Еврей в россии больше, чем еврей -

- ОН НАСТОЯЩИЙ РУССКИЙ


Разве евреями не рождаются?
Нет, ими становятся.

АМЕРИКАНСКИЙ КЛЕРК И ДЕДУШКА КАЛИНИН

Шел 1990-ый год. Я сидел в казенном кресле с подлокотниками, ерзал задом по черному протертому до проплешин дерматину и жевал в голове свою психонервную жвачку. Что будет, как, зачем, почему? Никакие подлокотные поддержки не могли унять мандражную дрожь неудержного страха перед пугающей непредсказуемостью предстоящего.
- Не дай бог в ту дверь попасть, - громким шепотом верещала сидевшая рядом пожилая сильно крашеная брюнетка, - там принимает поляк-антисемит, такой гад-сволочь. Никому статус беженца не дает, только пароль.
На мой вопросительный взгляд, она тоже вопросила:
- Вы что не слышали, что такое пароль? Это же ужас что - ништ, зеро. - Она удивленно посмотрела на меня. - Ой, вейз мир, кажется, вы не только не шпрехаете, но и не спикаете. Какой же вы идин? Неужели никто вам не объяснил, что пароль в Штатах не дает ни пособия,  ни вэлфера, даже черного. Как же можно ехать в неизвестность, не зная известного?
Но мне было пока не до проникновения в будущее, меня травило настоящее. Я все ворочал и ворочал в мозговых извилинах свою заученную дома легенду о преследовании меня по национальному признаку. А душа в панике убегала к пяткам, так как прямо передо мной висело на стене грозное предупреждение:
«Дача ложной информации влечёт отказ от предоставления просителю въездных документов в США».
Но, Слава Богу, все прошло благополучно. Белобрысый безбровый клерк англосаксонской внешности без всякого видимого аппетита-интереса слопал всю мою повешенную ему на уши вермишельную лапшу. Мне показалось, что он даже и не пытался вникать в непонятную ему лабуду о кладбищенском вандализме, юдофобских надписях на дверях квартиры, телефонных угрозах, об отказе приема в университет, в Академию Наук, на престижную работу и прочих антисемитских преследованиях.
Я вышел на Садовое кольцо, довольный собой и своей нехилой победой над американским чиновником-лохом. Ведь мое вранье, думалось мне, лишь на малую толику совпадает с действительностью и с тем, что могло бы произойти со мной в том нелегком времени, в котором мне довелось жить. Ведь, на самом деле, моя судьба счастливо проскочила мимо участи 6 миллионов моих соплеменников, погибших в Холокосте, или хотя бы тех 19 родственников, убитых в Одессе их же украинскими соседями в 1941 году. Меня не схватили за ноги и не разбили голову о край платяного шкафа, не утопили в зловонной жиже уличного одесского туалета, не засыпали мокрым киевским суглинком в Бабьем яру, и я не бился в тифовой лихорадке, лежа на полу ското-перегонной теплушки, везшей зеков на Колыму.
 Мне повезло, мне удалось дуриком проскочить мимо всего этого.

*  *  *

В детстве мои стычки с антисемитизмом в большинстстве случаев сводились к дразнилкам типа «Сколько время? Два еврея, третий жид, по веревочке бежит. Веревка лопнула и жида прихлопнула». На это я обижался не больше, чем какой-нибудь веснушчатый мальчишка на скороговорку-смешилку: «Рыжий патый-конопатый стукнул дедушку лопатой, а дедушка топором, рыжий пёрнул за столом».
Правда, в более сознательном возрасте тяжелые волны антисемитизма (особенно государственного) накрывали меня с головой неоднократно. Началось с попыток получить то образование и ту профессию, к которой душа лежала. Однако, после школы даже мечтать о каком-нибудь Инязе, Медицинском, Бауманском, Физтехе, Гитисе или еще о чем-нибудь для того времени дефицитном было непозволительно. Меня и в жалкий Историко-архивный даже не взяли. Впрочем, что же я хотел со своим сионистским носом – в те вузы и чистокровных арийцев далеко не всех принимали, только избранных, блатных, заслуженных, халявных.

А взять это мое следующее столкновение с госюдофобством, когда мне преступно вздумалось нахально полезть в аспирантуру. Я работал в Водоканалпроекте и не сознавал, дурашка, что в области интеллектуальных, так сказать, чистых, инженерных занятий для еврейцев установлены не меньшие процентные нормы, чем в медицине, политике или литературе. За их нарушение любой советский начальник мог запросто схлопотать по шее. Поэтому еврею с высшим техническим образованием, если он не попал мастером на завод или прорабом на стройку, в лучшем случае была доступна роль проектировщика (и то лишь в открытых проектных институтах, ни в коем случае не в так называемых «почтовых ящиках»). А уж пробиться в науку и подавно было – ни-ни.
Но я хотел. В очередной сезон приема аспирантов направился в научно-исследовательский институт ВОДГЕО, где у меня на удивление сразу приняли документы. Вслед за этим я благополучно сдал вступительные экзамены, забил в институтском Плане тему своей будущей диссертации, согласовал ее с приставленным ко мне руководителем профессором Николаем Николаевичем Веригиным, который, как мне казалось, не без удовольствия согласился вести надо мной шефство.
В общем, пару недель носил нос свежей морковкой.
Однако вскоре тот повис вялым укропом – секретарь Ученого совета Водгео сообщил мне, что моя кандидатура не утверждена. Почему? Эх, понять бы мне тогда, лоху, куда я лезу. Нечего было туда соваться. Я огорчился, сник и вскоре решил, что надо стараться забыть о той своей наглой попытке прорвать железобетонную ограду советской "черты оседлости".
Но через пару дней на ступеньках лестницы института Водгео я встретил другого такого же неудачного непроходимца Мишу Фишмана, которому, как и мне, было отказано в приеме в аспирантуру.
- Давай вместе сходим в Минтяжмаш, - предложил он, после того, как мы пожаловались друг другу на свою неуступчивую еврейскую судьбу. - Там в Главке, которому подчинен ВОДГЕО, есть один чмок, с которым мне посоветовали переговорить.
Ну, конечно, я тут же согласился. На следующий день мы заказали в министерство пропуска, поднялись на этаж и после мучительно долгого сидения в приемной, получили право предстать по одному пред вальяжно развалившемся в госкресле начальником.
- Да, вам отказано, - холодно сказал он мне, неохотно извлекая из стопки одну из бумаг и задумчиво ее рассматривая. – Почему? Сейчас, подождите, - он снова спустил со лба очки на переносицу, пожевал губами и объяснил: - А, вот, нашел, сказано: вакансии на очную аспирантуру закрыты. - Потом медленно посмотрел на мою поникшую голову, сняв очки, протер их платком, помолчал немного и, наконец, процедил сквозь зубы:
- Ну, хорошо, погодите-ка, посмотрю, что можно сделать, - он взял со стола другую бумагу, прорезал ее глазами и добавил, - да, вот, кажется, есть еще два места в заочку.
 Конечно, это было далеко не то, чего хотелось. Заочная аспирантура означала, что никакой лафы не будет, придется вкалывать без освобождения от работы, в свободное время, заниматься своей наукой вечерами, в отпуска, украдкой на службе. Хорошо еще, что раз в году давалось по три недели на подготовку и сдачу экзаменов на сдачу экзаменов по так  называемому кандидатскому минимуму.
И, как я уже рассказывал, диссертационную работу я сделал, почти точно уложившись в предоставленный мне четырехлетний срок. 
Но какое же гнусное преследование настигло меня при ее защите в Ученом совете. Чтобы не пропустить в науку очередного еврейчика, накинулся на меня уже не столько государственный казённый, а самый настоящий звериный персональный антисемитизм. Он был еще больнее, обиднее, так как не скрывался где-то там далеко, за кремлевскими и министерскими стенами, а находился здесь же, рядом, за спиной. Об этом я тоже уже писал. 
Но ничего, и это я перетерпел, даже, как не странно, в то время не особенно задумывался над явно юдофобской подоплекой той моей беды.

А вот позже то, что на работу в Институт водных проблем Академии наук не взяли, для меня явственно пахло антисемитизмом. Ведь все складывалось весьма удачно: на должность научного сотрудника я полностью подходил, и по тематике, и по опыту. Начальник отдела очень хотел меня взять, и влиятельный профессор В.Кунин за меня хлопотал.
- Мы держим для вас единицу, закругляйте дела в своем Гипроводхозе и приходите, - говорили мне в отделе кадров. И я уже раскатал губы в сладостном предвкушении заниматься настоящей чистой академической наукой.
Но вдруг все как-то быстро изменилось.
Я пришёл на прием к директору института вельможному Н.А. Вознесенскому.
- Здравствуйте, здравствуйте, садитесь, - с милой приветливой улыбкой, сказал он, вставая мне навстречу из-за своего необъятных размеров стола. – Хочу вас немного огорчить, не удастся нам с вами вместе поработать. О, эти чиновники, управы на них нет. Взяли и закрыли нам штатное расписание, говорят денег нет, видите ли, «экономика, ха-ха, должна быть экономной». – Он сожалеюще косо взглянул на меня и добавил:  - Может  быть, в следующем квартале снова выбьем для вас позицию. Позвоните, пожалуйста, этак через месяцок.
Конечно, ни через месяц, ни через год, в Академию наук меня не взяли. А разве могло быть иначе?
Николай Александрович Вознесенский (кстати, отец того самого знаменитого поэта), на самом деле,  никаким ученым не был, а служил родине высокопоставленным чиновником, принадлежа к важной обойме номенклатурных фигур, периодически переставлявшихся с одной руководящей должности на другую.
 Перед тем, как оказаться в Академии наук он был директором Гидроэнергопроекта, который долгое время успешно оттирал от государственного корыта своего полутезку и смежника институт Гидропроект. Но вот пришел к власти «мелиоратор» Брежнев. При нем в водном хозяйстве страны первое место вместо гидроэнергетики заняла ирригация, обводнение, осушение. Поэтому, углубляя монополию и застой, гидропроектное дело укрупнили под более звонкой вывеской «Гидропроект». Вознесенский оказался не у дел. Куда было его перебросить? Вот и нашли куда – в науку, в престижный научно-исследовательский институт АН Академии Наук) СССР. А то, что он в той науке был не ухо, не рыло, никого не колыхало – главное, это ведь был Начальник, Номенклатура.
Мог ли такой функционер и хранитель российского национального  порядка пропустить в академическую тусовку еще одного еврея сверх процентной нормы? Риторический вопрос.
Однако и этот очередной провал моих честолюбивых поползновений не казалась мне тогда таким уж трагичным (вот, что значит защитная реакция молодого организма). Ну, не взяли, и черт с ними, обойдусь, ничего страшного, буду сидеть в Гипроводхозе и потихоньку делать свою кандидатскую диссертацию в рабочее время. Начхать мне на них на всех.

*  *  *

Но вот теперь настроение мое изменилось. Когда я вышел из американского посольства, прокрутил под ногами кусок дуги Садового кольца и свернул  на проспект «дедушки» Калинина, мысли мои закрутились в обратную сторону. Вспомнилась вдруг слащавая козлиная физия этого сталинского сатрапа, «всесоюзного старосты», который являл собой плакатную вывеску страны, насквозь пропитанной ложью и обманом. Кстати, появился перед глазами и его кривой палец в газете 1934 года "Биробиджанер штерн", указывавший, куда евреев надо переселить.
В связи со всем этим, подумалось мне, такой ли уж большой грех совершил я, поднаврав слегка тому американцу с благородной целью вырваться, наконец, из этой мерзопакостной показухи?

Впрочем, если здраво посмотреть, не так уж, в принципе, и сильно я наврал. То, что довелось мне перенести в той советской жизни, вовсе не столь уж было безобидно. Это, наверно, только толстокожие приспособленцы, вроде меня, способны были тогда воспринимать тот государственно-бытовой антисемитизм не таким уж тяжким и непереносимым. Вероятно, где-то у меня под бровями сидел некий валериано-успокоительный жучок, вешавший мне на глаза предохранительную штору-шору, скрывавшую от меня истинную мерзость той подлой действительности. 
Действительно, если здраво рассудить, все, что со мной было, не проходило для меня совсем бесследно. Вот, от тех давних дворовых оскорблений у меня с детства неизбежно развивался комплекс неполноценности, неуверенность в себе, излишняя обидчивость, пугливость. Недаром, вплоть до 10-го класса я сильно заикался и очень это переживал. Меня даже какое-то время водили к логопеду. Только совсем повзрослев, к концу учебы в институте я стал постепенно избавляться от этого досадного предательского недуга. Да, и теперь время от времени, когда волнуюсь, мои горловые связки сжимает нехватка дыхания, и я спотыкаюсь в произнесении твердых букв.
А разве не подлость, что не дали мне поступить учиться в Историко-архивный институт и на всю жизнь лишили радости профессионально заниматься тем, к чему с юности душа тянулась. Спасибо еще, что меня от тоски спасала счастливая способность увлекаться вообще любым делом, которое  попадалось под руку. Я с одинаковым азартом делал фильтрационные расчеты, писал фантастику, чинил электроплитку, мастерил крыльцо на даче в Загорянке.
Если бы не это, как и многие, не попавшие на свою заветную стезю, я страдал бы от тягомотины нелюбимого занятия, с нетерпением дожидался конца рабочего дня, мечтал об отпуске, и при малейшем жжении в горле  бежал в районную поликлинику брать бюллетень. А так, я даже в отпуск почти не ходил, ездил летом в командировки, в экспедиции, на служебные полевые работы, испытывал и внедрял там свое очередное изобретение и даже, болея гриппом, брал домой рабочие материалы, чтобы писать тот или иной Отчет по теме.
И кто знает, может быть, мои антисемитские враги лишили историческую науку и археологию, философию и литературоведение каких-нибудь важных находок и открытий. Точно также нет уверенности, что и российская Академия наук не потеряла возможность сделать серьезные научные исследования в области инженерной гидрогеологии и динамики подземных вод. Кто знает?   

ИДИШ УМЕР?   ДА ЗДРАВСТВУЕТ ИДИШ!

Человек не рождается ни мужчиной, ни женщиной, ни украинцем, ни русским, ни евреем. Только через пару лет в детском саду он замечает, что, кроме него, мальчика, есть еще другие, девочки, а уже в школе ему дают понять, что он хохол, кацап или жид. И только намного позже он познает разницу между ними, определяет цену каждому из них и убеждает себя в превосходстве над ними всеми.

*  *  *

Для моего национального самоосознания большую роль поначалу сыграл немецкий писатель еврей Л.Фейхтфангер. В подростковом детстве я взахлеб прочитал «Иудейскую войну», «Сыновей», «Еврея Зюса» и впервые тогда подумал, как подлы, как ничтожны мои хулители, обзывающие меня жидом, жидюгой, жидяром, и что своего еврейства мне нечего стесняться, а наоборот, им можно только гордиться.
 Полагаю, многим русским евреям особенно моего поколения нужно быть благодарными замечательному немецкому классику за проявленную им мудрость и мужество. Если бы он не приехал тогда в СССР на поклон к тирану-юдофобу и не спел бы ему панегирики, его романы никогда не были бы переведены на русский язык. А ведь именно после их издания в СССР десятки тысяч таких, как я, юных евреев, бывших ими до этого только по записи в свидетельствах о рождении, стали ощущать себя принадлежащими не к какой-то мелкой презренной национальности, а к героическому древнему народу с двухтысячелетней историей. Поэтому вряд ли правы были осуждавшие Фейхтвангера упертые правоверы из либеральной интеллигенции, которые не могли простить ему посещение Москвы в том страшном расстрельном 1937 году.
До чего же я был рад, когда, перебравшись в Лос Анджелес, узнал, что совсем рядом с моим домом в районе Pacific Palicide находится вилла-отель "Аврора" (ныне Германский культурный центр), где поселились когда-то бежавшие от Гитлера знаменитые евреи эмигранты, включая Леона Фейхтвангера. Я тут же, конечно, поспешил преклонить перед ним колен.

 Уже в юношеском возрасте, наслаждаясь Шолом-Алейхемом, я убедился, что его рассказы вовсе не хуже чеховских, а страсти «Блуждающих звёзд» и «Тевье молочника» не слабее, чем в «Анне Карениной» или «Хождениях по мукам». Шли те немногие первые послевоенные годы, когда в СССР, только что поддержавшего создание государства Израиль, еще не была развенчана «антипартийная группа театральных критиков» и не разоблачены безродные космополиты. В Москве издавалась на идиш газета «Эйникайте», журнал «Советиш геймланд», работало книжное издательство «Дер Эмес». Я с удовольствием читал переведенных на русский язык Д.Бергельсона, П.Маркиша, И Фефера, Г.Добина и других.

*  *  *

Мое проникновение в идишскую культуру с помощью книг можно сравнить с поливкой цветов в саду, где свою ограниченную пайку воды из лейки получают розы, гладиолусы, бугенвиллии. Но как этого недостаточно - вяловато цветы смотрятся. А вот когда с неба проливается дождь-ливень, растения оживают, розы поднимают головы, гладиолусы вытягивают шеи, бугенвиллии расправляют плечи.
Что стоит за этой моей громоздкой метафорой, что я подразумеваю под тем обильным проливным дождем? Ответ –  ГОСЕТ. Именно он стремительно рванул вверх уровень моего медленно до этого набиравшего высоту ашкеназийского самоопределения.

В 1949 году Государственный еврейский театр (ГОСЕТ), ранее бывший очень успешным и всемирно известным, после убийства С.Михоэлса и разгона Антифашистского комитета, влачил жалкое существование. Его сняли с государственной дотации, то-есть, артистам перестали платить зарплату, оплачивать помещение, изготовление декораций, костюмов. Для того чтобы хоть немного поддержать свой театр, по Москве добровольцы стали распространять некие «абонементы», покупая их, московские евреи пытались удержать театр от полного краха. Наша семья, помню, тоже приобрела несколько таких бумажек. Но ничто помочь уже не могло, Усатый закусил удела. Через год ГОСЕТ закрыли и как бы в насмешку издевательски перенесли в его помещение Театр сатиры (?!).
 Я успел посмотреть тогда всего два спектакля, и они были для меня настоящим потрясением. Тевье, которого играл В.Зускин, сильно отличался от книжного. Я сидел, затаив дыхание, и, хотя не понимал ни одного слова, все понимал, переживал нелегкую судьбу многодетного молочника, очень его жалел, и временами у меня даже что-то щипало в глазах. Тот Тевье, из книги, был другой - сильный, мудрый, гордый. И вообще, читая раньше Шолом-Алейхема, я больше следил за сюжетом, за развитием событий, чем за переживаниями героя повести. А здесь была психология, душевные страдания, страсти господни.
Потом я посмотрел замечательный искрометный спектакль-мюзикл «Фрейлекс», от которого совсем обалдел. Напевные мелодичные песни, ритмичные танцы, яркие костюмы и декорации, аромат еврейских местечек, блестящая игра артистов привели меня в щенячий восторг. Впервые услышанная мной прекрасная мелодичная музыка звучала заздравными тостами, любовной лирикой, романтической бравадой, а иногда печальным колнидром. И вместе с тем это был вовсе не какой-то концерт, а умное блестяще поставленное представление, которое на фоне полной драматизма, хотя и веселой, еврейской свадьбы-хупы показывало непростую жизнь в старых еврейских шеттлах. Великолепная игра Зускина в роли бадхена-свата заставляла то смеяться, то хмуриться. И когда артисты с полными бокалами вина спустились танцующей цепочкой в зал, зрители встретили их неистовыми долго не утихавшими аплодисментами. Я был ошеломлен и многие годы потом перебирал в памяти разные частности того необычного вечера.   

С закрытием ГОСЕТ’а, а также всех идишских газет и изданий долгие годы ни одного еврейского слова вообще нигде нельзя было услышать. Хотя вру, можно было, но только втихаря, дома. Патефоны, радиолы, радиокомбайны, со временем и магнитофоны на частных квартирах, на кухнях и в спальнях, не прекращали радовать слух измятой из общего обращения музыкой. На взращенную русскостью душу удивительно легко ложились напевные «Хава нагила», «Варнечкес», «Шпиль балалайка», «Шолом алейхем» и многие-многие другие песни украинских местечек, одесских кичманов и бердичевских подворотен.
 Мы крутили старые скрипучие пластинки «Апрелевского завода», с выбоинами по краям, поперечными трещинами и продольными царапинами, обильно покрывавшими непрочные часто бившиеся диски. Но это не мешало наслаждению. Я и сейчас без запинки перечисляю знаменитых еврейских исполнителей того времени: Михаила Александровича, Анну Гузик, Эмиля Горовца, Нехаму Лифшицайте. И до сих пор, когда звучат эти имена, у моих престарелых сверстников светятся глаза и губы расплываются в улыбке.

Но услышать снова легально звучащую со сцены еврейскую речь советские евреи смогли только через 27 лет – сквозь застойную брежневскую серую плесень пробился тонкий росток надежды на возрождение еврейской культуры. В феврале 1977-го года  Совмин РСФСР специальным Постановлением дал отмашку на создание Камерного еврейского музыкального театра (КЕМТ). Но с большим НО. Для того чтобы жиды не особенно задавались, его прописали не в столице страны, а в центре Еврейской автономной области, то-есть, в Биробиджане.
Естественно, в той дальневосточной дыре, где невозможно было набрать и четверти зрительного зала, такому театру делать было нечего. И, конечно, евреи не были бы евреями, если бы не придумали хитрый ход – в Москве на Таганке под маркой репетиционного зала они арендовали помещение рядом с кино «Звездочка». Там в основном и обретался театральный коллектив, откуда выезжал на гастроли в разные города страны, и раз в два месяца вынужденно делал дежурные поездки в Биробиджан. Со временем власти настолько размякли, что позволили даже показать отрывки спектаклей КЕМТ’а по телевизору.
Возглавил новый еврейский сценический коллектив талантливый художественный руководитель, балетмейстер и хореограф Юрий Шерлинг. Первое представление, которое я увидел, было фактическим римейком того самого михоэлсовского «Фрейлекса». В нем звучали в основном те же мелодичные веселые и грустные народные еврейские песни, зажигательные ритмы блестяще поставленных фольклорных танцев. Публика была в восторге.
Судьба театра была хотя и не такой трагичной, как у ГОСЕТ’а, но тоже далеко не благополучной. В 1985 году Ю.Шерлинг от руководства театром был отстранен. В кухонные застолья еврейской Москвы вползли слухи, что он по какому-то странному обвинению то ли во взятке, то ли в автомобильной аварии посажен в тюрьму. Так это было или нет, до сих пор неизвестно. Однако, к счастью, на уходе Шерлинга театр не кончился. Его возглавил музыкальный директор Михаил Глуз, прекрасный аранжировщик, композитор, пианист.
Потом, когда у СССРовского колоса подломились ноги, и он рухнул, под ним оказалась похороненной и всесильная советская запретиловка. Грянул рынок-базар, в масскультуре взыграла воля-свобода. Как грибы на опушке леса – белые и красные, маслята и опята (но поганки тоже) – стали повсюду возникать разные музыкальные (и не очень) ансамбли, группы, коллективы, студии, театры. В том числе, и еврейские. Среди этих молодых, успешных, настырных конкурентов КЕМТ’у стало тесно, неуютно, и он постепенно, медленно, но верно, начал угасать, хотя формально и продержался до 1995 года.
Его кончина была совсем не такой уж необычной, впрочем, как и у любого другого театра. Ведь справедливо считается, что каждый из них способен процветать или хотя бы существовать, сохраняя свою самобытность, в среднем около 7 лет, после которых он обычно скисает. При этом его оболочка, внешний вид и название вполне могут даже оставаться прежними. Но внутреннее содержание: сердце, мышцы, печень, а, главное, мозги, обязательно меняются или заменяются.

В развитии моего личного еврейства сыграл свою роль и театр «Шалом», возглавляемый известным артистом, режиссером, театральным деятелем Александром Левенбуком (люди старшего поколения помнят его по радиопередаче 60-х годов «Радио-няня»). Этот в основном драматический театр, если вначале еще хоть как-то говорил на идиш, то позже почти совсем перешел на русский. Да, и его музыкальная еврейская афиша стала тонка, как бумага афишного листа.

В начале 90-х на еврейские эстрадные подмостки стремительным аллюром выскочил мужской хор Михаила Турецкого. Бывший до этого арт-группой при московской  хоральной синагоге и исполнявший только литургическую музыку, он благодаря неуемной энергии своего руководителя быстро завоевал не только российскую, но и мировую сцену. Умело подобранный репертуар еврейских песен, прекрасно звучавшие без всякой фонограммы голоса 10 исполнителей, в том числе акапелла, собирал огромные аудитории, и не только евреев.
К сожалению, в погоне за разноязычной аудиторией и еще большей популярностью этот музыкальный ансамбль со временем стал все больше отходить от своего еврейского начала. А в программе очередного проекта М.Турецкого - женского хора «Сопрано» - песни на идиш составили чуть ли не десятую часть.

ОШИБКА ЭРЕНБУРГА

Перерождение хора Турецкого, так же, как и театра «Шалом» - типичный пример тревожного и печального явления – еврейской ассимиляции. Разговоры  на эту больную тему в нашей семье с юности привлекали мое внимание. Споры то разгорались, то затухали, но особенно обострились после того, как стал известен текст послания знаменитого государственного писателя И.Эренбурга вождю народов .Сталину. Оно было написано 3 февраля 1953 года в противовес тому страшному коллективному письму, которое предваряло высылку всего еврейского населения в Сибирь и которое придворному еврею подписывать очень не хотелось. Что писал Илья Григорьевич? Вот отрывок его послания:

"Мне кажется, что единственным радикальным решением еврейского вопроса в нашем социалистическом государстве является полная ассимиляция, слияние людей еврейского происхождения с народами, среди которых они живут. Это срочно необходимо для борьбы против американской и сионистической пропаганды, которая стремится обособить людей еврейского происхождения. Я боюсь, что коллективное выступление ряда деятелей советской русской культуры, людей, которых объединяет только происхождение, может укрепить в людях колеблющихся и не очень сознательных националистические тенденции. В тексте "Письма" имеется определение "еврейский народ", которое может ободрить националистов и смутить людей, еще не осознавших, что еврейской нации нет.
Особенно я озабочен влиянием такого "Письма в редакцию" на расширение и укрепление мирового движения за мир. Когда на различных комиссиях, пресс-конференциях и пр. ставился вопрос, почему в Советском Союзе больше не существует еврейских школ или газет на еврейском языке, я отвечал, что после войны не осталось очагов бывшей "черты оседлости" и что новые поколения советских граждан еврейского происхождения не желают обособляться от народов, среди которых они живут. Опубликование "Письма", подписанного учеными, писателями, композиторами и т.д. еврейского происхождения, может раздуть отвратительную антисоветскую пропаганду, которую теперь ведут сионисты, бундовцы и другие враги нашей Родины».

Этот текст стал известен лишь через пару десятков лет после его написания. Но и до этого письма вождю народов Эренбург время от времени то там, то тут высказывался на тему ассимиляции, и его мнение давно уже обсуждалось в среде еврейской интеллигенции. Хотя именно в те страшные начальные 50-е, когда судьба русских евреев висела на волоске, этот вопрос оказался самым злободневным за всю двухсотлетнюю историю их пребывания в России. Речь шла о выживании в самом прямом физическом смысле слова.
Мои родители и особенно бабушка с дедушкой, умудренные жизненным опытом и знанием лживости (в лучшем случае, лукавости) любых газетных публикаций, ни за что не хотели соглашаться ни с эренбурговскими, ни с какими-либо другими высказываниями на тему ассимиляции. Им было ясно, что ни их любимый писатель, ни все прочие с властью якшающиеся евреи сами не верили в то, что произносили вслух.
- Не может же быть, на самом деле,  - говорил дедушка, откладывая в сторону литературку с очередной статьей о «мире во всем мире», - чтобы такой умница, как Эренбург, считал правильным исчезновение своего собственного народа.
Но более молодая часть нашего семейства в лице невестки Вали и смотревшего ей в рот моего дяди Лёли, наоборот, считала, что ассимилянты правы, и у евреев, как отдельного народа, в СССР нет будущего. Тем более, великий ученый всех времен и народов в своей последней "научной" работе назвал 3 основных признака, которые показывали, кого полагается признавать нацией. Мои соплеменники не подходили ни к одному из этих критериев. Поэтому, немалая часть еврейской, особенно так называемой творческой интелигенции, ссутулив спины и преклонив колени, послушно кивала головой: да, правильно, нечего выпендриваться - надо сахаром в стакане чая раствориться и тем самым подсластить окружающую среду. Ну, уж в крайнем случае, если и не исчезнуть совсем, как народ, то хотя бы выпасть в осадок на дно стакана, стать незаметными, тихими, не сувать повсюду свои длинные еврейские носы.
Посчитав последний вариант более приемлемым, многие хотящие еще пожить советские евреи всячески старались мимикрировать, в частности, меняли имена и фамилии. Первые, хотя и с большим трудом, еще как-то можно было сделать, но вот отчества? Они-то принадлежали не им, а их отцам, что вызывало серьезные трудности. Каждый пытался их преодолевать, как мог. Например, наш Лёля, протягивая кому-либо руку, всегда нарочито подчеркивал среднюю букву в своем отчестве, произнося: Леонид ДавЫдович.
Только позже, уже в окончательно угнездившиеся вегетарианские хрущевско-брежневские времена, стало возможным менять и отчества, через ЗАГС ("Записи Актов Гражданского Состояния"). Так, у нас в ПНИИИС'е уже упоминавшийся выше Дзекцер Ефим Срулевич упорно называл себя Семеновичем (не Акакием же он должен был себя называть, как в том старом анекдоте). При этом никто из наших сослуживцев и не подозревал тут какого-нибудь подвоха. Но антисемитка кадровщица, в обязанность которой входило составление служебного телефонного справочника, при каждом его ежегодном обновлении упорно писала «Срулевич». Наконец, Фима, измученный борьбой с ней за свою неговнистость официально через ЗАГС избавился от своего неприличного наследства.
Кстати, и по моему поводу неоднократно возникал вопрос: почему я-то своевременно не сменил свою фамилию ("зайд"-шелк, "ман"-человек), хотя бы, на Шелковича или даже Шелкова и, тем более, неблагозвучное отчество, происшедшее от детской клички моего папы Айзик (Исаак), присвоив ему посмертно какого-нибудь Александра? Почему? А потому, что вот и тому же Эренбургу не удалось изменить имя героя своего романа, даже в его названии - Лазик Ройтшванец ("красный поросенок"), переименовав его, например, в некого Красносвинова.
Попробовал бы кто-либо в те безродно-космополитические годы моего взросления пойти в ЗАГС с заявкой на получение именного маскировочного прикрытия. Такого храбреца могли бы тут же замести серокостюмцы с Лубянки. Кроме того, на свидетельстве о рождении, школьном аттестате зрелости, институтском дипломе и на всех прочих документах у меня значились фамилия и отчество, полученные от папы. А если бы  я посмел сменить их на русско-православные, то представляю себе, как язвительно скривили бы свои губы все меня окружавшие знакомые и родственники. Причем, это неприятно было бы видеть не только на лицах моих сослуживцев и начальников, знавших меня Зайдманом и Айзиковичем, но также друзей-приятелей, многие из которых были упертыми сиониствующими иудеями.
А в горбачевские перестроечные времена такие, как моя, ранее ущербные именные идентификации начали становиться весьма лакомыми и всеобще востребованными в качестве крыльев перелета из российского недостатка в западное изобилье. Не говоря уж о нынешнем моем положении в Америке, где по-русски звучащие имена даже хуже воспринимаются, чем немецко-еврейские.
*  *  *
Что можно нового и толкового сказать по поводу кровосочащейся проблемы юдофобства? А ничего. Я лишь знаю, что она вот так сочится уже много столетий, особенно там, где евреи по совершенно естественной и вполне объяснимой причине хотят и рыбку сесть, и на крючок не сесть. И, конечно, относится это лишь к тем странам, в которых у них, действительно, есть какой-то выбор, и они сами могут решать, что для них лучше. В таких условиях часть их действительно растворяется почти (но полностью никогда) в другом народе, растекается по смешанным бракам, принимает крещение или даже исламизуется. Другие же просто уезжают в более благоприятные для них страны.
Однако вечно повторяющая себя саму история полнится кровожадными временами, когда евреям выбора практически не давали, к ассимиляции принуждали, насильно заставляли отказываться от своих корней, принимать чужую и чуждую религию-идеологию. Так, изгоняя евреев из Испании, зловредные коронованые юдофобы Фердинанд и Изабелла обязывали тех, кто не хотел уезжать, в трехмесячный срок принимать христианство. Коммунистический лидер Польши В.Гомулка в 1967 году почти в точности повторил ту иезуитскую акцию – «кто не считает себя поляком, пусть покидает страну», провозгласил этот «интернационалист» - националист.
Не надо думать, что ассимиляция удел только евреев. На планете было множество народов, исчезнувших в пыли веков. Не говоря уж, например, о каких-то малочисленных нидерландских фризах или северо-российских уграх, такие крупные национальные образования, как древнегреческое и древнеримское, оказались навеки погребенными под наслоениями пришедших в мир новых наций - франков, германцев, саксов, норманнов и прочих народов-варваров.
Но вот чудо многотысячелетнего существования евреев, действительно, поражает воображение. Сколько их кусали, рвали на куски всякие титы флавии, богданы хмельницкие, гитлеры и сталины, сколько их резали, грызли разные христианизации, исламизации и атеистомизации. А они все живут и процветают, давая человеческой цивилизации иисусов, спиноз, марксов, эйнштейнов, фрейдов. Этот феномен корчит в недоумении, зависти и страхе толпы юдофобов всего мира, он сушит мозги множества ученых историков, антропологов, философов.
Какая волшебная (дьявольская?) сила эту совсем небольшую человеческую популяцию держит на плаву в океане множества других наций, намного более крупных, богатых и сильных? Что за тайна крови и духа этим носатым и курносым, рыжим и смуглым, блондинам и брюнетам, людям, живущим на огромных расстояниях друг от друга, дает удивительную способность веками оставаться одним народом? Какая загадка стоит за их талантом во многих областях науки и культуры, предпринимательства и финансов почти всегда быть первыми? Почему они, а не другие, более сильные и многочисленные, нахватали столько Нобелевок?
Сторонники бородатого отца теории естественного отбора считают, что все дело именно в тех самых гонениях, которые от поколения к поколению приходится преодолевать евреям во всех странах рассеяния. Чем хуже, тем лучше - привет  антисемитизму. Выживают более ловкие, умные, способные, трудолюбивые, умеющие приспосабливаться к сложным, трудным и переменчивым обстоятельствам, могущие много и хорошо работать.
Другие, главным образом приверженцы религиозных постулатов, верят в высшие силы, выделившие этот народ из всех других и наделивших его особой избранностью. Бог назначил евреев на должность просветителей, духовников, учителей погрязшего в грехах и невежестве человечества, поручил им нести, распространять по миру божественную истину, мораль и нравственность. Еврейское долголетие поддерживается Торой, Танахом, Талмудом. Иудаизм – вот опора еврейства. Те его служители, которые благодаря своей твердости и упертости, несмотря на погромы, войны, гулаги, принудительные крещения, оставались верными Божьим заветам, религиозным предписаниям, и позволили сохранить тысячелетнюю еврейскую идентичность.
Действительно, другие древние нации давно исчезли, оставив после себя лишь груды камней: обломков колонн, портиков, амфор, пифов. Евреи же потеряли все, в том числе те самые знаменитые и бесследно пропавшие каменные скрижали, полученные у горы Синай. Но зато сохранили свое живое нетленное, неистребимое наследие - Тору. И что особенно важно, не только записанную Моисеем, но и устную.
Недаром, евреи названы народом Книги. От одного поколения другому они передавали содержание и смысл священного писания. Каждый еврейский ребенок с самого раннего возраста овладевал грамотой, учился читать, понимать, познавать глубины великого учения. И ежедневно читал недельную главу Торы. Это спасало от забвения не только ее саму, но и язык, на котором она была написана. Вот, наверно, почему так, быстро, легко и свободно возродился в нынешнем Израиле древний иврит.

В объяснении долговечности существования еврейского народа в истории человеческой цивилизации, может быть, правы первые (материалисты), ссылающиеся на теорию естественного отбора, а, возможно, вторые (идеалисты), считающие главным приверженность евреев своей вере.
Я думаю, скорее всего, справедливо и то, и другое.
Хотя против них обоих часто выдвигается одно серьезное и, на первый взгляд, весьма здравое возражение. Сомневающиеся говорят, что, на самом деле, никакого единого еврейского народа давно уже не существует, и это доказательно свидетельствует Израиль, где со всего мира собраны иногда самые противоположные друг другу этнические разности. Они сбиваются там в отдельные национальные объединения людей, говорящих на разных языках. Это и смуглые фарси-язычные выходцы с Востока, и белолицые европейцы, и получерные африканцы-мароканцы. Какая может быть надежда, что они хотя бы в будущем сварят в одном котле какую-либо единую нацию?
И вообще, утверждают скептики, нынешние евреи, в действительности, вовсе не имеют прямого отношения к тем, древним библейским израильтянам. Точно так же, как сегодняшние греки и итальянцы по крови вовсе не те греки и римляне, которые жили в античную эпоху.
 
Однако, достижения современной науки опровергают эти сомнения. Генетика - вот что дает возможность подтвердить тысячелетнюю стойкость еврейского феномена. Многосторонние генетические исследования показали, что общие гены присутствуют у всех евреев, и это, фактически, делает их настоящими родственниками (примерно такими, как потомки 4-5 поколений). Международный журнал "Human Genetics" опубликовал не одну серьезную работу, где доказывается, что еврейское родство очень высоко - оно в 10 раз теснее, чем, например, у двух случайно взятых ньюйоркцев.
Ученые также опровергают долго бытовавшее мнение о большом расхождении двух европейских этнических групп, ашкеназов (восточно-европейских евреев) и сефардов (выходцев из Испании). Доказано, что доминирование древних ближневосточных генов в обеих этих ветвях еврейства достигает 70%. Остальные, принадлежащие итальянцам, французам, сардинцам, унаследованы еще до разделения этих групп, которое по представлению авторов "Human Genetics" Г.Ортерера и Г.Атцмона произошло 60 поколений назад (в YIII-IX веках).
Близкая идентичность ДНК-тестов обнаруживается не только у ашкеназов и сефардов, но бухарцев и крымчаков,  даже, кажется, у мизрахов и туарегов - всех причастных к еврейству наших соплеменников, живущих в американском Нью-Йорке, российском Брянске, испанской Кардофе, индийском Бомбее или африканской Адис-Абебе.

Еврейской родственной связи в пространстве и времени есть и историческое библейское объяснение: ведь, и на самом деле, все евреи друг другу настоящие многоюродные братья, сестры, дяди, тети - далекие потомки библейского Авраама, Сары, Якова, Иосифа.

К сожалению, большинство нынешних русских (советских), американских, французских и других евреев, вросших в культуру и язык стран их рождения и воспитания, свою принадлежность к нации предков ощущали, как факт цвета волос или разреза глаз. И, подобно мамлюкам средневекового Египта, верно служили властям предержащим, будучи даже больше русскими, американцами, французами, немцами, чем те сами. Вспоминали же о своих корнях только, когда им о них напоминали.
Коротка память у иосифов флавиев и иосифов кобзонов, карлов марксов и карлов радеков. Их приспособленчество, мимикрия - это объясняемое, но необъяснимое недомыслие, даже с точки зрения самосохранения, так как ничто их от преследований за еврейский нос не спасало. И понятно - никакая перецветка кожи не защищает хамелеона от клыков тигра.
А потому евреям не забывать, не скрывать, а гордиться надо своим происхождением, своими предками, своей принадлежностью к очень старому и очень молодому народу, поистине избранному, великому, к нации Маккавея, Спинозы, Эйнштейна.
Нельзя допустить, чтобы он исчез, утонул в грязном болоте зловредной ассимиляции.


РЕНЕССАНС ИУДАИЗМА 

ВЕРА ИЛИ РЕЛИГИЯ?

Мое обретение собственной еврейской сущности генерировалось не только внешним антисемитским давлением и внутренней тягой к идишской культуре, но и приобщением к началам иудейской религии.
Первые мои воспоминания о причастности нашей семьи к традициям древней веры связаны с мацой и восходят к последним военным годам. Но и позже, даже в звериные юдофобские времена перелома 40-х – 50-х годов, стараниями моей бабушки она появлялась у нас в Песах на праздничном столе сейдера. Большие квадратные плитки той мацы были толстыми, твердыми, трудно кусаемыми, но все же, как полагается, имели все традиционные признаки: они были полосатыми, бугристыми, украшенными ровными рядами коричневатых поджарок и точечных наколок. Эту мацу подпольно делали где-то кустарным образом на частных квартирах, в домашних печках и кухонных духовках. Продавалась она тайком, из-под полы, и покупатели передавали из уст в уста секретный адрес.
Только при Хрущеве мацу стали выпекать уже легально. Я ездил за ней в хоральную синагогу на улицу Архипова, где за символическую цену можно было получить упакованную в белую бумагу пачку тоже толстой, но уже намного более вкусной мацы с узаконивающей ее надписью: «Изготовлено под наблюдением главного раввина СССР Иегуды Лейб Левина».

С детства я был приучен бабушкой и мамой говорить молитвы. По утрам я шептал или произносил про себя:
 "«Модэ Ани Лефанэха Мэлех Хай Векаям Шехе-ксезарте Би Нишмати Бехемла Раба Эмунатеха». («Возношу благодарности пред Ликом Твоим, Властелин, над которым не властно время, за то, что милостиво возвратил Ты мне душу мою. Велико доверие Твое»).
Потом уже по-русски просил Бога о чем-то своем, заветном, личном и завершал тем, что говорил: «Дер мамочке а-гитер шу, дер папочке а-гитер шу». То-есть, просил Бога за маму-папу. В субботу добавлял: «А-гит шабес», а по ее окончании «А-гите вох», в смысле, «хорошей недели». Конечно, я ничего не понимал в этих древних ивритских словах, но они звучали так хорошо, так умиротворяюще, что настраивали на некий успокоительно-добрый лад.
Признаюсь, я и сейчас почти никогда не пренебрегаю после утреннего умывания, чистки зубов и бритья щек творить эту молитву, добавив к ней: «Шма Исраель, Аденойе-Алейхум. Борух-ато-Адонай,...» - "Слушай Израиль, Бог...". Я знаю, что чудовищно и безобразно перевираю, коверкаю слова. Изредка я пытаюсь восстановить заученное когда-то, но каждый раз опять сбиваюсь, снова забывая правильное произношение священного текста.
Уместно задуматься, имеет ли прямое отношение к вере в Бога  этот мой чисто формальный контакт с религией. По-видимому, не очень. Может быть, лишь некоторое, довольно отдаленное, по этакой касательной кривой, по какой-то пунктирной линии.

Вера и религия. Мне кажется, что вообще эти две стороны духовной жизни человека соотносятся друг с другом примерно так же, как любовь и секс. Можно платонически любить женщину, но не тащить ее в койку - точно также верить в существование Высшего начала, но не соблюдать религиозные правила. И, наоборот, можно сколько угодно трахаться в свое удовольствие, не испытывая никаких особых чувств -  и подобно этому регулярно ходить в синагогу, истово молиться, соблюдать шаббат, кушать только кошер, но даже не задумываться, есть Бог или нет.
Какое из этих двух поведений предпочтительнее? Не знаю. Наверно, для кого-то первое, а для кого-то второе. Когда говоришь об этом с кем-нибудь из прихожан синагоги, они утверждают, что вера сама собой без религии существовать не может, так же, как вода требует стакана, вино бокала, суп тарелки.

И еще вопрос: почему Моше передал людям Тору в весьма сложном виде, поначалу непонятном простому смертному. Вот ведь по сравнению со Священным писанием такие пропагандистские "библии", как сталинский "Краткий курс истории партии" или китайский цитатник Мао "Пиньинь", куда доступнее для широкого пользования.
 Мне думается, что ответ на это недоумение заключен в божьем промысле. Мудрый еврейский пророк специально записал закон Божий не простыми понятными словами, а замысловатой формой, требующей пояснения, толкования, трактовки. Поэтому библейские тексты не просто читают, как какую-нибудь историческую хронику, а вчитываются в них, изучают, исследуют.
Отсюда понятно и появление Талмуда ("Устной Торы") с его Мишной и Гемарой.

*  *  *

Огромную роль в восстановлении национальной еврейской, особенно религиозной, жизни в России последнего десятилетия ХХ века сыграла бурная многосторонняя активность нового для уходившей в прошлое советской жизни  явления – просветительская и благотворительная деятельность Хабада. Именно ей евреи моего поколения, бывшие ими до этого только номинально, по паспорту, обязаны тем, что, наконец, начали становиться евреями по-настоящему.
 Тогда в начале 90-х энергичные хабадцы во главе с лосанжелесским ребе Куниным произвели революцию в мозгах и душах таких, как я, полуассимилированных евреев. В небольшом двухэтажном московском особняке на Бронной они оборудовали помещение для синагоги, где стали собираться десятки людей на шабад и сотни на еврейские праздники. Ими была открыта и бесплатная столовая, где  кормили людей обедами, и, кроме того, устраивали интересные встречи, беседы, проводили собрания, читали лекции.
А потом по пятницам в качестве помощи сотням пожилых московских евреев там стали выдавать пакеты продуктов с крупой, яблоками, курами, чаем, сахаром.
Можно по разному относиться к тому, что в России ХХI века главным раввином был признан глава одной из религиозных сект, которой являлось движение Хабад - ответвление Хасидизма, в свою очередь являвшегося ветвью традиционного ортодоксального иудаизма. Возникшая когда-то в белорусском местечке Любавичи,  небольшая религиозная группа по какому-то волшебству в 80-90-х годах прошлого столетия быстро выросла в мощную международную организацию. Возможно, это произошло благодаря выдающимся лидерским способностям ее главы ребе Шнеерсона, много лет управлявшего из Нью-Йорка своей империей.
Может сильно смущать то, что плохо говорящий по-русски миланский еврей Бен Лазар так бесцеремонно оттолкнул от лидерства действовавшего в то время главного раввина А.Шаевича. Можно возмущаться его угодничеством перед властью, негодовать по поводу получения им от нее всяческих привилегий, наград, включая освященные РПЦ (Русской Православной Церковью) орденов Минина-Пожарского и Александра Невского. Но...

Что не говори, этот прижившийся в России хабадский функционер оказался довольно толковым менеджером и достаточно ловким политиком.
Его стараниями, подкрепленными нехудым американским кошельком, были возрождены еврейские общины в 450 городах страны, где открылись синагоги, учебные ишивы и кое-где даже отделения работающего в Москве "Еврейского университета". Кстати, в это элитное высшее учебное заведение потянулись далеко не только этнически чистокровные евреи. И немудрено, каким более-менее продвинутым родителям не хочется, чтобы их дражайшие чада получили хорошее европейское гуманитарное образование?
Остается надеяться, что эти ребята со временем пройдут гийюр и станут настоящими полноправными евреями, еще строже соблюдающими древние традиции, чем их этнические единоверцы.

ХОРАЛЬНАЯ СИНАГОГА

Пиком моего юношеского прикосновения к иудаизму было первое в  жизни посещение синагоги. Построенная еще до революции еврейским богатеем Поляковым московская Хоральная синагога в 1949 году переживала свои не лучшие времена. На прошлогодний новогодний праздник Рош-ха-Шана сюда приезжала Голда Меир, бывшая тогда послом Израиля, ее восторженно приветствовали тысячи собравшихся у синагоги евреев. Они устроили настоящую демонстрацию и даже огромной толпой пошли провожать посланницу Сиона к ее резиденции в гостинице Метрополь. Все это, естественно, властям не понравилось, и в следующий за Судным днем праздник Симхе Тойра они нарочно, якобы, для какого-то ремонта, перекрыли Маросейку и Солянку, пустив весь автотранспорт на улицу, где находилась синагога. Можно себе представить, что тогда творилось на той узкой горбатой улочке, сколько людей пострадало от давки, удушья, травм и сколько машин простояло в автомобильных пробках.

В один из будних дней мы с моим школьным другом Котей Брагинским сразу после уроков поехали в синагогу. У ее входа никого не было. Мы поднялись по небольшой парадной лестнице, вошли в главный зал, который поразил нас пышной барочной красотой, сверкающими люстрами с электрическими свечами, яркими цветными орнаментами на стенах и потолке с голубым куполом. Особое наше внимание привлекли два висевших на видном месте плакатных листа белого картона с написанными на них по-русски молитвами, одна из них была за здравие «руководителей правительства СССР». Позже я узнал, что в те времена и в русских церквях вешались такие же обязательные верноподданнические здравицы.
В то посещение синагоги с нами произошло нечто неожиданное. На выходе к нам подошел невысокий мужчина в сером долгополом пальто, заговорил о всякой всячине, больше о Спасителе, который пришел в этот мир, чтобы принять на себя грехи человечества. Помню, я тогда подумал, если он все грехи забрал, почему же те продолжают множиться с такой стремительной скоростью и в таком огромном объеме. В конце душеспасительной беседы он достал из портфеля и протянул нам небольшую брошюру в мягком перелете из серой оберточной бумаги. Я взял ее в руки и прочел: Анри Барбюс «Иисус против Христа». Потом, побоявшись, что Котя захочет ее у меня отнять, я быстро  сунул книжку за пазуху.
- Ладно, читай первым, - смиловался тот, когда мы вышли на улицу, - только быстренько, а то, мне тоже не терпится.
Придя домой, вместо того, чтобы сесть за уроки, я тут же завалился с Барбюсом на тахту и впился в довольно сложный для меня и не очень понятный текст. Единственная идея, которая тогда до меня дошла, было утверждение, что Иисус Христос, на самом деле, являлся вовсе не вымышленным Бого-человеком, а революционером, боровшимся с богачами - эксплоататорами трудового народа, с преступным самодержавием царя Ирода и с зажравшимся храмовым духовенством. По-видимому, родившийся в протестантской семье автор, став членом компартии, решил примерить на основателе христианства модную в тогдашней Франции революционную религию.

*  *  *

А до того, что коммунистическая идеология была самой настоящей религией, мои незрелые юношеские мозги дотумкали довольно рано, во всяком случае, не позже того времени, когда я начал учиться в Инженерно-экономическом институте, где уже с первого семестра нам их запудривали на лекциях по марксизму-ленинизму и диалектическому материализму. Мне быстро стало понятно, почему большевики после революции объявили бой попам, муллам, раввинами, шаманам. И почему, следуя вековой традиции всяких реформистов, неофитов и нуворишей, старые церкви, мечети, синагоги были прибраны в обойму храмов новой коммунистической религии. Они стали общественными клубами, красными уголками, ленинскими комнатами.
И вообще, сообразил я, любая даже самая благородная, добропорядочная, гуманистическая идея, превращенная в идеологию, вскоре оборачивается прямой противоположностью задуманному. Сколько раз в истории человечества всякий культ, насаждаемый сверху в качестве основы национальной культуры, повисал на плечах этой нации тяжелыми гирями. Владыки всех времен и народов использовали  религию для укрепления своей власти, для охмурения подвластного ей народа. Чем зверинее был тоталитарный режим, тем больше он подпирался идеологическим религиозным мракобесием. Ведь не случайно и Мао в Китае, и Кастро на Кубе, и все мелкие царьки-диктаторы Африки, Азии и Латинской Америки в свое время так охотно ухватились за социалистическую идеологию советского разлива.

А что христианство? Разве оно не было удобной мясорубкой, превращавшей в податливый фарш насильно обращенное в единоверие население больших империй, от Римской и Византийской до Испанской и Российской. И кто объяснит, от кого или что спасает богоданный Спаситель (Спас). Не придан ли такой статус Иисусу римскими и прочими императорами-королями, которые взяли христианскую идеологию в качестве кнута, загоняющего стадо в стойло? Не от внешних ли и внутренних врагов призван Христос спасать несчастных смердов, овец, на которых нападают клыкастые волки? А для защиты, обороны нужны не хлебные батоны и стиральные порошки, а дальнобойные пушки и подводные лодки. 
Как многое другое - великое и низкое - это универсальное идеологическое орудие порабощения народов придумали те же самые вездесущие евреи. Это они, выбросив, как изношенные рубашки, либеральные многополярные языческие верования, дали миру единого неделимого Бога, строгого смотрителя морали, мудрого хранителя нравственности. Причем, такой, какая нужна для объединения и подчинения людей, особенно тех, которые имеют дурную манеру нарушать введенный для них порядок, не слушаться старших, властьимущих, ходить налево и совершать всякие разные плохие, то-есть, греховные поступки. А что считать грехом решает верховный судья в лице Папы, Метрополита, Короля, Царя, Императора, Президента. 

Выросшее из секты иудаизма христианство стараниями энергичных евреев-миссионеров, апостолов и евангелистов, божьим промыслом было принесено для образумевания диких варваров, которые в те нулевые годы обрушились на античную греко-римскую цивилизацию. Однако, ни создатели евангелия Матфей, Марк, Лука, Иоанн, ни главные проповедники апостольского учения Саул (Павел), Симон (Петр) и другие фанатики в то время представить себе не могли, к чему приведут их «благовести». Точно так же, как Ленин с Троцким не знали, какую бучу они затевают в октябре 1917-го или Робеспьер с Дантоном в Великую Французскую революцию.
Кстати, языческие массы пришельцев на просвещенный Запад полностью так и не отошли от идолопоклонства. Католицизм украшал и украшает свои соборы каменными, алебастровыми и бронзовыми болванами. Русское православие (именуемое в мире ортодоксальным христианством), переняв традиции у византийцев (греков), вовсю молится плоским крашеным идолами. Не знаю, как кого, но меня особенно коробит вид длинных очередей, выстраивающихся в церквях на целование «чудотворных» икон. Неужели, на самом деле можно поверить в их божественную стерильность и не бояться заразы и эпидемий?

*  *  *

Что касается вторичности христианства по отношению к иудаизму, то она легко просматривается, когда вы листаете библию. Взяв ее когда-то впервые в руки, я очень удивился – о чем этот тысячелетний шум-базар, сколько страниц, какая часть Священного писания имеет отношение к христианству? Оказывается, совсем крохотная - не больше одной пятой всей книги. Да и там одна и та же сказка о похождениях Иисуса ("Евангелие") повторена 4 раза, остальные страницы занимают какие-то послания, письма и прочая апостольская публицистика. В то же время, основная часть библии - это еврейский Танах, в непочтительной византийско-русской интерпретации получивший пренебрежительное название "Ветхий завет". На самом деле, это не какой-то старый ветхий, а самый настоящий нынешний Вечный  и Единственный завет.
Обычно эту очень заметную малость Евангелия по сравнению с Торой пытаются объяснить тем, что последняя охватывает тысячелетнюю историю Земли и людей, а не жизнь одного 33-летнего человека. Может быть, не спорю. Но вот еще одна заковыка - сложность, неоднозначность, даже таинственность и мистичность текста Пятикнижия невольно наводит на мысль о его возможной божественности. А вот при чтении жизнеописания Христа сразу ощущается конкретное авторство человека, рука одного из евангелистов, сочинителя мифа, сказки. Причем, противоречивой, путаной. Ну, какая, спрашивается, логика в жестоком убийстве святого сына божьего, если он мог элементарно уйти от палачей? Отвечают: принял муки за людей. Зачем, почему, что его смерть этим людям давала? Ничего. Глупость какая-то.
 
Не говоря уж о 10 основных библейских заповедях, почти все религиозные ритуалы христиан взяты из иудаизма. Иначе и быть не могло - тот же Иисус был правоверным иудеем, строго следовал религиозным предписаниям, отмечал все еврейские праздники. Большинство их заимствовано у евреев, переименовано и приписано к другим событиям. Взять, хотя бы, особенно православными почитаемую пасху, отнесенную к, якобы, происшедшему воскресению Христа. Разве, вглядевшись внимательно в «Тайную вечерю» Леонардо да Винчи, нельзя  понять, что на этой картине изображен еврейский традиционный пасхальный Сейдер, ставший по апостольской легенде последней пирушкой для Иисуса?

*  *  *

 Однако, все-таки главное не в теориях, идеях, идеологиях, а в практике их применения. И тут история показывает, что любое вероучение, особенно на раннем этапе своего развития, входя в раж, становится безжалостным, жестоким, не терпящим никаких возражений, никакой конкуренции. Разве можно забыть какой кровью поначалу далось христианство киевской Руси или как ужасны были освященные христом-господом еврейские погромы в средневековой Германии, в России, Польше? А как не помнить о гибели десятков тысяч евреев в Крестовых походах?
Ныне пальму первенства по религиозному мракобесию у старого дряхлеющего христианства отбирает быстро набирающий силу агрессивный исламский фундаментализм с его бандитским джихадизмом и массовым терроризмом, грозящим уничтожить всю западную цивилизацию, в том числе и христианское наследие человечества. Наверно, это тоже промысел Божий - кара за преступное отношение церкви к синагоге, неблагодарной дочери к собственному отцу. Это наказание за многовековые притеснения евреев под знаменем креста, их изгнание из Испании и Германии, за звериный антисемитизм, гетто и черту оседлости.

ХАНУКИЯ У СТЕН КРЕМЛЯ

В 1991 году зимние холода наступили только в начале декабря.
Темным вечером я шел по впервые заснеженной Москве, с осторожностью обходя скользские обледенелости асфальта. На площади Революции вдруг резанул в глаза яркий электрический свет. Что это? У меня в прямом и переносном смысле отвисла челюсть – передо мной стояла большая семисвечная ханукальная менора. Как она здесь оказалась, кто ее зажег, кому пришла в голову такая провокационная идея поставить в самом сердце православного мира этот традиционный символ иудаизма?
Утром я прочел в одной из многих рожденных тогда в разгуле постсоветской вольности антисемитских газеток такой вот мерзкий текст:
"1 декабря  еврейские религиозно-националистические организации, возглавляемые раввинами, осуществили страшное преступление перед Русским народом - ритуальное осквернение великой святыни Русского народа - Московского Кремля. Впервые со времени своего основания Кремль стал местом проведения ритуального праздника чужой, враждебной христианству, религии - иудейского праздника Хануки"
На следующий день уличной меноры  уже не было.

Только через несколько лет она снова появилась в центре столицы. Теперь ее зажигал номенклатурный еврей Владимир Иосифович Ресин, главный лужковский строительный генерал. На сей раз совершенно в ином тоне откликнулась другая московская газета - «Вечерка»:
"В самом центре города  установлен огромный светильник, возле которого перед началом праздника молодые и пожилые евреи весело танцевали под звуки популярной еврейской песни «Чири-бири-бом». На церемонию зажигания ханукии в столице России прибыли мэр города Юрий Лужков, главный раввин России Берл Лазар и народный артист СССР Иосиф Кобзон. Собравшиеся на площади окружили их плотным кольцом: каждый хотел сказать слова благодарности этим известным и уважаемым людям".

Прошло более 20 лет с того вечера, когда я впервые увидел в Москве уличную ханукию. Теперь в такой же темный вечер я бродил по Бронной улице и глазел по сторонам, отмечая разные происшедшие здесь перемены. И вдруг, как и в тот раз, мои глаза пронзил яркий свет. Я посмотрел вверх и удивился: передо мной горели семь ярких свечей. Причем здесь семисвечник? До Хануки ведь еще ого-го сколько времени.
 Но это и не была ханукия, это была менора, украшавшая светлый фасад большого особняка, высившегося за чугунным решетчатым забором.
И тут я сообразил, что стою возле того самого дома, откуда в те первые годы 90-ых началось мое еврейское возрождение. Теперь это, в общем-то, неказистое двухэтажное здание после довольно долгих нелегких споров и судебных разбирательств уже полностью принадлежало еврейской общине. Оно предстало передо мной красивым кремовым фасадом с той самой горящей по вечерам менорой. Я вошел в дверь, охранявшуюся рамой металлоискателя и двумя плечистыми мужиками в одинаковых черных костюмах. Пройдя внутрь, я порадовался произошедшим здесь переменам: осовременением интерьера главного молельного зала с имитацией иерусалимской стены плача на фронтальной стороне, нарядно украшенным фойе и другими помещениями, которые обзавелись новой мебелью и богатыми люстрами на потолке с алебастровой лепниной.   

Развивая свое знакомство с возрожденной иудаистской действительностью, я уже на следующий день съездил на Марьину рощу в так называемый Еврейский общинный центр. Его четырехэтажное здание стояло на месте бывшей небольшой деревянной синагоги, в свое время сильно пострадавшей от пожара - результата «случайно» загоревшейся электропроводки. Здесь, кроме просторного синагогального зала с большим балконом для женщин, я увидел на многочисленных дверях витиевато гравированные металлические таблички с надписями:
Библиотека,  Книжный магазин, Фитнесклуб,  Класс иврита,  Класс английского языка,  Детский сад, Класс танца, Театральная студия.
 Торжественное открытие этого чудо-дома с показом по 1-му каналу ТВ в свое время было освящено присутствием самого президента Путина, которого сопровождала большая свита во главе с раввином Б.Лазаром.

*  *  *

Интересно, что еврейский ренессанс моего времени в России начался с молодого 3-го поколения. Наши папы-мамы, а потом и мы сами, саблями Первой конной, чапаевской тачанкой, гайдаровскими плохишами, павликами морозовыми были отрезаны от своих национальных и родовых корней. А вот наших детей и внуков, сгенерированных нами в 70-80-х годах, каким-то таинственным внутренним позывом массово потянуло к их полученному от рождения еврейству.
Многие из них (особенно отказники, которых не выпускали из тюрьмы народов) уже в поздне-брежневские времена так безоглядно оборзели, что стали смело собираться на частных квартирах. Там они, готовясь к переезду в Израиль, учили иврит, изучали еврейскую историю, традиции, приобщались к иудаизму, читали Тору.
А позже горбачевская перестройка и, тем более, ельцинское свободоволие подняли новую еще более мощную волну еврейского молодежного возрождения. Вот навскидку только два этому свидетельства.

Летом 1996 года после инфаркта меня поместили в реабилитационный санаторий в подмосковном Болшеве. В первый же день, выйдя на прогулку по санаторному саду, я с удивлением увидел стайку молодых ребят лет по 18-20, которые, морщась и корчась от боли, в раскорячку двигались по гаревым прогулочным дорожкам. Еле волоча ноги, они, между тем, громко подтрунивали друг над другом, посмеивались, переругивались. Я слегка пораскинул мозговыми извилинами и сообразил, что эти молодцы только что прошли обряд обрезания, и их бедные пенисы, лишившиеся крайней плоти, негодуют и горько плачут, больно касаясь грубого сатина трусов.
Оказалось, что хабадская община арендовала в болшевском санатории целое крыло, где разместились летние классы еврейской ишивы. Ребята учили здесь иврит, читали Тору, Танах, Талмуд, приобщались к еврейским традициям и, конечно, их детородные члены должны были быть подготовлены к святому делу воспроизведения правильного еврейского населения планеты.
- Желающих поступить к нам на учебу, отбоя нет, - сказал мне в приватной беседе ребе, учитель истории древнего мира, с которым мы познакомились, повстречавшись у здания санатория. – Очередь записавшихся в Лист ожидания дошла до нескольких сотен, пришлось его даже временно закрыть.

С другим свидетельством прихода евреев в еврейство было для меня знакомство с неким Борей, студентом МИРЕА (Институт радиоэлектроники), страстно влюбленным в мою дочь. Он очень хотел на ней жениться, делал ей предложение и часто бывал у нас дома. Но, кроме увлечения моей дочкой, он был плотно вовлечен в Хабад, регулярно ходил в синагогу, молился, соблюдал кошрут, изучал Тору, Толмуд, еврейские традиции. Это благодаря нему у Инны появилось второе, еврейское, имя, это он повесил на косяке нашей квартиры мезузу.
Как-то в летние каникулы Боря поехал в Киев к тете. В первый же вечер он отправился в синагогу, где в те советские годы с трудом набирался миньян из 10 человек. Вместе со всеми сказал обязательный маарив, пообщался с двумя-тремя прихожанами, потом, чтобы продолжать молиться дома, положил в сумку Сидур, который читал, и, попрощавшись, вышел на улицу.
Но не успел пройти и двух кварталов, как  к нему подошли два здоровых амбала в серых костюмах. Один, по-видимому, старший, достал из кармана книжечку в красной обложке.
- Покажи что у тебя там, - приказал он и протянул руку к бориной сумке. Тот возмутился:
- А, собственно, какое ваше дело, что у меня в моей сумке, чего пристаете.
- Еще вякать будешь, гаденыш, - младший вдруг сильной щипковой хваткой больно зажал борину руку, вырвал у него сумку, открыл ее и достал книгу. - Вот она, доказательный вещдок, никуда, сучонок, теперь не денешься.
И ничего не понимавшего Борю, локти которого крепко зажимались с двух сторон, посадили в стоявший неподалеку черный воронок и куда-то повезли. Через четверть часа он стоял в кабинете некого лейтенанта в фуражке с синим околышком. Тот взял в руки отнятый у Бори Сидур, повертел его в руках, нехотя полистал и сказал злым усталым голосом:
- Ну, вот попался, воришка, не надейся, не отвертишься. Давай раскалывайся, что хотел толкнуть раритет на Петровке? А, может, нацелился в Израиль переправить или в Штаты?
Оказалось, что кто-то из синагогальных прихожан стукнул в киевское районное отделение ОБХС, сообщив о краже бесценной древней книги. "Преступник" был сразу же пойман с поличным и обличен. Никакие оправдания, объяснения и свидетельские показания, что вынесенный из синагоги молитвенник никакой ценности не представляет, не могли спасти Борю от оговора. Судья ничего слышать не хотел, трое судебных заседателя вникать в дело не собирались. В те годы украинский антисемитизм был особенно свирепым, самым ярым во всем Советском Союзе.
 На чисто формальном заседании местного киевского суда Боре влепили 2 года, хотя и условных, но не менее звериных - с отбыванием наказания на так называемой химии. Вернулся он из Березняков с вылезшими волосами, обесцвеченным лицом, хроническим колитом и больной печенью. 
Думаете, эта отвратительная история отвратила парня от иудаизма или хотя бы снизила градус его религиозности? Ничего подобного, она даже не усомнила его в благочестии и порядочности людей, с которыми он в той киевской синагоге омывал руки перед кидушем -  бывают на свете уроды, считал он, не надо обобщать.
В те андроповские времена подобные бориному эксцессы были хорошо всем известны, даже типичны, и принимались, как естественные реликты куда более страшных репрессий сталинского лихолетья. Но они ни на миг не смогли приостановить, ослабить неуемную тягу еврейской молодежи к своим национальным корням.

Вскоре Боря восстановился в институте, но проучился там еще не больше года, пропускал занятия, не сдал экзамены и, наконец, совсем бросил учебу, полностью уйдя в религию.
Однажды нам позвонила его мама:
- Здравствуйте, Евгений Айзикович. Я знаю, наш сын у вас бывает, очень тепло о вас отзывается. Поэтому я и решилась побеспокоить. – Она запнулась, и я услышал на той стороне телефонного провода ее приглушенные всхлипывания. - Пожалуйста, если можете, сделайте что-нибудь. Помогите, вырвать его из этой ужасной хабадской секты. Вы знаете, ведь он собирается бросить институт. Уйти с 4-го курса! И чем вы думаете, он хочет заниматься? Вместо высшего образования, вместо науки, инженерной профессии, радиоэлектроники, он собирается стать простым сойфером, переписчиком Торы. Такое несчастье! Это он попал под влияние своих товарищей-глупцов, охмуренных хабадниками.
Я в ответ на ту телефонную просьбу что-то вежливое промямлил, сказал, что постараюсь, поговорю. Ну, конечно, ничем и никак помочь я не мог – Боря и на самом деле бросил учебу, а позже уехал в Нью-Йорк, где неплохо продвинулся по хабадской линии и со временем стал даже раввином. А в те 90-е годы он вместе с другими десятками (сотнями?) тысяч молодых евреев, действительно, попал в мощную волну еврейского возрождения, которая вырвала всех их из путины полной ассимиляции и русификации.