Уходящее танго

 
                Юлии Рустамян с любовью.


Его звали Сережа Кусков.  Поговаривали, что он  был то ли внуком, то ли внучатым племянником самого Ивана Сергеевича Кускова, известного советского художника-иллюстратора.

    Воспитанный и скромный Сережа учился в престижной английской школе с математическим уклоном (его  туда устроил  добрый отчим, полковник КГБ), играл в настольный теннис и любил читать исторические романы.

    Но с самого  раннего  детство послушный и романтичный   Сережа мечтал  стать ударником. Не в смысле ударником коммунистического труда, как его известный предполагаемый дедушка, а барабанщиком   джазового оркестра. Поэтому, еще будучи учеником младших классов, Сережа, вернувшись из школы,  раскладывал на полу все имеющиеся на кухне  кастрюли, тазы и ковшики вверх дном  и принимался колошматить  по ним вилками, ложками, ножами и венчиками для взбивания сливок. Этот кошмар  продолжался до вечера, до прихода родителей с работы.
Целый день весь дом стоял на ушах, соседи жаловались, колотили по батареям, родители ругались, отнимали у Сережи  кастрюли, прятали  ложки, ножи и вилки в чемодан на антресолях.
 
    Но ничего не помогало: ни крики, ни угрозы, ни уговоры. И однажды, когда по вызову соседей приехала милиция и вызвонила  перепуганных родителей с работы, сережин добрый отчим, до того момента никогда не позволявшим себе даже пальцем тронуть  пасынка, впервые в жизни  достал из шкафа свой старый солдатский ремень и  пару раз  легко хлестнул Сережу пониже спины. Было не больно, но унизительно.  В сережиных глазах закипели слезы. «Я буду известным барабанщиком с мировым именем!- закричал   Сережа  отчиму в лицо,  - как Билли Кобэм! Но  тебя, папа, я не пущу на свой концерт даже на  приставной стульчик!»

    ***

    Короче говоря, после успешного окончания МГУ Сережа Кусков  устроился на работу в ресторан  барабанщиком,  или, как говорили тогда в народе  - лабухом. Бедные родители  сначала пробовали как-то вразумить  и убедить Сережу в том, что он совершает огромную ошибку, разменивая свою  дорогую жизнь на дешевую ресторанную халтуру . А потом смирились. Или сделали вид, что смирились.

    В ресторане Сережа играл на старой самодельной ударной установке с восьми вечера до часу ночи. Официальную зарплату  ему не платили. Он  работал  за скромный ужин в подсобке и за  «парнас», то есть чаевые. Из чего складывались чаевые? Из заказанных клиентами песен. Если учесть, что  песня «Сулико» для Вахо из солнечной Грузии или «Сирун» для Ашота из солнечной Армении стоила  три-пять рублей (цена хорошего ужина на двоих), а  запрещенную «Хава-Нагилу» играли  не меньше чем за десятку,  и таких заказов за вечер поступало не меньше тридцати, то легко посчитать  средние заработки лабухов того времени. В больших ресторанах в хорошие дни каждый музыкант мог унести домой  целую сотню рублей, то есть среднюю  месячную зарплату советского врача или учителя. Вот почему устроиться на работу в  популярный ресторан  в то время было возможно  только по большому блату.
 
    ***

    …А ее звали  Джулия   Арменовна Рустамова. Она, дочь армянина-инженера  Армена Георгиевича  Рустамова, погибшего на фронте в первый год войны, и скромной  русской учительницы начальных классов Галины Васильевны Хроменковой, родилась и выросла в подмосковом Раменском среди солнечных ромашковых проулков, стрекочущих кузнечиков и белых яблоневых дворов. Бойкая смуглая девчонка, унаследовавшая  в результате смешения двух кровей яркую внешность, острый ум  и  незаурядную  артистичность,  тоже мечтала стать артисткой. И вот тут  ей, дочери  армянского инженера и  русской учительницы,  повезло куда больше, чем внуку   знаменитого художника Кускова.

   
   После войны, в 50-х годах, девочка закончила местную раменскую музыкальную школу по классу скрипки. Школа была плохонькая, бедная, полупрофессиональная. Учить в ней  детей было некому. Но в ней был хор. И пожилой руководитель этого хора, услышав, как поет голенастая зеленоглазая  дочь армянина-инженера, понял, что перед ним необыкновенный талант. И убедил в его наличии  свою юную подопечную. Да ее и убеждать долго не пришлось: она никогда  не сомневалась в своих способностях.

     После окончания школы  девушка  подала документы сразу в два ВУЗа: в московскую консерваторию на вокальное отделение и в ГИТИС на актерское. И неожиданно для всех поступила в  оба престижных заведения. И решила выбрать ГИТИС, потому что оттуда, как ей казалось, путь к  эстраде и славе был  интереснее и короче.

    Талантливую  и красивую студентку сразу заметили. За четыре года учебы она снялась на «Арменфильме» в двух  превосходных художественных фильмах в главных ролях, по выходным подрабатывала певчей  в  церковном хоре московского Богоявленского собора, а на четвертом курсе была приглашена солисткой в известный на всю страну  эстрадный оркестр. Через год молодую певицу послали на всероссийский телевизионнный конкурс молодых исполнителей в Сочи, откуда она приехала с заслуженным первым местом. Она  тут же ушла из оркестра и организовала свой собственный эстрадный коллектив.

    В общем, ко времени   моего знакомства с Джулией она была  хорошо   известной, заслуженной , давно сложившейся эстрадной артисткой, ведущей солисткой Москонцерта, имеющей за плечами огромный опыт работы   и множество всевозможных почетных  регалий. Для нее писали песни популярные композиторы: Морозов, Аедоницкий, Фельцман, Лозовой.  Для нее  лучшими портными Москвы шились лучшие концертные платья. И еще она была  любящей женой и счастливой матерью чудесного сына.

    ***

    Когда они, Сережа Кусков и Джулия Арменовна Рустамова,  встретились,  ему было  24, ей -  40. А мне, свидетельнице  этих событий,  выпускнице Гнесинки, устроившейся в коллектив Джулии Арменовны скрипачкой на начальную инструментальную ставку третьей категории, едва исполнилось 19 лет.

    Каким же образом они смогли встретиться, романтичный  лабух Сережа Кусков и известная московская певица Джулия Рустамова? Разумеется, совершенно случайно. Ведь все  важные в жизни встречи происходят случайно.

    Однажды наш клавишник,  толковый, но сильно пьющий (как говорили музыканты, «киряющий »)  Саша Сушин  во время очередной пьянки с друзьями  в подмосковном ресторане «Сказка»,  накирявшись  до поросячьего визга,  случайно увидел красавца Сережу Кускова  за ударной установкой среди поддатых ресторанных лабухов. И обомлел. И пошел, шатаясь, к намеченной цели, плохо представляя, что и зачем он сейчас делает.

    Нет, не подумайте  ничего плохого, Боже упаси! Саша был нормальной сексуальной ориентации, но  ему всегда в нетрезвом состоянии приходили в  голову совершенно неожиданные идеи, направленные на демонстрацию собственной доброты, могущества и власти. Напившись, он стремился   делать людям  добро. По пьяни в нем просыпался то доктор, то психолог, то писатель, то  проповедник. На этот раз в нем проснулся продюсер.  Поэтому   Саша,  вдруг вспомнив, что у нас накануне уволился прежний ударник Вова Кузьмин, вскарабкался на сцену, выдрал микрофон из стойки и пафосно, попросив тишины в зале, пригласил Сережу Кускова, ресторанного лабуха,  на концертную работу в наш профессиональный известный москонцертовский коллектив.

    А Сережа не растерялся. Он сразу  понял, что его время пришло. И что  его удача, его заветная мечта в лице пьяного, потного   Саши Сушина с расстегнутой на животе рубахой собственными ногами пришла прямо на маленькую сцену   подмосковной  «Сказки».

    ***
 
    В общем, через два дня в первой в жизни трудовой книжке Сережи Кускова красовалась заветная надпись: «Принят в Москонцерт на должность артиста-инструменталиста согласно штатному расписанию.»
 
      Как я уже говорила, Сережа  был очень красивым: длинноногим, легким, как балерун, темноволосым, модным,  -   прямо  молодой Ален Делон  в советском  варианте.  Наш  томный танцор Максим по  прозвищу Масик  тут же положил на него глаз и принялся кадрить. Ну как кадрить: то чайку с коньячком из термоса  предложит, то пылинку с рубашки нежно стряхнет, намереваясь при этом как бы  невзначай нежно коснуться сережиной мальчишеской щеки своимми тонкими пальчиками  в затейливых перстнях. И все это осторожно, с легким придыханием  и выразительным взглядом с поволокой.

     Однако   Сережа, несмотря на свою утонченную красоту и застенчивую полуулыбку, так убедительно шуганул  танцора Масика, что тот все сразу  понял и  от  завоевания сережиного сердца  отказался раз и  навсегда.

    ***

    После первого же оркестрового собрания   клавишнику  Саше Сушину,  уже с утра заправленному чем-то крепким, в голову пришла очередная идея. Он взял Сережу  под локоток, пошатываясь, отвел в курилку  и сказал:

  - Чувак, я  из всех кандидатур выбрал тебя не случайно. Ты должен   охмурить нашу Юльку.

  - Какую Юльку?-  не понял Сергей.

  - Нашу Юльку, -  пояснил Саша,-  какую же еще. Джулию Арменовну Рустамову. Ты ее завтра увидишь на репетиции. Она замужем за директором Москонцерта. Хороший мужик.  Но старый. Он нам новую аппаратуру выбьет, заграничные поездки,  тебе -  ударную установку, мне -  новые клавиши , если она попросит. А она попросит, если ты ее  трахнешь. Понял или разъяснить поподробнее?

-  А что ж тут непонятного,-  сказал Сережа , - я  чувак сообразительный. И вот что я тебе скажу:  иди-ка  ты в задницу. Понял или  повторить?

 - Ну как хочешь,-  пожал плечами Саша,- но ты дурак. И инструментальную аттестацию ты не пройдешь. Это я тебе обещаю.
 
    Сережа, уже отошедший на пару шагов,  остановился.  Оглянулся на Сашу через плечо. И белозубо улыбнулся:  - Посмотрим, кто из нас не пройдет инструментальную  аттестацию.

     ***

    А потом наступило  завтра. И они  впервые встретились на репетиции: двадцатичетырехлетний Сережа Кусков и сорокалетняя Джулия Арменовна Рустамова. Или просто Арменовна, как называли ее между собой музыканты коллектива. Столкнулись в узком коридоре  филармонии. Лицо в лицо. Вернее, грудь в грудь. В самом прямом смысле.

    Черноволосая и зеленоглазая Арменовна   стремительным  шагом  в развевающемся плаще цвета хаки и в небрежно повязанном  на шее фиолетовом шелковом шарфе шла к себе в гримерку по узкому коридору за сценой на примерку нового платья,  а Сережа Кусков  в это же  время  по этому же коридору волок  на сцену свой  новый барабан.

    Сережа, пыхтя и обливаясь потом, согнувшись в три погибели, тащил на своей узкой спине по узкому коридору  тяжеленный и широкий большой барабан. А Джулия, чтобы как-то разойтись с Сережей, вжалась спиной в стену коридора. И, поравнявшись, они, конечно же,  застряли в этой ловушке:  лицо в лицо, глаза в глаза, дыхание в дыхание, сердце в сердце. Ситуация вышла ужасно нелепая и  неловкая.

   -Здрасьте,-  попытался отвернуть голову  смущенный  Сережа, - извините…
Джулия  рванула плащ,  вырвалась из  неловкого капкана. И пошла себе дальше,
 цокая высокими шпильками заграничных сапог.


   ***

    Сережа и не подумал выполнять  приказ шантажиста Саши. Он, перспективный молодой музыкант, пришел работать ударником, а не  снабженцем-проституткой. У него в голове даже появилась  шальная мысль пойти и сдать интригана  Сашу с потрохами самому  Михаилу Павловичу – тому самому старому мужу  Джулии Арменовны. Чтобы  директор Москонцерта  с позором выгнал мерзавца из коллектива.

    Но идти никуда не пришлось. Потому что Саша Сушин безо всякой сережиной жалобы  действительно  провалил   инструментальную аттестацию. Только  Сережа тут  был ни при чем: просто Саша на аттестации  во время исполнения  соло вдруг  захрипел, рванул на себе воротник и  упал в обморок. Выступление остановили, все перепугались, сбежались, склонились над лежащим Сашей и услышали сильный  запах похмелья. Примчавшиеся врачи «Скорой помощи» констатировали  критическое алкогольное отравление. Вот и все. Вот тебе и заграничные поездки  с дорогой аппаратурой.

              ***
   
     Дальше  все пошло своим чередом: мы работали над новой программой,  репетировали с ура до ночи . Строгая Джулия  драла с нас по три шкуры и, сидя в зале, близоруко щурясь в написанные ноты, лично дотошно  проверяла партию каждого музыканта. Рядом с ней сидел ее муж,  директор Москонцерта, Михаил Павлович Холодков. Он действительно был потрясающий мужик: умный, интеллигентный, образованный,  невероятно обаятельный.  И красивый:  статный, яркий,  черноволосый с серебристой проседью,  похожий на композитора Яна Френкеля.

Юлия  очень любила своего мужа. Это чистая правда.

***

 …Все началось  на  одном из концертов. Вернее, на последнем концерте нашей гастрольной поездки по Белоруссии.  А во время последнего концерта, который почему-то назывался «зеленым»,   у артистов существовал  обычай устраивать  друг  другу смешные неожиданные сюрпризы. Так, чтобы  музыкантам было смешно, но чтобы зритель ничего не заметил.

 
    И вот в  конце первого отделения Джулия, как всегда, исполняла  свой хит «Уходящее танго». На  втором куплете она машинально подошла к Сереже,  машинально положила руку на его плечо. В этом не было никакого кокетства:  Джулия всегда во время концерта, как бы общаясь с музыкантами, подходила то ко мне, то к к Вале, то к Мише, то к Саше Сушину.  Почему бы на этот раз  не подойти и к Сереже. Подошла, положила руку на плечо.  А Сережа  вдруг решил пошутить  -  зеленый концерт же!-  и зажал своими зубами ее указательный палец. И зажал довольно крепко. Юля попыталась освободить руку, да не тут-то было.  Сережа крепко держал Юлин палец  в своих белых зубах и даже не думал отпускать. При этом он продолжал отстукивать ритм  и выразительно  улыбался  Джулии специально скошенными к носу глазами.

    Джулия на секунду прыснула  и  на миг  превратилась в ту, которой была на самом деле: в озорную Юльку Рустамову  из подмосковного Раменского с ромашковыми проулками и яблоневыми дворами.  Смех смехом, но Сережа крепко держал юлин палец зубами и  надо было как-то выпутываться из ситуации - это тоже входило в часть зеленого концерта.  И  Джулия нашла выход. Когда раздались звуки фортепианного  лирического проигрыша – вся ритм-секция при этом замолчала – Джулия сказала прямо в микрофон: мой юный друг,  вы пленили меня без помощи рук? Знаю, Вы жаждете со мною станцевать! Я не могу вам в этом отказать! Прошу вас!

   Зрители зааплодировали,  заулыбались, они были уверены, что все идет по сценарию.

    Сереже не оставалось ничего  другого, как разжать зубы, отпустить юлин палец и подняться из-за ударной установки. Он галантно склонил голову , приобнял Джулию за тонкую талию, вывел на авансцену и протанцевал с ней восемь тактов танго,  пока не закончился проигрыш. Станцевали они на удивление легко и здорово, как будто всю жизнь до этого танцевали вместе. Зал взорвался аплодисментами, раздались крики «Браво!»

    Потом эту  шуточную импровизацию  так и оставили в программе, только без эпизода кусания юлиного пальца. А тогда, танцуя со своей строгой начальницей,  Сережа вдруг впервые увидел ее огромные зеленые глаза,  высокие  черные  армянские  брови и тяжелую прямую челку, как  у  французской певицы Мирей Матье.  И влюбился, как в первый раз. А может, и в самом деле  в первый раз.

***


   После  первого концертного отделения на сцену вышли работать акробаты-эквилибристы. У солистки и аккомпанирущего состава предполагался перерыв. И усталая  Юлька,  вытирая  ладонью пот со лба, пошла в гримерку через темные холодные кулисы, чтобы успеть хотя бы  холодного чаю глотнуть. Там, в полутьме, в бесконечных темных и  пыльных бархатных занавесах, за  тонкое  запястье и поймал ее Сережа. Молча прижал своим юным мускулистым телом к холодной серой кирпичной шершавой стене, -  бедрами, грудью, коленями,-   и стал целовать так, что Юлька чуть не задохнулась. Казалось, что Сережа хочет выпить Юльку до дна-  ненасытно, до последнего глотка и вдоха. Его дыхание пахло раменскимми ромашками и белыми яблоневыми лепестками. Юлька на всю жизнь запомнила этот восхитительный запах молодости и  любви, эти десять секунд внезапного сумасшедшего счастья.

   А  тогда, когда эти десять секунд прошли, Сережа выпустил Юльку из своих объятий и, тяжело дыша, пошел, не оглядываясь,  в общую гримерку. Ошеломленная Юлька осталась стоять, прислонившись  влажной спиной к холодным шершавым кирпичам закулисья.  Их обоих трясло и колотило, как поется в известной песне Пугачевой.

***

     Юлия Арменовна надавила на мужа, и он выбил для нас гастроли в Югославию, Германию и Польшу. Выбил для нас у министерства культуры лучшего режиссера-постановщика Милявского, лучшего художника по костюмам Галю Колманок, лучшего фоторграфа-художника по афишам Степаняна, а специально для Сережи Кускова выбил  дефицитную в то время ударную установку «Амати».   
 
     У  нашего ВИА  - он, кстати, назывался «Рассвет», -  началась новая шикарная жизнь: заграничные поездки, заграничная аппаратура, дорогие костюмы, хорошие гостиницы,  модные афиши, престижные площадки и фестивали.  «Рассвет» выступал то в Колонном зале, то в Театре Эстрады, то в знаменитой «России».
 
     Но Юлька и Сережа  ничего этого не замечали:  они  жили вне времени, вне разницы в возрасте, вне правил и вне приличий. Все, что тогда происходило вокруг них, их мало волновало.  Как будто на земле существовало только два человека: он и она, Сережа и Юлька. И еще они все время тайком целовались-  в автобусе, в гримерке, за кулисами в антрактах концертов. В подъезде юлькиного дома на Каширском шоссе. Словно им  больше не было где целоваться - красивому  субтильному парню, похожему на Алена Делона, и зеленоглазой стройной  женщине  с высокими армянскими  скулами и тяжелой французской челкой до бровей.

     ***

     А потом, в 1981-м году,  министерство культуры решило отправить  наш «Рассвет» в  воюющий Афганистан. В большое гастрольное турне по разным афганским провинциям с концертами для  поддержания боевого духа советских  солдат, сражающихся  с душманами. Ух, как мы, молодые да глупые, тогда загордились!  Вот это да!  Вот это везение, вот  это приключение!  В Афганистан -  на  настоящую войну, с возможностью увидеть своими глазами то, о чем не писалось в газетах и не говорилось по радио! Да еще и  по дубленке себе каждый может привезти! А то и по две: одну -  себе, другую -  на продажу. Ведь в  Афганистане дубленка стоила две бутылки водки, а в Москве -  тысячу рублей. Годовую  зарплату инженера. Да ее еще в Москве днем с огнем было не сыскать, эту афганскую дубленку сомнительного качества. А тут - вот она, дубленка, предмет гордости и зависти советских женщин, да еще почти  даром! Мы волновались и  радовались, как дети.

    И только Сережа Кусков, узнав о предстоящей поездке,  пришел в ужас. «Нет! -  уже никого  не стесняясь, ни от кого не скрываясь, кричал он Юльке в лицо на репетиции,-  ты  должна отказаться от этой поездки! Там война! Тебе нельзя туда ехать!» «Сядь и замолчи,-  спокойно сказала тогда Джулия,-  никто не будет ни от чего отказываться. Это большая удача и большая честь для любого советского артиста, для любого концертного коллектива, если ты не понимаешь. Да и ты  сам приоденешься,  дубленку маме привезешь, джинсы отчиму.»  «Я понимаю только то, что это опасно!- кричал Сережа, - плевать  я хотел на  эту советскую  честь и на эти паршивые дубленки! Какая же ты дура!  Мне твоя жизнь  дороже!»

   Про ту сложную, но невероятную счастливую для нас поездку я сейчас рассказывать не буду – про нее нужно писать отдельную книгу: большую, серьезную, хорошую книгу. Я ее потом обязательно напишу: со слезами, болью, радостью и вечной памятью о тех  событиях. 

     А пока скажу только, что сразу  после Афганистана Юля, вернувшись в Москву,  все рассказала мужу. Мудрый Михаил Павлович все понял. И, как человек умный, интеллигентный, благородный,  он не стал устраивать скандалов, оскорблять жену, делить квартиру,  а главное -  не стал мстить ее  молодому любовнику. Машину, новые «Жигули», он тоже оставил Юльке и ее  сыну от первого брака. Которого тоже звали Сережа, кстати. Более того, после развода Михаил Павлович  по-прежнему помогал нашему ансамблю с репертуаром, с гастролями, с важными организационными вопросами. Да, Джулия и Михаил Павлович  стали  друг другу бывшими супругами. Но  чужими людьми стать так и не смогли.

    Юлька разводилась долго, тяжело, мучительно, но все-таки наконец развелась.
    Где-то через месяц после юлькиного развода Сережа робко сообщил своим родителям – отчиму и маме,-  что любит Джулию Арменовну Рустамову и у него самые серьезные намерения относительно их совместного будущего.

-Мы, наверное,  поженимся,-  предположил Сережа.

 -Это шутка?-   не поверила мама.
-Это приговор,-   усмехнулся отчим, не отрываясь от газеты «Правда». У Сережи от этого смешка сжалось сердце: какой приговор, кому приговор?

 - Я ее люблю,-  неуверенно сказал Сережа, - и этого не изменить.

 Сережина мама посмотрела на мужа: мол, сделай что-нибудь, помоги, спаси сына.

-Ничего-ничего, -  сказал отчим, -  сегодня любит, завтра разлюбит. Успокойся. Не бери в голову. Все поправимо.

    «О чем это он? – похолодел Сережа, - Что поправимо?»  Но вслух ничего не сказал. Он вдруг почувствовал себя загнанным в живодерную петлю  бездомным  больным псом, которого сердобольные ветеринары, чтобы спасти от холода,  голода и страданий,  собрались усыпить из гуманных соображений.

    На следующий день сережин отчим взялся за  спасение пасынка с утроенным энтузиазмом. Прежде всего он  позвонил Юльке домой, вежливо представился и  объяснил, что если она не оставит  Сережу в покое и еще хоть раз приблизится к нему ближе, чем на сто километров, то очень пожалеет об этом. Что  она в один присест лишится всех своих званий и дипломов, и для нее навсегда будут закрыты не только престижные концертные залы, но даже самые убогие, самые задрипанные сельские клубы станут для нее пределом  мечтаний. «Вы будете осваивать другую профессию,-  хохотнул  он напоследок,-  я вам это гарантирую, Джулия Арменовна.»
Потом трубку выхватила сережина мама, и заверещала так, что у Юли  тут же разболелась  голова.  «Я не для того рожала своего сына,-  кричала Юле  в самое ухо сережина мама, - чтобы вы отняли у него будущее! Вы украли у меня внуков! Я его с ложечки поила, у него селезенка удалена! Вы украли у него душу! Побойтесь Бога! Вы украли у меня сына! Вы же тоже мать! Одумайтесь!»

«Селезенка… при чем тут селезенка?»-  подумала Юля.

    ***

    Сережу родители сразу же забрали из коллектива и посадили под домашний арест на неопределенный срок. Он сидел в своей норе тише мыши и боялся нос оттуда высунуть.

    «Я это делаю для нее,-  убеждал Сережа самого себя, коротая бессонные ночи,-  папа сдержит свое слово, он  с ней расправится, сгноит ее в своем КГБ, а то и чего похуже сделает… Я это делаю для нее! Во имя ее спасения!»

     Эх, Кусков, Кусков, внук известного художника! Сколько раз ты  потом возвращался к этому  эпизоду в своей жизни. Сколько раз ты  потом жалел, что  тебе не хватило мужской смелости  перевернуть назад ту проклятую страницу,  собрать молча вещи и  уйти  в ночь к своей любимой зеленоглазой Юльке из теплого родительского дома! Но это было потом – и сожаление, и раскаяние. А тогда ты сидел в ночи над юлькиной  фотографией и повторял, как попугай: «Я это делаю для нее… я это делаю для нее….»

    …А Юлька страдала так, что не могла спать, есть и работать и дышать. Она могла только плакать, и плакала  постоянно. Ела и плакала, шла в магазин и плакала, даже во сне она плакала не переставая. О работе не могло быть и речи - музыканты  сначала ушли в отпуск, а потом и вовсе разошлись по новым коллективам:   им надо было кормить семьи,  а не ждать, пока  Джулия Арменовна   выплачет свою любовь и снова выйдет на работу .

     И вот  однажды  зимним утром  Юля не выдержала и позвонила Сереже. Еще не сняв трубку, Сережа понял, что это звонит Юлька. И чуть не потерял сознание от волнения. Снял трубку и не  произнес ни слова. Но Юлька знала, что он ее слышит. «За что?» -  только и смогла произнести она.  «У нас нет будущего…»- ответил Сережа и торопливо положил трубку. Вот и весь разговор.  Вопрос  и ответ. Нет будущего. А значит, нет настоящего. Все. Точка.Конец.

    Сережа положил трубку. И остался стоять у телефона в ожидании. Он был уверен, что Юлька сейчас перезвонит,  найдет нужные  убедительные слова, все за него решит и все за него  разрулит. И они снова будут вместе, как раньше,  бродить по ночному Каширскому шоссе, устраивать «зеленые» концерты и целоваться  до исступленья за кулисами, и  ему ничего за это не  будет. Он  долго еще  стоял и ждал. «Ну перезвони… перезвони, - умолял Сережа, глядя на телефон и сложив  ладони на груди,-  ну пожалуйста…».  Но Юлька не перезвонила.

     Тогда Сережа  пошел в ванную,  пустил воду, взял опасную бритву отчима, подполковника КГБ, вытянул левую руку над ванной   и резанул себя по вене  что было сил. До кости.  Потом еще раз. «Больно,» - успел подумать Сережа, проваливаясь в ватную глухую  темноту.

    И тут в двери повернулся ключ. Это вернулся с пол-дороги на работу отчим -  забыл какие-то важные документы на столе в кабинете.

***

      Ночью Юля позвонила своей матери.
 
      - Мама,-  сказала Юлька, -  мамочка, срочно приезжай.  Спаси меня. Меня не пустили к Сереже. Выгнали , как собаку. Как преступницу. А он  ведь меня  ждал. Он меня ждет. Я не знаю, как теперь работать, жить и вообще ничего не знаю.

      - Успокойся,- строго сказала мудрая  мама,- и не дури. Выпей чаю с лимоном и ложись спать. Я приеду завтра  утром. Вернее, ты приедешь завтра утром.

      - Да что ты, мама,- не поверила Юлька,-  не доживу я  до утра…

      Старинный швейцарские настенные часы над головой  вдруг принялись  громко и весело  отбивать удары: бомм, бомм, бомм.  Юля машинально подняла голову: острые стрелки  показывали полночь. Ноль часов ноль минут. Начало нового дня. Новой боли. Нового одиночества. В это время у соседей  за стенкой раздались радостные крики, заиграла музыка. За окнами ночное снежное небо озарилось праздничным фейерверком. Во дворе захлопали цветные хлопушки, заискрили бенгальские огни. Юля выглянула в окно, увидела высыпавший на улицу народ и поняла, что только что наступил новый, 1985-й  год. 

            ***

     На работу Юле – морально и физически истерзанной, сломленной, душевно и физически  покалеченной ( у нее серьезно  сдало сердце) - возвращаться  все же пришлось. Потому что предать и растоптать  любовь к своей профессии, как  Сережа Кусков  предал и растоптал  любовь к ней , Юля не смогла. Если без Сережи она хоть как-то могла жить, то  без сцены  это было совершенно невозможно.
Ее бывшим мужем Михаилом Павловичем (Юля к нему так и не вернулась, да он и не звал) был очень быстро собран  для нее новый коллектив, написаны новые песни, утверждены новые гастроли. И в  новом  репетиционном зале начались новые репетиции. А через месяц во все города были разосланы новые афиши, и началась новая гастрольная жизнь.

       ***

      …Недаром говорят, что время – самый лучший лекарь. Прошли годы. Раны постепенно  затянулись, шрамы разгладились. Джулия вырастила  и женила сына, встретила из роддома внука и внучку. А однажды летом, прихватив с собой только легкую сумочку с нарядным платьем , согласилась  слетать на два дня в Париж, на юбилей к своему двоюродному брату.

       В Москву она уже не вернулась, потому что в Париже  вышла замуж за состоятельного француза, который , случайно оказавшись в  богатом и известном ресторане, на том самом  банкете по случаю юбилея юлиного брата, увидел ее на сцене. Юля пела для брата «Очи черные», любимый романс этого французского миллионера по имени Ги (Юля звала его Гиша). Этот Гиша  просто  обомлел от юлькиной красоты  и от ее голоса, который с годами стал только лучше. Гиша влюбился мгновенно  и навсегда. Он встал из-за стола и пошел  к этой женщине на сцену,  плохо представляя, что он сейчас скажет и чем все это закончится.

      А закончилось это шикарной свадьбой и  шестнадцатью годами счастливой  супружеской жизни. Но это уже совсем другая история.

      ***

      Прошло ровно сто лет. Мы с Юлей, Сережей, Мишей, интриганом Сашей Сушиным  давно переместились  из земной жизни в жизнь небесную.

      И кто сказал, что та, небесная жизнь, легче? Да бросьте. Там все то же самое, что и на земле. Только без окончания срока. Те же радости  и печали. Те же заботы. Каждый  обустраивает свою вечность, как может. Каждый чем-то занимается, о чем-то мечтает, находит новых друзей. Потому что человеческая душа должна развиваться. А развитие невозможно без общения.

     И только Сережа Кусков ничем не занимался и не развивался,  потому что  тосковал не переставая. Не радовало его ни вечное солнце, ни вечный Свет, ни собственное вечное бессмертие. Его не радовали ни друзья, ни родители, ни дети. Ни даже сам факт того, что с прекращением существования  плоти жизнь продолжается. Ему этого ничего было не надо. Потому что вокруг было полно  ненужных людей, но рядом не было одного-единственного человека -  его Юльки. Это был сущий  Ад.

      Днем Сережа  обычно проваливался в тяжелый беспокойный полусон земных воспоминаний, а ночами потихоньку спускался на землю и, радуясь  невидимому состоянию своей плоти, бродил  возле  юлькиного дома на Каширском шоссе,  вглядываясь в спящие знакомые  окна юлькиной, но теперь уже чьей-то чужой квартиры. Он был по-настоящему, безнадежно несчастен.

      ***

       Но однажды Бог,  наконец, сжалился над Сережей. Простил своего непутевого сына. И отменил все свои наказания. И, сменив гнев на милость,  отпустил Сережу из Ада в прямехонько  Рай. И даже дорогу показал, и двух поющих  ангелов дал в провожатые, чтоб веселее было идти.


      Попав в Рай, Сережа  удивился тому, что он ничем не отличался от его прежнего места обитания: то же бесконечное небо, те же  бесконечные облака, те же  бесконечные толпы людей и то же  беспросветное одиночество. «В чем смысл, Господи? -  подумал  Сережа с отчаянием, - в чем разница? Я не понимаю. Вразуми, научи!»

      И вдруг невдалеке Сережа увидел  Джулию Арменовну. Она  сидела на удобном облаке, расписанном под афганский ковер, и, улыбаясь,  увлеченно листала фотоальбом. Она  еще издали заметила Сережу, всмотрелась, узнала, улыбнулась ему и как ни в чем не бывало снова с интересом погрузилась в просмотр альбома. Сережа, не веря происходящему, подошел к ней.

     - Смотри,- подняла к нему  счастливые молодые глаза улыбающаяся Юля,- это моя бабушка. А это моя мамочка  с моей первой свекровью. Видишь, какие все  молодые, какие красивые?

    Сережа  взял из  рук Юли  альбом. Встал  перед ней на колени. Обхватил ее  ноги. Замер. А она опустила ладони в его волосы.  Сколько они так просидели – одному Богу ведомо: может,  одну минуту, может- одну тысячу  лет. Какая разница: у вечности ведь нет времени.

   - Юлька,-  сказал наконец  Сережа,-  прости меня, говнюка, труса и предателя. Я всегда любил только тебя – и тогда, и сейчас, и после. Ты же это знаешь.

-Ну что ты, родной мой -  сказала Юля, -  это ты меня прости. Ну куда я полезла. На что замахнулась. Не должна была я тебя любить. Не должна была отнимать у тебя молодость.

Сережа заплакал.

 -Как ты жил потом без меня?- спросила Юля, вытирая Сереже  глаза своей ладонью.

 -Плохо, - сморщился Сережа, - женился, развелся, опять женился,  дочку родил. Юлей назвал. Потом  опять развелся. И снова женился. Сын родился. Мишка. Скажи, зачем мне все это  было, если рядом не было тебя? Зачем? Ты не знаешь?

- Не знаю, любимый,-  пожала плечами Юлька, -  наверное, это знают твои родители.

-  Родители… Они были довольны и счастливы, когда разорвали нас с тобой по-живому. Они ведь обожали меня. Поэтому думали, что все делают правильно. Они мне всю жизнь нарисовали, раскроили и сшили. А я примерил -  а размер-то не мой, а чужой и неудобный. Тут жмет, там тянет, там велико, а там вообще не налезает. Получается, что я свою жизнь не  для себя прожил, не для тебя, и даже не для своих детей -  а для папы и мамы. В чужой одежде, с чужого плеча, с чужими людьми. Какой кошмар, Юлька. Какой я был дурак…

  - Не переживай, любимый, - сказала Юлька, заслоняясь от солнца, - самое главное, что мы  все-таки встретились.

   - Встретились,-  торопливо согласился  Сережа, - и это такое счастье, Юлька! Если бы ты знала, какое это счастье…

-И мы с тобой никогда больше не расстанемся.

-Не расстанемся! – подтвердил Сережа.

- И даже  вечность  не разлучит нас!-  улыбнулась Юля.

- Вот это  точно! –  впервые за сто лет засмеялся Сережа,  встал во весь рост,  распрямил спину,  подхватил Юльку на руки и,   легко  оттолкнувшись от облака, взлетел высоко-высоко, увлекая за собой свою любимую женщину навстречу вечному счастью.

     ***

     Дорогие  потомки ! Я из своего столетья, из нынешнего  уходящего 2018 года от всей души поздравляю вас с наступающим 2118-м годом! Для вас это будет  особый год. Потому что это будет год любви, верности и счастья.

     И  в эту  предстоящую новогоднюю ночь, когда старинные  часы пробьют 12 раз, не поленитесь, выйдите из-за праздничного стола  на балкон или  во двор, посмотрите на ночное небо. И если вы очень  постараетесь, то увидите  там, среди миллиардов загадочно мерцающих  звезд,  две  очень яркие, очень красивые  звездочки, танцующие уходящее танго. И  чем дольше вы будете на них смотреть,  тем сильнее почувствуете вашими сердцами силу тепла и света их необыкновенной любви.

   Алиллуйя любви, друзья! Самой чистой, самой  прекрасной, самой бескорыстной во Вселенной  человеческой любви – алиллуйя!

Любите и будьте счастливы!

С Новым Годом!

31 декабря 2018 года.