Дорогая моя Наталья Макаровна, повспоминаем...

                Ах,  дорогая моя Наталья Макаровна!  Как же замечательно, что ты  иногда подкидываешь мне сюжеты из нашей общей  северной эпопеи! Например,  эпизоды полузабытые, и  они, благодаря подсказке,  воскресают в памяти так отчётливо, как будто  это было вчера.  Или  забытые, которые  я  и не  пыталась сохранить в памяти, я их просто забросила куда-то на полку воспоминаний, в самый дальний угол,  и закрыла непроницаемой плёнкой времени.  Но  вот  напомнила мне,  вроде, вскользь, с улыбкой, потому  что в твоей  памяти это действительно  выглядело по-другому  - у каждого из нас своё восприятие  происходящего, как  и происходившего  - и снова заброшенные, потускневшие  этюды прошлого засияли  красками, но уже  обновлёнными  рукой  зрелого человека. Ещё бы, столько лет…  между нами сегодняшними, и нами же, но  жившими  на рубеже веков… Мы вспоминаем сейчас весёлые времена  90-х,  последнего десятилетия  20-го века, знаменитых  90-х, ставших  уже  клише  у политологов, у всех любителей  поговорить, повспоминать  времена  оные.
        В слово «весёлые»  я не вношу таких распространённых  для этого времени определений,  как трудные, тяжёлые, безотрадные, потому и не беру в кавычки...  Было  по – всякому, но всё же это были самые лучшие  для нас годы на севере, в  Заполярье.  И  было в  те годы   и впрямь  всё по- другому:  и жизнь обычная, как  нам казалось, размеренная, но северная, и  события … для кого-то они были  из ряда вон  или, наоборот, экзотические, а для  нас – обычные,  северного  разлива,  что называется.  Во всяком случае, эти трудные для многих годы, мы прожили гораздо  легче: ездили в отпуск с ребятишками на целое лето,  помогали родственникам детей  в школу собрать и радовались в душе, что нам не приходится в благословенное лето  заниматься огородом, чтобы обеспечить  семью  хотя бы  овощами  на зиму… Думаю, что ты согласишься со  мной, в том плане, что нам  в этом  отношении  повезло.
      Вы  сейчас живёте  в Эмиратах,  в самом сердце этой богатой арабской страны  – в  Дубае.  И это ещё та экзотика для нас, твоих  друзей и знакомых!  И живёте вы  с мужем там, в Дубае,  уже  достаточно давно, хотя  в России бываете  часто, квартира в Москве, прекрасный  загородный дом, как  знак того,  что всё-таки вернёшься  в Россию, по которой скучаешь, не сомневаюсь, что и супруг ваш тоже. Не можешь, Наталья Макаровна, не скучать,  это  состояние  проглядывает  из  твоих  комментариев  к выложенным в сеть фотографиям наших земляков - ямальцев,  видно по твоим собственным фотографиям, по обрывкам воспоминаний  – по всему, что связывает тебя не только с Ямалом, но с Россией в целом. 
      Может быть, и дети ваши,  живущие сейчас в разных концах планеты, соберутся однажды и тоже останутся на родине, недалеко от вас.  Это я так думаю, но мне, провинциалке, живущей в глубинке России – матушки и не знающей  фактически ничего о том, как живётся в других странах – континентах,  простительно. Но из переписки нашей точно знаю, что тебе,  много путешествующей, побывавшей не раз в  самых разных  местах  планеты, именно планеты нашей, а не просто  в  разных точках  Евразии, всё-таки больше  по сердцу  наши пейзажи, восхитительная природа  русской глубинки.  Она неповторима. Видела  ты, Наташенька,   столько морей – океанов, и северных, и южных, что перечисление  и описание впечатлений займёт  приличное время.  Тебе  впору самой  составить  альбом путешествий, он будет явно ярче и интересней рекламных буклетов.  Но точно знаю,  что  наши общие края  ты часто вспоминаешь, конечно, вряд  ли  ты тоскуешь о  них, но это очень  важная часть твоей жизни. Так что,  дорогая моя Наталья Макаровна,  мы одной с тобой крови, как говорится!
      Вот ты,  Наталья Макаровна,  в одном  из писем  недавно вкратце описала эпизод  из  далёкого прошлого. Он, скорее, грустный, но  недоверия  ни у кого  из северян, точно  бы  не вызвал,  потому что многие бы вспомнили  нечто подобное  и  из своей жизни.
     - Летний  вечер.  Готовимся купать сынишку. Накипятили и отстояли нашу рыжую (помнишь?) воду, маленькую ванночку на две табуретки поставили, водичку навели – и  стук в дверь.  «Рыбу надо?» - с этими словами   вваливается пьяная  вдрызг ненка в ягушке старой, летней, какой-то облезлой,  и с маленьким ребенком. Через плечо у нее висело что- то наподобие люльки из оленьей шкуры,  в виде чума, на дне люльки - ягель, на  нём  и  сидит мальчонка в непонятного цвета, грязной  рубашонке, видимо, не стиранной с того самого дня, когда её на него надели.  Мальчонка   чумазенький   улыбается  широко, рот до ушей. Был  он на вид младше нашего, но  крепкий такой, на щечках диатез.  Ненку в тепле разморило, и она уснула там же,  у порога.  Мы мальчонку из  люльки - чумика  его достали, выкупали в той  же ванночке, одели в сыночкину одежду, накормили детским питанием, одёжки  ещё  и еды в люльку положили, дождались, пока мамаша очнется, ее накормили досыта,  и гостей наших  нежданных  проводили.
        Ты вот рассказала это, а  я так явственно увидела этого крепыша, сидящего на жёстком   для попки любого нашего малыша ЯГЕЛЕ: как можно на него ребёнка посадить? Любой из нас, видя это, сначала негодует на  мамочку, и лишь потом приходит осознание, что  это своего рода подгузник, так как отлично впитывает влагу,  уничтожает все микробы, поэтому ничего плохого попкам малышей - тундровичков не будет. Поэтому   ты  и увидела крепыша   улыбающегося, краснощёкого (диатез не  в счёт – пройдёт). Так что  аборигены в этом плане поступают мудро, а потому и растут  в негигиенических условиях  чума такие крепыши, а мы напрасно  качаем головой и сочувствуем  деткам, сидящим голой попкой на ягеле.
        Вот  ты ещё   один момент  вспомнила – северная картинка  почти  что наших дней -   малюсенький, в общем-то,  незначительный эпизод о том, как иногда по ночам будил настойчивый стук в двери.
        -  Встаёшь с сильно бьющимся сердцем:  не случилось  ли чего там, на буровой или в пути, на зимнике, что - то по рации передали срочное? А может, на Земле что  с родителями?  Пока идёшь к двери, тысячи мыслей пронзают голову!  А за дверями стоит парочка – ненец  с ненкой: в  замызганной, непонятного цвета  малице  - он,  и в такой же  потрёпанной, грязной ягушке  (справка: малица и ягушка – мужская и женская верхняя  одежда) и с  не менее грязным  платком на голове - она.  Когда – то этот платок пламенел яркими цветами, как бы состязаясь с пылающими  щечками их владелицы, но сейчас этот платок никак  не вдохновлял на поэтические сравнения, а, наоборот, вызывал раздражение:               
        - Ну, что на этот раз? Рыбы не надо! Мясо? Тоже не надо. Идите  уже, все спят давно.               
 Но ночные  возмутители спокойствия не унимаются:               
        - А водка есть?  Ну, тогда  деньги дай, водку  купим, мы отдадим  тебе потом.  И в итоге  легче дать денег на бутылку водки, чем выпроводить надоедливых «пришельцев», хотя  деньги они, скорее всего, не вернут.
      Я согласна, Наташа,  с тем, что говорили  о них  твои ученики, и они  правы: тундровые ненцы, их родители, действительно презирают бездельников  поселковых, своих сородичей.   И объяснение   этому явлению  дают сами ненцы:  школьники, не все, конечно,  живя  в интернатах до самого выпуска  на  всём готовом,  отвыкают от работы  в тундре. А если поступить не смогли или не захотели дальше учиться после окончания школы – интерната,  то возвращаться к родителям в тундру уже не хотят, зная, как много  им придётся  работать.  В любую погоду, при любом ветре  и морозе необходимо сохранить  стадо оленей, чтобы не разбежались, например, когда пурга разыграется или когда волки  нападают.  Но работать - то они не хотят нигде:  ни в оленеводческих бригадах, ни  с рыбаками, отлынивают от любой работы и в посёлке,  а потому начинают воровать: сетки с рыбой опустошают, потом продают. И  мясо могут  из сараев  унести – ничем не гнушаются, даже сети воруют, а потом ходят  и предлагают местным, чаще всего, приезжим, купить их.   И пьют. Много пьют и  спиваются быстро, особенно женщины.
        Так что это  уже настоящая проблема, и она  существует по всему российскому Северу, о ней  откровенно говорят сами представители коренных малочисленных народностей Крайнего Севера. Обратите внимание, что словосочетание "коренные народности"  всегда расширяется до определения " коренные малочисленные". И эта проблема кроется  частично в самой системе школ – интернатов  в северных регионах.  Поэтому   и  пробуют,  в  качестве эксперимента пока, организовать работу кочевых  начальных школ, чтобы не отрывать  детей от родителей в 6-7-летнем возрасте, а обучать их при чуме, то есть дома, и при этом дети учатся помогать  родителям,  их приучают  пользоваться  арканом,  управляться со стадом  оленей. 
       И опять себе говорю:  «Стоп!» Вот уж укоренившаяся привычка  учительская разъяснять всё досконально, даже когда вполне можно обойтись  без этого. Чего проще сейчас впечатать в  поисковик  слово, например, «ягушка» или «кочевая школа»  - и вот тебе ответ. Так нет же, пускаюсь в разглагольствования…
      С откровенным воровством  среди местных аборигенов и мне самой пришлось столкнуться.  И  у меня тоже нечто подобное было, но с моей бывшей ученицей, по-русски её звали  Светланой.  Она из тундры давно в посёлок перебралась -  после школы  совсем немного пожила в чуме, но после интернатских чистых простыней ложиться   на  постель из выделанных, мягких шкур, но с невыветриваемым, неистребимым   запахом чума,  долго не смогла, отвыкла - и вернулась в посёлок,  к родственникам. Но связи с родными Светлана не потеряла, поэтому выглядела вполне благополучной.  Аккуратненькая такая, но,  как выяснилось потом, нигде не работала, а выглядеть прилично одетой – обутой  помогала сестра старшая.   Сестра её,  Сэрако,  была замужем, стадо личное у них  было большое, поэтому она  деньгами сестрёнку  свою,  голубоглазую блондиночку, и  снабжала регулярно, особенно после забойки оленей, когда деньги переводились на карточку. 
       Но потом  муж Сэрако  возмутился – и вполне справедливо -   что не надо  содержать бездельницу, хватит уже, а замуж бы её  выдать в тундру, раз в посёлке не находится  для неё человек, пусть  в  чуме живёт, детей рожает.  И перестала Света  получать денежки от сестры. Но одеваться, обуваться – наряжаться, одним словом – привыкла хорошо,  поэтому как-то  незаметно  стала  подворовывать  у своих  же и  перепродавать поселковым.   То бурки женские, с роскошными орнаментами  у  кого-то из земляков прихватит, то  белую песцовую шапку предложит купить, мол, тундровички  просили продать, то, чаще всего, шкурки приносит: лисьи, песцовые,  а то и шапку мужскую из росомахи, которую, как говорится, с руками оторвут.  Или  предложит унты мужские из нерпы…
        Как это она делала,  не знаю, скорее всего, кто-то из её  знакомых  «прихватывал», а она  продавала.  Я у неё ничего не покупала,  не  любительница была скупок подобного рода, да и  учительницей была, стеснялась это делать.  Но она то морошки принесёт в качестве гостинца своей бывшей учительнице, то брусники, то рыбкой угостит вяленой. Предлагает как гостинец, но  нельзя  же было  принимать гостинцы так часто, и я стала ей деньги давать, то есть покупать  грибы - ягоды, тем более,  что собирать сама не собирала: из отпуска возвращались поздно, к самому началу учебного года, а потом  было  не до походов за «дикоросами», как говорится, да и не любительница, честно сказать, по тундре ходить, особенно в тёплую погоду, когда мошка активно атакует.  А  Света всё чаще  стала захаживать на чаёк, поэтому мы беседовали, вспоминали ребят из её класса, забавные случаи.   
       А как-то Света сказала, что её сестра может мне бурки по моей маленькой ноге сшить с красивым орнаментом, да и шапки зимние она и мужские, и женские тоже хорошо шьёт -  все хвалят.  А я незадолго до этого похвасталась шкурками соболя. Их мне по заказу привезла  с Таймыра завуч школы – интерната,  у неё там брат -  охотник промышляет.  Довольно дорого мне эти шкурки соболя обошлись, но уж очень хотелось пощеголять в  собольей шапке с хвостиком, модным трендом, как бы сейчас сказали.
       И вот Света предложила  мне быстро сшить  из шкурок – они были уже выделанные -  шапку, да ещё бурки сшить из неблюя (шкура  совсем молодого  оленёнка) под  цвет  шапки.  В конечном итоге  я лишилась и собольих шкурок, и  большого воротника из густошёрстной норки – захотелось мне  и беретик норковый:  давно воротник куплен, всё лежит…   В общем, пожадничала  я,  купилась  на то, что шитьё  у «тундровой сестры»  мне дешевле обойдётся, чем в мастерскую отдавать.  А Света исчезла с горизонта. Надолго. Подруги сказали, что в Антипаюту  уехала, я  до весны  всё ждала. Поверить в то, что меня обманула моя ученица, я просто не могла. Жаловаться было смешно. И стыдно. Через год, случайно встретив её, я даже не смогла её поругать, когда увидела её напуганную  мордашку, лишь укоризненно покачала головой.  Муж только посмеялся над моей доверчивостью… В «СОБОЛЯХ» походить мне так и не суждено было. И поделом мне, легковерной  дурочке: размечталась о новой шапке из сибирского таёжного  соболя  и берете  норковом!
        Кстати, о жадности.  Вспомнила вдруг, какую историю рассказала мне всё та же Наталья Макаровна.  Она  всегда с  удовольствием присоединяется к своеобразной игре бывших северян под названием  «А помнишь,  ещё был случай…». Простите,  не обижайтесь:  северян бывших тоже не бывает!
       Наташа  как-то в переписке упомянула  знакомый и нам с мужем небольшой посёлок  Нумги,  километрах в  четырёх  или в пяти от  Ныды, относящейся к  Надымскому  району  Я Н А О.   Через  Ныду  мы по Обской губе   катером   добирались до Кутопьюгана,  небольшого рыбозаводского  посёлка.  Там,  в Кутопьюганской  восьмилетней  школе  ( помните, тогда ещё 10 – летка была),  и приобретался  мой  первый учительский  опыт и начинался  северный  маршрут по  ямальскому  Заполярью.  В Нумгах же  базировалось некогда подразделение «Ямалнефтегазгеологии», а точнее,  стояла, как тогда говорили, партия Надымской экспедиции глубокого бурения нефти и газа (Вадим чуть позже устроился на работу вахтовым методом в ту же  Надымскую экспедицию).   
       К слову,  «Ямалнефтегазгеология»  как раз в конце  90-х – начало 2000 –х  обанкротилась. И это уже никого не удивило: это банкротство  стало очередным среди   массовых банкротств   крупных предприятий. Банкротили и продавали их в  частные руки...  А дальше… как везде в те годы: массовые увольнения, поиск работы… отъезд  одних,  прибытие других, уже с более конкретными целями – заработать…. Романтиков становилось всё меньше. Но отступление затянулось.  Дадим-ка слово Наталье, заждалась уже:
        - Недавно вспомнила историю с  наших первых северов – с  Нумог начинался наш путь по северу Ямала – школа  средняя была в соседнем  национальном  посёлке  Ныда, а жили в Нумгах. Зимой приходилось  на работу иногда пешком по тундре идти  5 км, а летом только на лодке. Иду я зимой с работы,  домой, в  Нумги. Сама помнишь,  какие короткие дни на севере: чуть рассвело, и уже  снова сумерки,  зимние дни  короткие  и очень тёмные.  Иду, тороплюсь.   Тропа  (колея от машин) хоть и натоптана  и  пока различима в сером пространстве всё более сгущающихся сумерек, но всё же боюсь, что вдруг снег  пойдёт. Радовало то, что огни родного  посёлка впереди, они что путеводная звезда в ночи полярной, да и сзади тоже  Ныда расцвечена пока ещё яркими огнями – рабочий день в разгаре – вон и окна школы светятся…  Но вот только подумала  о снеге, а он тут как тут. Ветерок уже ощутимый. Так быстро всё завихрилось, что  одна надежда на огни впереди, а прошла только полпути, ещё  километра   два или больше  шагать.  И хоть бы кто попался, в компании  веселее…
       Иду быстро, едва не бегом: не хочется в  метель  попасть - колею  занесёт… И тут догоняю молодую пару, тоже в Нумги идут. Что и говорить,  здесь тоже все дороги ведут…  не в Рим, ясное дело, но  в  Нумги  точно.  Парень оказался знакомым,  из нашей  эспедиции. О нём говорили, что хитрющий, прижимистый,  недалёкий  мужик, скупердяй, одним словом,  западенец  (читай: из Западной  Украины).  У  таких не перехватишь  и пару  сотен, если вдруг так случится, что  деньги потратил на  подарки,  например, пару шкурок купил на беленькую  шапку любимой  или бурочки,  расшитые бисером, для мамы  - всегда хочется своих удивить особенными подарками - да мало ли на что, а  может, на  свой день рождения потратился…
       Парень  шёл  не один, за ним, не прекращая  что-то говорить, шла, вернее сказать, почти бежала  его  новоиспечённая супруга, хохлушка – веселушка, красавица, лет на десять старше молодожёна.  Теперь идти стало веселее. Снег  усиливался, но огни впереди  звали   домой и  поднимали  настроение.
Но вдруг огни впереди исчезли, как будто резко опустили занавес. Оглядываюсь, но огней нет и сзади,  то есть  свет отключили одновременно в обоих посёлках, так как линия-то  была одна. Неожиданно  стало так темно, словно  оказались в тёмной комнате без окон, с той лишь разницей,  что снег  по-прежнему сыпал, ветер даже усилился, но теперь  и ориентира не было. Лысая тундра. Не видно ни  зги. Колея разбита  вдрызг, и так трудно было идти по такой тропе, а тут ещё снег, да  такой,  что протяни руку – не увидишь пальцев своих.  Кстати, и руки  замерзать стали. Я несла  портфель тяжелющий, как всегда, с  ученическими тетрадями и  учебниками моими любимыми,  химии и биологии. 
        Ветер продувал  уже насквозь. Хохлушка предложила остановиться и хоть руки согреть.   Присели  в кружок, и я вытащила парочку тетрадей.  Парень достал  зажигалку и … первая  тетрадь  была  сожжена, вторая также была охвачена огнём, который колебался и грозился от очередного порыва ветра погаснуть, встали плотнее, грея руки над слабым огнём.   Так в пепел превращены были   с десяток  тетрадей.
        Пошли дальше, с трудом нащупывая   полузанесённую  тропу, очень боялись свернуть с этой спасительной колеи.  Ещё раз остановились, сожгли  ещё  почти полстопки  тетрадей. Я уже  не жалела  их:  как – нибудь  объясню деткам, почему новые тетради придётся  завести.  Даже улыбнулась своей мысли: как  же будут довольны кое – кто из двоечников!   Ну, а  те, кто рассчитывал на «5» , сможет её получить  в  другой раз или у доски блеснёт знаниями.
       И ещё пару раз останавливались, так  сгорели в пламени  ради  нашего спасения ещё две стопки тетрадей. Согреться, конечно же, не согрелись,  но руки уже почувствовали тепло. А я согревала себя мыслью, что сегодняшний  вечер, если всё же дойдём,  проведу с семьёй, а не с тетрадями, исправляя ошибки  или радуясь хорошим ответам…  Думала, что такая же судьба ждёт и учебники.  Но тут хохлушка – веселушка  вдруг говорит своему   молчаливому мужу:
       -  Давай, Гриня, доставай гроши, будем жечь их, наша очередь.  Что  делать-то?  Бедный  Гриня! Он так визжал!  Не орал, нет, он визжал!…  Он высказал ей  всё,  что думал о ней, о её маме, о её «короеде», который  ждал их  дома.  Деньги жечь не пришлось.  Впереди увидели свет! Огни  зажглись так же неожиданно, как  погасли,  правда, теперь  они  светились не  так празднично, но  всё же пробивались сквозь снежную завесу,  вселяя надежду.  Дошли быстро, небольшое приключение закончилось  вполне  благополучно.  Вот только молодая женщина, хохлушка - веселушка,  со своим «короедом»  скоро  уехала от своего молодого мужа. Поняла, видимо, что её весёлый характер несовместим   со скупердяйством     мужа и земляка в одном лице.
        Вот думаю сейчас,  почему вспоминаются чаще всего именно  события дней минувших?   В общем-то,  это даже не вопрос,  а размышления на склоне лет.  А ведь это были прекрасные  годы! 
        Когда-то была у нас первая попытка  вернуться на БОЛЬШУЮ ЗЕМЛЮ и осесть в Удмуртии.  Случилось это  79 –ом,  а  весной 80-го  родилась наша дочка.  Осесть, в том смысле,  что надолго, навсегда   не получилось.  Сначала   муж,  который приехал годом позже,  стал  слишком явно  тосковать  по северу,  а  вернее,  по  привычном   образу  жизни, по друзьям – товарищам,  которые «в  поле  уже  выехали, наверное, сейчас в балках - у них тоже вечер, полярная ночь… - анекдоты травят,  наверное, или выскочили сиянием северным полюбоваться,  а я тут… ну и зачем я тебя послушался???».   И так  если не каждый вечер, то довольно часто.  А  чем  свою тоску заглушает нормальный русский мужик? Да, Вадим стал всё чаще приходить навеселе, стал  раздражительным, не удовлетворённым  ни работой, ни зарплатой, которую  то и дело  задерживали,  ни тем, что и  хлеба вдоволь не поешь – по карточкам.  И  это   правда:  был  такой период в Игре, в  82 – ом, кажется, когда ввели талоны на хлеб, и приходилось выстаивать в очереди, чтобы получить свою «пайку», как окрестил муж  хлеб, полученный по талонам.
        Злился: «У нас что, военное положение в отдельно взятой республике?»  Кстати, долгое время,  уже в Тазовском, на Ямале, на этот талон – хлебную карточку -  часто натыкались, когда нужно было что-то отыскать среди документов.  Но потом как-то незаметно он исчез, вероятно, чтобы не напоминать  о  том времени стояния  в очередях, кстати, и   не  только за хлебом.    Но мне  в то время  было особенно  стыдно стоять  в длинной очереди  среди женщин, как мне казалось тогда, излишне  крикливых, раздражённых, даже озлобленных  каждодневными заботами о хлебе насущном:  заплату опять задерживают,  одолжить не у кого,  в магазине долг растёт, как его потом закрыть?  Я слышала в очереди  от женщин даже откровенный мат…  И становилось так стыдно, как будто это я сама не могу сдерживать   накопившуюся обиду, злость на несправедливую судьбу, на бездействующую, не думающую о людях  власть,  а в целом -  на жизнь свою незадавшуюся…
        Приходила домой, а сердце ещё долго билось, заявляя о себе и предупреждая, что нельзя так реагировать на происходящее в  очереди.  Ведь и правда, покричат женщины,  поматерятся   в очереди, мужей – алкоголиков помянут – вот это обязательно!  – и  как-то легче станет у них  на душе:  выплеснули накопившуюся злость, раздражение, обиду… и пошли  из магазина, получив хлеб строго по  норме, указанной в талоне. Не на меня, разумеется, злились,  только плохо становится именно мне…
        Часто после этих картин,  казалось, вполне обыденных в то время, не хотелось    сынишку отправлять за хлебом:  ребёнок  не должен слышать то, о чём говорят в очередях люди, уставшие от «жизни такой». Хотя …   если дома мат был под полным запретом, то на улице, в школьной среде он процветал, да ещё как! Впрочем,  и сейчас то  же самое происходит.  Мат неискореним, по всей видимости. Далеко ходить не надо: интернет, комментарии…  почитайте на досуге.
        Но всё же остались в душе и радостные воспоминания об  игринском  недолгом периоде жизни. Прежде всего, незабываемая природа, которая и сыграла основную роль при  выборе места «приземления»,  когда на пенсии встал вопрос о постоянном  и  окончательном  месте жительства.  Вдруг вспомнились  сосны, высокие, стройные, хвойный запах которых сохранила навсегда в душе, потому что напомнили  густые лесные места  из  детства,  а так же пригорки лесные, где с солнечной стороны  дружно краснела  земляника, густые и высокие малинники, куда иногда могли наведаться и лесные хозяева – медведи. Кстати,  об одной  такой встрече с молодым медведем как-то рассказал брат.
        Собирал  он малину,  и так увлечённо наполнял  ведро,  думая  только о том, с какой  радостью  встретят его  дома, как обрадуются его жёнушка и дети лесной, душистой малине  - садовая не идёт ни в какие сравнения!-  что видел только бесконечные, щедро обсыпанные  яркой ягодой, кусты малинника.    И  вдруг, потянувшись за крупной, налившейся ягодкой,  он раздвинул  куст, и вдруг   лицом к лицу,  как говорится,  едва не уткнулся  в   медвежью  морду!   Не знаю, насколько присочинил мой брат – шутник и фантазёр ещё тот! – но  почему-то поверилось в то, что и хозяин леса так увлёкся сбором, что человека не заметил.  От неожиданности  брат  заорал, опрокинул ведро, почти наполненное малиной,  потом  схватил его, подобрал с земли сук, который валялся рядом, и стал из всех сил долбить этой палкой по пустому ведру. Делал он всё это «на автомате», как он сказал.  Медведь убежал.  Он напуган был не меньше, чем  мой брат. Вот в это можно поверить!
        Вспоминались  и луга с высокой душистой травой, покос, на который отправляли всех, независимо от того, умеешь ли вообще держать в руках литовку. «Не хочешь – заставим, не умеешь – научим!» - это правило – лозунг  действовало повсеместно. И хоть боялись неумёхи, вроде меня,  страшились  даже упоминания о том, что придётся становиться в ряд и  косить эту высокую, «духмяную» траву,  всё- таки становились и косили, пройдя предварительно получасовой «курс молодого бойца», читай: косца. И хоть  остриё косы  то и дело втыкалось почему-то в землю, а не  срезало  траву  так же легко и певуче, как у соседа с одной, и у соседки с другой стороны, всё-таки  не ломалось, а  вынималось из  земли и продолжало с размахом опускаться и срезать траву. 
         Продвигалась и я вперёд, к  другому концу  луга,  неуклюже вначале, но потом всё больше   радуясь успехам своей косы - литовки, но  временами  непослушная коса  снова вонзалась   в кочку.  А  сосед снова и снова становился рядом и, наложив свои руки на мои,   приподнимал лезвие косы так, что она начинала послушно  срезать ряд за рядком. И  ведь замечаешь,  как посмеиваются  женщины, отпуская шуточки, но не сердишься,  и не  кажутся в этот момент  они неуместными, хотя  смутиться заставляли не раз. Мужчины подправляли оселком  лезвие  косы себе и всем желающим  и снова шли  вперёд, равномерно сильными взмахами укладывая рядками траву. Об этом замечательно  написал наш  известный игринский поэт Александр Чубуков:
….Зазмеился полосами
Моря яркого разлив.
Впереди челнок – литовка,
Сзади лента напрямик,
Словно ткётся быстро, ловко,
Разузорный половик.
У одних ряды пошире,
У кого какой размах,
Только мускулы, как гири,
Прут из кофт и из рубах…

  А потом  кто-то вдруг  закричал:                - Осторожно!  Зайчата  в траве!                Сбежались посмотреть, но снова предупреждение:                - Только не трогайте, не берите в руки – зайчиха откажется от них, могут погибнуть!               
           Расстилалось полотенце,  к  нему ещё одно и ещё, выкладывалась снедь  домашняя – и  весёлый перекус!   После обеда  мужчины и женщины, умеющие и мужикам показать класс, ещё продолжали косить, а остальные начинали  переворачивать рядки, чтобы  быстрее  трава просохла.  Летний день, начинавшийся  с досады: ну что я там буду делать? Я же косу в жизни в руках не держала! – заканчивался  таким удовлетворением в душе, так радостно и светло было на сердце, как будто я смогла поучаствовать в очень важном деле не только для леспромхоза, но и для страны!

       Я  очень уставала  в те дни от бесконечных разговоров  о нехватке  денег, о проблемах, связанных с их отсутствием.  Да и родственники нам уже не радовались, так как  стеснили их основательно:  в двухкомнатной квартире  двухэтажки жили теперь две семьи,  по  4 человека в каждой комнате. Правда, родственники  начали строиться: нужен был свой двор,  огород, иначе как прожить?  Так что последний год мы жили уже одни.  Деньги заканчивались и у нас, а жить становилось всё труднее, потому что там, на  «северах»,  о них как-то  не думалось, потому что обходились  минимумом.  А если что, то перехватить до зарплаты было всегда у кого. Да и отпуск был длиной во  всё лето, и он был полноценным  ОТПУСКОМ -  отдыхом.  Так что о возвращении на Ямал стала подумывать и я.  И чтобы Вадим мой окончательно не запил, а к этому всё шло, я  однажды села и написала письмо   в управление образования с  просьбой  о разрешении вернуться обратно, в ту же Антипаютинскую школу.
         Надо сказать, что только желания  вернуться было мало -  пропускной режим, так что нужно было обязательно получить разрешение на проезд  в  погранзону – Тазовский район. Через некоторое  время разрешение – пропуск  получили.  Так закончилось наше недолгое пребывание  на «большой земле».  Трёхлетнее.  Разочарование   было полным, хоть и объяснимым...  Поторопилась, собственно, я, и опять причиной стал  мой дерзкий характер, нетерпимость  к несправедливости по отношению … нет, не ко мне, а к близкой подруге… но это уже «совсем другая история»…   Но  вот о своём  возвращении  «на северА» больше никогда не пожалели.
        Но надо сказать, справедливости ради, что вернулись – то мы, хоть и через 30 лет, но всё же в Удмуртию, на родину моей мамы. Мы вернулись  в Игру, совершенно изменившуюся, похорошевшую. Теперь здесь появилось  много новых, красивых, поставленных, что называется, на века, домов – настоящие усадьбы! – глаз радуется!  И  дороги стали совсем другими, не везде, правда, но… и Москва ведь не сразу строилась.  Появились  облагороженные  аллеи, места  для  семейного отдыха, хотя  пока не спешат восстанавливать парки, где когда - то  проходили концерты, и где я впервые  услышала необыкновенно лиричные  песни в исполнении  народного ансамбля «Италмас».
         И  люди мне показались с первых дней  знакомства совсем другими, как будто стряхнули с себя  всю усталость прежнюю, посмотрели совсем другими глазами на жизнь.Впрочем, сейчас живёт активной жизнью другое поколение, и разница даже в 15 - 20 лет вполне ощутима.  А жизнь здесь и вправду, стала другая, вот если бы ещё предприятия снова заработали, чтобы  и понятие такое забылось вовсе: работа вахтовым методом, потому что  благосостояние многих  игринцев  зависит как раз от того, где они смогли найти работу…  А природа здесь всё такая же, великолепная,  она-то и рождает столько  поистине  талантливых людей.  Их в Игре великое множество!
         Но   я как –то  заговорила даже саму себя и прервала нить разговора. А говорила об очередях, ставших обычным  явлением в 90-е годы.    Так что продолжу немного эту  тему
        Очереди были и на Крайнем Севере,  например, в  Антипаюте, в заполярном посёлке…  как  же без них в те времена?  Но это были другие очереди, в  этих  очередях больше смеялись, рассказывали свежие анекдоты, делились новостями, поругивали, конечно, местную власть –  не  без этого –  но рады были встретить кого-то из знакомых, кого давненько в посёлке не видели.  Рассказывали, например,   об очередной иностранной экспедиции  на современных снегоходах на острова в Карском море, а то и на Северный полюс, об известных  полярниках, сопровождающих иностранцев. Иностранцы – а это были и французы, и финны, и немцы, и даже японцы - заметно отличались от наших ребят яркими  утеплёнными костюмами, необыкновенно восторженными проявлениями интереса к аборигенам, всё время фотографировали и фотографировались с местными жителями…       
        Это были заметные события, и как не поделиться впечатлениями о них?  Вот  и делились новостями  в  очереди  за хлебом ли, за  свежими яблоками или за водкой. Кстати как раз за водкой чаще всего и выстраивались очереди, потому что ввели тогда запрет на свободную продажу этого горячительного напитка. Национальная, так сказать, кампания…   Вот  из-за водки и случился со мной конфуз. Но об этом чуть  позже расскажу... ладно, раз уж начала… слушайте.
Готовились к Новому году. Собрались у  подруги.   Закуски наготовили. Вино ещё из летних запасов: привозили с собой домашнее вино. А  тут позвонили и сказали, что водку начали в магазине продавать, по две бутылки на семью, то есть  маме и папе – по одной. Если папы нет, то только одна бутылка полагается. Комедия?  Может быть. Но я попала сама в эту комедию, поэтому и запомнился мой поход за ВОДКОЙ!   Вот  мне и говорят подружки:
      - А  сходи-ка ты  за этой самой водкой! А то что за праздник у мужиков без водки?   Я  отнекиваюсь, как могу, что никогда в жизни  ни  сигареты для мужа, ни  водку, тем более, не покупала. Ни разу в жизни! Мне на это:
      -  Когда-то начинать надо! И на нашу долю купи. Скажешь там, что мы просили купить. Бесполезно было спорить: теперь уже и подругам стало интересно, как я  водку буду покупать!  Знают,  что  продавцом работает Витальки Маслая мамочка, которая была уверена, что её сыночка – красавца в школе  недооценивают  (а сынок – и в самом деле был «гарный хлопчик», но бездельник ещё тот! Из моего класса!).   
        Пошла.  У  магазина народу  уйма!  – новый год скоро!  Но мне долго стоять не пришлось, позвали внутрь кто-то из наших, учителей или воспитателей.
 В магазине тоже народу набито как на дискотеке – не протолкнуться!  Но это была очередь, извилистая, как речка, но очередь. В зале разглядела красные повязки тех, кто эту очередь  регулировал. Господи! Наш директор школы! Уважаемый госп… простите, товарищ в то время, Савенко!  Он накануне держал перед нами пламенную речь о том, что мы, как самая заметная и уважаемая часть общества поселкового, должна поддержать «трезвую» политику партии  и  Новый год отметить по - новому….без спиртного, что создаются  по стране  Общества  трезвости. Говорил,  что неплохо бы и у нас создать это общество,  хотя, по его  мнению, школа, в первую очередь, это и есть общество трезвого образа  жизни.               
         Что делать?  Меня он  увидит, это точно.(Было, было такое, когда и дружинники с красными повязками на рукавах  ходили, предупреждали нарушения общественного порядка, и антиалкогольную кампанию, да не одну, вспомнят наши ветераны, аксакалы, как называет их одна уважаемая дама).
         И тут меня заметили, кажется,  кто-то из учителей,  стоящих у самого прилавка, и позвали к ним, сказав, что занимали и на меня. Пришлось, неловко извиняясь, встать в очередь за  «однополчанами». Подошла к прилавку. Перед продавцом тетрадь, где она отмечает галочкой пофамильно  тех, кому и сколько отпускает «товара». Я называю свою фамилию, получаю две бутылки светленькой, беленькой и как там ещё ласково мужчины водку называют… А потом робко так прошу ещё две на семью  одной приятельницы, называю фамилию учительницы, потом ещё две на двоих из другой семьи. Все в посёлке друг друга знают. Но  ШЕСТЬ  бутылок водки! И Катя записывает все шесть на меня одну! Я это вижу, говорю ей, а она:
        - Некогда мне всех вас записывать, сами разбирайтесь, кому и сколько! Следующий! И вслед  мне:
        - Я тоже  домой спешу!  Для нас тоже Новый год не отменяли!  Я поворачиваюсь – и … передо мной наш многоуважаемый директор школы! С  красной повязкой, как дежурный по школе! Молча отступил, давая дорогу,  улыбка во всё лицо! Красная от стыда, с шестью бутылками в сумке – слава Тебе, Господи, что не авоська! – со стеклянным перезвоном, который уже в ушах отзывался, что колокольный звон, выбралась, наконец, на крыльцо.  Кто-то с завистью смотрел мне вслед, вероятно, перезвон стеклянный  и они слышали.
        Опущу наше празднование года  86-го. Для меня оно было  соответствующим настроению. Но уже через день нас опять собрали, чтобы поговорить о работе на каникулах. Пока говорили завучи об  итогах полугодия,  о наших отчётах, о том, как ёлки – утренники  прошли, я сидела как на иголках, я ждала речи В.В.   В общем, вы поняли, сколько сарказма было  в его словах по отношению  к  учителям – великим  трезвенникам!  По мне он прошёлся не один раз, причем, ни разу не назвал моей фамилии. Таким образом, я даже не имела возможности хоть как-то  объясниться! Но когда он сказал едва не о десяти бутылках, которые  «одна  наша великая трезвенница»  вынесла из  магазина, то я просто встала и вышла, чтобы поплакать в учительской, где никого не было. Подруги  сразу поняли, о ком речь,  они, конечно же,  попытались сказать и о преувеличении, и о том, как уговаривали меня сходить за этой чертовой водкой, но…  С тех пор меня никакая сила в мире не заставит купить самой бутылку водки! Хотя, даже сейчас я могу сказать, что, скорее всего, наш  В.В. просто сымпровизировал свою гневную речь, потому что был он весёлым, незлобивым человеком, умеющим хорошо посидеть под хорошую закуску, прекрасно играл на гитаре и хорошо пел. Мы любили своего директора, живущего сейчас на Ставрополье.  Дай Бог ему здоровья!
          Прилетали в северные посёлки  и  солидные комиссии из «государевых слуг» по разным надобностям: то в совхоз местный, то на метеостанцию, то в  школу. И районного, и окружного уровня. И, конечно же, их нужно было едва ли не торжественно встретить – это было обязательным ритуалом, так как зимой, в мороз,  от вертолётной площадки до посёлка пешком идти начальству как-то «не комильфо» -  и,  соответственно,  проводить  нужно было с ещё большей торжественностью. И с   подарками в северном исполнении!  Это само собой.  Вот почему  гости в составе комиссии  в отдалённые посёлки летали с удовольствием.  В конечном итоге,  начинали суетиться все: надо рыбки хорошей раздобыть, чтобы угостить и с собой  в  пакете – это непременно  - и, может, в  рыбкоопе  или в совхозе шкурки выделанные  найдутся для дорогих гостей? Всегда находились!  Если  на «югах» почти в каждой экскурсии отдельным пунктом стоит посещение винных погребов, где и происходит дегустация вин, то в Гыде, например, покажут природные морозильные камеры. Это прорубленные и обустроенные в вечной мерзлоте своеобразные  тоннели  – мезлотники.
       Есть подобные  мерзлотники  везде на рыбоучастках,  на рыбзаводах, но меньше по объёму.  Какая только рыба не хранится в  мерзлотнике!  Тонны рыбы!  Вот вам и знатное угощение! Кстати, недавно прочла, что  в Новом Порту Ямала  обустроен  самый большой в мире природный  холодильник!  А в Гыде как-то с детьми ходили на экскурсию в местный мерзлотник  (в рамках  знакомства с профессиями). Не знаю, всех ли детей это впечатлило, но меня точно!  Представьте на минуту ледяные пещеры в вечной мерзлоте!  Ледяные своды при  слабом  свете лампочек  сверкают  неисчислимыми блёстками  снежинок, навсегда вмёрзшими  в ледяные гладкие  стены и полукруглые потолки, и  блестящий  каток в качестве пола…  И  везде мешки с рыбой!  А в других камерах – ответвлениях рыба  в прозрачных полиэтиленовых пакетах   брикетами  ожидает отгрузки на продажу, на вывоз. Вот вспоминаю сейчас эту экскурсию, и перед глазами длинные, ледяные, со  сверкающими снежинками  на стенах, подземные тоннели со  множеством  ответвлений. Не хватает только сталактитов и сталагмитов пещерных!
        А вот на полках магазинов  мне запомнились почему-то  бесконечные  консервные банки, их было великое множество: рыбные, мясные… всех цветов радуги, тушёнка, сгущёнка, крупяные каши для быстрого разогрева, стеклянные банки с  борщами, рассольниками… и огромные бумажные мешки с сухофруктами, картофелем, сухим, разумеется, с  сухими овощами самыми разными  и  луком, тоже сухим.  Макаронные изделия тоже в  бумажных пакетах.  До сих пор не забыт вкус подгоревших дочерна, сухих  палочек того, что было когда-то целой, рассыпчатой картофелиной. Вот из них  картофель фри точно не приготовишь. Хорошо, если  в  бумажном  пакете  окажется  сравнительно чистая, светлая сухая картошка, но иногда распустишь нить на пакете, а там … потом сидишь и отбираешь: светлые палочки на борщ, а половину - в  мусорное ведро, как непригодное к использованию. 
        В наши дни, конечно, полки северных магазинов - а их, как дань времени, сейчас в каждом, даже  небольшом посёлке,  достаточно много – мало чем отличаются от  продуктовых наборов  любого современного  сельского магазина.
Но тогда  всё завозилось, как и сейчас,  в самые дальние посёлки,  на фактории только в навигацию, в летний период.  И  если в  райцентре  первые  баржи  с продуктами, топливом,  в  том  числе, древесиной и  углём,  разгружались  уже в середине июня, то  в Антипаюте  или в  Гыде  навигация открывалась  лишь  в июле и заканчивалась через полтора, максимум через   два месяца,  как только  на реках появлялась шуга - предвестник ледостава. 
        Бывали случаи – и это не такая уж была  редкость -  когда последние  неразгруженные баржи могли вмёрзнуть  в лёд  недалеко от  места назначения, и тогда разгружать  баржу начинал весь посёлок уже по льду, а плавсредство,   так именовалось  любое судно, оставалось до весны, стиснутое льдами. И можно было наблюдать, как по реке  к намертно  вмёрзшей барже летят собачьи упряжки с нартами, на которые передают с  баржи продукты питания,  их увозят на склады и на снегоходах с прицепленными санями. Чуть позже, когда лёд окончательно скуёт реку и побережье моря, если баржа не дошла до посёлка, подходили трактора, и уже на них вывозили древесину и уголь.
        Это сегодня  свежие фрукты – овощи можно купить даже в дальних посёлках  в течение  года – завозят постоянно -  а тогда дорог с твёрдым покрытием  не было, самолётами – вертолётами много не завезёшь – дорого, поэтому использовалось только  время  навигации - по воде.   Но были ещё и зимники, по которым шла техника на места базирования геофизиков.  По зимникам в  посёлки завозили, по мере  необходимости, продукты, а оттуда увозили оленину, рыбу. Нашим  мужчинам тоже приходилось по работе отправляться на вездеходах, машинах и даже тракторах по тундре, по проложенным зимникам, в  отдалённые посёлки  и  в  Тазовский, райцентр. 
         Никогда не отправлялись в рейс  поодиночке, но обязательно не меньше  трёх  - четырёх  единиц техники, редко – на двух,  на всякий пожарный, что называется. (Но отчаянные, вроде моего бывшего ученика Кости Вануйто,  отправлялись    в путь  по тундре за 200 с лишним километров на снегоходе  и могли внезапно появиться в Тазовске,  привозя в качестве гостинца мешок с рыбой). Когда ребята отправлялись в путь по зимнику, то даже самые явные атеистки молились, чтобы в пути не случилось поломки, чтобы  пурга не застала в пути, чтобы не заблудились, не сбились с дороги. И возвращение всегда было для всех праздником!  И всегда что-то привозили из райцентра, к великой радости детворы и женской половины.
        Однажды  Вадим вернулся из поездки сравнительно быстро. Обошлось без поломок техники, без  блуждания по тундре, даже мороз пощадил ребят в эту поездку.  Стал Вадим заносить бумажные пакеты с сухой картошкой – она оказалась, на радость, чистенькой, почти белой.  Привёз пакеты с сухой морковью и луком, разумеется, тоже сухим. Было выложено множество банок с тушёнкой, со сгущённым молоком – лакомством  во  все времена!  Кулёчки с конфетами и шоколад.  И конфеты,  и  шоколад были и в местном  магазине – рыбкооповском   (расшифрую:  кооператив рыбаков), других  магазинов не было тогда – но ими никого уже не удивишь, а вот  шоколаду  в новых обёртках,  свежему, а точнее, незалежавшемуся, конечно же, радовались искренне.
          Но вот последний выход за последней партией кульков – и в комнату вкатывается ФЛЯГА… полная сметаны…  Нет, я не  по ошибке   сказала о фляге - не бидон, не ведро, а именно фляга, в каких возят молоко с фермы.  Сметана была свежая, во всяком случае, нам, соскучившимся по «живой» сметане, это так и показалось.  В те времена в райцентре ещё существовал совхоз,  держали коров.
      Да, да,  в  заполярном райцентре Тазовский,  в совхозе, держали  поголовье коров, так  что в детских садах, в школах  детям давали не  сухое, растворимое молоко, а живое, натуральное, от  коровок.  Кстати, коров, правда, небольшое поголовье, держали и в  дальних посёлках,  Антипаюте и даже в Гыде.  Так что если не ленишься, постоишь  на ферме с бидончиком, то молочком  свеженьким побалуешь  домочадцев! Но с преобразованием совхозов в  акционерные общества содержать коров посчитали бесперспективным, затратным  делом по всему району, и очень скоро о «живом» молоке стали постепенно забывать, и теперь наливают  детям в детском саду уже молоко из пакетов.  А та  сметана, о которой зашла речь,  была точно натуральная, а так как везли её недолго,  да и не в санях, а в кабине, то промёрзнуть она не успела.
        Но что делать с такой уймой сметаны? Это же скоропортящийся товар. Раздала  её быстренько  соседям, коллегам,  в холодильник  поставила  большую банку сметаны  и пекла  несколько раз необычайно вкусные лепёшки на этой сметане. В духовке. И  именно об этих лепёшках  как-то вспоминала  дочка: вкус  их, кажется, да сегодня помнит. А нам они напомнили тогда деревенские лепёшки, которые в русской печи на сметане  пекла  курская бабушка.
         Вообще, тему  вкусной и полезной пищи на севере можно продолжать  долго. И хоть вспомнила вначале безвкусную сухую картошку, из которой готовили супы, борщи, но фактически это была еда из полуфабрикатов, хоть и приготовленная дома. Но была другая еда. Была оленина.  И это мясо, по сути, диетическое, очень скоро стало называться деликатесным. Так вот, это деликатесное мясо покупали замороженными  тушками, от 20 до 35 - 40 кг. Забой оленей начинался уже в конце октября, в начале ноября, как только речки замерзали, и тогда из тундры  на забойку пригоняли стадо оленей.  Ставили тушку  в холодный коридор и отпиливали понемногу ножовкой,  а если туша была  небольшая,  то нарубали куски простым  топором.   По дешёвке можно было  купить оленину  у ненцев, поэтому всегда в хвостовой части вертолёта, летящего из северных посёлков, можно было видеть несколько туш мороженой оленины.  А кто-то скупал  и складывал   в мешки отдельно  языки, печень, сердце.  Скупка была обыденным делом командировочных  и самих лётчиков, выполняющих чьи-то заказы,  покупали и для себя, разумеется.
         Но  была и рыба. Разная.  Но почти  всегда деликатесная.  В  Гыде  гостям  предлагали  омуля. Помните: «Славное море  -  священный Байкал, Славный корабль - омулёвая бочка»? Только это был омуль   арктический, относится  он  к роду сиговых, лососёвой породы, крупнее байкальского. Вкус необыкновенный, но  в свежем виде почти  не продаётся, так как омуль – рыбка нежная и  быстро портится. Муксун, пыжьян, щёкур  и нельма. Последняя, часто длиной  более метра, осталась в памяти как самая вкусная рыба, рыбище, уважая её размеры.Всё - таки  семейство знатное, уважаемое  - лососёвое , поэтому лов её в последние годы запрещён, только аборигены имеют право вылова нескольких особей.  Для себя и семьи.
       Как же я радуюсь  сейчас, перебирая старые фотографии, там есть изображения и с нельмой,  и с осетром  (вот и внук запечатлён с  огромным осетром, видимо, из Антипаюты передали в качестве подарка).  Но кто ищет, то всегда найдёт, поэтому и осетрину можно раздобыть, если поспрашивать, а рыбаки всегда подскажут, кто может поделиться «запретным  плодом»…
       Я сознательно не рассказываю об осетрах ( лобарь, лобарик - местное название осетра  - подростка),  на вылов которых  был наложен запрет гораздо раньше, чем на муксуна и нельму.  Но,  тем не менее, всякий живущий  в Заполярье, работающий на буровых, знает,  что такое  арктический осётр.  Блаженство от приготовленного блюда из осетра нельзя передать словами! Например, уха!!!! Потому что фактически  лобарик  без костей, только хрящи!!!. Сколько бы эмоциональности не придавал своим словам, вкус осетра не почувствуешь, пока не попробуешь.  А пробовал ли кто котлеты  рыбные?  Конечно,  пробовали, но котлеты из муксуна,  и  тем более из нельмы,  были особенные, нежнейшие…  (Вздыхаю с сожалением, потому что   вряд ли ещё придётся испытать  вкусовое блаженство  от северных деликатесов!)
         А икра?  В первые годы на Ямале,  когда жили в отдалённых посёлках – первые  три года в Кутопьюгане -  чёрную  осетровую  икру приносил муж  в  эмалированном  тазике.  Полный тазик чёрной  икры!  Икру выдавливали,  а осетра – на уху, на  прочие соления, копчения.  Засолкой икры занимался муж, складывал в трёхлитровые банки. Это потом,  уже в райцентре, мы радовались даже простой икре из ряпушки.  Представляете: икра!  Чёрная!  В  тазике!!!  Вот это точно  незабываемо!
          А строганина?  Часто на мою страничку в «Одноклассниках» попадают потрясающие  снимки  со строганиной.  Описывала я свой восторг и  в  стихотворении «Строганины  лепестки»: 

…Я  смотрю заворожённо, как сползает с-под ножа,
Завивается в колечки строганинка  нежная,
Засветилась янтарём под солнышком арктическим!
На морозе  будто розы рыбки  исключительной,
Свежемороженой, янтарной,
Теперь  почти мифической…
        К слову, в последние пару лет, перед самой  пенсией,  мы всё чаще слышали о том, что хорошей рыбы становится всё меньше.  Об этом  стали  в конце концов говорить все: и рыбаки, и  руководство рыбозавода. Это началось с тех пор, как  по  дну Тазовской губы проложили нефтяную  трубу. Рыба  чувствует  вибрацию трубопровода,  и  на очередной нерест  в эти места хорошей рыбы приходить стало  меньше, а в иных  местах почти исчезла. Так что меньше стало не только рыбы из сиговых, но и обычной ряпушки.
            Ну, вот, кажется, и  подошёл к концу наш заочный  вечер воспоминаний, дорогая  моя Наталья Макаровна! Хорошо бы  продолжить этот вечер, но уже «вживую», как говорится. Может, когда – нибудь  и случится наша встреча! Вот уж поговорим  вволю!  А пока подкинь - ка ещё парочку  эпизодов, которые  знакомы нам обеим!  И они  снова оживут в памяти и засияют новыми красками. И спасибо тебе, дорогая моя, за нашу общую память, за сына, которому привила интерес  к  такому сложному, на мой взгляд,  предмету, как химия. До встречи, пусть пока и на просторах интернета!