Моё Большое Приключение. Едем на родину бабушки

  Долгожданные летние каникулы, первые в моей школьной жизни. В табеле у меня только одна тройка – по чистописанию, пятёрки по чтению, пению и рисованию и заслуженные четвёрки по остальным предметам. Свобода! Можно бегать в соседнем дворе с ребятами (в нашем детей моего возраста нет), играть с младшим братиком, по десятому разу перечитывать свои немногочисленные книжки и ожидать Большого Приключения – поездки с бабушкой Феней на её родину в село Песковатка Воронежской области. Бабушка не была там более тридцати лет, с тех пор как в 30-м году «раскулачили» и выслали в республику Коми её родителей и двух братьев с семьями. Сама она была уже замужем, жила в другом городе. Мать умерла в ссылке, отец в лагере (отправлен за контрреволюционную агитацию), братья позже переехали в Амурскую область, работали на руднике, но в 38-м году были обвинены в саботаже и отправлены на 10 лет в лагерь, где и сгинули. (Реабилитированы в 57-м году). В родной Песковатке жили две двоюродные сестры бабушки и родственники погибшего на войне мужа.  С ними бабушка списалась и наконец-то решила навестить места своего детства и юности. К этому времени она как раз вышла на пенсию и могла свободно распоряжаться своим временем. Меня она брала с собой. Я с упоением слушала её заманчивые рассказы о далёкой Песковатке и представляла себе как я играю на песчаном берегу Дона, а потом плескаюсь в его ласковой тёплой воде…

  Сборы начались заранее. Бабушка с мамой искали подарки далёкой родне, что было непросто при товарном дефиците того времени. Но вот куплены отрезы ситца и сатина, бязевые головные платочки с мелким рисуночком… и прекрасная кукла в школьном платьице для младшей внучки бабушкиной двоюродной сестры Натальи у которой мы собираемся остановиться. Я считаю себя уже большой (скоро исполнится восемь лет!), в куклы не играю, но от такой, пожалуй, не отказалась бы… Детская зависть перебивается мыслями о предстоящем путешествии, мечтами о неведомой сказочной донской земле и приключениях, которые, конечно, там меня ждут!
  И вот мы садимся в поезд, плацкартный вагон. У нас с бабушкой верхняя и нижняя полки. Я очень хочу спать наверху, но бабушка боится, что я свалюсь оттуда ночью, поэтому разрешает мне лежать на ней днём, глядеть в окошко на сменяющиеся пейзажи, а ночью укладывает меня внизу, сама, покряхтывая, лезет наверх. Проводница приносит нам чай в металлических подстаканниках с изображением летящей ракеты. К нему прилагается по два брикетика упакованного сахара-рафинада. Ссыпаю все четыре кусочка сахара в стакан. Вкусно! Я ужасная сладкоежка, моё любимое лакомство – сгущёнка, могу есть её ложками вместо первого, второго и третьего… И сладкий чай люблю тоже. В Казани на перроне бабушка покупает мне эскимо (в нашем городе продают только обычное мороженое). В Москве у нас пересадка, мы едем на другой вокзал и несколько часов сидим в переполненном душном зале в ожидании своего поезда. Бабушка зорко следит за чемоданом с нашими вещами (в этой Москве ворюга на ворюге!), а я прижимаю к себе сетчатую авоську с коробкой в которой лежит кукла не вошедшая в чемодан . Здесь же и кулёк с булочками, купленными ещё в Перми, и бутылка казанского ситро. Я отколупываю кусочки от сладкой булочки и запиваю щиплющей нос газировкой. И никакого супа и каши! Красота!

  Станция Лиски. Здесь мы садимся в автобус и едем в бабушкину Песковатку. Сейчас это село вошло в состав города Лиски, а тогда оно ещё было отдельным населённым пунктом. Ещё в поезде бабушка надела на меня красивый новый брючный костюмчик из светлой цветной бязи с бантиками и кружевами. Я чувствовала себя в нём не очень уютно, потому что привыкла носить платья, как и все девочки в то время. (Мода на женские брюки до провинции дойдёт значительно позднее. И вообще сейчас подозреваю, что это была просто импортная нарядная пижама, которую мы по наивности приняли за костюм. Тогда и ночнушки-то мало кто надевал, спали в майках, а о том, что бывают женские и детские пижамы, мы и понятия не имели… ), на мои жидкие волосёнки бабушка нацепила большой капроновый бант (капроновые ленты – дефицит того времени – были далеко не у всех). И вот я вся такая городская нарядная смущённая выхожу с бабушкой из автобуса. Приехали. Ловлю на себе заинтересованные взгляды и смущаюсь ещё больше… Бабушка написала, что мы приедем, но телеграмму не дала, решила, что и сама легко найдёт дом двоюродной сестры, который помнила ещё с юности. («Пятистенка» её родителей, самый большой дом в селе и единственный в 30-м году под железной крышей после высылки отца, матери и братьев был отдан под сельсовет). В Отечественную войну фронт остановился на другой стороне Дона. Фашисты постоянно бомбили станцию Лиски, но село почти не тронули. И за трудные послевоенные восемнадцать лет новых домов было построены не очень много, поэтому бабушка, не плутая, быстро находит дом сестры.

  Это обычный деревенский дом: сени, горница с печкой и домоткаными половиками на полу, отгороженный шторой закуток с высокой кроватью, накрытой пышной периной. На этой кровати потом мы будем спать с бабушкой. Чисто и очень скромно. Муж Натальи не пришёл с войны. Старшая дочь живёт в Воронеже и отправляет к матери на каникулы свою дочь Жанну. Младшая дочь живёт неподалёку и часто приводит пятилетнюю Катю (именно ей в подарок мы привезли куклу). Нас встретила Наталья с внучками и большая миска пирожков с яйцом и зелёным луком. Поцелуи, возгласы… Мы достаём привезённые подарки – отрез сатина Наталье, ситца – Жанне, куклу – Кате (я провожаю школьницу-красавицу завистливым прощальным взглядом.., но я большая, в куклы не играю!). Потом долгое чаепитие, неинтересные взрослые разговоры, воспоминания… Девочкам надоедает всё это слушать и они выскальзывают из-за стола. Меня посылают поиграть вместе с ними.

  Я, робея, выхожу во двор. Жанна ведёт показывать хозяйство – курятник с десятком несушек (я в первый раз увидела так близко живых куриц!), огород с зеленью и подсолнухами у забора, летняя печь под навесом. Жанна – темноволосая, долговязая уверенная девочка, старше меня года на три. Похоже, что ей не очень нравится внимание, которое её бабушка уделяет нам. Я чувствую её пренебрежительный взгляд, откровенную насмешку над моей нелепой «городской» одеждой (этот костюм-пижаму я с удовольствием содрала с себя вечером и ни за что больше не надела, бегая в привычных ситцевых платьях). Маленькая Катя ходит за нами хвостиком, обнимая новую куклу. Это тихая девочка с толстой косой (не чета моему жиденькому хвостику!). Она мало говорит и, кажется, немного стесняется нас и побаивается свою бойкую громогласную двоюродную сестру. Познакомившись с Жанной получше, я и сама стала её побаиваться и недолюбливать. При взрослых она демонстрировала внимание и заботу ко мне, приехавшей родственнице, а исподтишка награждала щелбанами и пинками.  Моей бабушке Жанна очень понравилась, и она не слишком обращала внимания на мои робкие попытки пожаловаться на несносную девчонку.

  Июль, жара. Каждый день мы ходим на Дон купаться и загорать на песчаной отмели. Песок нагревается так, что обжигает мои непривычные голые ступни, но Жанна нашёптывает бабушке, что босиком по песку ходить полезно, я не буду болеть, и бабушка пресекает все мои попытки надеть сандалики. Она, конечно, хочет, чтобы я оздоровилась, закалилась, поэтому прислушивается к словам Жанны, а я-то знаю, что девчонке глубоко наплевать на моё здоровье, она воспринимает это как лишний повод помучить меня, показать своё главенство (её-то задубевшим подошвам никакой жар нипочём). И я бреду по обжигающему песку едва сдерживая слёзы… Бабушка учит меня держаться на воде. Сама она, выросшая на Дону, плавает очень хорошо. И я уже немного бултыхаюсь на мелководье «по-собачьи», стараясь не обращать внимания на насмешки противной Жанки, которая, конечно, плавает намного лучше.

  Во второй вечер после нашего приезда Жанну заставили взять меня с собой поиграть с соседскими ребятами. При встрече с подружками она пренебрежительно представила меня: «Какая-то дальняя родственница, седьмая вода на киселе…», а особенно настырным уточнила: «Её и моя бабушка двоюродные сёстры, не виделись сто лет и тут приехали…». И больше внимания на меня не обращала. Дети тоже быстро потеряли ко мне интерес, и я без особого успеха пыталась играть с ними в общие игры, некоторые из которых мне были непривычны. Например, такая: все образовывали круг, потом, не размыкая рук, надо было «перепутаться» (перешагнуть через сцепленные руки, повернуться и т.д.). Затем все скандировали «Баба нитки спутала, никак не распутает», а водящий должен был «распутать», придать кругу первоначальный вид. Я такой игры не знала, крепко за чужую руку держаться стеснялась и поэтому часто оказывалась «слабым звеном», что, конечно, авторитета среди местных ребят мне не прибавило. Поэтому в последующие дни я всячески пыталась отвертеться от игр с Жанной и её друзьями на улице.

  Ни телевизора, ни детских книг в доме не было, и я, отказавшись идти на улицу с Жанной, уговаривала бабушку погулять со мной по селу или сходить в гости к другой её двоюродной сестре Матрёне. Та жила очень бедно в маленьком домике, покрытом соломой (что было уже редкостью в 60-е годы). Зато она была, добрая, приветливая, разводила в своем садике цветы, а её внучка Люда, младше меня всего на год, охотно играла со мной своими немногочисленными игрушками.

 Когда мы с бабушкой просто гуляли по селу, она показывала свои любимые места, рассказывала о друзьях и родных, многих из которых уже не было в живых – кто выслан, кто убит, кто уехал… Я, семилетняя, не очень прислушивалась к её рассказам, о чём теперь жалею… Часто мы доходили до большого заброшенного храма. Бабушка поведала мне как девочкой видела сбор средств на постройку этого храма. У кого не было денег, те давали сырые яйца, которые потом использовали для замешивания раствора. Поэтому кладка была очень крепкой, и её даже не смогли разрушить фашистские орудия, которые били по церкви, потому что на колокольне сидел наш наводчик и корректировал огонь советских пушек. Саму церковь, которая считалась одной из красивейших не только в Воронежской области, закрыли ещё до войны, сбросили с неё крест и замечательный по звонкости большой колокол. Бабушка рассказывала, как в детстве и ранней юности пела здесь в церковном хоре и даже была его солисткой (она обладала замечательным звонким голосом до самой старости, и усыпляла нас, своих внуков, напевая романс «Колокольный звон»; моя мама тоже прекрасно пела, но мне, увы, такой талант не достался). Я разглядывала заброшенное, но всё ещё величественное здание храма, его разноцветную кирпичную кладку, затейливые кованые решётки на высоких окнах и не могла представить, что через два года храм будет взорван под предлогом того, что смущает своим видом учеников близлежащей школы, будущих строителей коммунизма. Через пятьдесят лет на месте взорванного храма выстроят другой, посвященный новомученикам воронежским
 - священнослужителям, погибшим и замученным в годы советской власти. Совсем иной по архитектуре, он всё-таки несёт в себе память о том, разрушенном храме Покрова Пресвятой Богородицы, который был построен на народные деньги и народными умельцами в начале жестокого двадцатого века. И, хотя в святцах нового храма нет фамилии моего другого прадеда Пшеничного Ивана Ивановича, бабушкиного свёкра, (он был священником и пропал без вести по дороге из Лисок в Воронеж в 1918 году, скорее всего был расстрелян красными или бандитами), мне кажется, что храм воздвигнут в память и о нём, безвестном сельском священнике, одной из многочисленных жертв братоубийственной гражданской войны.

  Все дни в Песковатке похожи один на другой – купание в Дону, прогулки по селу, скромная еда (каши и холодные супы без мяса с хлебом, бабушка ворчит, что от такой еды я совсем отощаю и подкармливает меня сырыми яйцами, которые берёт прямо из курятника). Думаю, что мы прожили там недели две. Я начинаю скучать по дому, по маме, по смешному карапузу младшему братишке… Да и бабушке, похоже, уже поднадоело такое времяпрепровождение. Но обратные билеты куплены заранее, надо ждать.
  И надо ещё навестить жившую в Лисках сестру моего деда Татьяну. Почему-то едем к ней в гости уже в один из последних дней. Живёт она намного богаче Натальи и больше «по-городскому» – дом большой и светлый, на окнах красивые занавески, подоконники уставлены цветами, на стенах ковры с лебедями и роскошными розами, пышные подушки положены одна на другую и накрыты кружевной накидкой. В углу большой иконостас, украшенный искусственными цветами. (Дочь священника, Татьяна была очень религиозной и служила старостой в единственной сохранившейся в Лисках церкви). Меня, советскую школьницу и октябрёнка, такое обилие икон смущает, я-то точно знаю, что бога нет! И на бабушку Таню (так мне велено звать сестру деда) я гляжу с любопытством и некоторым подозрением… Стол накрывается обильный, не чета тому, что я видела у бабушки Наташи. Чувствую, что у моей бабушки с хозяйкой отношения довольно натянутые, но Татьяна изо всех сил пытается быть любезной и гостеприимной и похвастаться своим благополучием. Бабушка вручает ей привезённый в подарок головной платок… Приходят ещё какие-то родственники и друзья бабушкиной юности со стряпнёй, салом, бутылками с мутным самогоном и прозрачной магазинской водкой. Все рассаживаются за большой стол. Шумно, весело. Гости чокаются гранёными стаканами, смеются над какими давними историями, рассказывают о своих детях и внуках, спорят, перебивают друг друга… Мне скучно, я объелась, устала, хочу спать. Наконец хозяйка замечает мой осоловелый вид и укладывает меня на кровать. Не слышу, как расходятся гости, но, видимо, возвращаться к Наталье уже поздно, и мы остаёмся ночевать здесь. На другой день отсюда идём ещё в гости к какому-то родственнику. Помню, как он, высокий весёлый, срывает мне яблоки прямо с дерева в своём дворе. Плоды ещё не совсем поспели, они жестковатые и кисловатые, но всё равно вкусные. Потом он натрясывает целую авоську яблок нам с собой – гостинец на Урал. У него остаёмся недолго и уезжаем к Наталье, пора собираться, складывать вещи, назавтра наш поезд.

  И, наконец, снова вокзал, плацкартный вагон, мелькающие за окном пейзажи, чай в подстаканниках, казанский пломбир (в Москву в этот раз не заезжаем, поезд прямой). В самом конце поездки меня прихватывает понос, поднимается температура и в родном городе с диагнозом «дизентерия» я попадаю прямиком в инфекционную больницу, не успев даже толком повидаться с мамой. Так заканчивается моё долго ожидаемое Большое Приключение, моя сказочная поездка в загадочную Песковатку. Как всегда, жизнь внесла свои коррективы в мои мечты и планы, разрушив детские наивные надежды и иллюзии.
  И всё-таки позже мы с бабушкой Феней поездку эту вспоминали с удовольствием. Я, наконец-то, смогла от души пожаловаться на зловредную Жанну, и бабушка с мамой сочувствовали мне, удивляясь двуличности девчонки. И холодными уральскими зимами я вспоминала тёплую донскую воду, ясные жаркие дни и ощущение простора и покоя…
 
На фото - взорванный в 1965 г. Храм Покрова в Песковатке (Лисках).