Подмена

ПОДМЕНА

...мать и не заметит, как за крышей зашумит сильный ветер, спустится нечистая сила и обменит ребенка, положив под бок роженицы своего "лешачонка" или "обменыша"
Максимов С.В "Нечистая, неведомая и крестная сила"

Федот лежал на диване, курил и думал о том, как ему фартануло.

Сегодня утром он вышел из плацкартного вагона, и очутился на вокзале города-миллионника, шумном и пропитаным табачным духом. Настроение у Федота тогда было мерзкое, и вот почему: Без малого двое суток он трясся на узкой боковушке, которая была для него хоть и неудобным, но верным неотьемлемым пристанищем. А вот миллионнике за такую роскошь теперь предстояло подзаморочиться. Квартирная хозяйка два месяца назад божилась не сдавать его комнату, но, видимо, прикинула свои возможные убытки и барыши, схватилась за голову, и таки-вселила новых жильцов. А на позвонить жильцу прошлогоднему бабуля, само собой, рубля пожалела (это ж в другой город же звонить надо же-ж!).

Поэтому Федот, словно ему мало гемора в трехдневном опоздании на учебу, так еще должен был побыстрее искать себе какое-нибудь теплое лежбище. Покидая плацкарт, он представлял, как будет теперь бегать между пар - или вместо пар - на узел связи, раз за разом накручивая там номера из газетных обьявлений. Как будет вечером мотаться из района в район. Как в невероятно быстро темнеющих незнакомых дворах будет выискивать дома с нужными номерами, бегать вверх-вниз по лестницам незнакомых подъздов, и звонить в незнакомые квартиры. А уже в последнюю очередь, когда домохозяйки улягутся спать, наступит самая вкуснота. Федот начнет искать место для ночевки - в общаге, или у однокурсников, набившихся в сьемные хаты, будто вахтовики в тот самый плацкартный вагон. Может быть, у кого-то и найдется свободная кровать на все два или три дня, но ведь может и нет...

Однако фартануло.

Чуть ли не в первом объявлении писали про комнату, в каких-то четырех остановках от главного корпуса. Цену просили бросовую - Федот по дороге в миллионник заранее огорчался, представляя как из его кармана уплывет больше на целую треть.
"Халупа какая-нибудь. - подумал Федот - Коммуналка, или деревяшка с ванной в коридоре, или в потолке дыра на чердак, фанерой заклееная" Все же позвонил - скорее ради интереса. И оказалось, нет! Комната была не в коммуналке, а в цивильной трешке, в чистом подьезде, не проходная, удобства не на улице. Мебель некоторая имелась. И ремонт хоть и староватый, но уж точно лучше прежней старушечьей конуры, где Федот травил дихлофосом клопов в прошлый год.

Хозяйка тоже была из себя не бабулька, не алкоголичка, и не гопница-переросток, а вполне так приличного вида женщина, наверное, чуть за 35. Правда - предупредила она сразу - еще в квартире живет ее младшая сестра, которая на днях приехала из роддома. Понятно, с малышкой на руках, с девочкой. Многим квартирантам маленький ребенок в доме мешал бы спать, или, как студенту, заниматься. Поэтому и цену пришлось снизить - объясняла Оксана, так звали хозяйку. "Можно Ксюха" - добавила она.

Федот заверил Оксану, что заниматься ребенок ему уж точно не помешает (хе-хе). А спать... Наш герой три года прожил в пэтэушной общаге, и сверху год в институтской. Да у него такая устойчивость ко всяким ночным шумам образовалась - хоть молотком в тазик бей прямо над ухом, он бы только на другой бок перевернулся!

На радостях Федот отдал деньги, сколько с него попросили, успел забежать на две последние пары, и вечером заехал в новое жилье с вещами.

Фарт, однако, на этом не закончился. Этим же вечером, когда Федот, еще не разобрав до конца сумку, соображал в кухне насчет пожрать, туда зашла и Ксюха. Она поставила что-то в холодильник, открыла окно, села за стол и закурила. Удивительно легко и быстро они разболтались. Оксана оказалась очень разговорчивой, но не молола ерунды, от которой хотелось включить шелест морской волны в голове. Правда, произносила некоторые непонятные слова, а после полторашки пива почему-то стала называть нового жильца "чижик-пыжик"1)  Кроме того, была хороша собой. За первой полторашкой последовала вторая. Федот вытащил из морозилки муксуна2), которого едва успел туда уложить. Третью бутылку оставили едва начатой.

На лице Оксаны виднелись первые едва заметные морщинки, но тело было гладким как у первокурсницы. Тонкая талия, аккуратная грудь - небольшая, но не исчезнувшая, когда Оксана опрокинулась на спину. Попка почти без признаков целлюлита. И там... одним словом, везде у нее было как у первокурсницы. И да! - Ксюха два раза укусила Федота. Первый раз мягко, а второй - так, что парню пришлось за волосы оттянуть ее голову от себя и прижать к матрасу!

Вобщем, теперь Ксюха курила на диване рядом с Федотом. Она лежала, закрывшись одеялом ниже пояса, и рассказывала что-то про сестру, будто сестра ее вроде ведьмы, то ли гадает, то ли ворожит. Но Федот, почти не слушал. Он тоже затягивался, посматривал на хозяйку, и думал... Ну, я уже говорил, о чем он думал. К тому же потихоньку начинал клевать носом.

-   Да ты слушаешь, нет! - прикрикнула Оксана.
-   Да, да... слушаю конечно, сестра твоя, и что?
-   Да ты спишь что ли? Не спи давай! Сейчас докурим и на следующее отделение! Второй звонок, чижик-пыжик! Занимаем места в зале!
-   Давай завтра? - предложил Федот

Ксюха рассмеялась.

-   Ну нееет! Сейчас, подожди - сказала она, похлопала Федота по бедру, затушила в пепелке окурок, и поднялась. Накинув легкий короткий халатик чуть выше колен, Оксана собрала с пола десяток скомканных кусков туалетной бумаги и вышла из комнаты.

Через минуту-другую, в самый раз, чтобы Федот не отключился, она вернулась. В руке у нее была чашка, и на этот раз не с пивом.

-   Пей давай. - улыбаясь сказал Оксана, и протянула чашку квартиранту.
-   Это чего? - спросил Федот, заинтересованно. Мутноватая коричневая жидкость, напоминала отвар ромашки, которым мама поила его в детстве. Но запах был другой. От питья пахло сосновым лесом, и чем-то еще, терпким и свежим.
-   Чтоб стоял до утра. - сказала Оксана на ухо новому другу, поцеловала его  - жадно, горячо, влажно, и поднесла чашку ко рту Федота.

Жидкость словно сама влилась парню в горло, и вместе с ней по всему телу разбежалась приятная нега и легкость. Сон мигом улетучился, и вместо него голову стало окутывать незнакомое приятное ощущение - как опьянение и бодрость одновременно. Или это пиво так запоздало заработало?

Оксана, не снимая халата, устроилась у Федота под мышкой, рукой поглаживая его по груди.

-   Зацепило, слушай... - сказал ей Федот. Ксюха усмехнулась:
-   Нравится?

Вопрос прозвучал словно сразу в голове Федота, миновав уши. Ему казалось что он вовсе не опирается на матрас, а парит между кроватью и одеялом, окутанный постельным бельем, точно облаками

-   Ничо так...
-   Ну само собой! Это Нинка, сестра, готовила. Она по зельям спец настоящий.
-   Она ж ведьма у тебя, ты говорила?
-   Ну можно и так сказать.
-   Корча, порча, приворот?
-   Приворот - да. - сказала Ксюха. - А корча-порча нет. Все эти сглазы, порчи, трясучки - за такими вещами надо к тем обращаться - Оксана кивнула головой в сторону, словно указывая направление, в котором находились неназванные "те"
-   Те это кто? - спросил Федот.
-   Те, это те. Вобщем... те к кому обращаться не надо. Нинка брезгует, хотя и знакома с ними с детства.
-   В садик с ними ходила, что ли? - пробормотал Федот. Несмотря на охватившую его блаженную легкость, губы были словно не свои и плохо слушались
-   Смешно, да, ха-ха. - съязвила Оксана. - Нинку подменили в детстве, чтоб ты знал.
-   Как это подменили? В роддоме?
-   В дурдоме! Чижик, ну что ты тугой-то такой! Те - которые с той стороны, ее украли и унесли, а вместо нее оставили подменыша. Дурашку такую, квазимоду, но с виду - вылитая Нинка. Мы тогда летом отдыхали в области,  у бабки, отцовской матери, совсем еще детёшки обе. И вдруг сеструхина заболела ни с того ни с сего. Что с ней - никому не понятно. Не разговаривает, не ест, не пьет, не спит, только стонет и стонет без конца. Отвезли в больницу, там сколько не смотрели, толку тоже ноль, конечно. Слава - я уж не знаю, богу или кому - что пробабка тогда еще живая была, баба Настя, царствие ей небесное! Еще до революции родилась, и у нашей бабушки дома жила, на койке за шкафом. И вот она заладила: мол в больнице не дите, а подменыш, мол вот-вот кони двинет, тогда и Нинку не вернуть. Надо, говорит, ноги в руки и Нинку вытаскивать.
-   Прикольно. - сказал Федот. Ксения рассказывала какие-то небывалые вещи, но при этом совершенно запросто. Как если бы в этой истории ее сестру сбил пьяный деревенский велосипедист. Странно, что и Федот слушал так же без всякого особого интереса, хотя бы даже ни слову не верил. Ну нечисть, ну украли... Вон, у их знакомого дома хату вскрыли, и телевизор украли, ну и что теперь, убиться?
-   Отец только рукой махал, - продолжала Ксения - А Нинке, ну, "типа Нинке" все хуже... В город везти не решаются, боятся, что не довезут. У матери истерика, слезы в три ручья... Она и вцепилась в пробабку как в соломинку... Отец не верил, конечно, но мама уже сама была готова умом тронуться, и руки на себя наложить. Так отец плюнул и решил, что хуже все равно не будет. Сделали как баба Настя сказала. Эту чебурашку оставили в больнице, а сами пришли все домой. Там баба Настя целый обряд приготовила, даже по такому случаю с койки встала, и из-за своего шкафа вылезла в кои-то веки, добрая душа... Вобщем колдовала целую ночь, а утром Нину нашли в той же кровати, из которой на днях больную забрали. Спала, сопела носом, как ни в чем не бывало.
-   А та, что в больнице? - спросил Федот.
-   Не помню. - призналась Оксана - Вроде как пропала. Может, мне этого и вообще не рассказывали, я ведь тоже совсем карапуз была... Нинка, та ничего не помнила. Говорила, что заснула, и все, хотя самой несколько дней не было... Вообще ни мать, ни отец, ни бабушка трепаться об этом ни за что бы не стали. Я бы сама давно про это забыла и не знала ничего, если бы на том все и кончилось.
Оксана приподнялась, взяла с тумбочки еще одну сигарету, закурила, и снова устроилась у Федота под боком. Парень не двигался.
-   Сеструхина стала сны какие-то видеть, просыпаться по ночам вся зареванная. Потом хуже - к ней как будто стали приходить кто-то, какие-то тени отцов Гамлетов... То как мыши скреблись, то стучали, то шептали чего-то. Никто не слышал, а она слышала, потом и видеть начала... Ее, конечно, и по врачам водили. Толку опять ноль, ясно-понятно. В церкви водили, в святые места, и там  - ноль... Из-за этого в садик перестала ходить, в школу не пошла. Нинка ведь не больная была, не какая-нибудь отсталая. Умненькая девочка, веселая, играла, стишки читала, рисовала. Просто те всегда были возле нее, кружились вокруг как стервятники...

Проскрипела и хлопнула дверь меж комнат. В кухне за стеной послышались шаги, негромко застучала посуда. Что-то стали варить, не иначе как новое зелье, и до комнаты донесся травяной запах, на этот раз не тот, что прежде, а горький и пряный.

-   Нинка встала.
-   Познакомишь нас? - пробормотал Федот.
-   Познакомишься еще. - ответила Оксана - Попозже чуть-чуть, не сейчас... Знаешь, а жалко даже что вот так все... - как бы с легкой грустью добавила она.
-   Чего тебе жалко? Вроде нормально все.
-   Да так, ничего. Не бери в голову. Вобщем, Нинка привыкла постепенно. Стала с теми жить, как живут с вредной соседкой в коммуналке. Не встретишь ее за день - хорошо, а если встретишь, то поругаешься, да и всего делов, не бог весть что за драма. Таким путем и стала колдуньей... Научилась и защищаться, и договариваться, и даже кое-что от них узнавать...
Теперь вот залетела, и те, конечно, тут как тут... Только и ждали, когда родит. У Нинки за плечами стояли всю жизнь, а дочке теперь как на роду написано. Так что, тут уж выбора у Нинки не было...
Ты то как сам, Чижик-Пыжик? - спросила она Федота, отправляя в пепельницу уже который по счету окурок. - Дошел до кондиции?

Федот попытался ответить, что дошел в самый раз, но даже язык его уже не слушался. Впрочем, и это его не расстроило. Подумаешь, чего расстраиваться-то...
Оксана встала и вытащила из тумбочки мыльницу, а из мыльницы, в свой черед -  пипетку для глазных капель и новое, в целой упаковке, бритвенное лезвие.

-   Дай лапку, зайчик...  - сказала Оксана Федоту, словно та тетя- медсестра из далекого детства, и он даже попытался улыбнуться такому милому воспоминанию. Кровь из большой бордовой капли на кончике пальца начала втягиваться в стеклянный цилиндрик...
-   Ну вот и готово.  - Оксана наполнила кровью пипетку примерно наполовину и убрала в карман халата - Пока, чижик-пыжик. Ты извини уж нас...
-   Ничего, бывает... - мысленно ответил ей Федот. Ему давно не бывало так приятно и спокойно, как с этой странной женщиной, говорившей ерунду. Да, кажется, вообще никогда не бывало...

Она еще раз, горячо, на несколько секунд, присосалась к губам Федота, потом отодвинулась от дивана, выключила настольную лампу и вышла вон. Через минуту в квартире встал густой запах мужского семени. И Федот подумал, что это семя  - его собственное, то самое, что Оксана стерла со своего животика туалетной бумагой и потом унесла куда-то.

"Суп из малофьи сварили. Я этот суп есть не буду, не просите!" - подумал Федот и безвучно посмеялся собственной шуточке.

Открылась дверь, и на этот раз - впервые за день, вечер и ночь, в свете уже разгоревшейся зари, Федот увидел Нину. Младшая сестра, она выглядела лет на сорок, а то и сорок пять и была довольно полна.  Махровый халат на ней доставал до лодыжек. На плечах лежали длинные спутанные волосы, золотистые с частой проседью. Бледное одутловатое лицо напоминало и о недавних родах, и еще об очень, очень многом, тайном и явном. В одной руке у Нины был была эмалированная кастрюля, в другой - небольшая малярная кисть.

Женщина подошла к дивану, стянула с Федота одеяло, и окунув кисть в кастрюлю, стала густо мазать теплой пахучей жижей сначала лоб гостя, щеки, потом шею, грудь, и все дальше, дальше, до самых ногтей на пальцах рук и ног. Слова грубого усталого голоса, едва доносились до сознания  Федота из-за ее сомкнутых уст...

-   ... Вы, безотчие, безматерные, неслышашие, невидящие, без крови, без плоти, без тени, живете без души, без радости, без покоя, света сторонясь, тьму проклиная... говорите без голоса, скитаетесь без приюта... жнете, чего не сеяли... ищите чего не прятали... берете, где не клали... Вас зову... Вас впускаю... Вам отворяю запертое...  Вам показываю скрытое... Смотрите, слушайте, жните, ищите, берите...

Ведьма говорила, и свет мерк - то ли на улице, то ли у Федота в глазах. Шепоты, шорохи и стуки раздавались отовсюду. Старые половицы комнаты скрипели, словно под шагами невидимых ног...

-   ...Найдете, чего не искали... Придете хлеба поесть, погрызете камня... придете воду пить, напьетесь грязи... Придете за золотом, унесете навоз... Заговорю, закружу, запутаю, твердым словом закрою как покровом, волей заслоняю как стеной, голосом зовущий голос заглушаю, светом манящий свет затеняю... вы сильны, а я сильнее... вы хитры, а я хитрее... Вы жадны, а мне мое дорого...

Тишина. Нины не было. Вместо нее перед Федотом стояла черная фигура, почему-то очень четко видная в комнате, окутаной тьмой. С головой, но без лица. Не то с двумя парами оленьих рогов на этой голове, не то в короне из длинных ветвистых сучьев, торчавших вверх и в стороны.

Существо протянуло к Федоту руку, раскрыло четырехпалую ладонь, и  не издав ни звука, как будто поманило парня к себе. Та легкость, которую ощущал Федот, тут же превратилась в полную невесомость. Границы комнаты невероятно расширились. Диван со скомканной влажной простыней остался далеко внизу, как земля вмиг остается внизу за бортом взлетающего самолета...

Федоту уже не нужно было поворачивать голову, чтобы видеть все вокруг себя. И взглянув на то место, где только что сам лежал неподвижным, Федот увидел это - всего мгновение на наш счет, но за той гранью, которую он пересекал, и время и расстояние длились иначе.

Оно, как ком, как поднимавшееся тесто, росло и разбухало вширь и высоту. Оно расползалось выростами в пять сторон, будто клубы густой пены медленно лезли в пять сторон из очага неизвестной химической реакции...

Рыхлая масса пульсировала и колыхалась, разрастаясь все больше, она начала приобретать человеческие очертания, становясь похожей на уродливую резиновую куклу, которую кто-то надувал через шланг частыми короткими выдохами. И в той ее части, где как будто бы начало обозначаться подобие головы, вдруг... не рот раскрылся, нет! Распалась с хлопком круглая дыра, и до Федота донесся пронзительный, бессвязный и унылый вопль...

Вмиг спала колдовская пелена, окутавшая сознание парня. Федоту разом стало понятно значение слов обеих женщин. Он понял что сейчас видит, и понял, для чего сам переступил сегодня порог этого дома. Парень закричал, от ужаса и отчаяния, но услышать человеческий голос здесь было уже некому...

Пропала и комната, и чистый подъезд, и весь дом. Федота3) увлекало в места, невиданные почти никем из живущих на белом свете. Только вопль создания все еще доносился до него, становясь слабее и слабее...


1) Чижиками-пыжиками, согласно питерской городской легенде, до революции называли студентов императорского училища правоведения. Здесь, буквально "студент"
2) Муксун - промысловая рыба. Водится в сибирских реках
3) Федот. Значение имени трактуется двояко: и как "данный богами, дар богов" и как "Отданный богам, предназначенный богам"
Ксения (Оксана) - Буквально "гостеприимная"
Нина - по одной (крайне неправдоподобной) версии - "Спящая, видящая сны"
Анасатасия (баба Настя) - "Бессмертная"