Невероятные приключения. Или Сказка для взрослых

          Невероятные приключения. Или Сказка для взрослых.
                Далеко не полное собрание сочинений
                с моего Чердака.

                Моей безудержной фантазии посвящается.


                Сказка для взрослых.

    Всё самое невероятное происходит всегда неожиданно. Вот и на этот раз. Давайте посмотрим, что получилось.
     Жили-были три поросёнка. И была у них красная шапочка. Они каждый день, по очереди, носили её на руках. Но вот однажды к их дому пришли семь гномов и стали кричать и требовать: « Отдайте нашу Белоснежку !» Поросята растерялись, а Красная шапочка легла на лавку и сразу притворилась как без чувств, Мёртвой царевной. Но тут примчался Серый волк и стал дуть что есть мочи на очаг, который был нарисовал на старом холсте и висел у стены в каморке старого шарманщика Карло, которую тот снимал во флигеле уютного домика-замка трёх толстяков. Когда огонь под холстом с нарисованным очагом разгорелся с небывалой силой, испугавшийся Буратино проткнул носом в нарисованном котелке дырку и вода залила разгоревшийся было пожар, но при этом он сломал свой длинный нос о кирпичную стену, находящуюся сразу же за картиной. Увидев это, Мальвина даже вскрикнула от неожиданности и закрыла своё лицо ладошками, потом вздохнула и объявила, что больше не любит Буратино и уходит жить к Пьеро. Гномы меж тем, помитинговав ещё минут десять – пятнадцать, ушли в столовую обедать.Услышав от Мальвины об её судьбоносном решении, наш вечнопечальный Пьеро ещё больше опечалился и приуныл, поняв, что его беззаботное время стихов и серенад закончилось и начинались суровые житейские будни, заполненные скучными  походами в магазины, стиркой, выбиванием ковров и прочим принесением себя в жертву прекрасной Дульсинее. А ещё этот её… Артемон, вечно крутящийся под ногами и волчком вокруг хозяйки и не подпускающий к ней никого на расстояние поводка и спящий всегда у ее ног. Ночевать придётся в прихожей  на коврике… Нет, такая перспектива не устраивала и не прельщала легкоранимого Пьеро и он решился бежать !... Бежать !.. Бежать!... А куда – не сказал никому.
     Узнав об этом, Карабас Барабас немедленно кинулся на поиски, но не зная с чего начать, отправился сразу к мудрой черепахе Тортилле, которая вот уже лет как триста обитала в окрестных болотах, проводя время в бесплодных и безуспешных поисках утерянного ею когда-то золотого ключика. На все вопросы Карабаса-Барабаса о смысле жизни она, не прекращая копания в болотной жиже, только молча махнула ему в сторону сидевшего на берегу в ожидании неизвестно чего и разомлевшего на ярком полуденном солнышке Дуремара, впрочем объявив на прощанье, что Дуремар уже знает все ответы на все вопросы.
     Дуремар ни в какую не хотел делиться той тайной, что поведала ему старая черепаха, заявив что это сугубо личное, и отказывался отвечать на вопросы. Но в конце концов, отступив перед непреклонностью Карабаса-Барабаса и хорошенько подумав, он, хитро прищурившись и как-то неестественно улыбнувшись, предложил купить у него тайну поведанную ему черепахой Тортиллой в придачу к ведру пиявок за пять золотых. Карабас охотно согласился, но у него не было с собой денег, и он бросился на поиски кота Базилио и лисы Алисы в надежде перехватить у них до зарплаты. Он нашёл их в старой харчевне на краю города, когда те ели куриные ножки, горкой лежащие перед ними на, казалось, огромном блюде, а кости кидали в большую старинную китайскую вазу из фарфора династии Вынь, стоявшую в углу.
    - «Вот она – страна дураков !» - подумал Карабас-Барабас.
    Безучастно выслушав просьбу Карабаса-Барабаса о пяти золотых,  Базилио вполне спокойно и решительно, как бы между прочим, настойчиво и по-дружески предложил Карабасу-Барабасу подписать кредитные бумаги о займе и положил перед ним на стол уже заранее приготовленные документы. А лиса Алиса, кокетливо и томно улыбаясь, подсела к Барабасу вплотную на широкую деревянную скамейку, заглядывая ему прямо в глаза,  как бы ища понимания и одобрения, и в какой-то неуловимый момент с лихостью гусара перепорхнула к нему на колени и, устроившись поудобнее, объявила, что всегда в тайне любила этого милого пупсика и с детства мечтала выйти за него замуж.
     Разомлев от такой приятной неожиданности и ласки и предчувствуя, что он, наконец-то обрёл смысл жизни, Карабас тут же приказал подать  всем шампанского, карету к подъезду и хрустальную туфельку – чтобы пить из неё за здоровье невесты. Изрядно захмелев, он на радостях подарил и подписал на имя невесты загородный домик Людоеда, на который впрочем не имел никаких прав, полуразрушенную и давно заброшенную мельницу и ослиную шкуру. Прочитав дарственную, Алиса заявила, что Карабас жестоко её обманул, надругался над ней, ее любовью, честью и её чувствами и что она этого так не оставит – требует немедленного развода и будет судится с ним, требуя в качестве компенсации половину его состояния и вторую в качестве издержек за потраченные на него годы, на что Карабас-Барабас ответил, что всё его состояние записано на покойную ныне бывшую его тёщу и судиться со старушкой-процентщицей у неё нет никакой такой возможности и основания, а сам он, как лицо престарелое и больное, немедленно уезжает лечиться за границу и её судьба его больше не интересует, как впрочем и судьба второй хрустальной туфельки. Кот Базилио на это выразил на лице ноту и высказал свой протест, предъявив при этом к немедленной оплате кредитные бумаги, по полной сумме вместе с набежавшими уже к этому времени процентами, на что Карабас-Барабас охотно согласился отвернуть коту голову, предложив взамен ему самому стать сию минуту немного Чеширским. Мило улыбнувшись улыбкой униженного человека, кот моментально испарился, успев пообещать между тем, что непременно ещё вернётся, вместе с коллекторами.
    Схватив со стола опрометчиво забытые котом документы, Карабас в ту же минуту, с голодной жадностью давно забывшего вкус еды человека, стал их есть, уплетая за обе щеки и обильно запивая винным соусом, и ни на кого не глядя.
    В это время в харчевню вошёл кучер, похожий на крысу, и объявил, что карета подана и пора ехать на бал-маскарад, который начнётся в двенадцать часов с первым боем городских курантов на главной башне. Ещё не вполне осознавая и понимая что происходит, Карабас-Барабас направился к выходу, на улицу, где у подъезда стояла старая карета, запряженная не понятно какими лошадьми, оставив без внимания свою бывшую невесту, которая за соседним столиком со своим адвокатом уже строчила какие-то бумаги. Застоявшиеся между тем без дела лопоухие и горбатые кони неизвестной породы обильно высекали копытами искры из булыжной мостовой, от которых с удовольствием прикуривали случайные прохожие и быстро уходили прочь, стараясь как можно скорее скрыться и спрятаться в ночной мгле за тусклым светом редких маслянных фонарей.
     Плюхнувшись в коляску, так что она моментально просела и закачалась со скрипом на старых стальных  рессорах, Карабас громким приказным тоном объявил : «Едем в номера! К Марье-Искусснице ! Его дражайшей кузине, которую он давно не видел и от того очень за ней скучает.» И приказал кучеру взять с собой из харчевни пять солёных огурцов. Кучер моментально испарился, а пришедший вместо него кондуктор объявил, что трамвай идёт в парк, а ему, Карабасу, полагается штраф за безбилетный проезд и общественное порицание за неподобающее поведение, на что Карабас-Барабас, моментально прикинувшись зайчиком, лихо выпрыгнул из коляски и сиганул в ближайшие кусты по какой-то такой там своей надобности, крикнув на прощание, однако, что все сволочи ! Кондуктор молча, привычным безучастным взглядом посмотрел вслед убегающему Карабасу, пожал плечами и так же молча укатил лежащую на брусчатке у крыльца большую тыкву в гараж. Приближалась полночь … та единственная полночь в году, когда все тыквы были нарасхват.
    Тем временем наступившее на Землю полнолуние своей яркой круглой белой луной вырывало из темноты чёрный силуэт старого замка Шапель, стоявшего одной ногой в старом парке, а другой рядом с дремучим еловым лесом, и голые, корявые, страшные в темноте, лапообразные ветви окружающих замок деревьев.
     По старой грунтовой дороге, утопающей в мокрой грязевой жиже, в кромешной темноте в сторону замка брёл силуэт неизвестно кого. А между тем стрелки часов на старом Шапеле приближались к двенадцати и в этой таинственно мрачной, зловещей, наполненной предвещением чего-то нехорошего обстановке, казалось, что вот-вот сейчас провоет собака Баскервилей, возвещая о наступлении Эры Милосердия. У подножия замка славный рыцарь Дон-Кихот перочинным ножом зачищал остриё своего копья, готовясь к последней и решающей битве добра со злом и поджидал невесть куда провалившегося своего верного оруженосца Санчу из Пензы, а одиноко горящее в замке окошко не предвещало ничего хорошего, потому как было ясно, что в такую ночь хозяева дверь не откроют и никого на порог не пустят. Да и кто мог хозяйничать в старом замке ночью, кроме как обитавших там столетиями призраков ушедших эпох ? Потому ни один из запоздалых странников никогда не решался нарушить стуком в дверь ночной тишины, обходя зловещий замок как можно быстрее стороной, желая скорее выбраться на освещенную фонарными огнями твёрдую дорогу и быстрее дойти до конечного верстового столба с закреплёнными на нём солнечными часами, чтобы в свете луны удостовериться – который сейчас час ? И освободившись от преследовавших в темноте страхов, зайти в дворцовый ларёк, располагавшийся на противоположной стороне перекрёстка.
     Часы пробили полночь. И пронзительно-оглушительный, душераздирающий, переполненный страхом и ужасом истошный крик Дон Кихота разорвал ночную тишину и заглушил собой леденящий душу вой собаки Баскервилей.
     « Вот и всё…, - подумал Пьеро,- Деньги кончились. Пора возвращаться.» И тяжело вздохнул. Он на ощупь, в темноте, набрал с газона букет опавших желтых листьев, сунул в карман несколько случайно попавшихся под руку желудей и обречённо побрёл в сторону дома, где, возможно, его ждала будущая невеста с голубыми гламурными волосами и  замашками хорошо вышколенной и безконечно самоуверенной стервы, предвидя уготованную ему участь.
    - Кто бы мог подумать,- размышлял сам с собой Пьеро,- что она вдруг, вот так сразу, согласится стать его женой ? Ведь нормально же всё было. Он беззаботно пел  ей серенады, сочинял стихи во славу своей строгой и недосягаемой музы и вёл вполне в общем-то беззаботный образ жизни, втайне надеясь и рассчитывая, что она никогда не ответит ему полной взаимностью, не приблизит к себе и не приберёт к рукам. И вот тут нате вам – такое счастье обрушилось на его голову ! А как же безответная любовь ? От чего теперь он будет страдать ? Теперь он будет страдать от самой что ни на есть любви ! А оно ему это надо ? Нет, "в деревню, к тётке, в глушь, в Саратов ..!" Куда угодно, только не женится. К Сусанину в Кострому. Пусть заведёт куда подальше. И следы заметёт. Чтобы никто никогда не нашёл.
    Так он шёл не спеша по пустынной безлюдной дороге, тускло освещенной скрываемой пеленой туманной измороси луной, как вдруг подумал сам для себя : «Нет, она не
 такая !… Она ещё хуже…»
    Он шёл по дороге уже вполне освободившись  от своих страхов, набросившихся было на него у Шапеля и успокоившись, ни о чём глобальном не думая и ни о чём не жалея. Просто брёл в никуда. Неизвестно сколько он так шёл, как вдруг перед ним, невдалеке, совсем близко заиграл яркий свет ночного костра и отблески его пламени ложились на песочного цвета египетские ворота, сторожевые башни которых были густо покрыты иероглифами и охраняемы молчаливыми статуями всемогущих древних египетских  то ли богов, то ли фараонов, властителями всех миров и тайн. Створок у ворот не было, как впрочем не было и никакого, уходящего ни вправо ни влево от ворот забора. Они просто стояли в поле и даже пролегающая дорога не проходила через них, а аккуратно огибала справа и слева и снова сходилась в одну уже за ними. Перед самими воротами виднелся лишь кусок старой заброшенной булыжной мостовой, густо поросший травой.  Пьеро только сейчас осознал, что всю дорогу шёл с поникшей головой и ничего не замечал вокруг, и только теперь, подняв глаза с дороги, смог увидеть и оценить окружающую обстановку и то, что происходит вокруг. Египетские ворота манили своей таинственностью и скрытым за ними молчанием, как портал в неведомое, в иной мир.
     - А ведь это выход,- подумал Пьеро и решительно шагнул в направлении ворот.
     - Стой, кто идёт ?! – пресёк его намерения решительный строгий бас.
     - Стрелять буду, - вторил ему молодой задорный, залихватский голос одного из трёх силуэтов оказавшихся у костра. Это были три богатыря. Они дозорно охраняли проход в ворота, чтобы кому не следовало не шастали туда-сюда-обратно и как бы чего не натворили.
     - Кто таков ? – снова прогремел строгий бас, обращаясь к растерявшемуся от неожиданности Пьеро, - По какой такой надобности ?
    - Я это… мне туда надо. – лишь смог еле слышно пролепетать Пьеро, чувствуя как его ноги становятся мягкими и непослушными, и, вконец растерявшись, покорно подчинился и отдался в руки чужой воле, не терпящей прекословий.
    - Зачем ? – снова спросил, как отрезал, его тот же бас.
    - Пока не знаю. Но очень.
    - Ну раз не знаешь, значит пока, до выяснения, будешь считаться временно ограниченным. Садись к костру, грейся, думай о своём, о поведении и чтобА тихо у меня тут. Я посторонних вопросов и болтовни не люблю, когда не спрашивают. А коли спрашивают, отвечать по существу и в точку, без запятых. Ясно ?
     - Так точно – как умел чётче отрапортовал Пьеро, подводя черту и давая понять, что он науку уразумел и хлопот с ним не будет.
     - То-то же, - чуть смягчился и подобрел суровый бас, - Присаживайся. – и указал рукой на свободный камень у костра. И снова в округе воцарилась непробиваемая тишина. Казалось, сами статуи фараонов негласно склоняли всех к этой тишине, грозя нарушителю всеми карами небесными и земными и правительством области, если кто-то вдруг посмеет ослушаться их молчаливого указа.
     Немного посидев молча в полной тишине у костра, разглядывая играющие в полной темноте огоньки пламени, Илья Муромец ( а владельцем строгого баса был именно он) протянул руку к котомке, лежавшей тут же, рядом, и достал из неё флакон «Тройного одеколона». И немного помедлив,  с грустью и некоторым сожалением и сочувствием, обратился к Пьеро:
     - Извини, друг, тут только на троих.
     - Я понимаю, - сочувственно прошептал Пьеро и без промедления принялся выковыривать из своего воротника ампулу с ядом.
    - Ну не надо так убиваться, брат, - остановил его Добрыня. Не торопись – сейчас самое интересное начнётся. Петь будем. Плясать. В общем гулять будем !
    - А как же эти – и Пьеро мотнул головой в сторону ворот, - как же тишина и покой ?
    - А ну их к лешему. Надоело. Стоят тут почти уж лет триста как и мы при них неотлучно. Надоело.  Я может жениться хочу, а кто за меня сюда пойдёт, к воротам, да  ещё и к чужим ? Я может свои собственные ворота хочу. Дубовые. И охранять их вместе с амбаром.
     -А как же портал ? – не унимался Пьеро, - как же проход в другой мир, на ту сторону ?
     - А что другой мир ? То же самое что и здесь, только с другой стороны. Ничего особенного. Хочешь, сбегай, посмотри, туда и обратно. Только смотри не заблудись – искать не будем. Много вас таких. Блуждающих… А вот заселить бы всю луну лунатиками – глядишь и до Марса жизнь дотянулась бы.
     - Эк ты хватил, - урезонил Добрыню Муромец, - До нас бы жизнь добралась, и то бы хорошо было.
    - Это верно, - тяжело вздохнув, охотно согласился Добрыня.
    - А знаете что ? – вдруг воспрял духом несколько осмелевший Пьеро, - примите меня в мушкетеры ! Сердце моё – это сердце мушкетёра ! Я всегда это чувствовал. В душе я всегда был гасконцем !
    И в доказательство своих слов он моментально проглотил лихо выхваченную из ножен трофейную французскую шпагу, лежащую без дела тут же у костра.
    - Мдааа … несколько удивлённо от такой неожиданности протянул Илья Муромец, - Дело серьёзное. Тут бригада нужна. «Мушкетёров». С крестиками. Для консилиума.
    А Алёша Попович участливо протянул Пьеро ковш с хреновым квасом : «На, запей» , не выказывая впрочем при этом ни капли удивления, как будто шпагами здесь завтракали, обедали и ужинали.
    - Огурчика ему предложи. Солёненького, - шпага-то поди острая. – снова съязвил Илья.
    Сам оторопевший от такого своего поступка, Пьеро сглотнул, видимо, застрявший в горле комок воздуха, проглотил и ответил :
    - Спасибо, не надо.
    И осознав, что ничего такого с ним не произошло, не случилось, что он жив и здоров, и стоит на том же самом месте, вдруг пришёл в такое состоянии эйфории, которого, пожалуй, раньше с ним не случалось никогда и, напустив на себя важности и самоуверенности, заявил:
     - Я много чего такого умею !
     Богатыри молча и сочувственно посмотрели на него.
     - А ещё я скакать могу, - не унимался уже разгорячившийся и вошедший в кураж Пьеро, - галопом ! Хотите прокачу ?
    - Алёша, - обратился Илья к самому младшему из богатырей, - тебе кобыла нужна ?
    - Кобыла нужна, - равнодушно ответил Попович,-  А этот нет. На этом мерине далеко не уедешь, а пристрелить жалко будет. Рука не поднимется. И что с ним тогда делать ? Кормить ? А зачем мне нахлебник ? Пусть уж лучше в мушкетёры идёт. Туда ему и дорога. Будет парадную охранять, на хлеб хватит.
    - Ну, что, будем на нём крест ставить ? Принимать в ряды…  Или пускай себе идёт с миром ? – спросил Илья у соратников.
    - Да нет, пойду я,- снова приуныв и потеряв появившийся было задор, тихо объявил Пьеро, - пора мне.
    И поплёлся в сторону ворот.
    - А шпагу ты зря проглотил- окликнул его Алёша Попович, - без шпаги в наше время никуда. Без шпаги и на порог-то не пустят, не то что в прихожую.
    - А… , - равнодушно протянул Пьеро и, не оборачиваясь, отмахнулся рукой, дав понять тем самым, что ему теперь всё равно, и безучастно поплёлся дальше.
    - Постой, - нагнал его Попович, - На вот, держи. Пригодится.
    И он протянул Пьеро изрядно помятую алюминиевую вилку с невесть как загнутыми в разные стороны зубцами.
    - Спасибо, - всё так же равнодушно поблагодарил Пьеро, взял вилку и не попрощавшись направился дальше.
    Он не пошёл через портал, на всякий случай решив обойти ворота сбоку, и обходя их, с осторожностью и опаской посмотрел на застывшие в таинственном ожидании статуи фараонов, и лишь минуя их, с некоторым облегчением зашагал прочь. Его белый силуэт ещё какое-то время помаячил в темноте и скрылся из вида совсем, оставив трёх богатырей на распутье.
     Богатыри ещё молча посидели у костра, думая каждый о своём, о безвозвратно утраченном и ушедшем навсегда, затем открыли заветный флакон и изрядно надушившись «Тройным» одеколоном, вошли в тот удивительный раж, присущий только русской душе, когда обретается неведомая лёгкость и  раздвигаются все границы сознания, и не только.
    - А что, братцы, махнём на Дон ? – вдруг высказал Илья Муромец вполне серьёзно, казалось давно обдуманную, выстраданную и хранимую им глубоко в сердце мысль – идею , - постоим за Русь-матушку перед басурманами ?
    - Хорошая идея, - с готовностью подхватил Алёша Попович, - думаю, будет принята единогласно. Постоим ! – и кинулся собирать разбросанные по земле  вещи. «Сарынь на кичку !» - вдруг крикнул он, выпрямившись во весь рост и раскинув в стороны руки.
     - Ну это ты хватил. Лишнее. Ни к чему, - урезонил его Илья.
     - Зато как на душе-то легко стало! Вольно. Просторно. Весело! Жить хочется!
     «Сарынь на кичку !» - крикнул Попович ещё громче своим задорным молодым голосом, свистнул, вставив два пальца в рот, и захохотал, ничуть не сдерживая себя и нахлынувшего на него всплеска эмоций, оглашая всю округу пронзительным, несколько зловещим смехом, и показалось, что в кустах вдруг что-то дрогнуло и ломанулось прочь от костра, спасаясь бегством и пытаясь спрятаться в ставшей, казалось, вдруг такой прозрачной  ночной темноте. «Сарынь на кичку» врезалось по округе, вызывая в слышавших этот клич весьма неприятные ощущения.
     - А землицы-то там сколько! – вступил мечтательно в разговор призадумавшийся было рассудительный и всегда осмотрительный Добрыня. Дон, а дальше степь. Степь да степь…  Пахать буду. Плужок себе металлический заведу. И буду пахать. Землица из-под него так в отвал и идёт, и идёт. Мягкая, душистая. Чистый чернозём. А плужок идёт, как масло режет - легко, беззаботно, плавно. Любо-дорого. Днём и ночью пахать буду. Всю целину подниму. Пшеницей засею. Баб созову, снопы вязать. Торговать начну. Зерном. Разбогатею. Эх и заживу ! В мехах ходить буду. Мёд пить стану, а не студёную колодезную водицу.
    - Алёша, зови санитаров – мы его теряем. – обратился Муромец к Поповичу своим строгим басом, явно стараясь подшутить над своим лучшим другом Добрыней, между тем втайне завидуя ему в такой вот, как бы сказать, приземистости что ли, его тяге к оседлости, к дому, его предприимчивости и трудолюбию. Он бы, может, и сам не прочь, да только в детстве насиделся, да и ратное дело было ему ближе и понятнее и уж никак не хотелось ему погрязнуть, с его точки зрения, в простом мужицком быте.
     Пока шли последние приготовления, он подошёл к одной из башен, опостылевших ему уже египетских ворот, и по старой русской традиции, поверх иероглифов высек зубилом на стене памятную надпись в назидание потомкам: «В ворота не входить. Пришибу. Илья.» И затем, по той же самой традиции, укрепил над вратами свой щит. Всё было кончено.
    Уже было сготовившийся залезть в седло Илья неожиданно замешкался:
    - Так как же это ? Не хорошо как-то. Не по-людски. – Змей-Горыныч прилетит, а нас тут нет. Расстроится. Сколько длинных и скучных вечеров скоротали вместе. В карты играли. Трое на трое. И без обману. Разговоры разные задушевные вели. Нет, не хорошо. Не гоже.
    И чуть помедлив и призадумавшись, он снова достал из походной кожаной сумки зубило и на другой башне ворот высек коротенькую записку для Змея-Горыныча на непонятном простому обывателю языке.
    - Вот теперь порядок, можно ехать.- подытожил он.
     Оседлав коней, богатыри приготовились в путь. Алёше, за неимением собственной кобылы, выдали казённый ковёр-самолёт, обозвав при этом почему-то Поповича Хоттабычем, и вся троица отправилась в дорогу. Кони пару раз ударили копытами по траве, оторвались от земли и стали подниматься всё выше и выше, всё дальше и дальше унося своих седоков и вот уже все три молчаливых всадника апокалипсиса скрылись в ночном сумраке среди звёзд.
     На образовавшемся перед египетскими воротами пустыре воцарилась тишина. Лишь теплился ещё в потушенном кострище не до конца прогоревший уголёк, сохраняя пока ещё  память о недавно произошедших здесь событиях. Вдруг оглушительный гром разорвал ночную тишину и сотряс всю округу, а яркая, слепящая, зигзагоподобная  змея молнии ударила в ворота, отколов от них каменные статуи фараонов. Те как ни в чём не бывало встали, молча отряхнулись, и так же молча ушли куда-то прочь по своим делам.
    На утро, после третьих петухов, встревоженные и оробевшие от ночных криков громовых раскатов крестьяне ближайшего села решили всё же выяснить в чём дело и что же такого произошло у снискавших недобрую славу ворот. И скучковавшись на краю села, вооружившись вилами, ухватами и гуслями, прихватив на всякий случай с собой сельского священника, направились к воротам и, увидев там полнейший беспорядок, застыли в недоумении. Постепенно немая сцена в спектакле сходила на нет, жизнь ни за кого отдавать было не надо и толпа постепенно приходила в движение, оживала. Сразу же поползли невесть откуда взявшиеся слухи и домыслы, и каждый из рассказчиков выдвигал свою версию произошедшего и отстаивал её так, будто и сам всё это видел своими собственными глазами и был что ни на есть самым настоящим очевидцем. Кто-то говорил, что это нечистая сила из портала пыталась вырваться наружу и богатыри приняли здесь свой смертный бой и что такое бывает раз в сто лет, кто-то утверждал, что это нагрянули чёрные археологи и унесли статуи фараонов, и богатыри кинулись за ними в погоню. Самые ретивые уверяли, что богатыри ушли в портал, постоять за правду и справедливость и скоро непременно вернуться с богатой добычей, которой на всех хватит. Уж не знаю, подействовала ли так на них высеченная Ильёй Муромцем на воротах надпись, но пойти на подмогу в портал никто из них не решился. Нашёлся и такой, который уверял, что давеча проезжал здесь на телеге и никакого такого грома не слыхал, мёртвые с косами вдоль дороги не стояли, но панночка тем не менее померла.  Постепенно дебаты стихли. Митинг посчитали закрытым и все разошлись по своим делам, впрочем оставив, на всякий неожиданный случай, присматривать за воротами троих пацанят, оставив им соль, спички и мешок картошки. И ушли. Как ни в чём не бывало. А начавшийся мелкий дождик изморосью прибивал пыль и постепенно смывал следы этого странного ночного происшествия.
     Ночью Пьеро долго шёл не различая дороги, как вдруг земля под ним кончилась и он ухнул в толщу воды.
     К своему удивлению он не утонул, а всплыл на поверхность:
     - Может быть я не такой уж и хороший человек ? – отчего то с грустью подумал Пьеро.
     Он раскинул руки в стороны и растёкся на спине по водной глади в кромешной темноте. 
    - Где я? – обретая некий интерес, подумал Пьеро. Почувствовав течение и осознав, что это река, а не озеро, он продолжил свои философские размышления : Ну и пусть. И хорошо. Пускай сама несёт, куда ей вздумается. Значит так и надо. Так и должно быть.
    Рано поутру Костя выгружал из баркаса на берег ночной улов корюшки, собранный заблаговременно расставленными с вечера по реке тугими сетями, как тут к нему прибежала вся взволнованная и перепуганная рыбачка Соня и быстро - быстро залепетала :
    - Костя, Костя ! Там Хмырь повесился !
    Константин мгновенно бросил своё рутинное занятие:
    - Что за Хмырь ? Кто ?!
    - Кто ? Кто ? Пьеро! Вот кто.
    - Где ?
    - Там за утёсом. У Лукоморья.
    - Картина маслом… А ну бежим !
    И, схватив рыбачку за руку, он быстро побежал по направлению к утёсу.
    На ветвях старого дуба раскачивался на ветру вывешеный на просушку длинный костюм пьеро, заслоняя собой толстенную ржавую цепь, обрамляющую старый могучий дуб, чтобы тот не развалился на части. А рядом с дубом в стогу сена сладко и безмяженно почивал и сам «виновник торжества». Поглядев на него снисходительно, Костя лишь произнёс :
     - Шикарный вид. Дура баба. А могла бы и воспользоваться…
     И развернувшись, больше не говоря ни слова, молча пошёл к своему баркасу, оставив рыбачку около дуба в интересном положении. Чувствуя свою оплошность, обескураженая Соня не посмела пойти за Константином. Ещё раз подозрительно посмотрев на висящий на дереве костюм Пьеро, она другой тропинкой пошла по спуску к реке, полоскать недавно постиранное белье, так неаккуратно оброненное ею с перепугу.
     Пьеро всё так же сладко спал, утомившийся от ночных похождений и эмоционального перевозбуждения, и случившийся по «его вине» маленький казус не потревожил его сна. Он крепко спал, сжимая в руке алюминиевую вилку. Ему снилось, что он доблестный рыцарь Ланцелот и в жестокой битве он одерживает победу над злобным огнедышащим драконом. Ну не то чтобы побеждает, а берёт его в плен и отводит на мясокомбинат. А уже на вырученные деньги покупает себе новый дорогой костюм, пару золотых обручальных колец, шикарный и роскошный велосипед и что есть прыти едет свататься к своей ненаглядной избраннице. А Мальвина уже бежит радостная ему навстречу в белом подвенечном платье, озаряя своей лучезарной улыбкой всю округу, так что и яркое утреннее солнце не может сравниться с ней, но в какой-то момент она спотыкается и падает в лужу грязи, а вместо неё из чёрной жижи взмывает вверх огромная чёрная ворона и громко каркая уносится прочь, тем не менее успев запачкать его новый финдепёрстовый костюм. От неожиданности он вздрогнул и проснулся. Яркое солнце заглядывало ему в глаза, пытаясь утешить и вселить надежду. Мимо стога, не заметив Пьеро и его костюма, скрытого широким дубом, прошел кот, ведя куда-то двух интеллектуалов, забегая то справа, то слева от них и беспрестанно на что-то жалуясь. Следом за ними, в другую сторону пробрёл Эльф Блуждающий не замечая ничего вокруг и скрылся в образовавшемся вдруг на лугу тумане, который поглотил его, и так же моментально улетучился, растворился, унося эльфа с собой. Посмотрев на зажатую в руке вилку, Пьеро впервые отчётливо осознал, что напрасно так опрометчиво проглотил шпагу и что идти искать дракона  нет теперь никакой такой возможности, и придётся возвращаться с тем, с чем и ушёл. Одеваясь, он тягостно вздохнул, поправил брюки, отбросил в сторону бесполезную теперь для него мятую вилку и направился к дому.
     Долго шёл Пьеро. Случайно забрёл на пасеку, где осторожный медведь пытался аккуратно раздобыть мёд не потревожив пчёл. И как всегда Пьеро сопутствовала неудача -  по своей рассеянности и расстроенности чувств он даже не заметил, а потому случайно опрокинул и перевернул пару ульев и услышав недоброе жужжание, не пожелал терять время на разного рода извинения, предпочёл побыстрее скрыться, чтобы не быть замеченным.
     Затем он прошёл через вишнёвый сад, над которым кружились оголтелые чайки, предвещая скорые перемены, а вдали уже слышался устрашающий рёв приближающегося бульдозера.
    - А может, всё ещё образуется ? – думал Пьеро, - и Мальвина меня действительно любит ? Меня, а не этого деревянного болвана Буратино. Мальвина… эта чудесная, восторженная девочка с замашками обыкновенной, но опытной купчихи. Восторженная, чувственная и… прагматичная – и как всё это в ней уживается ? Ну а как же ! Каково ей было ? Всё на ней, всё сама да сама. А этот шалопай Буратино только и умеет, что лыбится и бедокурить. Ну теперь-то всё изменится. Она будет с ним, с Пьеро, и будет чувствовать себя как за каменной стеной. Он взвалит на себя груз повседневных забот, и тогда она сможет просто восторженно любить его, ни на что не отвлекаясь, - и при этой мысли он сладко улыбнулся, чувствуя свою правоту. Дорога была не близкая, поднималась то в горку, то спускалась вниз и вместе с ней, в такт, то поднимались ввысь, то падали вниз его мысли:
    - И что такого она в нём нашла ? – думал он на очередном спуске,- Болван неотёсанный. Он даже не из благородного дерева. Липа поди крашенная. Подделка под дуб. И образования никакого. Совсем. И библиотеку всю её перетащил в букинистический. Все её любовные романы. Все три штуки. А она его любит. Ну вот скажите – за что ? Он только и умеет что совать свой нос в чужие дела и со всеми ссорится. Эх, зря я выкинул вилку – я бы ему показал ! Ну вот почему ? Почему она ему всё разрешает ? Пришёл, не разулся – она молчит. Артемона за ошейник и в прихожию, а сам с ней в спальню и ничего – никакого скандала. И Это даже не разувшись! И пёс молчит, сидит хвост поджав, как будто так и надо. Пропадёт на неделю – сидит, ждёт, волнуется. Переживает. А я только выйди за порог, про меня уже и забыли, как будто никогда и не бывало. А я ведь ей ничего плохого не сделал. Только песни пел и стихи читал. Нет, не любит она меня. Но почему ?
    С такими переменчивыми рассуждениями он вошёл в город и на счастье погладил нос медной собаке, застывшей в ожидании у одного из подъездов, на что та недовольно чихнула и поднявшись с места убежала за угол. Пройдя вдоль улицы Пьеро подошёл к дому Мальвины. Довольно крутая лестница вела на второй этаж.
    - Эх, не скатится бы… - подумал Пьеро. Он мысленно подбросил монетку и оставил висеть её в воздухе и, целиком полагаясь на судьбу и ЕЁ решение, медленно стал подниматься по ступенькам вверх… Он робко толкнул рукой входную дверь, та легонько скрипула и отворилась. И первое что увидел Пьеро – это был Буратино ! Он сидел за столом и жадно уплетал за обе щёки знатный ломоть спелого арбуза, выплёвывая семечки прямо на стол, а его пассия сидела рядом и не отрывая влюблённого взгляда зачарованно смотрела на Буратино, держа наготове белый накрахмаленный платок, чтобы в любую секунду услужливо вытереть арбузный сок с его лоснящихся щёк. Самодовольная улыбка и ехидный взгляд Буратино не оставляли Пьеро никаких шансов. И, о чудо, на лице Буратино красовался, блестя на солнце свежим яхтным лаком новый дубовый нос ! Но как не самоуверен был Буратино, Пьеро обратил внимание, что стул под ним как то странно покачивается, а присмотревшись повнимательнее, он увидел, что стул был всего на трёх ножках.
     - И сюда добрался, - подумал Пьеро, но вслух ничего не сказал.
     - Заходи, «жених» - меж тем язвительно обратился к нему Буратино,- Что принёс ?
     - Ничего, -  робея и явно теряясь произнёс Пьеро, - это я так… ошибся.
     Он попятился назад, проскользнул в дверь и оказался на улице. Пьеро и не заметил, как на месте его щёк с бледным румянцем в одно мгновение появилась густая, ядовитого цвета синяя борода, лишь почувствовал как обида и злость клокочут у него внутри. Пулей он слетел с крыльца и быстро зашагал по улице.
    - Как я мог ? Как я мог так ошибаться ?! – рассуждал он сам с собой, - Нет, теперь всё кончено. Раз и навсегда! Я найду себе другую Дульсинею и буду петь ей свои серенады!
    И тут он вспомнил про Белоснежку, мирно спящую сном мёртвой царевны в домике трёх поросят.
     - Вот! Вот она моя настоящая любовь! Я о ней всю жизнь мечтал! Она меня никогда не прогонит от себя и будет не прерывая слушать мои бесконечные серенады! Любимая, я лечу к тебе, моя Ассоль!, -  он выхватил из рукава алый платочек и взмахнув им, держа в вытянутой вверх руке, устремился к домику своей новой мечты.
     Он с силой толкнул дверь и буквально ввалился через порог и не обращая внимания на трёх братьев, упал на колени перед так и лежащей на лавке в красной шапочке Белоснежкой.
     - Любовь моя! – и не сумев совладать с нахлынувшими на него чувствами, поцеловал Белоснежку.
     Звонкая пощёчина немного отрезвила Пьеро и поставила на место.
     - Что Вы себе позволяете ? – рассержено произнесла вдруг проснувшаяся Белоснежка.
     - Я люблю Вас, - ответил ничуть не смущаясь Пьеро
     - Вы рыцарь ?
     - Я был представлен к посвящению в мушкетёры. И даже проглотил шпагу ! – честно и с гордостью признался ей Пьеро.
     - А белый конь у Вас есть ?
     - Я сам себе конь ! – всё так же гордо отрапортавал Пьеро.
     - Ну хорошо, - согласилась Белоснежка, - и Ваш белый саван мне тоже нравится. Он Вам к лицу. А какое у Вас состояние ?
     Не вполне ещё осознав, но уже предвидя какой то подвох, Пьеро сделал шаг назад, но тут же почувствовал за спиной тяжёлое и недовольное дыхание трёх разъярённых свиней, которым в общем-то уже изрядно поднадоела бесполезная в общем-то в хозяйстве нахлебница, теперь ещё и напрасно занимающая жилплощадь, и они уже давно подумывали как бы от неё избавится, между тем как гномы заявили, что ритуальные услуги нынче чрезвычайно дороги и наотрез отказывались забирать тело некогда обожаемой ими подруги.
     Потерявшая в одно мгновение всю свою былую красоту, привлекательность и очарование Седовласка медленно поднялась с лавки и вытянув руки вперёд, начала так же медленно передвигаться по комнате в поисках Пьеро, ногами ощупывая пол перед собой, стараясь наступать только на чёрные квадратики – плитки, уложенные в шахматном порядке, и тщательно избегая белые. Пьеро с ужасом посмотрел в ее глаза и увидел, что они затянуты огромным бельмом –  в  дневном свете колдунья была слепа. Он опустился на колени и торопливо мелком от тараканов очертил круг вокруг себя и табуретки, затем достал журнал «Огонёк» и принялся быстро читать. 
     - Позовите Вини-Пуха ! – Призывно скомандовала-проревела Седовласка. Услышав это поросята с визгом кинулись в рассыпную. Один из них схватил голубой воздушный шарик, другой – зелёный, третий схватил деревянное ружьё и взял его «на караул». К встрече Вини-Пуха всё было готово. В это мгновение дверь скрипя широко распахнулась, слетела с петель и в комнату тучно вошёл стуча ногами по кафелю, только что вернувшийся с пасеки и явно обожравшийся мёда Вини-Пух с заплывшими глазами. От удивления поросята даже прихрюкнули, а один из них в догонку ещё и икнул.
     - Откройте мне веки ! – проревел-простонал медведь, скорее больше умоляюще и призывая чем приказывая.
Поросята бросились ему на помощь…
     Глядя на мир едва приоткрывшимся одним заплывшим глазом, Вини-Пух окинул комнату своим грозным взглядом, рассматривая находящееся вокруг как в
прорезь-щёлочку танкового люка и подняв искусанную пчёлами лапу, указывая вытянутым пальцем в направлении Пьеро, грозно и вместе с тем несколько обиженно и плаксиво проревел-прорычал:
     - Вот он.
     Поросята радостно взвизгнули, выпустили в небо воздушные шарики и тут же кинулись обнимать и поздравлять Пьеро. Восторженно визжа и хрюкая при этом, они хлопали Пьеро по плечу и обнимая давали под дых, а ликующая Седовласка достала из складок своего савана обручальное кольцо!
    - Нееет ! – закричал охваченный ужасом Пьеро и не осознавая себя бросился к окну, спасаясь бегством от этой свинячей компании. Прыгнув, он разбил головой стекло и выкатился на улицу.
    Рыскавшие по двору в поисках Карабаса-Барабаса коллекторы подумали, что работает ОМОН и бросились в рассыпную. А очумевший от такой неожиданности кот вскочил на самую верхушку дерева стоявшего во дворе и притворился, что он здесь вообще ни при чём, объявив, что по жизни он только лудит и паяет, а в данный момент, с самого утра, только тем и занят, что вьёт себе гнездо, и стал наигранно насвистывать себе под нос, и намурлыкивать довольно известный в его среде «Мартовский накрышный романс» автора Проганини.
    ( Для интересующихся ниже приводим текст романса полностью:
               
                Мяу , мяу , мяу тебя !
                Мял , мял , мяул тебя !
                Мял , мял , мяул тебя !
                Мяал , мяул тебя !
                Мур-мур-мур , мурмурмур.
                Мяаул тееебяяя … !

                А впрочем это неважно .)

      Долго-долго, не останавливаясь и не оглядываясь бежал Пьеро прочь, медленно приходя в себя, потом долго и безнадёжно брёл вдоль бесконечного берега неспокойного моря, пока не наткнулся на старую облезлую плоскодонку с одним веслом, оставленную кем то давно на прибрежном песке. Обессилевший Пьеро опустился на песок возле лодки.
      А впереди его ждали новые приключения …