Кусок мяса 26

Отвлекаться от грустных мыслей приходилось, погружаясь в работу. Как Нил Осипович: он-то, конечно, все понимает и, как Петр, чувствует, что грядёт что-то тревожное и угрожающее, но каждый день приходит к раненым и начинает оперировать, не ссылаясь ни на национальность, ни на политические взгляды. Для врача существует только один критерий - страдающий человек, который нуждается в помощи. И оттого профессия врача всегда казалась Машеньке какой-то не от мира сего.

Ее труд был более рутинный, но не менее нужный: перевязать, поменять, перестелить, смазать. «От вашей работы, - говорил Нил Осипович, - жизнь человека зависит не менее, чем от работы хирурга!» И, повинуясь таинственной силе этих слов, Машенька всегда находила новые силы, чтобы добросовестно исполнять свои обязанности.

К койке Петра она подошла в последнюю очередь с какой-то тайной тоской в сердце. Сняв простынь, в том месте, где лежала подушка, Машенька обнаружила альбом в самой обычной картонной обложке блекло-голубого цвета, который никак не был надписан. Она бы никогда его не открыла, - не имела привычки трогать чужие вещи, - если бы ни две фотографии, которые выпали на матрац.

Машенька взяла их в руки, хотела вправить назад, и тут её взгляд упал на людей, которые были запечатлены на фотоснимке, и девушка волей-неволей всмотрелась в их лица.

Глава семейства, стоял позади своей сидящей жены, положив руку на её худощавое плечо. Оба были одеты в темное, сдержанное, отчего на первый план выступали лица, открытые, с проникновенными глазами.

Мужчина был в пенсне, - судя по его напряженным векам, он плохо видел. Но если представить его без этих стёкол и оправы, он был очень привлекателен. Густая прядь темных волос падала на его высокий лоб с красиво очерченными надбровными дугами. Лицо это, пусть даже и мужественное, показалось Машеньке каким-то не по-мужски чувственным.

Темноволосая женщина, обладательница удивительно мягкого, лучистого взгляда, привлекла внимание Машеньки своими густыми волосами, собранными в большой шиньон высоко на затылке. У висков несколько прядей свивалось в непослушные спирали. Мочки аккуратных ушей украшали некрупные серьги в виде блестящих капель, прозрачные, как две слезы, которые задержались в последнем мгновении перед падением.

Единственным светлым пятном на снимке был облачённый в белое кружевное платьице младенец. Он безмятежно сидел на коленях своей матери, заметно наслаждаясь покоем и ощущением защищённости, которые дарили ему эти объятья. Конечно, невозможно было узнать в нем маленького Петра. И по портретам мужчины и женщины Машенька не могла бы распознать, его ли это семья, - теперь уже невозможно было установить сходство. Машенька просто с интересом разглядывала этих двух незнакомых ей людей, только интуитивно угадывая в них родителей Петра.

Нехотя Машенька оторвалась от фотографии и убрала её за второй снимок, сделанный, судя по его виду, уже многими годами позже. И тут Машеньку словно бросило в жар, - она догадалась, - узнала его по одним только глазам, - что с фотографии на неё смотрел Петр, молодой, снятый ещё до войны. Оборотная сторона снимка была надписана 1909-м годом.

Таким образом она, наконец, познакомилась с его истинным лицом.

Единственным желанием Марии в тот момент было, чтобы никто не потревожил её вдруг и она смогла бы вдоволь насмотреться на это лицо, взявшее, казалось, от своих родителей все самое лучшее. Да, теперь не вызывало сомнений, насколько он был похож на них: высокий лоб отца и ясные, со слезинкой, глаза матери. Даже пухлые и широкие черты его лица были выполнены с величайшей аккуратностью: и нос, и не по-мужски полные губы были выточены с величайшей тщательностью скрупулезным мастером.

«Так вот вы какой, Петр Соколовский... - подумала Машенька. - Рада с вами познакомиться!»

Она улыбнулась, чувствуя, как пылают её щеки. Внутри смешались разные чувства: и смятение, что эти фотокарточки так нежданно-негаданно и притом не совсем легально попали ей в руки; и смущение, что она вот так, заочно познакомилась с семьей Петра, с ним самим. Увидела людей, о которых столько слышала, - а теперь смогла и отождествить их со своими собственными представлениями, со сформировавшимися в ней внутренними образами. Вот так мир Петра потихоньку открывался перед Машенькой, и она не нарочно проникала в него все глубже, неотвратимо становилась его частью.

Но вот уже совсем скоро его выписка, а он так ничего и не сказал ей о своём отъезде. Машенька вправила фотографии в альбом, и чувство того, что она только что подсмотрела картины из чужой жизни, вернулось к ней. Она закончила свои дела и вышла из палаты. И из его мира, который ей уже так не хотелось покидать.


Продолжить чтение http://www.proza.ru/2018/11/29/1863