Белая женщина для индийского душителя

Башню ей унесло в полный неадекват как раз перед тем, как она, бросив в Москве всё что только могла, рванула в Индию, и не куда-нибудь в Гоа, а просто в Дели. И непостижимым образом очутилась сходу на Мэйн Базаре. Ничего еще о нем не зная, она просто оказалась там. И наверно, неспроста.

Таксисты обычно доезжают лишь до его внешних границ. Где же остаются те полные аромата цветов проспекты, по которым ты только что ехала?.. Нигде. Их больше нет.

Потом она скажет, что Main Bazaar road — это crazy street. Место управляемого хаоса и абсурда. К нему нужно просто привыкнуть или не появляться здесь никогда.

После такси она вошла пешком в этот огромный делийский район, то есть в огромный район чудовищного по размерам и населению мегаполиса. В это скопище кривых кварталов, пересекаемых единственной внятно выраженной Мэйн Базар роуд и прочими, помельче и поуже, улочками, на которых с невиданным искусством разъезжаются редкие легковушки, снуют или едва ползут все возможные встречные и поперечные - простой люд, мопеды, рикши, тук-туки, коровы, дети-попрошайки, собаки, идут процессии свадеб и похорон.

Её потрясает грязь, мусор, лабиринты закутков, чад от непрерывно готовящейся еды: повара в несвежих одеждах что-то жарят и парят у стен домов, продают это и едят сами. И гомон на многих языках, крики, звуки музыки, гудки. Её ошарашивает, оглушает и приводит в смятение. Уже навсегда.
Она видит дома, этажей трех-четырех, тесно стоящие, разномастные, в едином своем строю напоминающие щербатую линию зубов в чьем-нибудь невесть чему улыбающемся рту. Фасады облеплены миллионом вывесок, в основном - на английском. Здесь - средоточие дешевых гостиниц и гестхаусов, магазинчиков и лавчонок, а поперек улочек протянуты на высоте лианы электропроводки, и можно только дивиться, как весь этот бедлам еще не погорел от замыканий…

Мэйн Базар не спит никогда. В ночной темени, которая делает улицу еще теснее, люди толкают её, протискиваясь, и задевают плечами, а запах немытых тел, специй, мочи и навоза плывет в душном воздухе и кажется осязаемым. Ей сказали, что ночью здесь сравнительно безопасно, но зато больше шансов заблудиться - и не найти уже ничего и никогда.

Но она захотела увидеть совсем уже апокалиптические картины, то есть выйти однажды на улицу часа в четыре утра. Солнце еще не встало, пространство едва освещают редкие фонари, все вокруг в дымке тяжелого делийского смога, и мимо проходят люди в капюшонах, лиц которых не видно. Вдоль стен - на плоских деревянных телегах и на картоне, на земле - спят или уже умерли какие-то застывшие фигуры...

Иногда она выходила отсюда прочь, смертельно устав. Был конец июля, время жары и влажности.

Конечно, у нее украли всё, что смогли и захотели, на второй же день. Тогда на третий день она начала воровать лепешки и фрукты сама.

Она сразу поняла, что перед ней квартал красных фонарей: во вторых этажах, на балкончиках и в окнах, маячили фигуры девушек почти без одежды. Народу кругом было полно. Тяжело вздохнув, она у всех на виду демонстративно подняла юбку и сняла с себя стринги. И это заметили не меньше полусотни человек. И она подошла к ближайшей обшарпанной стене, прислонилась к ней спиной и выставила вперед из-под юбки коленку.

Всем, и ей, было понятно, что она здесь - как сумасшедшая чудачка, но в целом эффект был произведен. Она решила, что будет выбирать сам. Не идти же с первым попавшимся вонючим уродом…
К ней долго никто не подходил. Он стал первым. И она с первого взгляда поняла, что и сама выбрала бы именно его. Высокий и мощный, длинные смоляные волосы забраны сзади в пучок, короткая борода. Лет сорок, решила она. Одет ужасно, но ей было на это наплевать.

Он уставился на нее немигающим властным взглядом, как будто собирался раздеть ее прямо здесь. Потом что-то сказал, наверное - на хинди. И только тут она поняла, что не подумала о цене на своё тело. Она уже знала, что курс рупии и рубля примерно сопоставим. Сколько бы она взяла в такой безвыходной ситуации в Москве?..

Он снова что-то спросил и бесцеремонного задрал ей юбку. Тогда она с силой убрала его руку и показала на пальцах - пять. Пять тысяч, имелось в виду. Он прореагировал на это совершенно спокойно, взял ее за предплечье и молча повел за собой.

-What’s your name? - спросила она вдруг, не придумав ничего лучше.
Он дико уставился на нее и не ответил.

Они свернули куда-то в совсем узкий и грязный проход между домов и вскоре он подтолкнул ее к ступеням лестницы в дверном проеме. Они поднялись на плоскую крышу, поделенную простенками на несколько закутков. Он завел ее один из них и толкнул на низкий топчан…

По-английски он понимал плохо, а говорил еще хуже. Но имя всё-таки сказал - Лал Сингх. Когда он еще и еще раз хотел овладеть ею, сурово говорил: wonna kill you… И он действительно почти убивал ее - на самом пике выхватывал откуда-то длинный желтый платок с зашитым в угол грузиком, неуловимым движением обматывал вокруг ее шеи и начинал слегка душить. И вглядывался в ее глаза. И ей это даже чем-то нравилось.

На третий день пребывания с ним она с тайным ужасом узнала от него, хотя и с огромным трудом: Лал - последний в своем роду действующий “тхаг” - убийца и душитель, неизменно использующий свой шелковый платок согласно древней традиции.

Спали они здесь же, под открытым небом. Это было что-то вроде комнаты без крыши. Хотя деньги у Лала были: на четвертый день он повел ее в настоящий ресторанчик, и она наконец смогла поесть чего-то европейского - омлет с курицей и салат.

На улице на них постоянно оборачивались, но ей это было уже безразлично, а Лалу, кажется, тем более - настолько сильным, уверенным в себе и даже высокомерным он выглядел.
На пятый день он повел ее в бани. Это были мрачноватые сводчатые подвальные помещения, где ходили и сидели на скамьях какие-то полуголые мужчины, но ей было уже плевать - по крайней мере, здесь была горячая вода. Конечно, на них удивленно пялились и здесь, но ей показалось, что Лала тут знают и даже побаиваются.

Могла ли она от него сбежать?.. Наверное, могла. Она постоянно об этом думала, но не представляла себе, куда именно бежать и что делать дальше. Видимо, приходило это в голову и ему: на шестой день, проснувшись под утро, она обнаружила себя прикованной длинной стальной цепочкой к трубе, идущей вдоль стенки за топчаном. Рядом на полу она увидела два банана на газете, бутылку с водой и ведро. А Лал исчез.

Так она и пролежала почти целый день, глядя в равнодушное небо, и больше всего на свете ей хотелось просто с кем-нибудь поговорить.

Лал вернулся ближе к вечеру и принес еду и большой ковер. Расстелил его и сел, устремив невидящий взор куда-то на восток. После этого он произнес вслух что-то вроде короткой молитвы и надолго прикрыл глаза. Достал из принесенного свертка кусок желтого сахара и положил его в рот. Еще один кусок он молча протянул ей. После того как сахар растворился во рту, она почувствовала, как желтый туман наполняет ее сознание, и нет уже ни мыслей, ни желаний. А Лал подсел на топчан и с воодушевлением стал что-то говорить на хинди. И, о чудо, она начала понимать его слова!.. Или ей так просто казалось.
Он говорил о том, что теперь она посвящена в таинство и не сможет убежать или изменить традиции, к которой приобщилась. Только что Лал совершил новое удушение, и теперь она тоже об этом знает. Дальше он говорил, что тхаги не должны оставлять в живых свидетелей, поэтому обычно уничтожаются даже собаки или обезьяны, видевшие хоть что-то, не говоря уже о белой женщине, которая что-то знает. Это элемент престижа тхагов. Никто не должен избежать смерти. Убежавших выследят и задушат.

-Но тогда зачем ты мне сказал? - пронеслось в ее голове, но тут же она словно бы уловила его молчаливый ответ: “Я нарушу традицию, я не убью тебя”.

“Но что тогда будет?”

“Мы уедем. Я буду оставлять тебя вечерами голой на дороге. Ты будешь плакать, вызывая жалость у путешественников, после чего завлекать их в ловушку, где я буду их душить и грабить”.

“Я согласна”.

Он прилег, положил голову ей на грудь, закрыл глаза и впервые за все эти дни улыбнулся. Она же неуловимым легким движением захлестнула цепочку петлей на его шее, вскочила и рванула цепочку на себя что было сил…

Потом обыскала его и нашла ключ от замочка на цепи. Равнодушно посмотрела на эти спутанные смоляные пряди волос, на удивленно округлившиеся застывшие глаза, на торчащий из кармана желтый этот его таинственный платок. Платок забрала себе. Просто ей начало надоедать, что ее постоянно придушивают в постели.