Ближе к чеченскому небу

- Я приближусь к богу, к небу, когда буду в тебе... Жалко, что ли, подставиться?
- Я по-другому отношусь. И к какому богу, к твоему?

- К любому. Нет, это жестоко.

На это она ничего не сказала и отвернулась.

Мы с ней уже часа полтора сидим за бетонными блоками, спинами к ним. Они сложены буквой “П”, перед блок-постом, и по нам иногда лупят чехи со склона, хотя сейчас они вроде уже устали... А может, чего-то ждут. С четвертой стороны, в нескольких метрах позади нас, в блок-посту - ребята. Они нас видеть могут - если выглянут, а мы их - почти нет.

Чехи приближаться боятся - из зеленки им вылезать неохота, потому что стрёмно. Чтобы добраться до нас, им надо спуститься по открытому склону метров сто, пересечь дорогу, пройти ещё с полсотни метров - и там уже мы. Но передвигаться столько по открытому месту они не хотят - всё это хорошо простреливается ребятами. И вот они время от времени просто лупят короткими очередями - дают мне понять, что, мол, сиди где сидишь.

Она принесла нам на пост козьего молока и сыра. Она это делает каждый раз, когда её бабка в ауле изготовит свежий сыр. Она приходит к посту уже месяц, и никогда ещё при этом не было чехов в зеленке на склоне. Никогда при ней не было стрельбы вообще. И вот тебе на!..

Зовут ее Аиша. По крови вроде не совсем чеченка, и иногда мне кажется, что в этой войне ей все по барабану. А бабка её и дед - хрен поймешь кто, я их видел всего только раз. Дед вообще рыжевато-седой. И Аиша рыжеватая тоже. Ирландцы все они, что ли…
И вот она сегодня пришла, улыбается застенчиво так... Поставила бидон на блок, и только присела ко мне, как в бидон через минуту прилетели сразу две первые пули, и молоко струйками - прямо на нас, хотя сам бидон устоял. Парни это услышали и стали нам кричать ползти к ним, и мы попробовали, но следующая пуля попала ровно в камешек, к которому я только с метр и прополз. И мы прыгнули назад.

Положение было дурацкое. Чехи никак не хотели уходить, хотя по выстрелам было понятно, что их мало и атаковать они нас пока не хотят. Кто-то из них даже пытался нам что-то орать со смехом, но слышно было плохо. У них и так по-русски ни черта не поймёшь...

И вот мы с ней сидим. Она, конечно, боится выстрелов, да и вообще боится всего. Боится даже меня. Она в тонком пестреньком платье по колено и в полукедах. Сидит на моем бронежилете, спиной к бетону, а сам я - только в штанах и берцах, потому как хотел умыться в тазу перед тем, как это началось. Когда она смотрит на меня, ее дыхание греет мне щеку. Молоко, которое могло вылиться из бидона, уже вылилось, и Аиша сидит еще и мокрая. Платье обтягивает её бедро, и она то и дело поправляет мокрую ткань и натягивает её на колени. Стесняется показывать мне ножку.

Время от времени от пацанов долетают шутки о том, чего ж, мол, мы теряемся... Она от этого злится, но молчит.
Тут я понимаю, что хочу по нужде, и так ей об этом и говорю. Она округляет на меня глаза. Как будто на войне люди не мочатся!.. Наконец она демонстративно отворачивается. Я привстаю на колени, спиной к ней, и делаю свое дело, стараясь попадать в самый угол между бетоном и твердой, как тот же бетон, землей. Аиша там у себя начинает фыркать, потому что запах тут же доходит и до нее. Слышу, как ребята в бункере заливисто ржут.

На меня она так и не смотрит, а смотрит куда-то в небо, где высоко парят две черные птицы.

- Может, это мы с тобой летим... - говорю я.

Она смотрит на меня осуждающе.

- Какой ты романтичный… Птицы не пристают друг к другу, а ты ко мне пристаешь. Дед убьёт тебя, если я ему скажу, так и знай!..

Ей девятнадцать. Густые темно-рыжие кудри подобраны сзади резинкой. Открытый загорелый лоб, карие глаза и пухлые губы. Реально ирландка. Среднего роста и довольно худая. Маленькая грудь, худые загорелые руки. Ребята мне кричат, чтоб я прямо сейчас делал ей предложение. Она отворачивается и щурится на солнце. Выстрелов нет уже минут пятнадцать.

-Мы долго будем тут сидеть?.. - не выдерживает она. - Меня бабушка ждет.

Настроение у меня слегка дурашливое, но ответить мне ей нечего. Слышно, как ребята кому-то что-то кричат по рации. Потом Макар кричит мне, что часа через полтора подтянутся два наших БТРа.

-А прикинь, если ты последняя девушка, кого я вижу в жизни?.. - говорю я очень серьезным голосом.

Она недоверчиво смотрит на меня.

И тут от чехов прилетает целая очередь по верхней кромке бетона. Развороченный бидон с остатками молока отлетает в сторону, а мне в щеку отскакивает, скорее всего, бетонный осколок. Я вскрикиваю, матерюсь, хватаюсь за щеку и делаю страдальческое лицо, а потом закрываю глаза. Голова моя падает на груды, и я не шевелюсь.
Наверное, она смотрит на меня в ужасе. Я чувствую её дыхание совсем близко. Она осторожно берет мою голову в ладони.

-Эй, ты что, ты что?.. - шепчет она, чуть не плача.

Я что-то мычу, но стараюсь сохранять все признаки трупа. А кровь у меня и в самом деле, похоже, течет, и рана саднит. Но мне интересно знать, что она будет делать дальше. Хотя я и понимаю, что это отчасти подло. Я поднимаю голову, издаю стон и чуть приоткрываю глаза. Она стоит на коленях надо мной и вглядывается мне в глаза. Её испуганное лицо совсем рядом с моим. И мне ужасно хочется поцеловать её в эти пухлые губы.

Наверное, вид у меня действительно не очень... Я вижу, как она беспомощно оглядывается в сторону ребят. Те затихли и молчат, как рыбы. Я пытаюсь привстать и опираюсь на её плечо.

- Что, что ты хочешь, милый?.. Ты не умирай... Не умирай, да?..

Я стараюсь смотреть на неё как можно более страдальчески. Убираю ладонь с её плеча и прикасаюсь грязными пальцами к загорелой скуластой щеке. Щека - мокрая от слез. Я хочу что-то сказать, но сказать на самом деле мне нечего. А она вдруг начинает медленно стаскивать с себя через голову мокрое платьице. И в открытую плачет.

- Твоей последней женщиной буду, - говорит она сквозь слезы. - Но я… Я не умею.

От всей этой окончательной подлости меня спасла новая очередь чеченов поверх нашего бетона. А потом подтянулся и БТР. Уходя, она оглянулась не меня, и в этом взгляде была какая-то тяжелая, свинцовая боль. Больше она не приходила.

Прошло, наверное, с полгода. Однажды мы, по наводке с вертушек, окружили аул, в котором почему-то завязли спустившиеся к нему чехи. И был короткий яростный бой. Сдаваться они не захотели, да мы бы пленных, пожалуй, и не взяли - было не до того. И уже после зачистки, проходя по улочке, куда ребята вытащили и сложили в ряд тела убитых чеченов, я покосился на трупы... и увидел вдруг знакомые рыжеватые кудри, выбившиеся из-под зеленой ленты.

...А пацаны тогда, после всей той истории с бидоном молока и прочим, еще долго издевались надо мной, но, в общем, довольно по-доброму.