Библейские персонажи-учение Йешуа и ошибка Пилата

         Народно-литературные традиции дьяволиады: http://www.proza.ru/2018/11/04/1541
   
         3.6 Библейские персонажи в романе: учение Йешуа и ошибка Пилата.
 
В очерке «Киев-город» (1922) Булгаков рассказывал, как тряхнув своим кое-каким богословским багажом доказал одной старушке, что антихрист ещё «вскоре» не придёт, за что и был назван одним из предтеч антихриста. После этого Михаил Афанасьевич зарёкся встревать в какие-бы  то ни было богословские дела, но не сдержал своего обещания.

В романе «Белая гвардия» Алексей Турбин видит сон. Пожалуй, содержание его близко к созерцанию самого Булгакова тех лет. В уста  бога он вкладывает такой пассаж о большевиках, которые в него не верят: «Ну, не верят, что ж поделаешь. Пущай. Ведь мне-то от этого ни жарко, ни холодно. Да и тебе, тоже. Да и им, то же самое. Потому мне от вашей веры ни прибыли, ни убытку. Один верит, другой не верит, а поступки у вас у всех одинаковые. Сейчас друг друга за глотку, а что касается казарм [в раю], то тут так надо понимать, все вы у меня, Жилин, одинаковые - в поле брани убиенные». Т.е. главное - исполнение нравственного долга, а вера как бы и не нужна. Заявление вполне еретическое, а о попах, которые учат, что без веры в рай не попадёшь, этот бог говорит: « … таких дураков, как ваши попы, нету других на свете. По секрету скажу тебе, Жилин,  срам, а не попы».

В романе «Мастер и Маргарита» Булгаков уже вплотную приступает к религиозной тематике, впрочем, опять же по-своему её интерпретируя. Он пишет «внутренний роман», настоящий библейский парафраз, своеобразный апокриф: «евангелие от сатаны». Религиозное сознание, безусловно, возмущается такому вольному обращению с библейским текстом, каждое слово которого священно. Именно как кощунство и богохульство оценивают это некоторые православные критики, с той разницей, что М. Дунаев, вслед за Н.Гаврюшиным, считает, что оно принадлежит М.Булгакову, тогда как  А. Кураев считает, что оно принадлежит Воланду. В таком случае, никакого собственного драматизма эти главы не несут и становятся чем-то легковесным и вторичным. Но по меркам литературоведения эти главы названы К. Симоновым в предисловии к первому изданию романа в Советском Союзе в журнале «Москва» за 1966-67 гг. вершиной прозы М. Булгакова, и имеют свой внутренний смысл.
 
Для того, чтобы что- либо понять в ершалаимских главах, нужно совершенно оставить мысль, что это псевдо-евангелие. Это лишь произведение писателя Мастера, который пишет драму о двух противоположных героях Йешуа и Пилате. Булгаков всё-таки драматург, а не богослов, и фонетические изменения названий и введение новых персонажей должны, по замыслу Булгакова, позволить читателю воспринимать «пилатовы главы», как самостоятельное произведение. По мысли Архиепископа Иоанна Шаховского «сквозь эту неточность и смещённость евангельского плана удивительно ярко видна основная трагедия человечества: его полудобро, воплотившееся в Римском Прокураторе Понтии Пилате» . Да, драма Пилата заключается в том, что он струсил, проявил малодушие в решающий момент своей жизни, за что и будет расплачиваться «двенадцать тысяч лун». Его называют, и он сам считает себя «свирепым чудовищем», что и пытается доказать с помощью Марка Крысобоя, который избивает Йешуа. Но что- то странное происходит с ним после разговора с бродячим философом,  он не может спокойно отправить его на смерть  и ищет средства, чтобы спасти его.Но среди своих обычных методов он не находит таких средств и совершает свою роковую ошибку, осуждая безвредного философа на казнь. С этого момента начинаются мучения пилатовы, ибо в нём просыпается совесть. Он понимает, что его подследственный невиновен, и что он, Пилат, обязан был его спасти, но не сделал этого.

Американский исследователь Л. Ржевский называет это «экзистенциональной трусостью» Пилата. Т.е. в одно мгновение, вдруг перед Пилатом открылось всё величие и вся ответственность человеческой личности перед своей совестью, по чувству нравственного долга. Открылось, что в принципе у Пилата есть настоящая, внутренняя свобода, а есть детерминированные поступки, как бы вынуждаемые обстоятельствами. И с ужасом и страхом обнаружилось, что этой своей свободой он воспользоваться не сможет, ибо он - раб обстоятельств, хотя он - властитель этого города и наместник Римского Императора. И это собственное бессилие поступить по законам добра и справедливости для него невыносимо. В отчаянии и безысходности он отдаёт тайный приказ об убийстве предателя Иуды и к одному преступлению присовокупляет другое, но может ли это ему принести облегчение душевной муки?
 
Эту трагедию Пилата нельзя считать полностью выдуманной, ибо и Евангелие достаточно драматично рассказывает об этих событиях ,а, например, копты и эфиопы празднуют 25 июня - день св. Понтия Пилата. Эту драму почувствовал  Булгаков и изобразил в художественно - литературной форме.

Страдания Пилата продолжаются и после его смерти, он сидит, как неприкаянный, и живет воспоминаниями об этом дне, и жаждет вновь встретиться с Йешуа, и договорить, и дослушать то, что осталось недоговорённым и недослушанным, объясниться, излить душу. «Он более всего в мире ненавидит своё бессмертие и неслыханную славу. Он утверждает, что охотно бы поменялся своей участью с оборванным бродягой Левием Матвеем». И, наконец, ему даруется свобода, и он устремляется по лунной дорожке навстречу тому, с кем так долго хотел договорить. Наказание за осознанное преступление должно иметь свой конец. При чтении «пилатовых глав», тем не менее, совершенно устраниться от того, кто является прообразом главных героев, невозможно, да этого и не требуется.

Наоборот, это - прозрачный намёк на них. Это- попытка, в условиях тоталитарной идеологии атеизма, сказать о Том, о Ком говорить вообще-то нельзя. Именно так понял эти главы Архиеп. Иоанн Шаховской: «К. Симонов не решается сказать, что эта вершина прозы Булгакова, вызывающая его восхищение, является, в сущности, явлением не Понтия Пилата, а Христа Иисуса… Здесь именно «революционность» этого произведения. Впервые в условиях Советского Союза русская литература серьёзно заговорила о Христе, как о Реальности, стоящей в глубинах мира…Воланд - главная сила зла- не мог совершенно исказить Лик Христов, как не в силах был и скрыть великой реальности существования Христа Иисуса.»
 
Мы видим здесь другое отношение к вере. Если в « Белой гвардии» во сне Турбина отрицается необходимость веры, достаточно исполнение нравственного долга, то здесь уже совсем иное мирочувствие. Пилат спрашивает: «Йешуа Га-Ноцри, веришь ли ты в каких-нибудь богов?- Бог один,- ответил Йешуа [а наверное, вместе с ним, и сам Булгаков],- в него я верю». Здесь уже мысль о том, что, чтобы исполнить нравственный долг, реализовав свою свободу, необходима вера в Бога, как Источник всякой нравственности и свободы. И наверное поэтому для Йешуа оказывается возможным исполнить свой долг до конца, даже перед лицом смерти, а для Мастера, по традиции сравниваемого с Йешуа,- нет, он трусит, отказывается от творчества, даже от жизни: « проще всего было бы броситься под трамвай. Но вся штука заключается в том, что так же точно, как собаки, я боялся и трамвая».

Учение Йешуа о том, что «все люди добрые» сродни православной вере. Ведь даже грехопадение и отлучение от Бога не смогло полностью истребить добрую человеческую природу. Она есть образ Божий и в потенции заложена в каждом человеке, но необходимо реализовать её путём следования нравственному долгу. Она - как семя, которое нужно взрастить. Необходимо человеку достигнуть богоподобия, актуализировав эту потенцию, чтобы добрые семена, через обращение к Богу, принесли свой плод.

Но для того, чтобы вспомнить о своём предназначении, человеку часто бывает нужно пройти через потрясение или увидеть в лице другого человека нравственный идеал. Так было с пришествием на землю Сына Божия, в Лице Которого было сияние  «славы Отчей» (Ин. 1,14), покорившее сердца многих людей. Также и Йешуа, хотя и не обладает силой и славой Иисуса Христа, тем не менее, имеет в себе духовный стержень и приобретает себе двух учеников: официального - Левия Матвея, и неофициального - Пилата. Общение Йешуа с Пилатом поражает последнего и пробуждает совесть и неосознанные ещё мысли о собственной душе: «Бессмертие… пришло бессмертие…» Чьё бессмертие пришло? Этого не понял прокуратор, но мысль об этом загадочном бессмертии заставила его похолодеть на солнцепёке».
 
Арестант, бродячий философ получает духовную власть над Пилатом, властителем Иудеи, они как бы меняются ролями. Йешуа свободно высказывает свои мысли, которые звучат довольно дерзновенно, но Пилат не только не приказывает предать того истязаниям, но прислушивается к ним и даже внутренне соглашается с ними. Йешуа, как юродивый, получает право говорить в глаза Пилату то, чего говорить никому не позволено. После речи Йешуа «секретарь смертельно побледнел и уронил свиток на пол.- Беда в том,- продолжал никем не останавливаемый связанный,- что ты слишком замкнут и окончательно потерял веру в людей». Йешуа же верит в то, что «человек перейдёт в царство  истины и справедливости, где вообще не будет надобна никакая власть», и именно это делает его выше земных привязанностей. Пилат же не верит ни в добрых людей, ни в царство истины: « Оно никогда не настанет!», и в этом трагедия его жизни: «И опять померещилась ему чаша с тёмною жидкостью. «Яду мне, яду!».

Относительно единственного официального ученика Йешуа - Левия Матвея существует много разных мнений, обычно считают его фанатиком. Но, очевидно, что главная его черта-это то, что он предан своему учителю и любит его до самозабвения, даже до отречения от бога. Сложность в трактовке его образа заключается в том, что в конце романа он появляется из области «света» непреображённым: мрачным и оборванным. Он остался непримиримым и враждебным к духу зла: «… я не хочу, чтобы ты здравствовал, - ответил дерзко вошедший». То, что он именно остался непреображенным, можно узнать, например, открыв «Белую гвардию». Все в том же сне А. Турбина Булгаков описывает райское состояние полковника Най-Турса: «… на голове светозарный шлем … Райское сияние ходило за Наем облаком»; и вахмистра Жилина « … кольчуга его распространяла свет. Грубые его черты… ныне были неузнаваемы, а глаза вахмистра совершенно сходны с глазами Най-Турса- чисты, бездонны, освещены изнутри».

Видимо, всё дело в том, что чему-то не тому научился у Йешуа его ученик, не сумел воспринять всем сердцем философию добра. « Ходит, ходит один с козлиным пергаментом и непрерывно пишет, - говорит Йешуа.- Но я однажды заглянул в этот пергамент и ужаснулся. Решительно ничего из того, что там записано, я не говорил». В «свет» же он попал исключительно за свою преданность учителю, по формуле Воланда: «… тот, кто  любит, должен разделять участь того, кого он любит». Булгаков считает, что Левий Матвей исполнил свой нравственный долг.

Образ предателя Иуды значительно изменён, и по сюжету, и по смыслу, по сравнению с евангельским прообразом. Иуда любит замужнюю женщину Низу, и ему нужны деньги, чтобы купить её любовь. Он выдаёт себя за ученика Йешуа, и затем коварно предаёт его, ради денег. Но он ещё, как дитя, не ведает, что творит, в нём ещё не созрело сознание нравственного долга, и первое, пылкое юношеское чувство толкает его на преступление. Но Булгаков хочет сказать, что куда большая вина за это преступление на тех, кто хотят смерти Йешуа - на иудейском синедрионе. Образ  Иуды созвучен с образом Иванушки, который тоже только орудие в руках настоящих злодеев.

В саду Иуду убивают в отместку за предательство Йешуа. Таким образом, пославший на смерть заплатил за это собственной жизнью. И тем искупил свою вину и, по мысли Булгакова, заслуживает снисхождения. И, видимо, поэтому лицо его после смерти: «.. представилось… каким-то одухотворённо красивым».

         Заключение: http://www.proza.ru/2018/11/11/1291