Три товарища

До осеннего дембеля 1976-го года нам оставалось служить меньше года и рядовому – связисту
Группы Советских Войск Германии, Андрею Шмоткину, нашему сослуживцу, срочно захотелось
съездить в отпуск домой в подмосковный город Химки.
Шмоткин не был отличником боевой и политической подготовки, а скорее наоборот…
и поэтому внеочередная поездка на Родину ему не светила ни с какой стороны.
В те времена среди солдат ходила одна байка про то, как часовой ночью на своём посту
услышал подозрительный шорох, прокричал предупреждающие команды, выстрелил в воздух
и затем открыл огонь на поражение. Когда прибежали поднятые по тревоге солдаты из взвода
охраны, то обнаружили убитую часовым забредшую случайно в расположение места охраны,
косулю, коих в ГДР водилось достаточно много в парках и лесных массивах.
Видимо, эта косуля ходила где хотела, ела чего хотела и никто её не трогал, пока случайно
не забрела в воинскую часть на охраняемый секретный пост.
Командный состав той части решил, что за бдительность солдата можно поощрить и наградить
десятидневной поездкой на Родину до места проживания.
Андрей Шмоткин решил ничего нового не придумывать и применить отработанный алгоритм
во время своего очередного заступления на пост по охране периметра подземного бункера
нашей очень секретной воинской части связи.
Для осуществления подобной задачи ему требовался помощник, которым оказался наш
бывший коллега по роте связи Паша Пересыпкин, которого полгода назад с позором за
свою тупость перевели в хозяйственный взвод, чему он был несказанно рад.
Ему понравились свиньи.
Живых свиней он первый раз увидел в нашей воинской части, а до этого он на них смотрел только
по телевизору и в детских книжках с картинками.
Пересыпкин был родом из Джамбула, где он кое-как в свои семнадцать лет получил начальное
образование и пошёл работать на вагоноремонтный завод, там до призыва в Советскую Армию
перекатывал колёсные пары из одного цеха в другой. Особой физической нагрузки эта работа не
требовала, а уж умственной и подавно.
Перед призывом в Армию папа подарил ему диплом о средне-техническом образовании и таким
хитрым образом Паша попал в нашу элитную роту связи.
Телеграфистом он не стал, так как не смог научиться печатать «вслепую», ни одного пункта из
воинских уставов он запомнить не смог. По этим причинам ему была прямая дорога в
хозяйственную роту.
Была ещё одна история, после которой наши отцы-командиры решили его убрать с глаз-долой
из боевого подразделения.
Наш взвод регулярно вывозили на стрельбы, где мы показывали (или не показывали) свои успехи
в поражении целей из автомата Калашникова. В тот раз нас везли на полигон для приобретения
навыков в метании боевых наступательных гранат РГД-5 с радиусом поражения в двадцать пять
метров.
Сначала мы кидали учебные гранаты с боевым запалом, а затем дошла очередь и до боевых.
Всё происходило так: Сержант сидел в своём окопе с двумя деревянными ящиками, в одном из
которых находились гранаты без запала, а во втором ящике лежали упакованные запалы к
гранатам. Товарищ сержант вворачивал одно в другое и готовый снаряд подавал товарищу
старшему лейтенанту Грищенко.
Товарищ старший лейтенант передавал уже проинструктированному солдату гранату, тот её брал
спусковым рычагом, плотно прижатым вовнутрь ладони, затем выдёргивал чеку, разбегался
и бросал, после чего прыгал в заранее вырытую земляную траншею, где ждал взрыва, затем
вылезал и уходил в строй к товарищам.
Далее подходил следующий солдат и вся история с метанием повторялась.
Всё было нормально, пока не дошла очередь до рядового Пересыпкина.
Паша взял гранату в трясущуюся руку и оцепенел. Мы со стороны видели, как он продолжал
держать гранату несколько минут, пока терпение офицера не лопнуло и он не проорал:
«Когда ты наконец бросишь эту …баную гранату!»
Пересыпкин выдернул чеку и продолжал тупо стоять и смотреть на офицера.
Наш командир ещё раз проорал в самое Пашино ухо: «Товарищ рядовой! Бросайте гранату!»
Испуганный Паша не бросил, а скорее выронил гранату под ноги себе и товарищу старшему
лейтенанту.
Тот, кто бросал гранату, знает, что она взрывается не сразу, а после четырёх-пяти секунд.
Этих секунд хватило нашему сержанту, чтобы выскочить из своего окопа и ногой отбить
в безопасном направлении активированное взрывное устройство подальше от окаменевших
Паши Пересыпкина и командира взвода.
Вот после этого случая Пашу прикрепили к небольшому свиному стаду для ухода и кормления.
Свиньи в нашей части были нужны для дополнительного питания, а дополнительное питание
(тоненькие маленькие кусочки жёсткого сала) нам полагалось, когда мы заступали в ночное
боевое дежурство в подземном бункере связи (бывшем штабе Гимлера).
Так вот, идея Шмоткина заключалась в том, что Паша в ночь заступления самого Шмоткина
в караул, приведёт на охраняемый пост свинью и там её «случайно» растреляют как вражеского
шпиона. Шмоткин поедет в отпуск, а Паша (после возвращения Андрея) получит от него два
блока сигарет с фильтром.
Паша заранее привёл свинью на верёвке в условленное место и стал ждать заступления на пост
Шмоткина.
Когда разводящий ушёл, Андрей сказал стоящему рядом Паше со свиньёй, что всё должно быть
реально, без сучка и задоринки и неожиданно громко проорал, чтобы слышали на соседнем
посту: «хайль–цурюк», что по-русски означает: «стой-назад», затем быстро передёрнул затвор
автомата и дал предупредительную очередь вверх.
Стоявший рядом Паша и свинья не ожидали подобного и когда раздались выстрелы, Паша
 машинально отпустил верёвку и отскочил подальше от неадекватного Шмоткина.
Свинья так испугалась, что больше её никто не видел, как ни искали. На следующий день нашли
только обрывок верёвки.
Паша, быстро сообразив, что сие мероприятие сорвалось, убежал в расположение своей роты,
оставив Шмоткина самому выкручиваться из подобной непредвиденной ситуации.
На следующий день они оба встретились на гауптвахте, куда их определили командиры.
Одного за недосмотр за стадом ценных животных, приведшего к исчезновению самой
крупной и перспективной свиньи, второго за необоснованную стрельбу на боевом посту и
расход дорогих подотчётных патронов.
Мы потом долго не могли понять, как испуганная свинья смогла преодолеть два ряда колючей
проволоки и бесследно исчезнуть из нашей воинской части.
После выхода с «губы», Шмоткин рассказал «по секрету» своему третьему приятелю Васе Габову
про то, как готовился и печально сорвался план с отпуском из-за свиньи.
Вася, как выяснилось, оказался третьим дебилом в нашей славной воинской части, так как решил
повторить идею Шмоткина, только уже с заранее крепко привязанной к дереву свиньёй.
Также, как и в первом случае, Васе требовалась свинья и помощник и поэтому Вася отправился
на свинарник к своему другу Пересыпкину Паше делиться планами по осуществлению данного
мероприятия.
Паша, хоть и был в детстве двоечником, но своим внутренним чутьём понял, что ничем хорошим
для него эта идея не закончится, поэтому и заложил Васю.
Васю на следующий день определили в воинский госпиталь города Топицы в десятое отделение
(психушку), где он лечился от своей глупости два месяца и где его регулярно кололи
галопередолом с амезином, после чего желание съездить домой в отпуск сначала немного
ослабло, а затем и вовсе пропало.

Что можно сказать про то место, на котором Шмоткин и Вася пытались совершить свои
злодеяния?
Оно называлось Пост№2 и располагался этот пост в самом дремучем месте лесного массива,
где единственным ночным освещением была Луна, иногда проглядывающая сквозь кроны
деревьев, да и то, в безоблачное время.
Для многих солдат и сержантов этот пост доставлял много хлопот и на нём постоянно
происходило что-то нехорошее. На этот пост разводящий с фонариком через каждые два часа
приводил отдохнувшего караульного и под выкрики: «Пост сдал!» - «Пост принял!» отводил
отстоявшего свой срок караульного на двухчасовой перерыв.
В нашей части не многие соглашались ходить на этот пост ночью, так как два часа надо было
простоять на небольшом утрамбованном пятачке при отсутствии всякой видимости.
Зачем надо было охранять это место я не понимал, так как сам бункер находился на большой
глубине под двухметровым слоем прорезиненного бетона, усиленного арматурой толщиной
с мужскую руку.
Мы эту арматуру видели, когда во время ночного боевого дежурства лазили по нижнему этажу,
который использовался в качестве утилизатора строительного мусора с верхних этажей.
Когда я первый раз спускался на тот этаж по горе битого бетона, то видел эту невероятную
толщину межэтажного перекрытия со срезанной сваркой двухдюймовой стали.
Что интересно, так это размеры нижнего этажа. Нам говорили, что этот этаж представляет из
себя многокилометровый тоннель и во время войны Гимлер по нему из Вюнсдорфа ездил на
автомобиле в Берлин в Ставку Гитлера. Мы думали, что это очередная солдатская байка, но
когда прошли по этому подземному тоннелю минут тридцать то осознали, что в нём не видно
конца. Даже свет наших мощных фонариков показывал удалённую в перспективе чёрную дыру.
Ещё через десять минут ходьбы мы заметили, что батарейки в наших фонарях начинают
разряжаться и даже страшно было себе представить, что будет, если фонари погаснут.
Вернуться назад будет очень проблематичным.
В самом тоннеле был порядок, чистый ровный пол и на выкрашенных белой краской стенах были
надписи на немецком языке, видимо о чём-то предупреждающие.
На стенах висела электрическая проводка освещения, на которой от времени и сырости истлела
изоляция и я, на всякий случай, отломал несколько метров серебристого блестящего
электрического провода. 
У меня потом этот провод выпросил один офицер - радиолюбитель, он был очень удивлён узнав,
что на освещение тоннеля немцы использовали покрытую чистым серебром высококачественную
медь.
Так вот, про тот самый пост №2…
В середине лета днём на нём было нормально, так как с солнечной стороны тропы караульного
разрослась красная и чёрная черёмуха, которой мы объедались, а потом ложились на небольшой
пятачок с густой травой и отдыхали.
Самое главное это было вовремя проснуться до прихода разводящего, иначе три наряда вне
очереди обеспечены. По этой причине, когда свежий караульный приближался к посту, у него
резко начинался приступ сильного и громкого кашля (условный знак), отчего разводящий –
сержант мог отвесить конкретного пендаля.
Ночью на этом посту практически никто не спал от страха. Мы понимали, что в принципе бояться
было нечего, но тем не менее чего-то инфернального панически боялись практически все.

Когда я уже был стариком в звании младшего сержанта и заступил на дежурство в качестве
разводящего, ко мне в караульное помещение припёрся зам. дежурного по части – старший
лейтенант Слава Бадзин. Ему было скучно сидеть в штабе и к тому же ещё перед самым
дежурством он в очередной раз поссорился с женой.
Его жену в части называли «нулёвкой», либо от того, что у неё была маленькая грудь, или
от того, что она лихо обнуляла совместный семейный бюджет.
Ещё год назад Слава был холост и свободен, но неожиданно его уведомили в том, что продление
контракта по службе в Германии возможно лишь при условии, что он обзаведётся законной
женой. Друг детства Славы, из хорошей интеллигентной семьи, хотел сосватать его  своей
симпатичной сестре, которая через пару месяцев защищала диплом и при взаимном согласии
могла бы выйти замуж за Славу, но произошло непредвиденное.
В душном плацкартном вагоне поезда Мариуполь–Москва Славика охмурила бабёнка, которая
быстренько от него «подзалетела» и потащила старшего лейтенанта оформлять законный брак.
Как выяснилось в последствии, у неё в Мариуполе уже был ребёнок от одного из её хахалей,
но Слава узнал об этом слишком поздно, а развестись он уже не смог, так как воспитывался
в «порядочной» семье, где развод считался дурным тоном и кроме того, разведённым
офицерам доступ к поступлению в Академию Генерального Штаба был закрыт.
И вот в таком скверном настроении и подозрении, с кем в данный момент спит его жена,
пока он дежурит, Слава решил устроить проверку в два часа ночи с целью – с кем спят
караульные вверенной ему на сутки воинской части связи, на своих постах.
Слава отдал приказ сопровождать его и мы, в нарушение должностных инструкций, ломанулись
по изменённому маршруту, где не было даже тропинок на пост№2 через лес и заросли
вышеупомянутой черёмухи.
А в это время в полной темноте, трясясь от страха, на посту с двумя магазинами патронов стоял
мой приятель, рядовой Шура Хапочкин.
Он, видимо, когда услышал треск ломаемых нами кустов (мы сбились с пути и продирались сквозь
заросли кустарника), испуганно прошептал в темноту леса: «стой стрелять буду» или 
«хайл их вер де шисн». Мы с товарищем старшим лейтенантом этого шёпота по понятной
причине не слышали и продолжали преодолевать кусты и низкорастущие ветви невысоких
деревьев и даже не сразу осознали трагичность ситуации, когда Шура, ориентируясь на проблески
моего фонаря, открыл огонь на поражение в том направлении, откуда мы тот момент вылезали.
Нам повезло в том, что Шура был маленьким и очень субтильным, поэтому при первом же
выстреле его автомат подбросило и длинная очередь ушла поверх наших бестолковых голов.
Я в детстве слышал фразу: «обосраться со страха», а теперь воочию пришлось это осознать,
когда от товарища старшего лейтенанта стало подозрительно неприятно пахнуть.
Даже когда Паша Пересыпкин уронил боевую гранату на полигоне и всё могло кончиться
трагично, никто не обосрался, даже старший лейтенант Грищенко, а тут… в лесу… вдали от
квартиры, штаба и тёплого душа… и с этим надо было ещё минут двадцать куда-то идти…
Данный инцидент огласки не получил неимоверными стараниями Славы Бадзина.
Шуру Хапочкина в караул больше не брали (на всякий случай).
Устав караульной службы с внутренними должностными инструкциями мы больше до конца
срочной службы не нарушали, так как поняли, что каждая фраза в этих документах написана
чьей-то кровью, за каждым пунктом стоит чья-то жизнь или парадные брюки какого-нибудь
обосранного от страха старшего лейтенанта.
Также не стоит, по жизни, быть хитрожопым, так как это потом может обернуться против самого
интригана.
И действительно, Армия - это школа жизни (если выживешь).