валентина Ивановна.
- Ничего не могу сейчас сказать. Это вам, Валентина Ивановна, ещё предстоит узнать.

   И Валентина Ивановна проснулась.
Начинало светать. Рядом с её кроватью в кресле как ни в чём не бывало сидел рыжий фокстерьер и смотрел своими стеклянными глазами на Валентину Хаврошину. И всё было в комнате и в жизни Валентины Ивановны как всегда. Но так продолжалось недолго.

   Через несколько дней жизнь Валентины Ивановны круто и бесповоротно изменилась. Случилось всё в пятницу. Утром, как всегда перед выходом на работу, надев строгий костюм, поправив строгие очки и строгую причёску, Валентина Ивановна отворила дверь своей квартиры и – остолбенела!
   Под порогом стояла специальная переносная сумка для малышей, а в ней лежал спящий младенец, в розовом одеяльце и в розовом чепчике!!
Он был прекрасен!!
   Когда Валентина Ивановна пришла в себя, то разглядела сверху на одеяльце записку: «Это я, ваша Маша!». Записка была написана кривыми печатными буквами, как будто наспех. Валентина Ивановна спрятала её в карман и никому никогда не показывала.

Глава 3. Доченька.

   Мы пропустим подробности долгих мытарств Валентины Ивановны Хаврошиной, которые ей пришлось претерпеть в связи с удочерением малютки:
муторные хождения по инстанциям, оформление горы документов, проверки и перепроверки разных комиссий, да ещё ехидные перешёптывания соседей и сослуживцев за спиной (вот, мол, монашкой прикидывалась, а ребёночка-то именно ей не просто так подкинули, в тихом омуте… и т.д. и т.п.). Всё это Валентина Ивановна пережила со стойкостью и смелостью тигрицы, сражающейся за своего детёныша. Ни разу нигде не всплакнула перед холодными рентгеновскими взглядами многочисленных проверяющих. Но по
ночам, когда малышку забрали в Дом малютки до выяснения всех обстоятельств,
Валентина Ивановна совсем не могла спать, глядя сухими до рези глазами в чёрное окно, она явственно слышала далёкий тонкий плач своей девочки. И Валентина Ивановна чувствовала, как её грудь, грудь «старой девы», с болью набухает, наполняясь молоком, которое начинает сочиться сквозь ночную рубашку. Одно страстное, почти безумное желание владело женщиной: утолить жажду маленького пищащего, плачущего ротика, зовущего её из этой ночной разделяющей их тьмы. От этих мучений можно было сойти с ума.
   Но, слава Богу, все испытания, наконец, закончились. И в квартирке библиотекарши поселилось счастье по имени Ниночка, так назвала приёмную доченьку Валентина Ивановна в память о своей маме, мечтавшей о внучке, да так и не дождавшейся её.

Глава 4. Тринадцать лет спустя.

   В одно прекрасное сентябрьское утро Валентина Ивановна Хаврошина выехала самым ранним автобусом в областной центр на семинар директоров библиотек. Да, последние 13 лет пронеслись для Валентины Ивановны счастливым вихрем. Глядя на мелькающие за автобусным окном сосны, Валентина Ивановна улыбалась. Потому что в ушах всё ещё звучал озорной голосок дочки, которая прощаясь с ней у двери, вся ещё полусонная и тёплая, шепнула: «Мамочка, возвращайся поскорее, я тебя очень-очень люблю! Ты у меня самая умная и самая красивая, прямо, как кошка Сима». Соседская сиамская кошка Сима была любимицей Ниночки. «Красивая, как кошка Сима», - это был лучший комплимент, который слышала когда-нибудь в своей жизни Валентина Ивановна.
   Областной семинар рассчитан был на три дня, впервые Валентина Ивановна оставляла дочь одну на такой долгий срок и очень тревожилась по этому поводу.
Хотя Ниночка уже перешла в седьмой класс, была не по годам серьёзной и самостоятельной, по дому и в кухне управлялась лучше самой Валентины Ивановны, но всё равно на душе у Валентины Ивановны было неспокойно. Хорошо, что за Ниночкой согласилась присмотреть Макаровна, соседка-пенсионерка.

   Директором городской библиотеки Валентина Ивановна Хаврошина была назначена недавно, четыре года назад, должность эта была очень хлопотная, но Валентину Ивановну трудности не пугали, а лишь подзадоривали. Ей в этой работе нравилось всё: книги были её страстью (она любила даже сам запах книг, для неё это был не запах пыли, но аромат тайны). А в читателях она видела своих лучших друзей, которые, несмотря на победное шествие Интернета и на свои житейские заботы, всё-таки приходили в читальные залы на встречу с великой и бессмертной Литературой.
   Доклад Валентины Ивановны о новых формах работы с читателями в современных условиях был с одобрением заслушан на областном семинаре директоров. Перед отъездом все участники были приглашены в ресторан на обед. Надо признаться, что Валентина Ивановна за всю свою жизнь ни разу не была в ресторане, так уж сложилось. А тут в красивом зале звучала музыка,  за богато накрытым и уже оплаченным столом в кругу единомышленников Валентина Ивановна, может, за все последние трудные годы впервые расслабилась, выпила бокал вина, даже потанцевала с пригласившим её пожилым господином. И, наконец, перестала тревожиться о дочери, с которой хоть и созванивалась каждый день, а всё равно беспокоилась по каждому пустяку. Тем более что вечером на автобусе Валентина Ивановна уже отчалит к себе домой. Как же хорошо было у неё на душе! А дома они сядут с дочуркой на старенький любимый диван и расскажут друг другу обо всём, что накопилось за эти длиннющие три дня. Валентина Ивановна заботливо собрала в пакетик оставшиеся на тарелке бутерброды с сёмгой, с сыром и ветчиной (пусть дома полакомится Ниночка), может, это и некрасиво с её стороны (интеллигентная женщина, директор библиотеки!), но ведь столы-то ещё ломятся от закусок, а народ уже расходится, и шустрые официанты всё подчищают.
   Когда Валентина Ивановна вышла из ресторана, до отправления её автобуса оставалось ещё долгих три часа. И ей в голову пришла сумасшедшая мысль разыскать Ирку Максимову, про которую в их маленьком городке ходили слухи, что она самая яркая звезда местного драмтеатра. Сто лет подруги не виделись, и адреса Ирки Валентина Ивановна не знала, но она знала, где находится драмтеатр, а это было совсем недалеко. Валентина Ивановна осмотрела все афиши перед зданием театра, но ни Иркиных фотографий, ни знакомой фамилии не встретила. Потом подумала, что Ирка за эти прошедшие годы, когда они не виделись, не только могла измениться внешне, но, наверно, вышла замуж, а может, и не раз, и сменила фамилию, или взяла псевдоним. Артистки, они ведь такие…
   В театральной кассе Валентина Ивановна спросила, как ей найти актрису Ирину Максимову. Доброжелательная кассирша подсказала, что сегодня спектакля нет, но актёры обычно репетируют допоздна, и посоветовала Валентине Ивановне пройти к служебному входу.
   За небольшой дверью служебного входа в прокуренном коридорчике за столиком сидел старичок и читал газету.
 - Вы куда, дамочка? – остановил он Валентину Ивановну.
После её объяснений, вахтёр стал долго листать толстый журнал, водя по записям пальцем и бормоча: «Ирина Максимова, Ирина Максимова…». Потом заключил:
 - Нет, Максимовой сегодня нет в театре.
 - А можно у вас узнать её адрес? Буду вам сердечно благодарна. Надеюсь, это не секретная информация?
   Старичок с подозрением оглядел Валентину Ивановну, но, видя перед собой приличную женщину в шляпе, в очках и с портфелем, смилостивился и дал
-таки адрес Ирины Максимовой.
   Указанный дом оказался в двух шагах от театра. Валентина Ивановна, очень взволнованная предстоящей встречей, взбежала на нужный этаж и дрожащими пальцами нажала кнопку звонка. Тишина! Потом в квартире раздался лай собаки. Валентина Ивановна позвонила ещё несколько раз, прислушалась и, огорчённая, уже собралась уходить, как вдруг за дверью раздались медленные шаги.
 - Кто там? – недовольно спросил сиплый незнакомый женский голос.
 - Простите, я к Ирине Максимовой, я её давняя подруга, проездом, очень хотела бы повидаться. Мне дали этот адрес.
   За дверью повисла долгая пауза, прерываемая собачьим лаем. Потом дверь отворилась. В полутёмном коридоре стояла невысокая женщина с бледным отёкшим лицом и бесцветными жидкими волосёнками. Она одной рукой придерживала рваный ворот помятого халатика, а другой рукой сжимала ошейник вырывающейся собачонки: «Фу, Чуча! Фу, дура такая, молчи! Свои!»
Собака затихла и, прихрамывая, отошла в угол к своей пустой миске.
 - Ну, здравствуй, подруга, - сказала женщина, обращаясь к онемевшей Валентине Ивановне. – Что? Не узнаёшь? – с хрипотцой хохотнула она, приблизившись к Валентине Ивановне и дохнув на неё запахом устоявшегося перегара.
   Это была Ирка Максимова! В её слабой улыбке, сквозь такие родные ямочки на щеках проглядывала, с трудом пробивалась из дали лет девочка с синими глазами, задушевная подруженька юности. Но в то же время это была совсем не Ирка, произошла какая-то чудовищная подмена, кто же и что же так изувечило её, первую красавицу и хохотушку?!
   Валентина Ивановна не могла произнести ни слова, потому что в горле у неё застрял ком и не давал дышать, хотелось обнять эту худенькую женщину, пытающуюся спрятать свои трясущиеся руки, и разрыдаться, и долго плакать вместе.
   Но Ирка будто и не замечала потрясения и смятения своей подруги. Она потащила её в комнату: «Проходи, проходи, Валюха. Ты совсем не изменилась, только вроде выше стала. Адрес мой тебе в театре дали? Сволочи они там все, гадостей, наверно, про меня наплели? Конечно, наплели. А я вот болею, жутко болею уже неделю, и хоть бы одна гадина меня навестила, сдохни я здесь, они только обрадуются. А у меня ведь давление, моя мать тоже от этого умерла – инсульт, и у меня такое давление, что подняться не могу», - и Ирка указала в подтверждение своих слов на разобранную несвежую постель в углу комнаты и закурила, присев всё на ту же постель, которая, судя по всему, служила своей хозяйке и кроватью, и диваном, и столом. На полу под кроватью Валентина Ивановна разглядела большую консервную банку, полную окурков. Окно в комнате, несмотря на холодный сентябрьский вечер, было открыто, но и сильнейший сквозняк не мог победить прокуренного затхлого амбре. Кроме кровати, в помещении стоял длинный книжный шкаф, на верхних полках которого были натолканы книги, а нижние полки заполняли пустые бутылки из-под спиртного.
   Валентина Ивановна, оглушённая впечатлениями, постепенно приходя в себя, присела на единственный стул, стоявший рядом с кроватью. Всё остальное пространство комнаты было занято фотографиями Ирки в разных ролях. Увидев интерес подруги к снимкам, Ирка прокомментировала каждый свой театральный портрет, зло приправляя рассказ бранными словами, которые мы опустим, чтобы пощадить чужие уши, тем более, что и Валентина Ивановна физически не переносила нецензурных слов, они вызывали у неё тошноту.
 - Это я в «Коварстве и любви» - Луиза. Московский режиссёр Коротич ставил у нас. Хотел меня к себе в Москву забрать, но наши гадюки нашипели ему, что я пью! Ха-ха-ха! Сами запойные твари! Да он ещё и женатый был, так что моя столица накрылась медным тазом.
 - А это я в Наташе Ростовой. Или нет, подожди – это же Нина Заречная! Ну, точно. Перепутала. Но ведь хороша! А этот сопляк Кочергин, наш главреж, кстати, мой первый муж, вызвал меня и снял с роли за то, что я будто бы пришла пьяная на генеральную репетицию! Представляешь? Отомстил, за то, что я бросила его, извращенца и дурака. Да я и пьяная сыграю лучше, чем эта толстая клуша Огородникова, хоть она и заслуженная, ха-ха, спала со всеми, вот и заслужила! Мне тоже должны были дать звание, но меня потопили, потому что
завидовали: мой второй муж, гениальный Федя Смоляков, ставил на меня фильмы на местном ТВ. Кстати, вот я в «Зойкиной квартире» - гениальный фильм! Ты не видела? Ну, в вашем городишке он, конечно, не шёл, но гениальный фильм!
Представляешь, после этого успеха в нашей сраной труппе со мной разговаривать перестали, свиньи!
   Обвинения, оскорбления лились из уст Ирки горячим потоком. И каким же жутким издевательским контрастом, каким убийственным укором для теперешней Ирины были все эти прекрасные женские образы, смотрящие с портретов и когда-то сыгранные, прожитые ею. Хотелось Валентине Ивановне обо всём этом сказать своей подруге, но вряд ли бы та сейчас услышала, Ирина и не желала ничего слышать, кроме своей собственной обиды, поэтому и топила в вине свою боль от своего же падения и от бессилия подняться.
   И вдруг Ирка сказала:
 - Помнишь, Валюха, ты читала мне в подъезде давным-давно в новогоднюю ночь стихи Ахматовой:
Один идет прямым путем,
Другой идет по кругу
 И ждет возврата в отчий дом,
Ждет прежнюю подругу.
А я иду – за мной беда,
Не прямо и не косо,
А в никуда и в никогда,
Как поезда с откоса.
   Ведь это обо мне, Валюха. Если бы ты знала, как мне плохо, как мне не хочется жить! Я не могу без театра, Валюха! Не могу, понимаешь? Вот могу неделю не есть, могу совсем не пить, а без театра не могу! Слушай, а давай выпьем за встречу, мы же сто лет не виделись? А? У меня где-то немного осталось, должно было остаться, я же помню, ещё вчера вот здесь оставалось!
   Ирка суетилась около шкафа, видимо, пытаясь разыскать вчерашнюю заначку среди множества бутылок, пока вся эта стеклотара с грохотом не посыпалась и не раскатилась по полу. Ирка, сидя на полу, чуть не плача, ругалась:
 - Вот паразит Генка, я так и знала, что всё выжрет один! – и, оглянувшись на подругу, пояснила, что Генка – осветитель в театре, её теперешний сожитель, чёртов нахлебник.
   И вдруг Ирка радостно вскрикнула:
 - Ха, я ведь чекушку-то не здесь, а в кухне за холодильник засунула, вот дура-то! Чуть не забыла! – Ирка, необычайно оживившись, потащила Валентину Ивановну в кухню, не желая слушать никакие отговорки своей подруги:
 - Валюха, выпить за встречу – это святое! Я тебя так не отпущу, автобус никуда не убежит, если что – останешься переночевать у меня! Места хватит.
   Валентина Ивановна пришла в ужас от такой перспективы, ей вообще хотелось бежать без оглядки из этого сюрреалистического кошмара, в котором она оказалась и в который не могла поверить. Но врождённая деликатность и мучительная жалость к Ирке не позволяли ей решительно подняться, схватить с вешалки своё пальто и выбежать из этой квартиры. И она, подавляя брезгливое ощущение, сидела на шатком табурете за кухонным столиком, пока Ирка, выставив початую чекушку, пыталась ножом открыть банку рыбных консервов. Иркины руки тряслись, консервная крышка не поддавалась. Да ещё под ногами шныряла голодная хромоногая собачонка Чуча, ожидая угощения. Наконец Чуча просто положила свою лохматую голову на стол и, не мигая, с мольбой уставилась на хозяйку. Валентина Ивановна вдруг вспомнила про бутерброды, прихваченные ею с сегодняшнего банкета. В этой кухоньке бутерброды с сёмгой и ветчиной вызвали восторг и у Ирки, и у Чучи. Всем хватило закуски, а чекушку прикончила одна Ирка, потому что Валентина Ивановна от водки наотрез отказалась, к видимой радости подруги. После выпитого глаза Ирки как-то погрустнели, затуманились слезой, и Ирка вдруг спросила:
 - Ну, как там твоя Машка поживает?
 - Какая Машка? Ниночка, у меня дочка Ниночка, я её в честь мамы назвала. В седьмой класс уж пошла, умница, плаваньем занимается. Это такое моё счастье! Господи, весь смысл моей жизни в ней. А ты откуда о ней знаешь?
 - Эх, Валюха! – обняла её за плечи Ирка. – Тесен мир, писала мне мать, давно уж, что у тебя приёмная дочка. Ну и правильно! Смелая ты и сильная! Так и надо! А мужиков гони, свиньи они все! Дай я тебя поцелую, подруженька моя!
   Ирка расплакалась, Валентина Ивановна и сама готова была разрыдаться. Но тут приоткрылась дверь, и в кухню всунулась голова молодого человека, острые глазки которого с неодобрением просканировали Ирку и Валентину Ивановну и остановились на пустой чекушке в центре стола. Узенькие чёрные усики криво усмехнулись. «Прямо крысёнок какой-то!» - подумала Валентина Ивановна.
 - Ой, Геночка пришёл! – с фальшивой радостью воскликнула Ирка. – А мы заболтались с подружкой и не слышим. Познакомься, это Валюха, она здесь проездом. Вот разыскала меня.
…Геночка ничего не отвечал и радости от встречи давних подруг не испытывал. Он молча поманил Ирку пальцем, и она с извиняющейся перед подругой улыбкой вышла, притворив за собой дверь. До Валентины Ивановны долетели неразборчивые приглушённые бранные выкрики. «Пора уходить», - подумала Валентина Ивановна.
   Вернулась Ирка, стараясь держаться боком, чтобы скрыть покрасневшую, видимо, от удара, щёку.
 - Он ударил тебя? Он бьёт тебя!? Ирка, почему ты не выгонишь его из своего дома? Он же похож на крысу?
   Валентина Ивановна обняла Ирку, почувствовав с жалостью, какая же та худенькая и хрупкая, одинокая и беззащитная.
 - Да ты что?! – Ирка испуганно и даже враждебно отстранилась от подруги. – Геночка меня любит, он меня по всем врачам таскал, чтобы вылечить: у меня ведь давление, да ещё печень, в общем, всё болит. Он кредит на меня взял в банке, продукты приносит, с собакой гуляет, даже сам стирает. Я без него сразу же пропаду! Валюша, ты не обижайся, тебе, наверное, бежать пора на автобус? Я так рада, что мы увиделись! Так рада! – твердила она, выпроваживая подругу за дверь.
   Валентина Ивановна опомнилась от всех последних впечатлений, только когда оказалась на автовокзале, где вспомнила: надо позвонить дочери. Этот родной задорный голосок вернул Валентину Ивановну к жизни, вызвав такой прилив нежности, что слёзы выступили на глазах и задрожал голос:
 - Ниночка, как дела? Ты покушала? А уроки сделала? Умница! У меня тоже всё хорошо, милая моя! Доча, я уже сажусь в автобус. Не дожидайся меня, ложись спать. Вот упрямая! Ну, ладно, дождись. Я очень соскучилась! Очень-очень! И я тебя целую много-много раз в твой упрямый курносый носик! – и, закончив разговор, Валентина Ивановна продолжала улыбаться.
   Уже сидя в автобусе и глядя на мелькающие дома, в которых зажигались окна, Валентина Ивановна вдруг чётко вспомнила вопрос, который ей задала Ирка:
 - Ну, как там твоя Машка поживает?
   Машка! – вот что сейчас обожгло страшной догадкой душу Валентины Ивановны: «Это я, ваша Маша!» - было написано в той записке, которую Валентина Ивановна обнаружила на одеяльце младенца 13 лет назад. В записке, которую она спрятала и никому никогда не показывала и которую позже сожгла.
Нигде и никогда не прозвучало это имя, которое, возможно, трусливо и торопливо накарябала в записке рука горе-матери, бросившей дитя. Поначалу Валентина Ивановна пыталась представить себе эту незнакомую женщину и очень боялась, что биологическая мать вдруг отыщется и отберёт своего ребёнка.
Но время шло, страх притупился, а потом и вовсе забылся. И вот теперь, когда всё хорошо, вдруг ужасная догадка заставила Валентину Ивановну похолодеть.
 - Не отдам! Никому не отдам Ниночку! – прошептала она. И на секунду представив своё сокровище, свою нежную, чистую девочку посреди грязной, вонючей квартиры пьяной Ирки Максимовой, Валентина Ивановна содрогнулась от омерзения и ужаса. Захотелось придушить это спившееся никчёмное существо, которое безжалостно нарушило гармонию чужой жизни.

Эпилог.

   Через год Ирину Максимову, бывшую актрису областного драмтеатра, нашли утонувшей в собственной ванне. Некоторое время в её смерти подозревали сожителя Геннадия Фролова. Но следствие установило, что актриса, находясь одна в квартире, будучи в состоянии сильного алкогольного опьянения, просто уснула во время купания и захлебнулась. Никаких следов насильственной смерти обнаружено не было.