Владимир Семёнович Перцовский

Вначале краткая справка из книги профессора И.с. Кузнецова.

ПЕРЦОВСКИЙ Владимир Семёнович – преподаватель литературы в ФМШ, откуда после событий 1968 г. уволен.

После защиты канд. дисс. о поэзии В. Луговского (1969) попытался добиться политической реабилитации, для чего побывал на приёме у Ф. С. Горячева. С санкции последнего Президиум СО АН и Советский райком КПСС рекомендовали Институту истории, филологии и философии принять его на работу.

15.09.69 данный вопрос был рассмотрен на заседании партбюро института, которое отклонило его кандидатуру по мотивам «политической неблагонадёжности». В последующие годы работал в НИИсистем".

Убеждён, что подобное можно было только разыграть. При наличии указания Горячева не принять его на работу было в те годы невозможно. Всё-таки партбюро в институтах СО АН не обладали правом окончательного решения таких вопросов. И директор института мог этот вопрос о приёме легко решить.

Немного побродив по сети, я нашёл книгу, написанную В.С. Перцовским о новосибирском писателе Николае Самохине [1], причём на обложке автор не был указан.

А теперь ещё один материал - интервью, которое провела Валентина Добрынина.

Это интервью переслала мне Галина Курляндчик, в прошлом жительница Академгородка, работавшая на ВЦ СО АН СССР. Ей же этот материал переслал один из подписантов Валерий Меньшиков. Мне неизвестно, был ли этот материал когда-нибудь опубликован. По крайней мере, я искал, но не нашёл. Сохранилась лишь фамилия интервьюера.

Вот это интервью. Записано, что «разговор вела Валентина Добрынина»:
«Мой собеседник – Владимир Семёнович Перцовский, один из «подписантов». Мягкий, интеллигентный человек, сейчас пенсионер, он сразу откликнулся на моё желание поговорить о «письме сорока шести».

– Я приехал в Академгородок в 1965 году из Харькова и стал преподавать литературу в физико-математической школе при университете.

После Харькова я просто попал как будто в другой мир; я был им опьянён, голова закружилась; знаете, такая открытая, свободная и радостно-приподнятая атмосфера. Как революция.

Мы с Иосифом Сахаровичем Гольденбергом переделывали преподавание литературы в ФМШ – преподавали по своим программам, и всё тут!

– Владимир Семёнович! Как появилось «письмо сорока шести»?

– Я не особенно знаю...

Я, видите ли, никогда не был ни политиком, ни борцом. Я жил литературой, занимался Юрием Трифоновым и поэтами второй половины 50-х – Пастернаком, Луговским, Заболоцким...

Мне кажется, письмо составил Иосиф Гольденберг с кем-то из физиков.

Я их очень осуждал, сказал, что это самодонос, что можно как-то иначе договориться, а не подставлять себя и других…

А потом, когда его подписали человек 10 и Иосиф снова показал его мне, я подписал.

Я уже не мог не подписать. Вот видите, я не герой, не титаноборец...

Мне просто вдруг стала противна эта закрытость суда. эта игра в тайны...

– Как развивались события?

– Рассказывают, что письмо дошло до Брежнева, и он вызвал к себе председателя Президиума СО АН  (М. Лаврентьева).

– Все 46 у тебя работают? – спрашивает.

– Да, работают».

– Ладно, пусть работают, – разрешает Брежнев и поднимает палец – Но не с молодёжью.

Для меня это было роковым. Мы – трое «подписантов» из ФМШ – были уволены первыми... Забавно. что меня перевели работать в спецшколу для малолетних преступников...

– Видимо, эту молодёжь вам можно было «развращать»?

– Вы знаете, они меня даже полюбили. Мы с ними пьесы ставили. Я им книжки пересказывал...

– Сказалось ли то, что вы подписали это письмо, на вашей судьбе?

– Роковым образом.

Мне 8 лет не утверждали кандидатскую диссертацию.

Меня хотели сделать осведомителем КГБ, шантажируя «письмом сорока шести», а когда я отказался, написали в ректорат Барнаульского пединститута, где я читал советскую литературу (а семья жила здесь, в городке), что я защищаю Солженицына, тогда уже гонимого, и не могу преподавать студентам.

Я был опять уволен...

Я всего месяц смог поработать на такой хорошей работе, как редактор театра музкомедии – по звонку из Новосибирского обкома тоже был уволен.

Намекнули, что мне лучше покинуть СССР...

А потом, вот, до пенсии прозябал чем-то вроде референта по связи с прессой в НИИсистем. Никому не нужная работа, но я не в обиде: мне она давала главное – свободное время для занятий литературоведением и литературной критикой.

В 80-х меня начали печатать. Но вступить в Союз писателей мне не удалось: по звонку из обкома была проведена такая индивидуальная обработка членов, что я, не услышав на со6рании ни одного слова «против», не набрал 2/3 голосов.

А ведь это было в 1984 г., т.е. через 16 лет после «письма сорока шести»!

– Бюро Советского РК КПСС 12 июня 1990 года отменило своё постановление 68 года. Это Вас радует?

– Господи, это просто издевательство! Просто даже смешная глупость! Они мне испортили жизнь, не дали работать! А теперь мне зачем их «pe-а-би-ли-та-ция»?

Да и отменяют постановление те же Биченковы, что тогда расправлялись с нами...

Перед самым моим уходом, когда я уже не задавала вопросов, Владимир Семёнович, как бы в который раз отвечая самому себе, сказал:

– Но я не жалею. Нет.

Я понял, что у нас почём. У меня не осталось ни надежд, ни иллюзий – а это и в литературоведении не лишнее.

Я понял, что свободы не будет. А ведь до этого я считал, что наше левое интеллигентское движение конца 50-х–60-х оторвалось от народа...

А сейчас: именно «шестидесятники» всё это и начали.

И потом я всю жизнь чувствовал, что у меня чистая совесть. Да, так. Что я выстоял!

Это, знаете, как-то укрепляет...».


1.В.Перцовский // Николай Самохин - Новосибирск : Кн. изд-во, 1987. - 78,[1] с. : ил.; 17 см.

Продолжение следует: