Опоздавшие слёзы

В четыре семнадцать Николай открыл окно, подставил ладони и грудь первым лучам восходящего солнца. Он сидел на кухне, на стуле с высокими ножками. С такими удлиненными ножками стулья обычно делают для баров – чтобы удобно было, не отходя от стойки снова и снова выпивать и просить повторить. И человек ночи и спутник утра отдаляют ноги от пола. Один хочет оторваться от забот – не может твёрдо стоять на земле, другой - по лучу идёт к солнцу. И пусть крылья ненадёжно скреплены, разве может пламя без воска свечи…? На сиденье и спинке стула - приятная на ощупь обивка из светло-бежевой кожи – как на мебели в приёмных генеральных директоров. Коля часто ожидал встречи с директорами заводов, сидя на креслах или диванах из красного дерева. Закрывая окно, Коля вспомнил недавний разговор с братом Женей. Они шли из храма Климента папы римского на Третьяковской после воскресной службы. Повернули налево с Климентовского переулка на Пятницкую. Шли в сторону скульптуры «Адам и Ева» у фонтана рядом с метро Новокузнецкая.

 - Жаль, что прошло время красных директоров –  с ностальгией говорил он - Они ездили по заводу на уазике, но такие как Копылов в Казани, могли построить «непрофильный» домостроительный комбинат - квартирами поощрял и удерживал лучших. Да многие директора заводов тогда строили базы отдыха на море, спортивные, оздоровительные комплексы. Через профсоюзы работникам давали путёвки в санатории – многое при желании директор и партком могли сделать для людей. А Виталий Егорович Копылов на авиационном заводе так почти что коммунизм построил. Жаль, что к восьмидесятым мало таких коммунистов осталось…
- Помнишь, как мозги нам промывали во время перестройки – «Общее, значит ничьё. А вот как хозяин у всего появится – заживём!». Зажили… Долго жить, говорят, стали…. На пять работающих - шесть пенсионеров! Вот, по телеку вчера показывали бабульку девяностолетнюю. Копья да диски метает. Другая в семьдесят один – восьмикратная чемпионка мира по пауэрлифтингу. Так и слышишь голос пропагандиста пенсионной реформы за кадром - А вы, мол, ропщете – подумаешь, на пять лет пенсионный возраст вам подняли. До ста двадцати скоро жить будем! Нет денег у нас на ваши пенсии….  Звонил вчера маме, спрашивал – видела старушку спортсменку? Да, говорит, видела – а я-то думала, чего же мне для здоровья не хватает – ан вон оно что, оказывается! Диски метать, да штангу тягать надо! Ну, штангу я не подниму, а вместо дисков могу кизяки коровьи кидать. Вот бы до Белого дома добросить! – такая вот, брат, жизнь у нас сейчас…

- Так вот когда это всё только начиналось, в девяностых, Копылов не выдержал и застрелился. Я когда в начале десятых на Казанском авиационном заводе тренинги проводил, знаешь что видел? - Спросил Николай у брата. Женя не сразу ответил. Услышав о пенсионерах, он подумал, что нужно позвонить маме. Коля тоже часто звонил родителям – помнил слова руководителя завода в Гаганроге – Николай – хочешь, чтобы родители дольше жили? – Конечно, Владимир Пантелеевич! – звони им чаще… Мать Николая – Алла - старшая в семье. Её сестра Людмила родилась на два года позже. Алла и Людмила - родные сёстры и по матери и по отцу. Отец не вернулся. Мать овдовев, вышла замуж. После Войны родились ещё два брата и две сестры Аллы и Людмилы. Трудно было многодетной семье. Голодали. Выкормила тайга Варнавинского района Горьковской области – наберут несколько вёдер брусники, черники – и на рынок. Заработают немного денег – купят сахар, продукты, одежду к школе. Так и выросли сёстры. С отличием закончили Алла педагогическое, а Людмила – медицинское училище. Вышли замуж почти в один год. У обеих родились по два сына. Коля был старшим, а Женя – младшим. Лицом Женя похож на Криштиано Рональду, высокий, стройный. Тихий и задумчивый. В юности любил футбол, мечтал о море. Мечта не сбылась – стал рабочим на машиностроительном заводе в Мытищах. Что-то с ним произошло в тридцать лет. Вдруг, стал часто ездить в храм, молиться. Читать церковные книги.

- Что ты видел на Казанском заводе? – спросил Женя.
- Как на день памяти Виталия Егоровича руководители и рабочие, кто давно на заводе, на нескольких автобусах едут к нему на кладбище. Вспоминают, как раньше всё было. Поминают добрым словом. Тебе бы так не хотелось – чтобы и через двадцать лет многие помнили? Сейчас директоров забывают через неделю после прихода нового начальника.
- А что изменилось?
- А сейчас директор стал, словно начальник большого цеха. Даже замов не может себе назначить без согласования с «ашэром»  управляющей компании. Директорам нужно лишь поддерживать производство и «оптимизировать» персонал – увольнять без причины и как-то выполнять план с оставшимися запуганными и озлобленными людьми.

Николаю – сорок девять. Он руководитель учебного центра большой корпорации. Ему не хватает умения молчать. Он, как и в тридцать, закипает, когда видит несправедливость и глупость. Доказывает, горячится, объясняет руководству – «Ну давайте же больше производить и продавать, а не сокращать! Да мы ведь загубим завод! Ну как я вам буду вдохновлять людей на бережливое производство, на повышение эффективности, когда каждое улучшение заканчивается оптимизацией численности?». 

Снова проведя ладонью по кожаной обивке соседнего стула, Коля вспомнил, как Ева во время ремонта долго перебирала образцы покрытия. Сначала ему было всё равно, какого цвета будет мебель. Но оживился, когда привезли бежевые стулья и нанятые через you do мастера установили на кухне мебель, облицованную ореховым деревом. Коле нравилось подушечками пальцев проводить по шпону столешницы. Словно бархатная фактура дарила ощущение объёма, глубины. Столешница встала вровень с подоконником. Взгляд скользил по темному ореховому покрытию, светлому подоконнику и через стекло окна на семнадцатом этаже провожал баржи, катера и прогулочные кораблики, идущие по Москве-реке в сторону парка Коломенское. Коля порадовался своему терпению – не просто жить в ремонтируемой квартире – пыль, шум, встреча, проводы мастеров, уборка каждый день. Чувствовал себя как в Нячанге – курортном вьетнамском городке – где за день улицы превращались в свалки мусора. А ночью – тысячи низеньких вьетнамцев-мусорщиков с шампунем отмывали асфальт. К рассвету улицы Нячанга были чистыми, свежими, и снова принимали бумажки, бутылки, хаос….  В это же время местные жители ныряют в горячее море. Волна выбрасывает на песчаный берег тысячи шипящих пузырьков и отбегает с шелестом маленьких камешков. Пузырьки лопаются и, превратившись в капли, просачиваются сквозь песок. А камешки - катятся вместе с уходящей волной и через несколько секунд – подхваченные водой снова бегут навстречу подтянутым, бодрым людям. Молодые, и пожилые люди натягивают сетки для бадминтона, бегают или стоят на голове, растягивают связки рук, ног... Непросто понять их возраст – сморщенное лицо и кожа на руках и ногах, но улыбающаяся женщина ловко справляется с ракеткой, отправляя волан через сетку. Или закапывается в песок, а то и бодро бежит вдоль кромки моря. А к семи утра, когда курортники протирают глаза, подходят к окнам, зевая и потягиваясь, они уже далеко от побережья на своих стареньких велосипедах. Вначале восьмого море уже не спокойно. Поздно купаться. Коля не хотел пропустить главное – он рано просыпался, выходил из отеля и бежал к берегу. Плыл навстречу солнцу по алой дорожке, приветствовал вьетнамцев утренним «Санчао!». Они махали ему рукой, улыбались, что-то быстро-быстро говорили и уплывали дальше.  Вернувшись в Москву, Николай с Евой купили квартиру на берегу реки. Напротив – церквушка и две высотки. Летом на рассвете солнце выглядывало чуть левее этих домов, осенью – прямо между ними, как огненный глаз, а зимой – далеко правее их квартиры. Коля любил с молитвой встречать розовую зарю над домами через реку, поймать первый пурпурный луч, увидеть ярко-красную полусферу. Через десять минут – уже оранжевый диск, через час – жёлто-белый ослепляющий прожектор. И когда уже начинал морщиться от невозможности смотреть на солнце, Коля открывал ноутбук и начинал работать – делать слайды для презентаций, концепции, сценарии тренингов.
В шесть утра Николай был в центре зала метро Киевская. Сейчас они поедут с братом в Переделкино. И если Бог даст – они встретят старца Илия, и он благословит братьев. 

На скамейке около эскалатора увидел Женю. Он читал книгу. Подойдя ближе, Коля узнал раритет – «Иоанн Златоуст. Толкование на Евангелие от Матфея». Книга была старая, дореволюционная - 1901 года издания.  Коля подарил её брату на день рождения. Женя любит дореволюционные церковные книги. И брат дарит ему на праздники. В прошлом году – Симеона Нового богослова – 1888 года издания, в этом – Златоуста. На следующий год хочет подарить Добротолюбие в 5 томах. Девятнадцатого века. Присматривает в букинистических ларьках на Арбате и около Киевского вокзала.
- Женя, а почему именно дореволюционные? – спрашивал Коля у брата в начале десятых годов.
- Помнишь бабушку Марию?
- Да, конечно, а что?
- У неё был целый чемодан дореволюционных церковных книг. От дедушки. Моего прапрадеда. Он был церковным служащим, говорила бабуля. Передал внучке много книг. Сказал – береги! А она раздала всем, кто просил. И ей не возвращали, естественно. Кто же вернёт драгоценную книгу? Всегда найдётся повод подержать ещё. В общем, когда мне было десять лет, очень мне нравилось Евангелие 1913 года. Его тоже бабушка кому-то дала почитать…
- И ты теперь собираешь тот чемодан?
- Помнишь у Мандельштама:
И не одно сокровище, быть может,
Минуя внуков, к правнукам уйдет

- Помню, конечно, хоть и не слыхал я рассказов Оссиана.… С улыбкой ответил Коля. Как и брат, он любил хорошие книги и поэтов.

- Я когда читаю дореволюционную книгу, как будто разговариваю с нашими прадедами.

Коля тоже чувствовал связь с предками. Особенно с дедом Николаем - освободителем Севастополя. Папа Николая в детстве часто смеялся над ним – «Заякин!» - называя по девичьей фамилии матери, когда Коля вместо мужских занятий помогал маме на кухне, убирался дома, поливал цветы. Когда в апреле 2015 Николай нашёл записи о подвигах без вести пропавшего деда на сайте «Подвиг народа» - он словно вспомнил себя. Сразу же вместе с Евой поехал на парад Победы в Севастополь. Вечером шестого мая они приехали в Бахчисарай. Коля, щуря глаза, словно пытаясь что-то вспомнить, испытал дежавю. Он был здесь! Хотя, как он мог быть здесь раньше, если впервые приехал в Крым? Несколько дней они с Евой ходили по местам древних караимов, смотрели их город на скалах. Посетили музей с бахчисарайским фонтаном, воспетым Пушкиным. По утрам Коля бегал по холмистым окраинам города. Влюбился в Крым сразу и на всю жизнь. И когда будет приезжать в Севастополь в мае, иногда через год, иногда каждый год – будет чувствовать себя дома и всегда хотеть вернуться домой. Он словно знал – дед хотел здесь отдыхать с семьёй после Войны, если Бог даст дойти до Берлина. Дошёл. Но отдыхать в Крыму, к несчастью, не получилось.

Утром девятого мая, в 6.15 Николай проснулся от стука в окно. Подбежал. Перед окном порхала крымская птичка. Размером чуть больше воробья. С красным хохолком. Порхая, она заглянула в глаза Коле. Словно убедилась, что он проснулся и не ляжет снова. Коля всё понял. Нужно успеть на Парад! Он быстро пошёл в душ. И там он беззвучно рыдал – это были слёзы опоздавшие на семьдесят лет…