Серебряное приветствие. Глава 1

А город не спал в ту ночь: он жил, как живёт лишь раз в год. Укутал мраком один из домов, и тот самый подъезд он не обошёл стороной. Овеял полуночным воздухом каждое жилище, но единственное оставил без изменений — оно было и так слишком ночное и мрачное.
В той  квартире сидел мужчина. Он склонился над кофейным столиком и начал  выписывать, дрожа рукой, последнюю фразу на клочке бумаги. Мужчина выпрямился и строго окинул взглядом написанный текст. На лице его выразилось удовлетворение, и помещение оживилось от чтения вслух:
«Вот и она — та самая дата. Глупое веселье, подарки, семья —  полнейший бред. Самообман.
Нет никакого начала года. Нет и конца. Нечего провожать, потому что нечего встречать. Не зацикливается время - оно не цирковая лошадь и по арене бегать не будет! Его путь идёт по бесконечной дороге без поворотов, а на обочине иногда мелькают люди. Они пытаются толкнуть печальное секундное течение, чтобы оно сменило направление. Но нет! Нужно понять, что завладеть внеземным потоком невозможно.
Кто же в силах огласить такую элементарную истину? Я? Нет, не смогу... Я слишком устал. Устал от всей этой суеты... Смотрю порой по сторонам, а вижу... Да и не вижу я совсем.»
Мужчина вздохнул. Для него всё было слишком мрачно. Разноцветное сияние, радостная музыка, смех счастливых людей — ничего не делало его мир живее. Так и видел он всё своё окружение, и не хотел принять красоты, простоты и некоторой бессмысленности человечества.
В голове его начала кружиться фраза: «Чистый, чистый... Уверяю вас — он очень чистый! Да, да, самый чистый!». Слова носились в мыслях, а потом вылетели наружу и смешались с табачным дымом. Они закачались в такт маятнику старинных часов, и  поскрипывание ржавой стрелки циферблата играло вместе с ними. Мужчина впитал в себя всю ту монотонность и слегка закачался на сидении. Вдруг он вздрогнул, вытянулся и схватил свои потрепанные штаны что есть силы. В ушах у него загудело.
Растерянный от шума, мужчина опустил глаза. Неразборчивые строки  вновь привлекли его внимание. «Нужно оставить напоминание о себе,» - подумал он и, схватив ручку с красными чернилами, размашисто написал: «Авелий. Настоящее».
- Ах, точно... Меня ведь так зовут, - пробормотал он, усмехнувшись. - Кто-то хоть раз меня звал? Разве что мать... В роддоме. Надеюсь, моё имя значит что-то. Да хотя бы какой-нибудь цвет! Красный, например. Красный — мой прекрасный! То есть... Я не поэт,  нет. Красный я люблю и всё. И всё. Всё...
На последнем слове Авелий выпустил из себя накопленную грусть. Он почувствовал непонятную отстраненность  от мира и решил почитать, чтобы зажечь в себе эмоции. Рука его потянулась к ветхой книге, заветной для многих живущих, но одернул себя. Ему вздумалось, что в словах может таиться обман. Мужчина сжал крепко губы, пересилил себя и отошел к картине на стене — огромному, грязно-тошнотворному полотну, выцветшему уже давно. Авелий словил себя на мысли о том, что ему нравилось отвлекаться на ужас в искусстве: это помогало забыть ужас реального мира.
На холсте были изображены люди — или трупы, судя по их бледной коже. Они стояли вереницей, прикованные друг к другу тонкими ржавыми цепями. У кого-то тело было изорвано в клочья; кто-то лоснился от жира, который стекал с широких бедер; кто-то просто стоял и смотрел прямо на зрителя пустым, бессодержательным взглядом. Нигде не разлилась кровь. Внизу — надпись «Я сам».
Мужчина улыбнулся. Стены, кажется, тоже улыбнулись: изогнулись и нависли над Авелием. Он засмеялся. Смех мячиком заскакал по комнате и из-за него похрустывал пол.  Со стороны могло показаться, что смеющийся человек нездоров. Расширенные зрачки, подрагивающие скулы, небрежная одежда — всё создавало портрет умалишенного. Но он был здоров, как казалось ему.
Авелий вспомнил свою роль «нормального» и затих. «Хорошая шутка, - оправдывался он перед пустотой. - Даже не знаю, зачем я её вспомнил!». Мужчина сгорбился, потер руки от внезапно подступившего холода и осознал, что пора пить кофе. Скрипя и кряхтя, он побрёл на кухню, взглядом озаряя домашнюю обстановку. «Когда же вы все заговорите? - спросил он громко. - Наверно тогда, когда я сойду с ума. Ни-ког-да!» Напускное веселье, казалось, подействовало: раздались непонятные шуршащие звуки. Это были крысы.
Оказавшись у плиты, Авелий совершил свой любимый ритуал, и перед ним появилась кружка с чёрным, как ночное небо, кофе. Он наклонился к ароматному напитку — очки его запотели, но даже сквозь пелену было видно отражение в мутной жидкости. Оно, увидев человека напротив, скривилось и заявило: «Ужасная привычка — находить себя во всём!»
Авелий поспешно отошёл. Он встал около окна и прислушался к радости, летевшей с улиц. Ветер, пробившись сквозь оконную раму, потрепал пряди редких волос. Мужчина опёрся локтями на подоконник и попытался вглядеться в заснеженность переулков. В домах мерцали гирлянды, а над ними сверкали фейерверки.
Так фальшиво, - говорил Авелий себе, - но зато людям нравится. Они, как насекомые, слетаются на любой свет и кружат вокруг него в диком танце. И я такой же, но только танцевать не умею.
Он опомнился, когда стукнулся о стекло. Боль физическая отвлекла от боли душевной,  но возникла потребность в заботе. Пожалеть же Авелия было некому: он жил один уже давно, и даже не помнит, когда это началось. От негодования мужчина сплюнул в горшок с давно засохшей фиалкой.
Внезапно его лицо стало чище, и он воскликнул: «Я иду гулять!». Он сорвался с места, быстро накинул бордовое пальто на покатые плечи, завязал шарф слишком туго и не забыл положить что-то в карман. Через мгновение захлопнулась дверь, и стало мертвенно в комнатах. Только на столе стояла кружка, а внутри неё — живое существо.